Текст книги "Обратной дороги нет (сборник)"

Зачем Кэрри знать эти детали?

– Понимаю, – сказала она, прислушиваясь к себе. Искать в этой комнате еще одну рукопись было бесполезно. Что тогда?

Кэрри взяла в руки лежавшую на столе Библию. Стерла ладонью пыль, в воздухе повисла тонкая муть. Перелистала. Ожидала увидеть пометки, записи на полях? Нет, – призналась она себе, – не ожидала. Углы страниц чуть потрепаны – книгу часто открывали. Может, даже слюнявили палец, переворачивая страницы.

Кэрри положила Библию в точности на то место, где она лежала, – в свободный от пыли прямоугольник. Постояла, бездумно глядя перед собой, и уверенно направилась к полке, висевшей над пустой тумбочкой. Полка тоже была пуста и покрыта пылью, но, подойдя ближе, Кэрри ощутила волнение, возросшее, когда она коснулась деревянной поверхности. Там ничего не лежало, но Кэрри показалось, будто она прикоснулась к чему-то важному. Оставаться в этой комнате смысла не было. Все, что нужно было узнать, она узнала. Если бы еще понять…

– Пойдемте, – сказала она загораживавшей вход настоятельнице.

В холле Кэрри показалось, что на дворе стало значительно светлее, чем раньше, но это был чисто психологический эффект. В замке щелкнул ключ, мать Катерина положила ключ в карман и подняла на Кэрри вопросительный взгляд.

– Хотите посмотреть сад? – спросила она.

– А вы не собираетесь… – Кэрри помедлила. – Ну… прибрать… там? Хотя бы вытереть пыль…

– Тогда вернемся к мистеру Данну? – будто не расслышав вопроса, сказала настоятельница.

Кэрри кивнула.

* * *

Дэниел сидел в кресле, вытянув ноги, запрокинув голову, и, казалось, спал. Раскрытая тетрадь лежала у него на коленях.

Услышав, как вошли Кэрри и мать Катерина, Дэниел подтянулся и сел прямо.

– Знаете, – смущенно сказал он, – на редкость скучное чтение. Навевает сон.

– Вы ожидали приключений? – сухо осведомилась мать Катерина.

Она забрала тетрадь у Дэниела и положила на стол.

– Мы можем взять тетрадь с собой? – спросила Кэрри.

– Если хотите, – сказала настоятельница, сделав вид, что не услышала вопроса, – пройдем в трапезную, приближается время чаепития.

Это "если хотите" не оставляло сомнений в том, чего хотела сама мать Катерина, и Кэрри отказалась. Дэниел, похоже, был не прочь выпить чаю и поглазеть на монахинь, если, конечно, им разрешат трапезничать одновременно с гостями. Однако Кэрри взяла Дэниела под руку и повела к двери. Мать Катерина уже сидела за столом, высокая и внушительная.

– Сестра Мергатройд вас проводит.

Только в машине Кэрри поняла, какими странными были последние минуты в монастыре. Будто время разделилось на отдельные кадры немого фильма. Кивок матери Катерины. Пустой коридор. Сестра Мергатройд, возникшая будто из ниоткуда. Высокая дверь во двор. Дорожка. Ворота. "Всего вам доброго, да хранит вас Господь". Конец фильма.

– Я бы действительно выпила чая, – призналась Кэрри. – Поблизости есть приличное кафе?

– Кафе! – фыркнул Дэниел. – В трех милях заправка и там что-то вроде закусочной.

– Поехали, – решила Кэрри. – Надо обменяться мнениями.

* * *

– На редкость скучно, – повторил Дэниел свое мнение о прочитанном после того, как они с Кэрри съели по сэндвичу и выпили по чашке ароматного чая. – Меня даже в сон потянуло.

– В сон… Вы сказали: в сон?

– Что? Да, – Дэниел на минуту задумался. – Там действительно описаны сны. Только сны, ничего больше. Очень коротко, некоторые сны – в двух словах, видимо, сестра Изабель ничего больше не запомнила. Некоторые – детально. Очень скучно, поверьте. Мне почему-то всегда казалось, что сны – это что-то романтичное, фантастически интересное.

– Казалось? – уцепилась за слово Кэрри.

– Да. Видите ли, я не запоминаю снов. Может, они мне никогда и не снятся. Просыпаясь, я не помню, снилось ли мне что-нибудь. Иногда – редко – бывает слабое ощущение, будто что-то происходило, но решительно не помню – что именно. И мне это нравится. Лучше спишь – лучше себя чувствуешь. Мне так кажется. Прадед знал толк в снах, да. Наверно, он имел на сестру Изабель какие-то виды, иначе зачем столько времени тратил на разговоры с ней?

– А вам снятся сны? – перевел Дэниел разговор, заметив, что Кэрри слушает его невнимательно, а точнее – вообще не слушает, сидит, прикрыв глаза, сцепив пальцы, в напряженной позе, с вытянутой спиной, будто думает о чем-то очень важном, со словами Дэниела никак не связанном.

– Что? – Кэрри очнулась. – Прошу прощения… Я слышала все, что вы сказали. Просто сейчас поняла… Почему мать Катерина заставила вас читать дневник, а меня повела показать келью сестры Изабель? Я не могла понять, было ощущение, будто чего-то не хватает, вот-вот прикоснешься… и пусто.

– Что же вы поняли?

– На столе лежала Библия. Мать Катерина утверждала, что никто не входил в келью после смерти сестры Изабель. Но Библия… я сейчас вспомнила… Она тоже была пыльная, но пыли на обложке было гораздо меньше, чем на поверхности стола. И еще. Книга издана в восемьдесят первом году.

– Значит… – протянул Дэниел.

– Сначала там лежала тетрадь, – уверенно сказала Кэрри. – Двадцать лет назад кто-то тетрадь забрал и на ее место положил Библию. Может, с тех пор никто действительно не входил в келью, но до того… Я еще удивлялась рассказам матери Катерины, будто ей во сне является Изабель.

– Она об Изабель много думает…

– Не поэтому! Я уверена, что все иначе. Записи сестры Изабель нужно читать в ее келье. Так мать Катерина и делала в молодости. Там особая атмосфера, аура, состояние среды.

Дэниел посмотрел на Кэрри с недоумением.

– Не думал, – сказал он, – что вы склонны к мистике.

– Никакой мистики, – отрезала Кэрри. – Аура, атмосфера – просто слова, у меня нет других, которые точно определили бы состояние… Вы что-нибудь запомнили из того, что прочитали?

– Конечно. У меня прекрасная память.

– Расскажите.

– Вообще-то, – признался Дэниел, – мне нужно в магазин. Покупателей у меня немного, но все же…

– Бизнес есть бизнес, – закончила за него Кэрри. – А меня уже не ждет мисс Митчел. Я совсем пала в ее глазах. Но дело, по которому я ехала, нужно закончить, что бы она обо мне ни думала. Позвоню и поеду.

Кэрри помедлила.

– На обратном пути заеду к вам, – решила она, – и вы расскажете о записях сестры Изабель. Семь часов вечера вас устроит? Когда вы закрываете магазин?

– Устроит, – с готовностью согласился Дэниел. – Я как раз закроюсь, и мы сможем поужинать.

– Договорились, – согласилась Кэрри и достала из сумочки телефон. Придется выдержать гневную тираду мисс Митчел и смиренно повиниться.

Дэниел встал и пошел к стойке расплачиваться. Громкий голос рассерженной феминистки был ему слышен издалека и был похож на рокот штормовых волн.

* * *

Ужин не то чтобы не удался, но был скомкан. Оба торопились. Кэрри хотела к ночи вернуться в Лондон и курицу-гриль ела, не чувствуя вкуса. Дэниел время от времени рассказывал какую-нибудь смешную, по его мнению, историю, и Кэрри в нужных местах вежливо улыбалась. Наконец Дэниел замолчал, и десерт они торопливо съели в тишине, которая показалась Кэрри странной – в кафе почему-то было очень мало посетителей, музыка не играла, слышно было только позвякивание посуды, и за дальним столиком стареющая пара сосредоточенно выясняла отношения.

Они вернулись в магазин. Как и предполагала Кэрри, Дэниел жил на втором этаже, в этой части дома она утром не была и с интересом разглядывала уютную гостиную, обставленную современной мебелью, не безликой и вполне отвечавшей вкусам хозяина: короткий диван, на котором невозможно было вытянуться в полный рост, но удобно сидеть вдвоем, едва касаясь друг друга; журнальный столик; телевизор на стене, будто яркая картина в раме; книжный шкаф, в котором стояли не книги, а старые безделушки.

Кэрри устроилась на диване, подождала, пока Дэниел принесет кофе и сядет рядом.

– Сестра Изабель наверняка хотела что-то сказать, – начал он, – но усилия ее мысли оказались напрасными, потому что…

Он запнулся, осознав, что говорит не совсем то, что собирался. Будто чужой голос прозвучал в его голове, и он лишь повторил то, что ему было сказано.

– Я никогда не читал такого странного дневника, – признался Дэниел. – Там не было дат. Ни одной. На каждой странице по единственной записи. То, что приснилось. Или то, что произошло на самом деле. Не всегда можно понять, сон записан или воспоминание о реальных событиях. Иногда сказано: "сегодня приснилось" или "сегодня произошло". А чаще не сказано ничего и только описано. Я не все успел прочитать, времени было немного. Но что бросилось в глаза… Будто сестра Изабель пропускала десятки страниц, а потом возвращалась и записывала на пустых листах то, что произошло потом. Иногда по тексту можно понять, написано это было, скажем, до войны или после, перед Новым годом или летом, в жару. Понимаете, мисс Уинстон? Сначала я путался, не сразу понял, как писала сестра Изабель. Видимо, открывала тетрадь на первой попавшейся странице, и, если она оказывалась не заполненной, то на ней и писала, не сообразуясь с датами и временами года.

– Память часто ведет себя странно, – сказала Кэрри, сочувственно глядя на Дэниела. – Может, это в вашей памяти страницы возникают хаотически, вот вам и кажется, что сестра Изабель, как вы говорите, открывала тетрадь на случайной странице?

– Нет! – воскликнул Дэниел. – Я прекрасно помню… Впрочем, – он помолчал, собираясь с мыслями, – может, вы правы. Я вспоминаю не подряд, вот мне и кажется… Да, скорее всего. Это я вкладываю мысленно в тетрадь страницу за страницей. Произвольно. Причуды собственной памяти приписываю сестре Изабель.

Он облегченно вздохнул.

– Мисс Уинстон, вы объяснили, и как-то легче стало.

– Рассказывайте, – попросила Кэрри.

– Одна из первых, – сказал Дэниел, – запись о том, как на монастырь упала бомба. Это было, насколько я понял, когда немцы сильно бомбили Южную Англию. Видимо, сорок первый год. От взрыва пострадала стена того крыла здания, где располагались кельи монахинь. Начался пожар. Сестра Мэри сильно кричала, и я побежала на крик… Так писала сестра Изабель, поэтому я от первого лица… Побежала, дверь занялась огнем, коридор был в дыму, и я не помню, как оказалась внутри, Мэри лежала на полу и, мне показалось, не дышала. Горели шторы, и огонь уже добрался до постели. Я потащила Мэри к двери, думала, что не хватит сил, в коридоре ничего не было видно из-за дыма, я подняла Мэри, не понимаю, откуда силы взялись, а потом мы лежали на траве, и Мэри плакала, ее рвало…

Дэниел замолчал.

– Дальше, – потребовала Кэрри минуту спустя. – Что потом?

– Ничего, – удрученно сказал Дэниел. – Предложение, насколько помню, обрывается на полуслове. Мисс Уинстон, я не уверен… Наверно, Изабель писала не теми словами, что рассказываю я. Кажется, я запомнил не текст, а смысл каждой фразы, и передаю своими словами. Изабель писала более простым языком. Я даже вижу слова, но воспроизвести не могу… если вы понимаете, что я хочу сказать.

– Понимаю… Дэниел, если Изабель описывала не сон, а реальное событие, оно должно было сохраниться в монастырских хрониках. Хорошо бы проверить, и тогда мы будем знать дату, хотя бы одну. Можно будет привязать записи к реальным событиям. Или будем точно знать, что это сны.

– Вряд ли, – Дэниел покачал головой. – В тетради нет последовательности. Про пожар – на одной из первых страниц…. на следующей точно сон и явно довоенный, даже, я бы сказал… Я стою посреди Пикадилли… Простите, мисс Уинстон, я опять от первого лица… Да, стою посреди улицы, у магазина Паркинса, справа и слева мимо проезжают машины, а напротив, на здании магазина Тауэр Рекордс, сам собой разворачивается огромный небесный шатер, зеленый на фоне голубого неба, и на нем большими буквами мое имя… Я поднимаюсь в воздух и прижимаю руки к бокам, чтобы не мешали лететь, подлетаю к шатру, в нем отверстие наподобие двери, я влетаю и вижу себя дома, в маминой постели, мне хорошо, но я хочу, чтобы мама была рядом, а ее нет, и я начинаю плакать и летать вдоль стен…

– Все, – будничным голосом произнес Дэниел. – Текст на странице обрывается

– Полет, мама… Почему вы думаете, что этот сон – более ранняя запись, чем о пожаре? До войны магазина Тауэр Рекордс еще не существовало.

– Верно, – согласился Дэниел. – Кажется, он только в восьмидесятых появился. Но… Магазин Паркинса закрылся в тысяча девятьсот тридцатом. Потом там был магазин готового платья, долго, несколько десятилетий, а сейчас, кажется, салон электроники.

– Помню это место, – протянула Кэрри, – но не знала, что там было раньше, тем более, в тридцатых годах.

– Я хорошо знаю Лондон, – улыбнулся Дэниел. – А в Тауэр Рекордс бывал много раз, я увлекался музыкой барокко, сейчас уже нет, а когда хочу купить какую-нибудь запись, то ищу в интернет-магазинах…

Он не закончил фразу и замер с протянутой рукой, глядя поверх головы Кэрри. Она обернулась: ничего там не было – голая стена, ни одной фотографии, полки или еще чего-то, способного привлечь внимание.

– Что… – начала она, но Дэниел сказал удрученно:

– Господи…. Совсем из головы вылетело. То есть, тогда я не обратил внимания, читал быстро… Сестра Изабель писала странно – некоторые описания очень четкие, так и видишь, а некоторые – непонятные, будто набор слов, и я только сейчас…

– О чем вы?

– Там… ближе к концу, но не в самом… сестра Изабель описывает, как летала… она довольно часто летала во сне, это будто детские впечатления…

Как он долго подбирается, – подумала Кэрри, но промолчала, надо было дать Дэниелу возможность углубиться в собственную память, растормошить ее, чтобы увидеть детали.

– Тут я не могу подробно, потому что пробежал взглядом. Да, вот… Я лечу высоко… Это сестра Изабель, вы понимаете… Город я знаю, видела на фотографиях, узнала высокий дом, очень высокий, как император, но есть выше, и я не одна в воздухе, еще летят, не люди, а души, кружатся, а внизу пожар, будто спички горят, я спрашиваю у тех, кто летит рядом, кто они, но все молчат… страшно…

Дэниел опустил голову, подумал и закончил:

– Больше на той странице ничего не было. Видимо, ей стало действительно страшно, и она проснулась. Вам это описание ничего не напоминает?

– Если бы вы не спросили, я бы сказала: нет, не напоминает. Но когда спросили… Одиннадцатое сентября, вы тоже об этом подумали?

– Да, только что. Очень похоже, верно?

– Как катрены Нострадамуса, – пожала плечами Кэрри. – Огненные железные птицы падают на город… Каждый интерпретирует по-своему. Похоже, но… Этот сон мог означать что-то совершенно другое.

– Мог, – подумав, согласился Дэниел. – Если рассуждать здраво.

– Эта запись близко к концу, говорите вы?

– Страниц за десять. Но это ни о чем не говорит. Опытный эксперт смог бы, наверно, определить время по составу чернил.

– Действительно, – оживилась Кэрри. – Сестра Изабель вела дневник не один год. За это время появились шариковые ручки.

– На это я обратил внимание в первую очередь. Цвет чернил менялся, да. На одних страницах чернила синие, на других фиолетовые, есть даже несколько страниц, написанных зелеными чернилами. Кстати, не подряд, и это одна из причин, почему я решил, что сестра Изабель записывала свои сны, произвольно выбирая страницы. Но чернила всегда обычные, и мне показалось… я не эксперт, конечно, и мог ошибиться… даже перо везде одно и то же. Одинаковый нажим, одинаковые тонкие линии. Сестра Изабель иногда старалась писать четко, а иногда торопилась, и это заметно, но все равно есть характерные особенности. И мне кажется еще…

– Да? – напомнила Кэрри минуту спустя, потому что Дэниел молча смотрел в пространство, хмурясь и о чем-то, похоже, разговаривая сам с собой.

– Сестра Изабель записывала реальные события, – твердо сказал Дэниел, придя, наконец, к определенному выводу. – Сны это или нет, но все, что она описывала, происходило на самом деле.

– Мне тоже так показалось, – кивнула Кэрри. – Вы помните что-нибудь еще?

– Сейчас… Да. Запись где-то в середине тетради… Узкий коридор, ведущий в черное пространство, где пляшут какие-то блики. Приближаюсь… я опять от имени…

– Да-да, – быстро сказала Кэрри. – Это понятно. Продолжайте.

– Блики становятся четче, это лица. Одно мужское: немного вытянутое, подбородок выдается вперед, острые скулы, тонкие губы, нос, как у хищной птицы, глаза большие, светлые, но я не разбираю цветов, не помню. Возможно, все было без цвета, как в кино. Другое лицо женское: огромные глаза, черные, из-за них не могу вспомнить черты лица, глаза будто заслоняют все. Черные большие брови. Черные волосы копной. Оба что-то говорят, не перебивая друг друга, а просто вместе. Но я различаю каждый голос и слышу каждое слово. Я помню, но когда пытаюсь записать, слова ускользают, как вода сквозь пальцы. Очень неприятное ощущение… Там почему-то было зачеркнуто, но так, что я смог прочитать…

– Темнота рассеивается, и лица исчезают, – монотонно говорил Дэниел. – Я на лесной поляне, высокая трава, деревья похожи на ели, но мне кажется, это совсем другие деревья. Хочу коснуться ветки, но не вижу своей руки. Деревья исчезают, я стою на мосту, внизу пропасть, и в глубине течет река. Мост узкий и без перил. Я смотрю вниз, мне не страшно, я знаю, что сейчас шагну с моста и полечу, как птица, планируя… Просыпаюсь.

– Почему вы сказали, что это нудно? – удивилась Кэрри. – Очень любопытно, по-моему. Я никогда не читала такое подробное описание сна. У меня ни разу не было такого четкого ощущения полета.

– У меня тоже, – мрачно сказал Дэниел. – Я скажу, почему это нудно. Нет смысла. А когда нет смысла, мне кажется…

– Вы хотели найти в снах ясный смысл?

– Зачем-то прадеду это было интересно, – с легким раздражением в голосе отозвался Дэниел.

– Мистер Данн, – напомнила Кэрри, – искал в снах пророчества. Точное описание будущего события.

– Там его и быть не могло! – воскликнул Дэниел. – Лица! Таких лиц миллионы. Лес, пропасть… Скорее символы. Пища для ума психоаналитика.

– Что там было еще?

– Все в том же духе.

– Но вы запомнили? У вас потрясающая память, Дэниел! Продолжайте.

– Я не уверен, что точно… – пробормотал Дэниел. – Хорошо, попробую… Овраг. Глубокий, внизу течет речка. Я лечу над ней и смотрю вниз. Не чувствую своего тела, но знаю, что оно есть. Оно летит чуть позади меня. Неприятное ощущение. Будто преследует кто-то. Я сама. Наверно, пытаюсь избавиться и опускаюсь ниже. Стены оврага смыкаются, впереди простор, а по бокам будто стены тюремной камеры. Не хочу. Вижу себя сверху. Я лечу над оврагом. Овраг похож на длинного червяка, ползущего по равнине, а я высоко вверху и смотрю, как я мечусь внизу от одной стенки оврага к другой, налетаю на препятствия и отталкиваюсь от них. Я вижу себя, но знаю, что это не совсем я. Вижу себя настоящую – я парю очень высоко, а ниже я лечу и смотрю вниз, на себя, парящую над оврагом. Страшно. Проснулась от ужаса. Не сразу вспомнила. Может быть, что-то забыла. Почему ощущение кошмара, не знаю.

– Вам это ничего не напоминает? – сказала Кэрри. – Это совсем другой сон. И очень похоже на иерархию наблюдателей Данна. Наверно, он читал это.

Дэниел пожал плечами.

– Может, читал. Или сестра Изабель ему рассказала.

– Этот овраг… Там было еще что-то подобное?

– Пожалуй, нет. Большей частью – описания лиц. Как в галерее портретов. Если бы это действительно были портреты на холсте, я сказал бы, что писал их не очень способный импрессионист. Или даже кубист. Глаза отдельно, нос рядом… К примеру… Лицо круглое, глаза навыкате, зеленые, нос прямой и хищный, губы тонкие. Женское лицо или мужское? Все-таки женское, я поняла по выражению, мужчины смотрят иначе, они…

– Это действительно так? – усомнился Дэниел, прервав сам себя на полуслове. – Всегда отличишь женское лицо от мужского, но я не думал, что по выражению.

– Пожалуй, да, – сказала Кэрри. – Что еще вам запомнилось, Дэниел?

– Пожалуй, больше ничего. Или пока не могу вспомнить. Не хочу вспоминать специально, от этого, мне кажется, в памяти появляются детали, которых не было на самом деле. Додумываешь вместо того, чтобы вспоминать. Вам это наверняка знакомо.

– Знакомо, – кивнула Кэрри. – Давайте о другом. Что могло заинтересовать вашего прадеда в этих записях? Почему он ездил в монастырь? Что ему сказала сестра Изабель такого, чего нет в тетради? Что произошло в тот последний день?

– Знаете, мисс Уинстон, – медленно произнес Дэниел. – Мне кажется, там было еще кое-что. Я не обратил внимания, слишком мало времени.

– О чем вы?

– Сон о том, как сестра Изабель умерла. О пожаре. Не о том, когда упала бомба, а о другом, когда она спасла из огня другую монахиню.

– О чем вы, Дэниел? Вы думаете, что кто-то потом, когда Изабель погибла, нашел в ее тетради пустую страницу и сделал запись?

– Нет! Почерк везде один. Определенно один, не нужно быть экспертом…

– Тогда…

– Я хочу сказать, – перебил Дэниел, – что свою смерть сестра Изабель однажды увидела во сне и записала так же, как записывала другие события. Правда, стиль отличается. Я только пробежал глазами, не понял…

– Не томите, Дэниел! – воскликнула Кэрри и устыдилась своего порыва.

– Жара… Я думал, речь идет о летнем зное, – извиняющимся тоном произнес Дэниел. – Жара, да… Я в белом платье. Это моя свадьба. Жених в красном, лицо его пылает, он любит меня, зовет, я бегу, но на моем пути она. Сестра, которую я люблю… Простите, мисс Уинстон, этот отрывок я помню не очень точно.

– Вы уже сказали! Продолжайте!

– Да… Это мне испытание. Сестра в красном, я срываю с нее платье. С себя тоже. И вот мы обе перед ним. Сестра передает мне свое платье – алое, я ей свое – белое. И вот я в алом. Как он. Теперь мы вместе. Он и я. Навсегда.

Дэниел покачал головой и потер пальцами лоб.

– Странный сон, верно? С одной стороны, ничего определенного: жених, сестра, алое платье, белое… Но если сопоставить с тем страшным пожаром… Сестра Виннифред в огне, сестра Изабель в белом платье…

– Может быть, – вздохнула Кэрри. – Похоже. Как железные птицы Нострадамуса похожи на самолеты, атакующие башни в Нью-Йорке.

– Да, – согласился Дэниел. – Не аргумент, вы правы.

– Изабель записывала сны с детства, – сказала Кэрри. – Еще когда ее звали Эшли. Интересно, как изменились ее сны после того, как Эшли ушла в монастырь и стала сестрой Изабель. Мы знаем, когда она погибла. А когда стала монахиней? И почему?

Дэниел нахмурился.

– Неизвестно, – пробормотал он. – И вообще… Я только сейчас подумал. Мать Катерина действовала будто по заранее разработанному плану.

– Не люблю конспирологические теории.

– Но послушайте, мисс Уинстон! Она знала, что я приеду. Дневник положила в ящик стола, не держала же она там тетрадь полвека! Потом разделила нас с вами – меня заставила читать, а вас повела смотреть келью.

– Мать Катерина сказала: ее предупредила сестра Изабель.

– Послушайте, мисс Уинстон! Вы верите, что сестра Изабель являлась во сне матери Катерине?

– Да, – кивнула Кэрри, прислушавшись к своим ощущениям. – И нам нужно поехать в монастырь еще раз…

– Нас на порог не пустят!

– …С другими мыслями и желаниями.

– Они у нас появились?

– Не знаю…

– Вообще-то, – призналась Кэрри после минутной паузы, – завтра мне нечего делать в Лондоне. Послезавтра много всякого: встреча на факультете, семинар у профессора Штайница в два часа. А завтра… В Милтон-Кейнсе есть отель? Или в Бредфорде – это ведь близко?

– Если вам не покажется… Я хочу сказать, на втором этаже три пустующие комнаты. В двух жили мама и няня, третья для гостей, и вы могли бы там переночевать. Правда, в комнате не прибрано. А чтобы вас не компрометировать, я буду спать в магазине внизу, время от времени я так и поступаю. Включу вам отопление…

– Спасибо, – перекрыла Кэрри словесную реку, – я подумаю.

Думать она не собиралась. Ей нужна была хотя бы секунда тишины, чтобы прислушаться к себе.

– Пожалуй, – сказала Кэрри, – я могла бы занять комнату для гостей. Правда, у меня нет с собой зубной щетки и кое-каких принадлежностей.

– Все, что нужно, мы можем купить в супермаркете "Шепли" на Мидсаммер-плейс, это рядом!

Кэрри улыбнулась про себя нечаянному "мы" и поставила точки над i.

– Я сама этим займусь, – она поднялась. – На Мидсаммер-плейс, говорите? Найду.

– Конечно, – смутился Дэниел и тоже поднялся – неуклюже, будто медведь, выбирающийся из берлоги. – А я пока приготовлю что-нибудь перекусить на ночь. Когда вас ждать?

* * *

Городок оказался приятным. Глазу, впрочем, не на чем было остановиться, все современное, обезличенное, хотя – Кэрри была в этом уверена – на центральной улице истинное лицо Милтон-Кейнса не проявляло себя: где-то ведь должны были скрываться старая церковь красного кирпича, допотопные сараи, без которых не обходится ни один английский городок, а еще непременно должен быть парк с газонами, тщательно подстригаемыми ленивым садовником за счет местных налогоплательщиков.

Кэрри купила в супермаркете зубную пасту, щетку, банное полотенце, хотела купить халат, но вовремя себя остановила: что она делает, на самом-то деле? Не собирается же оставаться надолго в доме Дэниела, а накупать столько предметов, не нужных, чтобы провести единственную ночь, – бессмыслица.

Оставив купленное у кассы, Кэрри вернулась в зал. Не знала, зачем так поступает, но привычка взяла свое: если ей захотелось… Купила махровый халат, тапочки, три шампуня, два из которых никогда прежде не купила бы, несколько йогуртов, половину из которых никогда не пробовала. Возвращаясь к кассе, взяла с полки пакет молока и улыбнулась про себя, вспомнив любимую с детства анимашку "Вокруг света в восемьдесят дней". "Паспарту, возьмем с собой одну веревку, один ледоруб и…" – "Мистер Фогг, зачем нам ледоруб, мы же едем в Африку!". – "Может пригодиться, Паспарту, может пригодиться". Филеас Фогг тоже был интуитивистом.

Положив пакеты в багажник, Кэрри сделала круг по городу, свернула на одну из боковых улиц и, конечно, за линией современных домов обнаружила то, что искала. Старая церковь стояла посреди уютной маленькой площади. Плющ, как положено, скрывал обветшавший камень. За церквушкой тянулся вдоль дороги парк, он же кладбище, где, скорее всего, давно не хоронили, а за парком оказался пруд, в котором плавали утки, и несколько мальчишек что-то кидали им с берега. Утки ныряли, ловили, глотали. Кэрри почувствовала, что день заканчивается так, как и должен был. Можно возвращаться. Плутая по улицам, она забыла направление, но это не имело значения, она перестала думать о дороге, о том, где и когда сворачивать, ехала куда глаза глядят, реагируя только на дорожные знаки, где-то запрещавшие левый поворот, где-то требовавшие уступить дорогу. Увидев, наконец, знакомую вывеску магазина антикварной мебели, Кэрри заглушила двигатель и немного посидела в тишине, представляя, как поднимется на второй этаж, где Дэниел уже накрыл на стол, устало опустится в кресло, а он скажет: "Нет, сюда, пожалуйста, сначала поедим, а в кресло потом"…

Магазин был закрыт, за стеклом висела надпись "Приходите завтра!". Кэрри толкнула дверь, звякнул звоночек, сообщая о приходе то ли желанной гостьи, то ли нежеланного покупателя. Тишина. Кэрри ожидала услышать звон посуды, шаги, скрип половиц, шорохи какие-нибудь, может, даже приглушенный голос (почему-то пришло в голову, что, живя один, Дэниел мог иметь милую привычку бормотать под нос или даже разговаривать сам с собой, как ее дедушка Джо – после смерти бабушки он продолжал вести с ней долгие и порой переходившие в ссору беседы).

Кэрри поднялась на второй этаж, слыша только собственное дыхание. В коридорчике горела свеча на комоде викторианского происхождения, а из-за полуоткрытой двери пробивалась яркая полоса теплого желтого света. Она вошла, стараясь не нарушить тишину, и остановилась на пороге. В кресле, опустив голову на грудь, спал Дэниел, а на столе стояла бутылка вина, две высокие рюмки, тарелки, хлебница с ломтями черного хлеба и на двух деревянных подставках – сковорода и кастрюля. Пахло вкусным, и Кэрри даже могла бы сказать – чем именно, но угадывать ей было не интересно, она тихо прошла к столу, села, стараясь не производить шума, и принялась разглядывать Дэниела, пытаясь понять, что в его облике показалось неожиданно знакомым. Какая-то деталь, может, даже не в лице, а в том, как он во сне сжимал и разжимал кулаки, чуть заметно улыбался уголками губ, и что-то, должно быть, шептал, так, что услышать можно было, лишь умея читать мысли.

Дэниел потянулся и, мгновенно проснувшись, покраснел, будто его застали за непристойным занятием.

– Господи! – воскликнул он, поднимаясь на ноги. – Простите! Я заснул! Это возмутительно! Я только присел, поджидая вас…

– Очень вкусно пахнет, – дипломатично сказала Кэрри.

– Правда? Я старался.

На тарелке Кэрри оказалась поджаренная и политая соусом куриная ножка, из кастрюли Дэниел зачерпнул ложкой, но оказался там не суп, а пшенная каша, которую Кэрри не любила с детства, но героически потрогала вилкой и решила попробовать.

Дэниел разлил по рюмкам вино, опустился на стул напротив Кэрри и произнес тост:

– Давайте выпьем за…

Он запнулся, прислушался к чему-то в себе и продолжил:

– За сегодняшнее утро, такое…

Он запнулся опять, не услышал в себе окончания и молча поднял рюмку.

– Да, – сказала Кэрри, отвечая на невысказанное.

Вино было таким, как она любила, – мягким, полусладким, немного терпким. Кэрри заставила себя попробовать кашу, оказавшуюся, к ее удивлению, необыкновенно вкусной.

– Очень вкусно, – не удержалась она, и в этой фразе оказалось не только упоминание о том, что блюдо вполне можно есть, но и, странным образом, то, что человек, приготовивший кашу, ей приятен, и слова его приятны, и вообще ей хорошо сидеть здесь, держать в руке вилку и слушать то, что он сейчас скажет о сестре Изабель. Кэрри знала, что Дэниел может сказать, будто читала текст дневника, стоя за его плечом, видела округлые женские буквы и строчки, иногда наталкивавшиеся на обрез страницы и загибавшиеся книзу, будто ветви дерева, отягощенные тяжелыми плодами.

– Спасибо, – улыбнулся Дэниел. – Пшенная каша, пожалуй, единственная, что у меня не подгорает. Остальное… – он удрученно махнул рукой.

* * *

Кэрри стояла у окна, глядя на восходившую луну – чуть приплюснутую справа, будто кто-то очень сильно по ней стукнул, примяв и забыв расправить. На далекой колокольне пробило полночь, и в магазине несколько пар часов отозвались нестройным звоном, постукиванием и пощелкиванием. Самое время призраку, если он в этом доме обитает, появиться из стены и произнести несколько слов свистящим бесплотным голосом.

Призрак, конечно, появился – в коридоре послышались тихие шаги, скрип старых половиц. То ли кто-то крался мимо двери, не желая заявить о себе хотя бы слабым покашливанием, то ли звуки рождались в самом воздухе этого странного дома.