Текст книги "Деяние XII"

– Да… ловко.

– Конечно, то, что было нужно, в романе опущено или переврано. Обстоятельства моей учебы, например, подробности операций, в которых я участвовал, ну, и все вещи, которые могли покоробить моих викторианских соотечественников… Но мой характер схвачен там очень верно, насколько я могу судить о себе тогдашнем. Таким я и был – смелым и весёлым, беззаботным, преданным друзьям и Игре.

Сахиб замолчал и Монсеньор на мгновение решил, что тот борется с рыданием, но когда юноша заговорил вновь, голос его был по-прежнему сух и ровен.

– На самом деле, весь этот шпионаж представлялся мне именно игрой – с маленькой буквы, которой тешатся взрослые. Я им с удовольствием подыгрывал, но тогда для меня было важнее другое. Я был… влюблён. По-мальчишески, напрочь. Влюблен в старого ламу, с которым познакомился в Тибете.

– Разве не…

– Именно в Тибете. Пакистан – выдумка моего автора. В Тибет я попал, потому что там была одна из школ Клаба, в которых я обучался. И тот лама даже не был буддистом (могу, кстати, сказать, что представления моего автора о буддизме были довольно примитивны). Он был жрецом бон-по, тамошней древней религии. Немного святым, немного шаманом. Но для меня он был единственным в мире человеком, который не хотел от меня ничего – ни моего тела, ни моих способностей. Он хотел лишь, чтобы я, его ученик – чёла, всегда был с ним рядом.

– А его паломничество?

– Это было, да… Только не по местам жизни Будды, как в романе. Он… мы искали страну Шамбала. И нашли её.

– Господи, помилуй. Продолжайте.

– Мы долго бродили по тем горам – если вы там не были, не поймете, что мы видели, а все описания, которые вы читали, ничего не стоят. Мой добрый учитель расцветал в родных местах, а я этому радовался. У меня была пара заданий Клаба, я их исполнил между делом. Учитель не раз говорил, что Шамбала откроется нам внезапно, когда её благословенный владыка Ригден-Джапо решит, что состояние нашего духа достигло нужной степени готовности. Так и случилось: благословенный решил…

Монсеньору опять показалось, что склонивший голову Сахиб хихикнул, почти непристойно.

– Не скажу, где именно мы были, да и неважно. Думаю, попасть в то место, если не призовут Силы, не сможет никто. Высокогорная долина в окружении пиков, а сразу над ними – бездонное небо… Там была Чёрная скала. Чёрная-чёрная, чернее всего, что я видел. И когда мы проходили мимо неё, раздался грохот, будто горы обрушились в тартарары. А скала стала раскрываться, как хищный цветок при виде двух жирных мух – плиты поднимались слой за слоем, лепестками. И оттуда хлынул красный свет. Именно хлынул, и затопил все – и горы, и небо, всё стало кровавым. И вместо скалы появился тот, кого учитель называл Ригден-Джапо.

Снова пауза. Тишина нависла, как готовое сорваться лезвие гильотины.

– Его громадная фигура как бы плавала в этом кровавом море на золотистых гребнях волн. Я не знаю, каким воспринимал его мой гуру – он сразу опустился на четвереньки и стал кланяться. А передо мной был то прекрасный юноша в сияющих одеждах, с мудрым и властным ликом, то чудовище, словно выскочившее из мозгов обкурившегося опиумом шизофреника. Трехголовое, одна голова над другой, каждая – своего цвета, и все в тиарах из человеческих черепов. Множество рук, в которых было разное странное оружие и куски трупов. А голос такой, словно с нами заговорили горы…Учитель что-то бормотал, а я, не знаю, откуда взялись силы, от ужаса, наверное, заорал во весь голос: «Ты кто?!» И оно ответило…

– Что ответило?

– Этот голос, который больше был похож на ураган, до сих пор стоит у меня в ушах. «Я – сила Колеса, в котором страдают живые существа». Это я понимал, но я до сих пор не знал, что сансара имеет голос. «Я – избавление от страданий для всех живых существ», – сказало оно ещё. «Хорошо, – подумал я, – значит, это Будда». Но я представлял его совсем по-другому. И тут оно стало чернеть. Святой отец, оно чернело, словно пропадало из этого мира, обрушивалось в самое себя, а было оно бездной… Если вы меня понимаете…

Священник задумчиво кивнул.

– Не уверен… – покачал головой Сахиб. – Я видел это, но не могу понять, что на самом деле случилось. Передо мной была Тьма, такая, какой я никогда не видел. И эта Тьма была личностью. Я видел её и знаю её могущество. Тьма говорила со мной. Она… Оно… Он сказал мне – это были не слова, а рёв ветра во всём моем существе – что я его избранник и что он исполнит всё, что я хочу. И тут я увидел, как по границам Тьмы взъерошились какие-то белесые наросты, как огромные перья. А позади заколыхались будто два гигантских крыла, и это они нагнетают тот жуткий ветер, который разговаривает со мной. А с высоты на меня глянул огненный глаз, вращающийся, как колесо, и этот огонь выжег мое нутро.

– Господи, помилуй.

Сахиб передернул плечами.

– Учитель вскочил и что-то кричал мне, но я не слушал его. Я был весь погружён в голос ветра. «Я – Орёл, – сказал он, – я пожираю живые существа. Но ты, мой избранный, не будешь съеден. Войди, и я пропущу тебя». Что-то в этом роде. Поймите, это не то, что вы говорите мне, а я вам. Это без слов возникло во мне, я просто понимал значение, и всё… Учитель кричал сильнее, а потом стал бросать во Тьму камни. И тогда я понял, что пройду сквозь Орла, потому что хочу этого. И Орёл понял. Я почувствовал, что в меня вливаются страшные силы, словно я могу сожрать весь космос, с планетами, богами и людьми. «Чёла, мой чёла, подожди!» – услышал я, наконец, учителя. Мне стало его жалко: он столько лет искал Шамбалу, а когда нашел её, не принял. Потому что Шамбала и была этой Тьмой, или Орлом, или как он себя ещё называет…

– Я знаю, как это называть, – твёрдо сказал священник.

Сахиб поднял голову и рассмеялся в лицо кардиналу. Теперь тот явно увидел мертвенную белесость его глаз, изнутри подсвеченных кровавым пламенем.

– Я тоже знаю, как вы Его называете, и мне всё равно. Я был во Тьме и вернулся оттуда, и я никогда не умру, и получу власть над миром. Он дал мне всё, о чем я просил.

– Не вы первый, – произнес священник, глядя в глаза Сахиба со все возрастающим ужасом. Но тот лишь кивнул и вновь опустил голову.

– Лама тянул ко мне тощие руки, я махнул ему, чтобы он уходил. Но Орёл велел: «Погляди на него». И я повернулся и поглядел в глупые стариковские глаза. Сила изошла из меня и выплеснулась ему в лицо. Он страшно закричал, упал, стал корчиться, словно горел в огне. Но быстро затих. Я отвернулся – мне хотелось пройти сквозь Орла. «Пойдем, – сказал он в ответ на мое нетерпение, – я сделаю тебя свободным и безгрешным». «И я не хочу взрослеть!» – вдруг закричал я, сам не знаю, почему, и сразу же понял, что это и правда самое моё сокровенное желание. «Ты не будешь взрослеть», – сказал Орел, и я прошел сквозь него.

– Как это было? – вырвалось у захваченного рассказом Монсеньора.

– Не могу передать. Тьма… Пустота… С тех пор во мне всегда эта тьма, эта пустота. Мне кажется, он всё-таки пожрал меня, и из него вышел уже другой Кимбел… Я пришел в себя в пустынной горной долине. Лежал на камнях под Чёрной скалой рядом с трупом учителя. Его лицо было искажено ужасом. Я не знаю, что он увидел во мне перед смертью, но с тех пор в моей власти погрузить человека в безумие или убить взглядом.

Монсеньор вздрогнул.

– Я поднял учителя и посадил на большой валун, прислонив спиной к скале и сложив ему руки на коленях. А потом много часов сидел у его ног, рассказывая, кем я стал. Но он ничего не ответил. Тогда я встал и ушёл оттуда.

– Куда?

– В Большую игру. С тех пор я оставался таким, какой есть. Получил власть манипулировать людьми. Я долго учился в Европе и Азии, участвовал в операциях Клаба по всему миру. Я жил в великосветском обществе и среди подонков, и не обнаружил большой разницы. Моими любовниками были принцы королевской крови и бандиты, герцогини и проститутки. Они одинаковы, святой отец. Я появлялся в этом мире под сотней разных обличий, некоторые были очень известны, но никто не догадался, что за ними я. Я стал президентом Клаба, хотя мне по-прежнему кажется, что взрослые ведут какую-то скучноватую игру. Но я-то играю в свою. И в последнее время чувствую, что скоро выиграю главный приз.

– А не чувствуете ли вы в своих действиях некоторое… руководство? Полностью ли вы свободны в решениях?..

Сахиб дернулся и злобно взглянул на Монсеньора.

– Нет! – почти выкрикнул он. – Как вам такое могло прийти в голову?! Кто осмелится указывать мне?..

– Может быть, Орёл?..

Лицо Сахиба исказилось ненавистью, он вскочил на ноги.

– Орла не интересуют наши копошения! Всё это для него – иллюзия, один Он реален.

– Успокойтесь, я просто предполагаю, – заметил побледневший священник. – Но с моей точки зрения рассказанная вами история выглядит однозначно: вы одержимы дьяволом, сын мой.

Сахиб запрокинул голову и расхохотался, звонко, по-мальчишески.

– Ох уж мне эти попы! Для них всё так просто…

– Это действительно просто, если ваша совесть всё ещё способна отличить добро от зла. Однако мне кажется, что ей в этом препятствует ваше вечное детство. То, что вы, живя жизнью взрослого могущественного человека, воспринимаете мир как игру.

– Святой отец, иногда вы напоминаете мне моего глупого учителя. Тот тоже любил такие таинственные речи, и я слушал их, восторгаясь премудростью, но ничего не поминая в них. А после Чёрной скалы я понял, что никакого смысла в них и не было, одно занудство… Кстати, несколько лет назад я вдруг снова оказался в том месте – совершенно случайно, как тогда думал. И вы знаете, что… Тело ламы так и сидит там, прислонившись к скале и сложив руки на коленях. Его не тронули ни люди, ни звери, ни птицы, ни разложение. И на лице такой же ужас.

– Я не знаю, как толковать этот факт. Как священник, которому Богом дана власть отпускать грехи, я готов дать вам отпущение, если увижу ваше искреннее раскаяние. Но я его пока не вижу.

Президента Клаба посмотрел на Монсеньора как на слабоумного.

– А почему вы вдруг решили, что я прошу у вас отпущения? Отпущения чего?..

– Грехов общения с бесами, впадения в ересь, блуда, отступничества от Бога…

– Но ведь Бога нет!

Сахиб смотрел на Монсеньора удивленно, словно видел его впервые.

– Вы и правда верите в Бога? Не может быть! Да перестаньте, кого вы хотите обмануть!

– Я действительно верую в Бога, единого в трёх лицах, и во спасительную жертву Господа нашего Иисуса Христа, – чуть дрогнувшим голосом ответил старый священник, но перекрестился твёрдой рукой.

– Что же, – пожал плечами Сахиб, – похоже, предательство не мешает истинной вере…

– Что вы имеете в виду?

Монсеньор смотрел на юношу с возрастающим ужасом.

– То, что я искренне и ничего не утаивая рассказал вам про себя. А теперь, святой отец, ваша очередь. Теперь я буду исповедовать вас. На колени!

Последние слова Сахиб выкрикнул повелительно и так громко, что гул пошел по сумрачному храму. Змеей метнулось йо-йо, захлестнув ноги Монсеньора, и тот рухнул на колени.

9

Я голодный, посудите сами:

Здесь у них лишь кофе да омлет, —

Клетки – как круги перед глазами,

Королей я путаю с тузами

И с дебютом путаю дуплет.

Владимир Высоцкий «Игра»

СССР, Ленинград, 25 сентября 1983 года

Несмотря на блаженную истому насытившейся плоти, спать не мог. Лежал, вперившись туда, где во мраке тонул высокий потолок. Впрочем, долгие тренировки в темноте позволяли ему прекрасно видеть и бугристую известку, и потрескавшуюся лепнину. Мысли текли плавно и неторопливо, будто время остановилось.

Конечно, следовало поспеть в Обитель к ранней литургии. Можно прямо сейчас вскочить, натянуть одежду, выскользнуть из квартиры, никем, как всегда, не замеченным, пересечь дворик, а потом, призраком пронесшись по тёмным переулкам и проходным дворам, минут за сорок добраться до ряда кирпичных гаражей на задворках обшарпанного квартала. Ещё минут двадцать уйдет, пока он откроет самый убогий из них, войдет в пустое пыльное помещение, нырнёт в дыру обычной подземной кладовки, залезет в стоящий там тяжёлый сундук, а потом быстро заскользит по лазам и переходам, ведущим к подвалам Обители. Там надо будет осторожно миновать секреты и патрули (хоть патрульные послушники и сами не раз проделывали то же самое, нарушителя задержат – служба есть служба), пробраться до своей кельи, сбросить городское, натянуть форменное, и – в храм. В общем, успевал с запасом.

Но он знал, что ничего этого сейчас не сделает. Его постигло странное оцепенению, в котором двигались одни мысли.

Сегодня – отдание Рождества Богородицы, все будут приобщаться. А перед причастием – исповедь. И что он скажет владыке?.. Что опять не готов принять Кровь и Тело, потому что накануне пил вино, ел мясо и прелюбодействовал с чужой женой?..

Скосил глаза в сторону. Недавно пошедшая на ущерб, но ещё очень яркая луна матово высвечивала выбившееся из-под одеяла голое плечо Инги. Оно заворожило его. Совсем без мыслей, любовался бликами на гладкой коже, легкой тенью у лопатки, едва заметной родинкой. Беспорядочный каскад волос скрывал шею, которую он тоже захотел видеть. Робко потянулся, осторожно сдвинул несколько локонов. Открылась беззащитная ложбинка затылка. Не удержавшись, провел по ней пальцем снизу вверх. Инга пробормотала что-то и натянула одеяло. Он отодвинулся, откинув голову на сложенные руки.

Нет, никуда сейчас не пойдет. Позже, когда за окном посветлеет, он нежно, но настойчиво преодолеет поцелуями её сон и украдёт ещё кусочек счастья. А потом отправится в Обитель – за наказанием.

Вспыльчивый Назарий сурово порицал его на исповедях за блуд, накладывал епитимьи. Но опытнейший пастырь, давно окормлявший Артель, похоже, прекрасно понимал, что его наставления уходят, как в раскаленный песок вода. Он служил в школе, юные выпускники которой сразу шли в бой, а многие – на смерть. Послушники смиренно несли епитимьи, но продолжали в городе ввязываться во всевозможные приключения с женщинами, и бороться с этим было так же бессмысленно, как с весенним половодьем. Владыка яростным басом укорял, увещевал, назначал творить по сто земных поклонов в келье, потом тяжко вздыхал и накрывал грешника епитрахилью.

Это было наказание от Бога. Но и от властей предержащих оно не замедлит. Руслан и раньше догадывался, что для наставников в его частых исчезновениях из Обители нет никакой тайны, а после встречи с Палычем знал точно. И был благодарен, что до сей поры они закрывали на это глаза. Но теперь уж не закроют, и дело не в Инге.

Их тайному роману скоро будет год, а Руслана всё ещё пожирала неистовая страсть, как и тогда, когда, под густым ночным небом августовского Питера они впервые любили друг друга прямо на тёплом шершавом граните набережной. Он знал, что их видят редкие гуляющие, что в любой момент может появиться милицейский патруль, что Казаков наверняка поднял на ноги всё местное ГБ. Это не имело значения по сравнению с тем, как он был счастлив. И она тоже – Руслан в этом не сомневался.

Тогда их безумие последствий не имело: Инга что-то наплела мужу, а тот предпочёл поверить – несмотря на грозный вид и послужной список, в семейной жизни Серафим Тихонович неожиданно оказался конформистом. Позже Руслан тщательно проверил, не провёл ли тот с женой «литерное мероприятие НН», то есть, не приставил ли «хвост». И очень удивился, такового не обнаружив. И мероприятия «Татьяна» (слуховой контроль помещений) в квартире на Герцена не было: Руслан специально просил великого доку в спецтехнике Ведмеда провести там вместе с ним мероприятие «Дмитрий» (негласный обыск), на что добродушный парень охотно согласился.

Похоже, подполковник просто не желал узнавать о супруге плохого. И возможно, был прав… С той поры, правда, он значительно чаще выпивал, и отъезды его участились, что Руслана очень устраивало. О том, что неделю назад Казаков совершил адюльтер с продавщицей гастронома, послушник узнал очень скоро, и, подумав, не стал говорить про это Инге. В свете того, что уже твердо настроился убрать соперника, решил, что незачем.

Да, наказание будет, и накажут его за покушение на убийство – бессмысленное и ненужное. Теперь Руслан просто не понимал, как мог решиться на такое. Занятия с Мастером приучили его относиться к убийству, как к рабочему процессу. Но до сих пор юноша отнял жизнь только у одного человека. Однако Рудик стал мертвецом, ещё когда поднял руку на его отца, Руслан убил бы его всё равно, не будь даже обучения в Обители. А Казаков… В сущности, что сделал ему этот человек? Оказался не в том месте не в то время. Но самое страшное – Руслан прекрасно сознавал: не появись Палыч, он бы провёл акцию чётко и спокойно, как на занятиях, и поехал любить Ингу. И не вспоминал бы о застывшем в лесу трупе. Разве что мимолетно, с чувством удовольствия от основательно исполненного дела…

«Господи, кем я стал?» – прошептал он в гулкий сумрак огромной комнаты.

Кажется, Ингу обеспокоил его шёпот – слегка застонала и повернулась, закинув голову на подушку.

– Спи, котёнок, спи, – сказал он тихо-тихо, как выдохнул.

Она задышала ровно, чему-то улыбнувшись во сне. Подбородок задрался вверх, и Руслан, полусидевший на постели, увидел усмешку на этих полных губах как бы опрокинутой. Зрелище показалось жутковатым.

Отвернулся к мерцающему в свете луны окну.

До приезда Казакова оставалось ещё не меньше двух часов. Да, можно не спешить. Но зачем? Они провели чудный день и чудную ночь: смотрели хорошее кино, целовались на Мойке. И – любили, любили друг друга, безоглядно и самозабвенно, как дети играют в захватывающую игру. У них уже было много таких дней, и будут ещё – Палыч обещал благожелательный нейтралитет Артели, а с остальным Руслан уж сам справится. Так зачем рисковать?

Тихо спустил босые ноги на пол, встал, потянулся. Бугры мышц рельефно выперли на юношеском теле. Зная это, довольно усмехнулся в ночь, и, как был голый, скользнул в коридор, автоматически избегая скрипучих половиц, каждая из которых была ему знакома. Посетил туалет, на кухне осторожно покурил в форточку, стараясь не сыпать пепел на подоконник, а потом прыснул вокруг аэрозольным освежителем воздуха – весьма полезной новинкой. По кухне распространился резкий запах хвои, но к приезду мужа он исчезнет, унеся с собой и предательский дух табака.

Осмотрелся. На кухне, вроде бы, следов его пребывания не осталось. Заглянул в ванную и цокнул языком, увидев свое висящее на верёвке бельё – Инга постирала, не сказав ему.

Натянув, содрогнувшись, полусырые трусы, с носками в руке вернулся в комнату. На первый взгляд, в ней ничего не изменилось. Но что-то было… Замер и одновременно расслабился, пытаясь включить экстремальное восприятие. Оно подсказало, что в комнате нет никого, кроме него и спящей Инги.

Спящей?.. Спящие не источают такую волну энергии. Плохой энергии. Жуткой.

«Crazy, over the rainbow, he is crazy!» – взревело в его ушах так явственно, будто он все ещё стоял среди корчащихся елей горы Орла. Рот наполнился отвратительным железистым привкусом.

С безмолвным ужасом смотрел, как оттуда, где была его Инга, поднимается нечто в белом.

 
Могила ночи – моя тюрьма.
Струится в душу
рука из сплина.
Мы будем голы.
Мы будем бледны.
Мы будем смирны…
 

Глумливый голос Розочки скрежетал и скрипел из полуоткрытых, едва двигающихся губ девушки, ещё припухших после яростных поцелуев. Одеяло упало с судорожно вытянувшегося тела. Она казалась сияющей обнаженной, заключенной в средоточии чудовищного мира Дали – хаосе из частей трупов и мерзких насекомых. Юная грудь торчала, словно женщина была безумно возбуждена, а бедра развернуты с фальшивой невинностью эрмитажной Венеры.

 
…В могиле длинной
нам благодать.
Мы будем капли
со тьмы лизать…
 

Руслан бессознательно сжал кулаки. Сырость носков стала зацепкой, удержавшей его в реальности. Обессиливающий страх сменялся яростью.

– Сгинь! Ты – ничто!

Розочка хихикнул и протараторил скороговоркой:

– Ничто, никто, ты есть то, не то, не это, не это, не это…

Кудахтающий смех был омерзителен.

– Маленький мальчик думал, что легко отделался, а?..

– Оставь её, говорю тебе!

– Глупенький, она уже давно – я, а ты только заметил…

– Замолчи!

– Розаэторозаэторозаэторозаэторозаэторозаэтороза…

Лицо Инги насмешливо вывалило изо рта мокрый алый язык и снова зашлось в мелком смешке. Ярко-зелёные глаза – у неё никогда не было таких – послали в его душу сполох геенского огня.

Затем фигура стала оседать, бугриться, перетекать в иные формы. Показались руки, статично сложенные на ожидающих крови коленях, в левой возник каменный бант ангха. Широко разошлись круглые груди. Каменным блеском залоснилась фигура. Глянул страшный выщербленный лик львицы… На ложе его любви монументально возвышалась Мут-Сохмет, богиня пустыни.

Квинтэссенция безумия была в том, что она продолжала кудахтать розочкиным смешком.

«Crazy, over the rainbow, he is crazy!» – билось в голове Руслана. Он вдруг откуда-то понял, что сейчас исчезнет и этот каменный монстр, а на месте его разверзнется великая дыра Пустоты, откуда раздастся голос-ветер, зов Орла.

– Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его!.. – возопил он, осенившись крестом.

Пока, захлебываясь словами и часто крестясь, он кричал молитву, статуя растворялась в непроглядной тьме. Он уже чувствовал бесплотный ветер, уже отдаленно порыкивал вездесущий Голос.

– …Силою на тебе пропятаго Господа нашего Иисуса Христа, во ад сшедшаго и поправшаго силу диаволю, и даровавшаго нам тебе Крест Свой Честный…

При последнем крестном знамении процесс приостановился. Тьма вроде бы побледнела.

Потом вновь возникла женщина-львица – просто гранитная статуя.

Потом её место заняла неподвижная фигура обнаженной.

– Но я не прощаюсь, – угасающе проскрипел голос Розы.

Изо рта Инги выделилась обильная пена, девушка изломанно рухнула на постель. Руслан бросился к ней.

Пульс был нитевидным, лицо совсем неживым. Не дышала.

Он немедленно распрямил её тело и ребрами ладоней стал постукивать по ключицам, надавливал пальцами на грудь и шею, массировал живот. Наконец поднял её полусогнутые ноги, словно собирался совокупиться с нею, и большим пальцем своей ноги несколько раз быстро надавил на точку в промежности. Она вырвала ноги, резко закашлялась и села, взахлеб втягивая воздух. Потом откинулась на спину.

Руслан целовал её лицо, бормоча безумные слова.

Она широко открыла бешеные ярко-зелёные глаза.

 
…И нет конца погибельной тёмной реки.
Здесь мы одни,
всему неизбежно равны
и отравлены ложью могильной…
 

Руслан дико взвыл и принялся беспорядочно крестить всё её тело.

Глаза закрылись, слова затихли. Инга вновь лежала перед ним бледная, с лицом, перепачканным подсыхающей пеной. Но – дышала. Дышала почти спокойно.

Он сразу вспомнил о времени, и с места в карьер стал одеваться, одновременно лихорадочно прокручивая в голове план отхода.

Речи не было, чтобы хоть на минуту оставить её одну. Значит, надо дождаться Казакова, который – Руслан глянул на командирские часы – вот-вот будет.

Вспоминая, все ли улики удалены, он, ещё раз поцеловав лицо девушки, проскользнул к входной двери. Рядом стояла огромная старинная вешалка, унизанная зимними вещами, частично принадлежащими ещё старому хозяину. Ввинтившись в удушающее пространство пыли и нафталина, он по-кошачьи распластался между вешалкой и стеной, и, как велела премудрость, именуемая какаси-гакурэ, замер, внутренне перевоплотившись в одну из шуб.

В замке осторожно заворочался ключ.

– Ингуша, коша! – раздался виноватый зов подполковника.

Руслан почувствовал, что на вешалку водворилась крутка. Секунду вошедший постоял молча, юноша почувствовал внезапно выплеснувшийся из него ток тревоги. Послышались осторожные, но пружинистые шаги, дверь в комнату резко открылась. Раздался сдавленный вопль Казакова.

Руслан бесшумно приоткрыл не запертую дверь и исчез.