Текст книги "Деяние XII"

США, Калифорния, кампус Строссовского университета, 2 июля 1985

Всё-таки как она была, так и осталась плаксой!

От злости на себя её буквально корчило. Профи, блин! Леди Винтер! Мата Хари! Сидит раскисшая в машине и не в силах поднять задницу и пристрелить старую суку.

Что бы ОН сказал, посмотри на неё сейчас… Ухмыльнулся бы в усы и спрятал под очками насмешливый блеск глаз? Или стал бы гладить по головке и утешать, как маленькую девочку? А может, обнял бы так, что косточки хрустнут, а от поцелуя весь мир перестанет существовать?.. Не важно. Она подозревала, что в тайне он частенько над ней посмеивается, и это её бесило.

С наставницами Обители во имя Святого Георгия было гораздо проще – те прекрасно знали, чего хотели от послушниц, и добивались этого всеми педагогическими приёмами. В старых трёхэтажных казарменных корпусах на западе Москвы, прямо под боком у ГРУ (там было очень много артельных), царила несколько иная атмосфера, чем в питерской Обители. Женщины привносили свой стиль и в Игру.

Лейла часто вспоминала классную даму, она же наставница по ликвидации – толстую мужеподобную старуху с усами. Артельное имя Белоснежка в отношении её казалось грубой издёвкой, но та не смущалась. Казалось, она никогда не поднимала глаз от вечного вязания. Впечатление это, впрочем, было совершенно ложным: она замечала всё, что происходит. Как-то Лейла с подружкой на задней парте хихикала над её вязанием. Словно бы ничего не замечающая Белоснежка прервала урок и мгновенно показала на манекене, как можно задушить человека недовязанным шарфом и одновременно воткнула спицы в ухо и глаз резинового болвана. А потом вызвала хихикавших послушниц и приказала повторить свои действия. Те, конечно, не смогли, за что настоялись на коленях на сухом горохе.

По предмету гоняла всех безбожно, а особенно её, Лейлу. На первых уровнях той казалось, что Белоснежка её ненавидит. Но чем дальше шло обучение, тем с бОльшим одобрением поглядывала наставница на юную послушницу. Вообще, на старших уровнях отношения между наставницами и послушницами стали более фамильярными, иногда даже устраивали девичники, на которых Белоснежка, выпив две-три рюмки мадеры, брала гитару и довольно приятным голосом пела: «Я институтка, я дочь камергера, я чёрная моль, я летучая мышь». Позже Лейла узнала, что если уж эту песню кому и петь, так наставнице Белоснежке…

– Дитя моё, – сказала та однажды, – не думай, что убивать легко. Люди моего поколения убивали много и умело, но нам в своё время тоже пришлось этому учиться. В этом твоё и моё поколения очень схожи… И ещё одно: не думай, что женщинам убивать труднее, чем мужчинам. Всем тяжело одинаково. Потому что убивать – вообще не людское дело.

Проверить это Лейла смогла очень скоро, когда Золушка взяла её на довольно простое задание. В столице появилась банда, нападавшая на инкассаторов. Милиция вот-вот должна была выйти на неё, но это было нежелательно, поскольку при расследовании могли открыться кое-какие тайные каналы финансирования Артели. Совет постановил, что банда должна исчезнуть бесследно.

Конечно, Белоснежку и Лейлу плотно страховали, но старуха прекрасно справилась бы и сама. На квартире, где бандиты тайно изготавливали оружие, из двух наганов с глушителями она спокойно и аккуратно расстреляла четверых. Пятый кинулся на артельщиц с ножом, но Белоснежка стрелять не стала, пихнув стоящую рядом с потерянным видом Лейлу. Та до сих пор не знает, что с ней тогда случилось. Помнит только приближающееся перекошенное лицо бандита и его напряжённую спину в огромном зеркале в прихожей. И словно не она, а кто-то за неё поднимает руку, в которой – вальтер (как у Джеймса Бонда), и жмёт на курок. Глаз бандита превращается в мокрую чёрную дыру, свирепость на лице сменяется смиренным покоем, в забрызганном кровью пробитом зеркале отражается огромный багрово-белёсый желвак, выбитый пулей из затылка.

Дальше Лейла не помнит. Её долго полоскало над унитазом в туалете. блатхаты, а потом Золушка увела её из квартиры, в которой уже работали артельные чистильщики. В Обители она доставила Лейлу в её келью, ушла и вернулась с маленькой фляжкой армянского коньяка.

– Напейся, – коротко сказала она, и это прозвучало приказом.

Лейла напилась, двое суток болела и успокоилась.

Обо всём этом она постаралась прочно забыть и вспомнила только сейчас, сидя в машине. Что с ней случилось? С тех пор она убивала не раз. Нельзя сказать, что ей это нравилось, но получалось легко и просто. А теперь…

Сначала она почему-то не пристрелила этого мерзавца…

Господи, как она его ненавидела! Его неопрятные волосы, вечную глумливую ухмылку, йо-йо и вшивый «Пинк Флойд»! А главное, его страшные блёклые глаза. Дело не в том, что она спала с ним: ей давно внушили, что такова доля женщин в Игре. Наставница Кошка обучила её приёмам, подавляющим отвращение и симулирующим страсть. Конечно, что-то в ней всё равно сопротивлялось и будет сопротивляться всегда. Но мужчины ради долга шли на боль и смерть, а женщины – ещё и на отвращение.

Она привыкла уважать противника, тем более что Клаб узнала раньше, чем Артель. Никогда не испытывала ненависти, когда приходилось убивать клаберов. Но Сахиб… Он даже не был человеком. Она поняла это сразу и не ломала голову над тем, откуда это пришло. Просто знала.

В лондонском отеле, где он велел ей убить бывшую любовницу и принести Копьё («Женщина должна его мне вручить, так будет правильно. Ты. А не она»), Лейла была готова застрелить его. Сделать это было проще простого – он лежал в постели, а она, уже одетая, стояла над ним, и пистолет с глушителем был под рукой – в сумочке. Негромкий хлопок – и труп найдут только завтра, потому что на двери номера будет табличка «Не беспокоить». Она воздержалась и думала, что у неё были на то причины: задание не предусматривало смерть президента Клаба. Напротив, он был пока нужен Артели живым.

Теперь она сомневалась, что выстрелила бы, даже если бы у неё был на то прямой приказ Совета. Она боялась, что стала профнепригодной, вышла из Игры. Поверить, однако, это можно было лишь одним способом.

Она выскользнула из машины и, стараясь держаться в тени пальм, быстро подошла к домику для преподавателей. Луну закрывали плотные тучи. На улице не было ни души. Никого, во всяком случае, опасного, и быть не могло: с Мэм была снята вся охрана, положенная высшему клаберу. Лейла знала код на парадной и уже через полминуты стояла напротив квартиры госпожи профессора. Возня с отмычкой и простеньким замком заняла времени ещё меньше. Девушка скользнула в темноту квартиры, готовая ко всему.

На ней был «рабочий» комбинезон с плотным капюшоном, скрывающим её светлые волосы. По совету Палыча ткань трико и куртки была пропитана сажей – чтобы не отражала случайные блики. Ноги в мягких туфлях ступали осторожно, но уверенно.

Впрочем, все эти уловки оказались ненужными – клиентка спала. В комнате, полуосвещённой ночником, витал кислый дух спиртного. Пустая бутылка из-под кьянти валялась на ковре, рядом – открытый томик Сэлинджера. Полураздетая Мэм ничком лежала на кровати.

Вальтер с глушителем (как у Джеймса Бонда) уже был в руке Лейлы. Ствол поднялся, почти коснувшись спутанных чёрных волос. И тут Лейла кое-что поняла…

– Стреляй же, сука, – голос Мэм был смазанным, с пьяной хрипотцой. Она не оборачивалась.

– Не буду, – тихо проговорила Лейла и опустила пистолет.

Она вдруг осознала, что дело вовсе не в её профнепригодности. Просто сегодня ей не нужно никого убивать. Во всяком случае, эту женщину она убивать не собирается. И ещё она поняла, что Палыч целиком одобрил бы её решение.

Мэм заворочалась и с трудом повернулась. Лицо её было ужасно – от размазанной косметики оно неровно серело, вызывая ассоциации с моргом и кожными заболеваниями. Помада расплылась вокруг губ бесформенным жирным пятном.

– Почему? – так же хрипло спросила она.

– Не хочу, – твёрдо ответила Лейла.

Мэм приподнялась.

– Сними капюшон, хочу на тебя посмотреть.

Почему-то Лейла тут же выполнила просьбу. Несколько мгновений Мэм вглядывалась в её лицо.

– Ты его новая, – это был не вопрос. – Он велел тебе убить меня?

Лейла кивнула.

– Как это было?

Девушка помолчала, вспоминая.

– Он курил траву и мычал под нос какие-то мелодии, как обычно. Потом рассмеялся, будто задумал какую-то пакость, и спросил: «Жопа или голова?» Я не знала, что сказать, пожала плечами. Он опять засмеялся, покачал пальцем и сказал: «Ни то, ни другое». Потом приказал мне убить тебя и взять Копьё.

– И стал крутить свою игрушку?

– Нет, он был в постели…

Мэм откинула голову на подушку и бессмысленно вперилась в потолок.

– Ты его ненавидишь? Почему? – с трудом проговорила она пересохшими губами.

Лейла пожала плечами.

– Это ты его должна ненавидеть.

– Я и нена-ави-ижу!

Сказано это было так, что не оставляло сомнений – и правда ненавидит. Но вспышка ярости была короткой, и Мэм вновь впала в тупой ступор.

– Ты ведь шпионка. Из Artel`и… – проговорила она, наконец, и Лейла невольно похолодела. Но тут же поняла, что это не провал – просто вспышка пьяной интуиции. Поэтому промолчала.

– Можешь молчать, я всё равно знаю, – голос Мэм несколько оживился, в нём прорезалось какое-то лихорадочное возбуждение. – Мне плевать. Мне теперь на всё плевать. Тебе нужно Копьё?

Она уставилась на Лейлу подёрнутыми мутью глазами.

Девушка молча кивнула.

– Так забирай! – почти крикнула Мэм и рывком выскочила из постели.

Лейла следила, как она подскочила к встроенному шкафу и стала рыться в нём, хаотически разбрасывая различные предметы туалета. В руках у неё оказался полированный ларец чёрного дерева без всяких украшений.

– На, бери и делай с ним, что хочешь!

Ларец был не заперт.

Полметра потускневшего металла на синем бархате. Прикрученный к нему серебряной проволокой грубый гвоздь инкрустирован крошечными медными крестиками. Золотая накладка в середине. Латинская надпись: «Копье и Гвоздь Христовы». Копьё центуриона Гая Кассия Лонгиния. Копьё Судьбы.

Словно въяве Лейла услышала треск разрываемой стальным наконечником плоти, щелчок задетого ребра, увидела, как хлынула смешенная с водой кровь…

Золото на копье как будто мгновенно расплавилось, в глаза болезненно ударил ослепляющий блеск.

«Твоё задание – Копьё, всё остальное вторично, – услышала она голос Ак Дервиша. – Имей в виду, это страшный Артефакт. Никому из своих владельцев не принёс он счастья. Сначала он заманивает в сияющие дали, а потом оставляет валяться в грязи. Ни в коем случае Копьё не должно оказаться на земле России. Но им не должны и владеть те, кто владеет сейчас. Пусть остаётся в той стране, где находится, но тайно. Нельзя, чтобы оно приблизилось к Кресту. Рано или поздно, конечно, Копьё вновь будет направлено на Древо, но нам надо сделать так, чтобы это произошло как можно позже».

Девушка резко опустила крышку ларца.

Мэм, тяжело дыша, смотрела на неё.

– Сейчас я уйду, – тихо сказала Лейла. – А потом уйдёшь ты. И спрячешься так, чтобы тебя не нашли ни твои, ни наши.

Девушка повернулась и исчезла бесшумно, как фея. Очень опасная фея. Сев в машину, сразу тронулась с места, но, отъехав пару кварталов, заглушила мотор, оставила машину в густой тени и крадучись, почти бегом, вернулась обратно. Интуиция не подвела: у парадной возились два тёмных силуэта. Конечно, Сахиб не мог оставить такое дело без подстраховки…

Два хлопка (вальтер, как у Джеймса Бонда), и силуэты тихо осели. Подскочив к неподвижным телам, Лейла сделала два «контрольных». Да, она по-прежнему профи…

После ухода Лейлы Мэм словно бы очнулась от транса. В голове билось: «Бежать!» Лучше других она знала, чьл спрятаться ей было не легче, чем мухе – спрятаться от паука в его родной паутине. Но… Совсем недавно она и сама была таким пауком и прекрасно представляла сейчас все имеющиеся возможности. Поэтому лихорадочно собирала деньги, чековые книжки, фальшивые документы, оружие. И вдруг остановилась.

Она забыла – унеё ведь было ещё одно дело.

И она исполнит его.

Подойдя к шкафу, Мэм достала оттуда простую шляпную коробку и открыла. Оскал старого черепа больше не пугал её. Она нежно прикоснулась пальцами к белёсой кости.

– Скоро ты будешь дома, вождь, – прошептала она. – Вернёшься к своим перепелам и диким индюшкам, кактусам и деревьям пало верде, кукурузе и орехам пинон.

На миг в комнате словно бы возникло призрачное голубое свечение, и Мэм показалось, что из какого-то запредельного мира старый индеец улыбнулся ей.

США, Калифорния, Беркли, 3 июля 1985

– Ашот!

Он вздрогнул и остановился – за год слишком привык к своему новому имени. Кен Струан, отпрыск американских граждан, умерший в младенчестве в Шотландии, куда они переехали, вполне воплотился в смуглого серьёзного студента Калифорнийской университета, будущего специалиста по компьютерным технологиям. Какими хитростями с сиротой и малолетним лондонским хулиганом произошла такая метаморфоза, Ашот не задумывался. Всё, что произошло с ним после встречи с удивительной девушкой, воспринимал, как должное. Увлечённо учился, жизнь вёл тихую, далёкую от обычного студенческого разгула, а на его банковский счёт регулярно поступали солидные переводы. Разумеется, он понимал, что рано или поздно тайные благодетели свяжутся с ним и тогда придётся делать то, что они скажут. И это, скорее всего, будет чем-то неприятным и опасным. Поэтому прозвучавшее на солнечной улице университетского города старое имя повергло его в лёгкую панику.

Впрочем, он быстро с ней справился. Развернувшись, увидел ту, о которой не раз думал за этот год. Белокурая девушка в свободной позе сидела в дорогом автомобиле. На ней было что-то светлое, а лицо скрывали огромные тёмные очки.

– Садись, – кивнула она юноше. Раскрылась передняя дверца с другой стороны.

– А я ведь так и не знаю, как тебя зовут, – проговорил Ашот, садясь с ней рядом.

Она чуть развернула голову к нему. Очки скрывали её взгляд.

– Лейла, – коротко бросила она, и тон её говорил, что на эту тему всё сказано.

– Что ты от меня хочешь? – Ашот давно решил, что когда ОНИ появятся, он не будет таким покорным, как в прошлый раз, по крайней мере, попытается набить себе цену.

– Ничего особенного, – пожала плечами Лейла и достала с заднего сидения небольшой молодёжный сак.

– Слушай меня, Ашот Исраэлян, – заговорила она.

– Меня зовут Кен Струан, – передернул плечами парень.

– Это хорошо, что ты помнишь имя, под которым живёшь здесь. Но ты не должен забывать своего настоящего имени и всего, что с ним связано.

Сказано это было так веско, что Ашот замолк.

– Ты будешь хранить одну вещь, – продолжила она, словно её не прерывали. – Очень важную вещь. Ты и представить не можешь, насколько она важна, но всё равно будешь хранить её лучше собственной жизни.

– И всё? – вырвалось у юноши. Он ожидал чего-то гораздо более страшного.

– Не думай, что это пустяк, – оборвала его Лейла. – За этой вещью охотятся и будут охотиться очень могущественные люди.

– Такие, как тот?.. – до сих пор в голосе Ашота слышалась ненависть к убийце сестры.

– Да, из его компании.

– Тогда я её сохраню.

– Сохранишь, – серьёзно кивнула Лейла, и Ашот понял, что другого пути у него просто нет.

Лейла сняла очки и посмотрела в его лицо долгим взглядом. Ашот поёжился от него. Ничего девичьего и даже женского в этом взгляде не было – суровая оценка и вывод.

Девушка протянула Ашоту сак.

– Оно здесь. Я знаю, что ты всё равно посмотришь, что это, так что сразу скажу. Там Копьё. Очень старое и очень опасное. Это всё, что ты должен знать. Если потом догадаешься ещё о чем-то, держи это при себе, ладно?

Ашот судорожно кивнул.

– Что я должен с ним делать?

– Спрячь хорошо, но так, чтобы у тебя всегда был к нему доступ. Никогда никому не показывай. Мы приглядим за тобой, не беспокойся. Если всё будет спокойно, передашь по наследству старшему сыну. Но только если он будет того достоин. Сам поймёшь. И главное – оно не должно покинуть США! Ни при каких обстоятельствах!

Юноша сидел потерянный. Только сейчас он до конца понял, что возложенный на него груз очень-очень тяжек.

– Почему я? – вырвалось у него.

– Потому что ты потомок Исраэля Ори.

Ашот поднял голову.

– Это связано с тем, что он делал?

– Да.

Глаза дикой кошки изумрудно сверкнули.

17

И мгновенно в зале стало тише,

Он заметил, что я привстаю…

Видно, ему стало не до фишек —

И хваленый пресловутый Фишер

Тут же согласился на ничью.

Владимир Высоцкий «Игра»

СССР, Киргизия, Баткенская область, 14–21 июня 1985

– Ты ушёл вместе с Игуменом…

Петя… Пёрышко. И в то же время не он – выражение лица совсем не добродушно-глуповатое. Скорее, прохладно-лукавое. И… какое-то взрослое. Старое даже.

Опять короткий хохоток.

– Нужен был мне этот идиот! Сам запаниковал, за что и поплатился. А мне в Обители просто стало нечего делать.

– Ты агент Клаба! – Руслан вскинул пистолет.

Странный парень, не опуская рук, прыснул.

– Дурак ты, Загоровский. Я не агент Клаба. Я сам – Клаб.

Руслан вдруг почувствовал, что это истинная правда. Откуда пришла такая уверенность, он понятия не имел. И что с этим делать, тоже не знал.

– Ты Сахиб? – тихо спросил он бывшего приятеля.

Тот весело закивал.

– Помимо прочих имён. Да опусти ты пистолет, шизик. Популять успеем. Поговорить надо.

– Мне с тобой говорить не о чем.

Особой уверенности в голосе Руслана не было.

– Есть, есть о чём, – заверил Сахиб, опуская руки.

А Руслан опустил пистолет. Он понимал, что перед ним главный противник, смерть которого может стать поворотным моментом Игры. Но вдруг пришло понимание, что Игра не главное. Главное – Деяние, а он, Руслау РусланРРРн, – Отрок. А сейчас Деяние – он ясно понял это – почему-то требовало от него выслушать врага.

– Ну, что ты хочешь сказать? – хмуро бросил он.

– Давай хоть присядем, – предложил Сахиб. – Всё-таки, старые однокашники, столько не виделись…

Руслан опустился на гладкий камень, однако пистолет держал на колене и ствол был повёрнут в сторону Сахиба. Тот словно не замечал этого, без церемоний и опасений устраиваясь напротив.

– Как там Обитель? – поинтересовался он.

Руслан пожал плечами.

– Долго по тебе не рыдала… Пёрышко… Сахиб или как тебя…

– Можешь Кимбел. Самое первое моё имя.

– Кимбел, ты меня просчитал и пришёл сюда. А дальше?

– Ага, мы тебя от Ташкента вели.

– Ври больше! И поэтому патрули ментовские по всем дорогам расставили?

– Ну, признаюсь, потеряли недавно. Но я подозревал, что ты едешь сюда. Интуиция, знаешь ли… Да, ментов пришлось подключить. И заметь, я не сомневался, что ты через них пройдёшь. Но тогда нам уж точно станет известно, куда ты намылился.

– А что в Артели не дураки сидят, ты в курсе?

Сахиб взглянул на него с иронией.

– Я в курсе, что в Артели сидят не дураки, – раздельно проговорил он. – Но им по любому нужно время, чтобы сюда добраться.

– И что за это время произойдёт?

– А ты заценил, что я тут без группы?

Руслан промолчал.

– Это потому, что мочить тебя мне резона нет, – продолжал Сахиб.

– А какой у тебя резон?

– Да ясно же, – хохотнул президент Клаба. – Ты – Отрок, и только ты можешь отдать Артефакт кому хочешь. Вот мне и отдашь.

– Пошёл на…

– Сам пошёл.

Светлые глаза вперились в Руслана.

– Подумай, Ставрос, подумай. Я ведь тебя не зря в Зал привёл. Я, можно сказать, и в Обитель-то внедрился, чтобы его увидеть.

В памяти Руслана вставали стены Зала Игры, испещрённые серебряными и золотыми именами.

– И что? – тихо спросил он.

– То, что Зал сам по себе, понимаешь? Я ведь сначала думал, что это какая-то артельная штучка, на которую можно руки наложить. Но нет. Посидел там, подумал и понял.

– Что?

– Что он ни на чьей стороне. Мы играем, а он… судит что ли. Я сам не совсем понимаю. Но уже то, что он меня к себе допустил, хоть я и клабер, да ещё главный клабер…

Руслан пожал плечами.

– Ты хочешь сказать, силы, которые управляют Залом – вроде как нейтральный арбитр? Да фигня! Там имена одних артельных и тех, кто был до Артели.

– Да?

В глазах Сахиба блеснула ирония, и Руслан вспомнил скромную серебряную надпись: «Петя Пёрышкин». И другие надписи, те, которые стали чёрными.

– Во-во, – заметил его замешательство Сахиб. – Он кого захочет, того и пускает. Я уверен, что в него можно попасть не только из Обители. Может, если я найду вход в него из своей берлоги, увижу на стенах имена всех клаберов с незапамятных времён…

– Это вряд ли, – хмыкнул Руслан. – Что-то раньше никто такого зала не видел.

– Да просто не искали.

Руслан скрывал сомнения. Сахиб, конечно, не знал, что его имя на стене не почернело… Впрочем, Зал мог не признать его предателем лишь потому, что «Пёрышкин» никого и не предавал, а был разведчиком в стане врага. В одном Кимбел, пожалуй, был прав: Залом управляли некие силы, и цели их были темны.

– Но и Отрока посылают силы, которых не знаем ни ты, ни я, – прервал клабер его раздумья, и юноша вздрогнул от того, как точно тот угадал его мысли.

– Отрок всегда против ваших, – убеждённо возразил Руслан.

Клабер полез в карман, вытащил кисет и папиросную бумагу.

– Хочешь, тебе сверну?

– Свои курю, – Руслан вытащил пачку БТ.

Некоторое время молча курили. Кисловатый запах болгарского табака мешался с пряным ароматом самокрутки.

– Ну да, уел ты меня, – признал Кимбел. – Отроки всегда работали на Восток. Даже когда не хотели. А ты не думаешь, что пора бы родиться Отроку для Запада?

– Не думаю, – быстро ответил Руслан.

– А почему?

– Потому что дело ваше не правое, – в тоне юноши сквозила убеждённость.

– Ты уверен? Совсем-совсем?

Голос был вкрадчив, но прозвучал зловеще.

Руслан напрягся и отбросил недокуренную сигарету, почувствовав какое-то коварство. Всё это время он ждал, что противник начнёт атаку и, похоже, дождался. Бешеные, неестественно светлые глаза приковали взгляд юноши, затягивали в бездонные омуты чёрных зрачков. Ужас выплеснулся в сердце Руслана, он вдруг почувствовал, что снова стоит на Горе Орла и пытается противостоять неодолимой безымянной силе. Но единственное слово, вырвавшееся из Сахиба, как струя пламени из пасти дракона, погрузило его в бездну.

– Махди!

Уронив пистолет, Руслан откинулся назад, словно его изо всей силы ударили. Потом сполз с камня на стынущий песок и остался сидеть, мотая головой. В памяти его безумные голоса вопили: «Мурдаги!» Через пару минут юноша зашевелился, схватившись за валун, поднялся и сел, глядя на Кимбела отчаянными глазами.

– Смотрю, я был прав: ты подзабыл свои приключения в Бадахшане, – спокойно заметил президент Клаба.

Последний раз Руслан чувствовал себя так, когда Ак Дервиш заставил его вспомнить уроки в состоянии продлённого сознания. Нет, тогда было куда легче… Сейчас на него обрушились одновременно горечь предательства, боль от ран, чёрное отчаяние, тоска по погибшим. Он вновь испытал каменное бесчувствие и равнодушие к жизни. Да, был отказ от долга. Был Бадабер. Казаков. Инга…

Из прекрасной ясности он был сброшен в хаос яростного безумия. Словно очутился в иной вселенной, где недействительны законы, только что всецело управлявшие его жизнью.

Но постепенно стал осваиваться со своим состоянием. Вспомнил не только отречение, но и горькую молитву на поле боя, и ответ на неё. Образ Прекрасного Человека стал опорой. Он вспомнил, что остался Отроком. А ещё он вспомнил обещание, данное Казакову.

«Стечкин» опять смотрел в лоб Сахибу.

– И что теперь? – спокойно и мрачно спросил Руслан.

Президент Клаба слегка передёрнул плечами – кажется, ожидал другого.

– Упрям ты, Загоровский, – проворчал он.

– Кимбел, – тихо проговорил Руслан, – вот скажи, что мне сейчас мешает пристрелить тебя?

– Две вещи, – рассудительно ответил тот. – Первая: я тебя интересую.

Руслан слегка наклонил голову, признавая справедливость этого утверждения.

– А вторая?

– У меня есть то, чего нет у тебя.

Юноша молчаливо ожидал объяснений.

– В моей машине – два комплекта снаряжения для… caving, – проговорил Кимбел и рассмеялся, видя скользнувшее по лицу Отрока недоумение.

– Спелеология это у вас называется, лазанье по пещерам. Всё-таки я гений: так ведь и знал, что не подумаешь взять. Ну да, ты же у нас Отрок, у тебя Деяние. А о верёвке-то кто позаботится, помимо старины Кимбела?..

Руслан лихорадочно размышлял. Конечно, он не был настолько непредусмотрителен: в багажнике его машины лежали и бухта хорошей верёвки, и каска, а также всякие крюки, карабины и кроли. Опыта спелеологии у него не было, но азы скалолазания в Обители преподавали, а в Энске он ходил в заповедник причудливых скал, где одолел несколько несложных маршрутов. Вряд ли Кимбел всё это не учёл, просто бутафорил, пытаясь смягчить ситуацию. И сильно рисковал. Ему нужен был Крест, а найти его мог только Отрок. Чем ближе Руслан продвигался к Артефакту, тем прочнее становилась их связь. А клабер без него будет бессмысленно плутать в тёмных галереях и штреках.

Но та же связь с предметом его поисков шептала Руслану другое: Кимбел должен быть рядом с ним, когда он осуществит Деяние. За это не было ни малейших разумных доводов, и всё же… Именно здесь, у входа в Рудник Смерти, Отрок XII до конца осознал своё бремя и понял, что кажущиеся нелогичными поступки его предшественников часто были продиктованы этой особой, нечеловеческой логикой. Именно с её помощью он постиг сейчас, что Артефакт не принадлежит ни одной из сторон Большой игры, а дан всем людям. И что сама Игра – лишь один из инструментов Творения, а противостояние цивилизаций в глазах правящих миром сил – не более чем шумные детские игры.

Добро оставалось добром, а зло – злом, но ни он, ни Кимбел не были безусловными носителями одного из этих начал. И если он, Руслан, сейчас делает выбор, то возможность выбора надо было предоставить и стоящему напротив него юноше со странными глазами. Они вместе должны достичь Креста.

Руслан опустил пистолет.

– Ты пойдёшь со мной, – просто сказал он.

Кимбел, кажется, хотел сказать нечто язвительное в своём стиле, но не стал, лишь заметил:

– До утра несколько часов, надо бы отдохнуть.

– У меня только один спальник, – ответил Руслан.

– У меня два, но не советую лежать здесь на голой земле – полно скорпионов.

– Значит, спим в машинах, – пожал плечами Руслан.

Утром на них обрушился туман. Скалы и старые отвалы выступали из мутного облака, как части тела колоссального чудовища, зловещей пастью чернело отверстие штольни. Напряжённая тишина и муть слово бы съедали издаваемые юношами звуки, казалось, они двигаются под водой или вообще в чужой атмосфере. С усилием Руслан подавил в себе позыв к панике и стал помогать Кимбелу в сборах.

Они были недолги. Нагруженные снаряжением, спальниками и канистрами с водой партнёры подошли к отверстию. Оно не было главным входом в рудник, но Руслан был уверен, что спускаться следовало здесь, а Кимбел его решения не оспаривал.

Президент Клаба быстро и споро забил коронку, расклинил, вбил серьгу и сделал навеску. Похоже, действительно не новичок в caving.

– Берёшь верёвку, откидываешься назад и спускаешься. Я буду подтравливать, – инструктировал он Руслана, защелкивая на его груди страховочный карабин.

Оба надели респираторы – даже отсюда было видно, насколько внизу пыльно.

Сразу за входом начинался вертикальный провал. Пыль была везде – подобно мошке в тёплую летнюю ночь, она кружилась в свете закреплённого на каске фонаря, лезла в глаза, несмотря на респиратор, скрежетала на зубах. Метров через двадцать пять Руслан ощутил под ногами твердь. Фонарь еле разгонял густую темень, но юноша разглядел что-то вроде огромных крысьих нор, очевидно, систему штреков.

Сверху послышались звуки – напарник спускался без страховки. Утвердившись рядом с Русланом, оглядел удручающий пейзаж, приподнял респиратор и ожесточённо сплюнул.

– Скрежещет зубами Великая пустота… А я-то всё гадал, что это значит… – проговорил он, ни к кому не обращаясь.

– Ну что, теперь туда? – повернулся он к Руслану.

Тот кивнул.

Штреки закончились жуткой дырой колодца. Молча спустившись на несколько десятков метров, по явно рукотворному серпантину, юноши попали в огромный зал. Свет выхватывал участки стен, блистающих серебром. Кое-где на них ещё оставались жерди, на которых во времена оны трудились рудокопы.

Сквозь гроты, колодцы, узкие ветвящиеся ходы, лестницы, грубо вырубленные в камне, они двигались к своей цели. Вернее, двигался Руслан, а Кимбел шёл за ним, приспосабливаясь под его хромоту, от усталости и плохого пути ставшую ещё заметнее. На их пути росли белоснежные гипсовые «цветы», сверху свисала бахрома из тончайших длинных иголок, которые рассыпались в прах от движения воздуха. Пищали орды встревоженных летучих мышей.

Достигнув грота, где была скала, поразительно напоминающая сидящего верблюда, Руслан, казалось, остановился в затруднении, но вскоре нашёл ведущую вниз дыру, от которой начиналась новая система ходов. Здесь двигаться стало гораздо труднее – из-за наросших по стенкам бесчисленных чёрных кристалликов какой-то неведомой породы. Этот путь был очень труден, порой приходилось вставать на четвереньки и буквально протискиваться вперёд. Но вскоре всё закончилось небольшим зальцем, откуда хода не было.

– Ну и что? – спросил Кимбел, оглядываясь по сторонам.

– Здесь, очень близко, – отрывисто бросил Руслан.

Кимбел залез в рюкзак и вытащил мощный фонарь. Вспыхнул яркий свет, осветивший серебрящиеся стены и слой ржавчины на полу, среди которой было множество костей летучих мышей.

– Где же?

Руслан не ответил, вперив взгляд в особо густую кучу всякой дряни в дальнем углу, подошёл к ней и стал разгребать руками, потом копать ножом. Кимбел присоединился к нему. Скоро лезвие ударило по твёрдой поверхности, отозвавшейся объёмным звуком. Фонари высветили старые доски. Ещё через несколько минут открылся прочный дощатый щит. Юноши подсунули под него лезвия и попытались приподнять. Постепенно он поддавался их усилиям, наконец, поднялся и свалился в сторону.

Из открывшегося тёмного провала пахнуло затхлым воздухом, и выскочила стайка потревоженных скорпионов. Фонари осветили яму. Она была не глубока, а на дне её опять были доски.

Руслан скользнул вниз и попытался приподнять оббитый железом продолговатый деревянный ящик.

– Тяжелый, – бросил он Кимбелу.

– Обвяжем верёвкой и вытащим, – ответил тот.

Через несколько минут ящик стоял на полу пещеры. Повозившись некоторое время с заржавленными замками, партнёры откинули крышку и увидели парусину, в которую был завёрнут некий длинный массивный предмет. Полуистлевшая ткань легко рвалась.

«Птица!» – вспыхнуло в Руслане.

Да, это было самым верным словом, хотя прилагалось оно к тяжёлому, почерневшему от времени куску дерева, за многие века намертво слившемуся с остатками столба, на котором он был укреплён. Он действительно напоминал раскинувшую крылья птицу, и Руслан физически переживал ощущения полёта в неизмеримом пространстве.