Текст книги "Деяние XII"

Он не ожидал её здесь увидеть, но это была удача.

– Всё будет хорошо, – заверил он, быстро подходя к – слава Богу – плотно зашторенному окну.

Оно выходило на окна противоположного дома. На его чердаке, разумеется, тоже был противник.

Палыч резко развернулся к столбом стоящему ученому и застывшей от ужаса жене.

– Быстро на пол и лежите, пока всё не кончится, – резко бросил он.

Учёный безмолвно кивнул и с трудом опустился у стола, потянув за собой ничего не понимающую супругу.

– Но, Павел, это переходит все… – начала та было.

– Молчи, – резко приказал муж, и она умолкла.

– Противник? – всполошёно спросила Княжна,

Она уже стояла, прижимаясь к дальней стене, лихорадочно шаря по бедру. Но, судя по всему, под её юбкой не было никакого оружия.

– Дед Мороз со Снегурочкой, – огрызнулся Палыч, протягивая ей миниатюрную «беретту», которую прятал в рукаве. – Когда ты только приучишься всегда носить оружие?

Княжна молча схватила пистолет.

– Дай мне тоже, – с пола раздался негромкий, лишь чуть напряженный голос учёного. – Я солдат.

– Пожалуйста, не надо, – Палыч пристально посмотрел на него, и с трудом приподнявшийся старик смолк.

– Сейчас они выставят дверь, – быстро и тихо говорил Палыч Княжне в коридоре. – Тогда ты стреляй, а я брошу гранату – это единственный вариант. Если останемся живы, берём стариков и прорываемся.

– Совет в курсе?

– Я успел позвонить дежурному стражу. Но не думаю, что они успеют.

Дверь дрогнула от страшного удара.

– Прикройте головы руками, – бросил Палыч старикам в комнату.

В одной его руке был пистолет, в другой – «лимонка», из которой он зубами тащил кольцо.

Княжна с решительным лицом подняла «беретту». В тонких очках, классической блузке и длинной юбке, с гладко зачесанными в пучок волосами, она напоминала террористку прошлого века.

В дверь грохнуло ещё раз, она заскрипела и слегка подалась.

Однако тут же на площадке послышались приглушенные вопли и хлопки выстрелов. Раздавались хлопки и на улице.

– Успели-таки, – облегченно выдохнул Палыч, вставляя кольцо на место и вытирая пот со лба.

Княжна опустила пистолет.

В дверь стукнули условным кодом. Палыч отодвинул сундук и впустил всполошенного Ак Дервиша. За его спиной было ещё несколько артельных.

– Ругаться будешь потом, – сразу предупредил Ак Дэ открывшего было рот Палыча и, непринужденно поклонившись, обратился к старикам. – Боюсь, вам на некоторое время придется уехать из дома. Прямо сейчас. Прошу вас, собирайтесь быстрее.

Его мягкий голос не оставлял места для возражений.

– Наташа, деньги, документы, зубные щётки, немного белья и мою последнюю гукопись, – нервно бросил ученый жене.

Он поднялся сам. Старая клетчатая рубашка была мокра от пота. Старухе помогли встать артельные.

– Опять «с вещами на выход», – криво усмехнулся учёный. – Сколько можно…

– Вещей не нужно, всё будет, – предупредительно заверил Ак Дэ. – Что касается «на выход», поверьте, там, куда мы вас отвезем, куда приятней, чем в «Крестах»…

– Мне понадобятся книги для габоты…

– Всё, что пожелаете.

Они шли по лестнице, переступая через трупы клаберов, но во дворе покойников уже убрали. Там деловито суетились артельные.

– Нашли четырех азиатов, кажется, китайцев, – отрапортовал один из них Дервишу.

– Цзи… – уронил Палыч.

– Я не удивлен почему-то, – заметил Ак Дэ.

– Цзи, – повторил Палыч и лицо его на миг стало страшным.

Княжна краем глаза заметила отблеск в противоположном чердачном окне.

– Нет! – закричала она, становясь между домом и учёным.

Её отбросило прямо на старика, который еле успел подхватить обмякшее тело. И только сейчас все поняли, что слышали выстрел. К парадной бросилось несколько артельных, остальные сгрудились вокруг членов Совета и пожилой четы.

Княжну осторожно положили на сброшенную Палычем куртку. Дервишу достало одного взгляда, чтобы скорбно потупиться: пуля попала в сердце. На белой блузке крови выступило совсем мало, словно дама просто украсила её алым цветком.

– Сестричка, подожди, сестричка, – бормотал Палыч.

Учёный ласково гладил ей волосы.

Васильковые глаза под стеклами очков широко распахнулись.

– Лев… Руслан… – прошептала она.

Потемневшие веки сомкнулись, подбородок прочертила струйка крови из уголка рта.

Отец и сын, обнявшись, в голос рыдали над остывающим телом.

13

Вижу, он нацеливает вилку –

Хочет съесть, – и я бы съел ферзя…

Под такой бы закусь – да бутылку!

Но во время матча пить нельзя.

Владимир Высоцкий «Игра»

Республика Франция, замок в пригороде Парижа, 21 января 1985

Сахиб сидел в не очень удобном кресле времен Регентства. По привычке заранее получив всю последнюю информацию на собеседника, он знал, что на недавнем аукционе тот заплатил за этот гостиный гарнитур – четыре кресла и две банкетки – почти три миллиона долларов. И это были отнюдь не самые дорогие предметы в замке.

И для хозяина замка – величавого пятидесятилетнего джентльмена в безупречном костюме – суммма в три миллиона была слишком незначительным предметом, чтобы о нём стоило говорить со столь серьёзным собеседником, как президент Клаба. Ибо речь у них шла, ни много, ни мало, о будущем человечества.

– Одним из наиглавнейших препятствий в развитии в наше время является то, что усилия всех секторов цивилизации разобщены и разрозненны. Слишком часто разные партнеры начинают своё дело без достаточных консультаций друг с другом. Результат подобен оркестру, состоящему из талантливых и преданных искусству музыкантов, но играющих разные партитуры: получается не гармония, а какофония.

Речь его была гладка и образна, словно он делал доклад с высокой международной трибуны.

– Эти «музыканты» – правительства государств, гражданское общество и бизнес. Так что же может заставить их играть в гармонии?..

Он сделал паузу, словно ждал ответа от собеседника. На самом деле, конечно, не ждал, да Сахиб и не собирался прерывать речь вельможи.

– Я вам отвечу, – продолжал тот, – тайные общества. Такие, как ваш Клаб. Такие, как моя невидимая держава. Именно они должны играть роль и композиторов, и дирижёров: мы должны готовить для них партитуры и следить, чтобы они с них не сбивались.

«Совсем не похож на азиата, – думал Сахиб, как и всякий раз, когда встречался этим человеком. – Белый джентльмен, белее меня, пожалуй…»

Чистокровный ирландец Сахиб внутренне усмехнулся: сидевший перед ним был отпрыском самого Ричарда Львиное Сердце – по матери. По отцу же – тем, кто он и есть на самом деле: потомком Пророка и наследным монархом двадцатимилионного народа исмаилитов, рассеянного по всему миру.

– От замка аль-Джабаля до этого больше четырех тысяч километров и девятьсот лет. Таков путь моих предков, – говаривал он, и это было красиво и похоже на правду.

Владыка замка Аламут шейх аль-Джабаль девятьсот лет назад утверждал свое могущество с помощью гашиша и кинжалов федаинов. Нынешний имам исмаилитов – прочно интегрированный в мировую элиту бизнесмен, крупный благотворитель, английский аристократ, заводчик элитных лошадей – с усмешкой закрыл кровавые страницы истории. Теперь их, вроде бы, и не вовсе не было, а всё, чем озабочен был имам – накормить, одеть и обучить своих подданных. Он делал это столь успешно, что в каждом исмаилитском доме со стены непременно глядело его породистое улыбающееся лицо.

Но сидевший напротив него юноша с тусклыми светлыми глазами, из-за которых он был похож на печального старика, знал, что ни гашиш, ни кинжалы никуда не делись, и вовсю используются в тайной игре, участником которой был и народ хозяина замка. А Клаб использовал имама, хотя тот был уверен, что в лице Сахиба имеет всего лишь могущественного, но более слабого партнера. Сахиб не собирался разрушать его иллюзии, и обращался с собеседником подчеркнуто уважительно.

– Ваше Высочество, эти мысли исчерпывающи и имеют для всех нас инструктивное значение, – он поклонился. – Я затем и приехал, чтобы получить ваши мудрые наставления.

– Нет веры лучше, чем скромность и терпение, стремление к смирению, честь знания, сила воздержанности, и нет надежнее поддержки, чем совещание.

Имам изящно возвратил поклон.

– Как я уже сказал, в последнее время правление Клаба понесло тяжёлые потери от ударов противника, – плавно сменил тему Сахиб.

Лицо имама омрачилось.

– Я знал этих людей, но и предположить не мог, что они принадлежат к руководству вашей уважаемой организации, пока вы мне не сказали. Это очень тяжёлая потеря для всех нас. Вновь примите мои соболезнования.

– Да, – скорбно потупился Сахиб. – Монсеньор, Милорд, дядюшка Цзи – их никто не заменит.

– Они пали за великое дело, – имам стукнул ладонью по инкрустированной черепаховым панцирем и слоновой костью столешнице туалетного столика Луи XIV.

– Когда все умрут, тогда только кончится Большая игра, – веско ответил Сахиб.

Решив, что торжественная часть беседы закончена, он заговорил в более деловом тоне:

– В последние годы мы в целом имеем волне благоприятную для нас конфигурацию Игры. Во многом нашими совместными усилиями цены на нефть вот уже несколько лет стремительно падают, что подрывает экономическое могущество СССР, а, следовательно, базу противника. Новый лидер России – немощный старец, одной ногой в могиле. Его наиболее вероятный преемник, энергичный, честолюбивый, но невеликого ума человек, сам того не ведая, находится под полным нашим контролем. Через несколько лет после его прихода к власти СССР прекратит существование. Уже сейчас нами принимаются меры к тому, чтобы Союз именно развалился, а не трансформировался обратно – в традиционную Российскую Империю.

– Аллах милосерд, – кротко заметил имам, – Он этого не допустит.

– Иншалла, – усмешка Сахиба была ледяной. – Но хотелось бы Ему помочь. И здесь вы, и ваша организация будете чрезвычайно полезны нашему общему делу.

– Каким образом?

– Игра все больше смещается к своему историческому центру, где ваше влияние особенно значительно. Мы потенцировали длительный конфликт в Ливане, столкнули Советы с моджахедами в Афганистане – эта война продлится и после гибели СССР. Наши действия в Пакистане и Индии подготовили плацдарм для создания реального государства исмаилитов. Теперь пора вам активно выходить на сцену. Когда весь Ближний Восток запылает газаватом, моджахеды будут взрывать бомбы по всему миру, а Россия потеряет влияние в Средней Азии, особенно, в исмаилитских районах Таджикистана, именно вы выступите понятной всем альтернативой радикальному исламизму.

– Вы думаете? – имам слегка приподнял брови, демонстрируя удивление, которого не испытывал. – Но почему?

Сахиб холодно улыбнулся ему в лицо и могущественный вельможа почувствовал, как вдоль его позвоночника юркнул отвратительный холодок животного страха.

– Потому что, называя себя мусульманином, вы им не являетесь. Потому что вы производите впечатление белого бизнесмена и политика, но не являетесь и им. Потому что ваше учение не только разрешает, но и предписывает ложь. И потому что вы знаете свою цель. Она схожа с нашей – легко управляемый из единого центра мир, радикальное сокращение численности населения, чёткая стратификация интеллектуальной элиты, которая двинет человечество вперед огромными шагами, и плебса, годного только для несложной работы и на пушечное мясо. Ведь так?

С президента Клаба слетело всё его показное благоговение. Он жёстко и испытующе смотрел в лицо имама. И владыка исмаилитов, судорожно глотнув, кивнул.

– В ваших словах много истины, мой юный друг.

Его нервная дрожь пряталась глубоко, не прорываясь наружу. Как и ехидная ухмылка Сахиба.

– Хотя, конечно, дело обстоит не столь однозначно. И в любом случае, вам следовало бы выбирать более мягкие выражения.

На эту тень упрека Сахиб ухмыльнулся уже вполне откровенно и заметил, подпустив четко отмеренную долю оскорбительной фамильярности:

– Да что уж там, мы с вами в кругу настолько узком, что дальше уж некуда. В такой ситуации нет места никаким недомолвкам. Не так ли, сэ-эр?

Имам приспустил веки, чтобы скрыть на мгновение вспыхнувшее возмущение. Он не хотел ссоры. Она была не просто бесполезна, она была вредна.

Сахиб продолжил, словно ничего не произошло:

– Вы станете распространять свое влияние на новые территории. Ваши да`и будут проникать всё дальше и дальше. Вы развернёте мощные благотворительные программы, чтобы ваше имя благословляли тысячи накормленных людей. Вы будете строить мосты, школы и университеты. Ваш авторитет должен стать в регионе непререкаемым. Одновременно с помощью тайных операций, связанных с поддержкой антиправительственных движений, трафиком наркотиков и оружия, мы создадим благоприятные условия для того, чтобы ваше невидимое государство обрело, наконец, геополитическое воплощение…

Юноша замолк, чтобы собеседник проникся перспективами. Потом вкрадчиво завершил:

– Поэтому, надеюсь, мы останемся добрыми друзьями, и вы замените в нашей работе моих дорогих погибших соратников.

Имам величественно склонил голову. Пришла его очередь говорить весомые слова.

– Кажется, я уже сейчас могу быть вам полезен.

Сахиб с показным удивлением вскинул на него взгляд. Он прекрасно знал, что имам получил необходимую ему информацию. Именно поэтому он сидел сейчас перед хозяином замка.

– Тот русский юноша, – начал имам, из-под полуприкрытых век впившись взглядом в лицо Сахиба. – Член Artel`и, которым вы так интересовались…

Сахиб молчал.

– Ликвидировавший моего агента влияния в Фергане…

– Я понял, о ком вы говорите, – ровно проговорил Сахиб.

– Мне доставили сведения о нём.

Сахиб продолжал молча слушать. Имаму вновь стало немного неуютно.

– Он в одном из кишлаков моих единоверцев в афганском Бадахшане. Пир той местности принял его за Махди и смущает людей, пытаясь организовать вокруг него движение.

– Что это за человек, ваш пир?

Имам пожал плечами.

– Дикий горец. Впрочем, там все такие… Все-таки, главным мерилом образованности является не то, что человек знает, а его способность иметь дело с тем, чего он не знает, и находить при этом верное решение. Алифбек Хафталь такой способности лишён.

Сахиб церемонно поклонился.

– Ваша информация представляет для меня большую ценность. Этот юноша обладает важными сведениями о планах Artel`и. Если позволите, я решу вопрос с этим очередным «Махди» в течение месяца-двух.

Несмотря на просительный тон, глаза юноши излучали такую непреклонную волю, что имаму исмаилитов ничего не оставалось, как склонить голову перед президентом Клаба.

Демократическая республика Афганистан, провинция Бадахшан, 27 февраля – 1 марта 1985

Когда весна прочно вступила в права, радость покинула Алфбека. Дела шли неважно. Да, за год убеждений и посиделок перед чилимом, старейшины-ясты племени, которое он духовно окормлял, полностью согласился с мнением о приходе последнего пророка. Но вот другие пиры не торопились выносить вердикт. Когда же Алифбек сквозь зубы сообщил, что они уведомили об удивительном событии Ага-хана, Руслан понял, что грядут неприятности.

И скоро в кишлак пришёл человек, не похожий на местных – может быть, перс или индус. Поговорив с ним, Алифбек срочно собрал старейшин в общинном доме джамоат-хона, где они просидели с незнакомцем почти до рассвета.

Руслан всю ночь ждал вестей в чиде Алифбека, покуривая из чилима табак. Все его существо говорило, что визит не к добру, но внешне был совершенно спокоен. Нога его почти зажила, хромота стала умеренной. Юноша чувствовал, что готов к любому повороту событий.

Махия, живот которой заметно округлился, тихонько сидела рядом с ним.

Алифбек пришел под утро и рухнул на суфу. Его жена Бахти, худенькая молчаливая женщина в цветном халате и бархатной безрукавке, подала хозяину пиалу с чаем. Порывисто отпив, тот молча уставился перед собой. Отослав движением руки Махию в женский угол, Руслан невозмутимо ждал, когда старик заговорит.

– От имама пришел фирман.

Голос пира был смертельно усталым.

Юноша продолжал невозмутимо посасывать мундштук.

– Он велит выдать тебя. На днях сюда придут моджахеды.

Руслан молчал.

– Имам пишет, что ты враг.

– Ты знаешь, что это не так, Алифбек.

– Знаю, Алишер, знаю… Бахти, принеси гашиша… Нет, Бахти, не надо.

– Правильно, – кивнул Руслан.

– Я не выдам тебя, – старый пир посмотрел юноше прямо в лицо.

– Ты не должен этого делать. Моджахеды вырежут твой кишлак, – всё так же спокойно ответил тот.

– Что такое кишлак рядом с жизнью Махди?!

– Я не Махди.

– Не говори так. Я знаю лучше. Ты – Махди.

– Я не принесу тебе победы. И твои люди умрут.

– Неважно, мы умрём за тебя и получим награду.

Руслан испытующе посмотрел в лицо пира и понял, что тот будет стоять на своём. Тем не менее, сделал ещё попытку:

– Я сам сдамся моджахедам.

– Тогда я, и все мои мюриды, и наши женщины, и дети бросимся в пропасть, потому что Махди отверг нас и нам больше незачем жить, – твёрдо ответил старик.

Юноша вздохнул и внутренне пожал плечами: почему бы нет?..

– Что же ты собираешься делать?

– Мы будем сражаться, и мы победим! – воодушевлено отчеканил Алифбек.

– А если не победим?

– Умрем. Но мы победим.

– Тогда надо готовиться. У нас совсем нет времени.

Руслан встал, заметив боковым зрением испуганно глядящие на них глаза Махии.

Несмотря на ранний час, люди суетились, бегая из дома в дом. Откуда-то появились охапки старых английских винтовок ли-энфильд, именуемые здесь «Бур-303». Если немного усовершенствовать их и поставить современную оптику, они становились опасным оружием дальнего боя, что отряд «Лейла» испытал на себе. Но против до зубов вооруженных людей Клаба это были детские игрушки. А автоматов, не говоря уж о чем-либо более мощном, у исмаилитов было очень мало.

У Руслана замерло сердце, когда он увидел лежащие отдельной кучей остатки снаряжения его группы. Из четырех АКМС и двух СВД исправны были два автомата и одна винтовка. Не работал ни один из двух пулеметов, а к РПГ-7 оставался всего один выстрел. Но было видно, что за оружием ухаживали – оно было чистым и смазанным.

Подавив боль по убитым, юноша стал облачаться. Надел «лифчик», забил его рожками и гранатами, добавил «Стечкин», кажется, даже его собственный. Хотел взять ещё нож разведчика, но подошедший Алифбек молча протянул ему кард Старца Горы. Руслан закрепил старинный кинжал на груди – чтобы все видели. Пир одобрительно кивнул.

Два дня прошло в лихорадочной деятельности. Стало подтягиваться подкрепление из соседних кишлаков. Правда, из тысячи мюридов, на которых рассчитывал Алифбек, набралось не больше трехсот. Остальные то ли не успели, то ли не захотели нарушать волю имама.

Моджахеды появились ранним утром третьего дня, как и ожидалось, с единственной стороны, откуда можно было беспрепятственно выйти к селению. Но узкая горная тропа была перегорожена невысокой каменной стеной, из-за которой торчали стволы винтовок. Среди готовых сражаться исмаилитов было и несколько женщин.

Похоже, духи не ждали сопротивления: шли привольно, даже не пустив впереди охранение. Правда, увидев неприятеля, резво залегли.

Впрочем, пока по ним никто не стрелял.

– Эй, кафиры! – закричали от позиций моджахедов. – Кто главный? Наш шейх говорить хочет.

Алифбек спокойно поднялся над стенкой, хотя лежащий Руслан пытался его удержать.

Среди духов поднялась высокая худая фигура и степенно пошла к позиции исмаилитов. Пир двинулся ей навстречу. Шедший к нему был безоружен, поэтому старик тоже оставил винтовку.

Они встретились между готовыми к бою отрядами – старый пир и молодой губастый араб с «ассирийской» бородой.

– Почему вы хотите биться с нами? – поинтересовался араб негромко и вежливо.

– Мы защищаем гостя, – вызывающе ответил Алифбек.

– Но выдать его приказал ваш имам, – настаивал араб. – Вы не можете пойти против своего имама.

– Попробуйте взять гостя у нас и узнаете, можем или нет.

– Этот шурави – враг вашего имама, враг ислама и наших союзников на Западе, – глаза-маслины араба смотрели в голубые глаза пира с выражением доброжелательности и лёгкого удивления от того, что собеседник не понимает очевидную ситуацию.

– Он не враг, – ответил Алифбек.

– Ваши силы ничтожны, – заметил шейх, – Мои «Чёрные аисты» разнесут ваш кишлак в клочья.

– Приходите и попробуйте.

– Иншалла, – пожал шейх плечами, его лицо выразило неподдельное сожаление. – Но имей в виду, Алифбек Хафталь, первый выстрел будет означать гибель всех твоих людей.

– Иншалла, – глядя арабу прямо в лицо, повторил за ним старик.

Бой шёл уже второй час. Лобовая атака захлебнулась, несколько моджахедов осталось лежать, прошитые точными выстрелами «Буров». Но вновь и вновь «Чёрные аисты» поднимались с криками «Аллаху акбар!» Казалось, их тысячи, хотя шейх привел сюда не больше семисот бойцов. В перерывах между атаками по хлипкому укрытию исмаилитов долбали гранаты и пулеметы. Из защищавших укрепление мюридов целыми оставалось не больше половины. Раненых утаскивали в кишлак подползавшие женщины. Но никто не собирался прекращать сопротивление. Каждая атака «аистов» встречалась захлебывающимися очередями единственного пулемета и автоматов, треском винтовок и взрывами гранат.

Руслан не уставал поражаться сходству атакующих со зловещими птицами. «Какие нах аисты, это птички рух какие-то хреновы», – билось в его голове, пока он поливал неприятеля очередями, метал гранату, или, сменив автомат на СВД, выбирал цель.

Но долго так продолжаться не могло. Даже если взрывы не сметут стену, моджахедом не понадобится много времени, чтобы разыскать нужные проходы и занять господствующие над кишлаком скалы. Тогда они станут расстреливать его сверху. Времени на это, правда, уйдет много: расстояние от гор было немалым, а дувалы и стены домов – крепкими. И, может быть, в спину «аистам» ударят опоздавшие мюриды. Во всяком случае, на это надеялся Алифбек. Руслан же не надеялся ни на что.

И, кажется, был прав – кишлак разрушался планомерно и неуклонно. К вечеру не осталось ни одного не разбитого дувала, несколько домов было просто снесено огнём. Духи подняли на скалы безоткатное орудие и несколько минометов. Прятаться от убийственного дождя осколков было уже почти негде.

Только женщины, старики и дети были более-менее надежно укрыты в разветвленных подземельях кишлака, вырытых поколениями горцев за века постоянных войн и набегов.

Немногие оставшиеся на ногах защитники сгрудились у стоящего на отшибе, за узким проходом между скалой и глубоким оврагом, чида Алифбека. Двое из его сыновей были мертвы. Оставшиеся трое еле держались на ногах от ран. Махия тоже была тут. Она долго спорила с отцом, приказывавшем ей укрыться вместе с остальными женщинами, и настояла на своем, а потом яростно сражалась наравне с мужчинами. Лицо её было отрешённо и серо.

Над селением стелился едкий дым, воздух сотрясали взрывы, а когда они стихали – стоны раненых и «Аллаху акбар!» подстегивающих свой боевой дух врагов. Они уже были в развалинах соседних домов. Вот-вот должна была начаться атака, по всей видимости, последняя.

Старик, чья рука висела на перевязи, заговорил надтреснутым от усталости голосом:

– Дети мои! Мы хорошо сражались. Мы защищали Посланного. Теперь осталось немного. Скоро мы войдем в райские долины, и сонмы гурий успокоят нас. Мурдаги (смерть)! – вдруг закричал пир, подняв винтовку.

– Мурдаги! – нестройно отозвались мюриды.

– Нет! – неожиданно для самого себя проорал Руслан.

Крики смолкли. Алифбек и мюриды растерянно смотрели на него.

– Нет, – твёрдо повторил Руслан. – Вы не умрёте. Алифбек уведёт всех через подземелья, а я останусь прикрывать.

– Нет! – крикнул, было, пир, но услышал в ответ тяжеловесное:

– Да. Ты не можешь ослушаться Махди.

Юноша поднялся во весь рост, не обращая внимания на визжащий вокруг рой осколков, и выхватил из-за пояса кинжал Старца Горы. Его фигура налилась вдруг грозной, непререкаемой силой.

– Махди приказывает вам уйти.

Это раздалось среди смертельного свиста и завываний врагов, как глас Неба.

Мюриды попадали на колени.

– Повинуемся, о Сахиб ал-кашф, – нестройно повторили они вслед за своим пиром.

Одна Махия стояла прямо, во все глаза глядя на Руслана. Казалось, она хотела что-то сказать ему. Но шальной осколок попал ей в лоб, сразу обильно залив прекрасное лицо кровью. Девушка рухнула беззвучно.

Юноша поглядел на неё с такой болью, какая, казалось, способна была погрузить весь мир в муки ада. Молча отвернулся и, сильно хромая, пошел к дувалу, перекрывавшему узкий проход, на заботясь, что будут делать остальные.

А те поднялись и пошли за почерневшим от горя Алифбеком к тайному лазу на краю оврага, в котором один за другим и скрылись. Махию нес на руках один из её братьев. Она казалась совсем маленькой и беззащитной.

…В тот же момент в сказочном весеннем Андижане, за одни сутки покрывшемся сиянием цветущего урюка, в тёмном подъезде острая, как игла, пика вонзилась в сердце Айгуль. Он умерла, не успев увидеть своего убийцу, унося с собой во мрак лишь страстную песню белоснежных цветов, которая звучала в ней всю дорогу до дома…

…В тот же момент в ленинградской психиатрической больнице, в отдельной палате повышенной комфортности, вдруг проснулась лежащая на койке юная женщина. Она беспокойно заворочалась, повернулась к зарешеченному окну и полными слез глазами вперилась в розоватую муть нарастающего вечера. Страшный нечеловеческий вой потряс палату. В неё ворвались двое санитаров и медсестра с капельницей. Вой оборвался. Лицо девушки утратило выражение. Её наголо обритая голова неподвижно застыла в нескольких сантиметрах над подушкой…

Руслан невидящими глазами глядел на осторожно приближающихся врагов. На плече его лежал так и не использованный сегодня гранатомет Ведмеда с одним-единственным выстрелом. Хорошенько наведя оружие, он точно послал гранату в развалины дома, где скопилось больше всего духов. Взрыв, вопли, стоны. Он отбросил бесполезную трубу и взялся за ручной пулемет. Очереди прижали врагов к земле.

Юноша всё делал как робот. В душе его образовалась сквозная дыра, откуда жизнь злым ветром высвистывала в Великую пустоту. Холодные губы механически твердили: «Мурдаги», и именно смерть олицетворял он сейчас. Атакующие просто ничего не могли с ним поделать. Когда у него кончились патроны в пулемёте, он взял автомат, периодически заменяя его на винтовку, и выстрелы его были так точны, что в сердцах головорезов шейха расцвел мистический ужас.

Много раз они стреляли в него, метали гранаты, но казалось, он был неуязвим. Духи потеряли уже десятки бойцов, но взять дувал так и не сумели. Наконец, атака просто сошла на нет.

Руслан этого как будто не заметил. Все так же смотрел перед собой, сжимая своё последнее оружие – старую английскую винтовку. Губы его перестали призывать смерть, а по щекам вольно и обильно катились слезы.

Но, кажется, что-то изменилось. Он сфокусировал взгляд. Моджахеды куда-то исчезли, но к нему двигалось такое, что его чуть было не захватил бесформенный первобытный ужас.

Страшным усилием воли приказав себе стоять спокойно, он расширенными глазами глядел на идущих к нему мертвецов.

Они все были здесь. Впереди, со смятой окровавленной головой шёл отец. Рядом – бледный, с удивленными, даже какими-то глуповатыми выражением на мёртвом лице Рудик. Хихикающий, бормочущий, мотающий головой на переломанной шее Розочка. Покрытые трупными пятнами мюриды Хабибулло, во главе с ним самим, выпученными глазами, глядящими в никуда. Полуразложившиеся, теряющие клочья плоти, частично скелетированные – должно быть, его ребята, но он не узнавал их. Зато узнал тех, кого не ожидал здесь увидеть – Айгуль и Княжну. Совершенно не похожие, они смотрелись сейчас, словно жуткие сёстры – обе в белых блузках, напротив сердца у каждой чернела маленькая дырочка, и вокруг – немного красного. Губы Айгуль приподнимала слабая улыбка, у Княжны они были скорбно сжаты, но лица обеих оставались бесчувственны и неподвижны. За ними брел огромный панк с печально поникшим оранжевым ирокезом, вытекшим глазом и ножом, торчащим из бока, потом – мёртвые моджахеды, некоторые поднимались с поля боя и присоединялись к шествию.

Он не мог представить, что успел убить столько людей. Ибо все они были убиты им – даже те, кого убили другие. Они были убиты из-за него, из-за его амбиций, его игры, его Отрочества, будь оно проклято!

– Зачемзачемзачем, – взахлеб забормотал он, ударяясь головой о выщербленные кирпичи дувала.

В душе его зияла бесконечная пустота, и теперь это было навсегда. Он почувствовал, как из пустоты этой вырастает великая чёрная Тень.

– Го-о-осподи! – закричал в стремительно темнеющее небо.

Ему ответило эхо с соседних гор.

Он упал на колени, не гладя на приближающихся зомби. Он был готов отдать себя им. Был бы рад, если бы они растерзали его заживо.

– Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя, – часто забормотал он, даже не понимая, что говорит, и говорит ли вообще, не шепчет ли эту отчаянную молитву лишь его погибающая душа.

Что-то изменилось опять. С недоверием Руслан поднял глаза, и их осенил свет. Он не видел больше процессии убитых. Источая сияние, по полю боя плавно, словно над землей, двигался Прекрасный человек. Лицо его было сурово и печально, в руке, вместо зелёной ветви, искрился обнажённый меч.

Руслан глядел на клинок, который отправил его на Деяние, и едкая горечь унижения расползалась в нём, заполоняя разверзшуюся пустоту. Поднявшаяся было Тень скукожилась и пропала. Зато разгоралась жгучая боль, а в сердце вломился тошнотворный стыд.

– Прости меня, Страже Божий! – закричал он.

Но Прекрасный человек не глядел на него, проплывал мимо, уходил из его жизни в чудесную страну, где прекрасный сад и добрые звери. А он, Руслан, войти туда был недостоин.

– Прости-и-и!

Не оборачиваясь, Небесный Батырь отмахнулся от Руслана мечом, словно от надоедливой мухи.

В юношу будто ударила молния. Он упал и не видел больше ничего.

Сахиб смотрел на распростёртое тело того, кого он привык называть Ставрос, на раскинутые руки, спокойное бледное лицо. Вместо вечного йо-йо, президент Клаба поигрывал старинным кинжалом в золочёных ножнах.

– Кажется, у него просто обморок от истощения, – бросил он стоящему чуть поодаль молодому шейху, сжимавшему в левой руке АКМ.

Тот кивнул.

– Прикончить?

– Ни в коем случае. Он мне нужен живым. Отправьте пока в Бадабер, потом я его заберу.

Шейх коротко поклонился.

Архив Артели

Единица хранения № 561-2089

Секретно, выдается артельщикам не ниже V ранга.

Преподобного в священноиноках отца нашего Епифания тайное слово об обретении Отроком Варфоломеем Честнаго Животворящего Креста Господня.

Благослови, отче.

Слава Вышнему Богу, в Троице славимому, Который есть наше упование, свет и жизнь, в Которого мы веруем, в Которого мы крестились.

Мною, недостойным Епифанием, с помощью Божией и по молитвам святых старцев, написано уже Житие пречудного и совершенного Сергия, игумена Радонежского. Но долг перед тайной Ордой, к которой я принадлежу, велит мне описать и то, что до времени должно быть скрыто от православного народа. То, что узнал я от многих людей, также хранивших тайну сию: самого Сергия, и от старшего его брата Стефана, и воеводы Димитрия Боброка Волынца.

В том житии написал я, как однажды отец послал Отрока Варфоломея, а это имя, которым наречен был блаженный Сергий при святом крещении, искать жеребят. И встретил он некоего черноризца, незнакомого ему старца, благообразного и подобного Ангелу, который стоял на поле под дубом и усердно, со слезами, молился. Написал я и о том, как чудный этот старец наделил Варфоломея способностью к грамоте. Но не всё я написал, что поведал он ему, ибо тогда он приказал Отроку не говорить этого никому из тех, кто не входит в чиноначалие Орды. Потому Варфоломей лишь перед великим Мамаевым побоищем поведал о том воеводе Боброку, который был ближним человеком старцев Орды. Тот же потом рассказал это и мне, дабы я записал всё для назидания будущих соработников Орды.

Вернемся же к славному старцу, явившемуся Варфоломею. Ещё до того, как благословил он Отрока святой просфорой, дабы тот промыслом Божиим познал грамоту, он открыл ему своё имя. «Ныне, чадо, – сказал он, – явился тебе царевич Пётр, некогда подвизавшийся на Ростовской земле». «Святый отче, моли Бога о мне!» – вскричал Варфоломей и хотел пасть на колени, но старец поднял его. «Слушай, Отрок, – сказал он, – что по воле Божией должен ты будешь исполнить в мире сём». И далее святой старец рассказал о том, как ему, внуку царя Бату, в юные годы было видение Святого Архистратига Божия Михаила, и как Архангел возвестил ему, что он Отрок, на которого возложено дело сбережения Честного Древа, хранящего землю нашу. Благоверный Пётр сказал, что есть Отроки-податели, которым суждено передать Крест Господень кому-нибудь из земных владык, как он, царевич Петр, передал его Великому князю Александру. Но есть Отроки-хранители, каким Варфоломей и будет, коим положено сберегать Крест Богу угодное время. И открыл чудный старец Отроку место, где великий князь Древо сохранил, ибо к тому времени никто из живых уже не знал этой тайны.

А дальше было всё, как описал я в Житии. И когда после смерти родителей Варфоломей с братом Стефаном ушёл в леса на жительство пустынническое, искал он то место, о коем поведал ему благоверный Петр. Найдя же и подняв из-под спуда Крест, поклонился Ему и вместе с братом срубил над ним церковь, под полом которой и спрятал Честное Древо. Стефану ничего он не сказал, а тот молчал и не спрашивал, но Бог вложил в него знание, что совершилось великое таинство.

И пустынная церковь эта стала началом обители Святой Троицы, где чудный Сергий был игуменом до блаженной своей кончины. Являлись ему и бесы, и враги наши из нечестивой латинской Конгрегации, желавшие уничтожения обители и искавшие Честное Древо. Но посрамил их отец наш Сергий.

А при блаженном преставлении своём, о котором знал он заранее, преподобный велел любимому ученику своему и преемнику добродетельному Никону тайно положить Крест себе во гроб, что тот с благоговением и сделал, а вскоре принял на себя обет подвизаться в безмолвии, чтобы даже случайно тайну эту великую не выдать.

Когда же по прошествии тридцати лет обретены были мощи святого, о чём писал я в Житие, Крест лежал вместе с ними. Никто из монахов не знал уже, что это такое, но из великого почтения к преподобному и по наущению соработников Орды, тайно меж ними бывших, положен он был вместе с мощами в новую раку.

И ныне он там, и пребудет столько, сколько угодно Господу нашему, Которого благодарим мы за то, что Он даровал тайной Орде такового Отрока, а нашей Русской земле и в нашей северной стране такового святого старца, господина преподобного Сергия. И да помилует Бог меня, недостойного Епифания, который по скудости ума своего не сумел по достоинству сложить похвалу чудному этому святому. И да пребудет с нами вечно благодать Духа Святаго, ныне и присно и во веки веков. Аминь.