Текст книги "Пока ещё жив"

46

– Ты что, упал с велосипеда? – спросила Энджела Макнил, прижимая к груди тоненькую папочку.

Эрик Уитли, сидевший в своем похожем на склеп офисе, пребывал в нервно-возбужденном настроении. Сегодня все шло не так. Все. Он собирался прийти раньше обычного, чтобы и уйти немного раньше, но вместо этого, впервые за все время работы в этой бухгалтерской фирме, опоздал.

И вот теперь его отрывают от ланча. Эрик Уитли терпеть не мог, когда ему мешали есть. Прием пищи он считал делом личным и даже интимным.

Сэндвич с тунцом и тонко порезанным помидором на кусочке цельнозернового хлеба, уже надкушенный, лежал на вскрытой упаковке. Рядом – батончик «твикс», яблоко и бутылка газированной воды. Тут же газета, брайтонский «Аргус», с броским заголовком на первой странице «Брайтон сходит с ума по Гее!».

– Нет, не упал. Я никогда еще не падал с велосипеда. По крайней мере, очень давно.

Эта женщина появилась здесь недавно. Профессиональный бухгалтер, овдовевшая два года назад, она уже некоторое время пыталась подружиться с Эриком, единственным в фирме мужчиной. Ничего привлекательного в нем не было, но она чувствовала, что он тоже одинок. Может быть, они сошлись бы, ходили иногда в театр, на концерты. Но как же трудно понять Эрика Уитли! Из коротких разговоров с ним Энджела Макнил знала, что он не женат и подружки у него вроде бы тоже нет. Гей? Нет, не похоже. Она провела пальцем по щеке, там, где у него красовалась царапина.

– Что случилось?

– Кот, – коротко объяснил Эрик Уитли.

Она улыбнулась.

– У тебя есть кот? И у меня тоже!

Эрик снова взглянул на сэндвич. Хотя бы ушла поскорее – он пропустил завтрак и очень проголодался.

– Да, есть.

– А что за кот? Какой породы?

– Той, что царапается.

– Ты такой забавный! – Она усмехнулась, протиснулась между каталожным шкафом и письменным столом и положила папку на стол. – Мистер Филайн просил узнать, не сможешь ли ты составить месячный отчет по «Роусон текнолоджи». Нужно как можно скорее. Сегодня успеешь?

«Все что угодно, только бы ты оставила меня в покое», – подумал Эрик Уитли и кивнул:

– Да.

И все равно она не уходила.

– Тебе камерная музыка нравится? В воскресенье в Соборе концерт, и подруга дала мне несколько билетов. Я к тому, что если ты ничем таким не занят…

– Не нравится. Но за предложение спасибо.

Она посмотрела на газету.

– Только не говори, что ты поклонник Геи Лафайет?

Он помолчал, думая, как ответить так, чтобы поскорее от нее избавиться.

– Вообще-то да. Я большой ее поклонник.

– Серьезно? И я тоже.

Он едва не застонал от досады.

– Ну вот. Кто бы мог подумать, да?

Она посмотрела на него уже другими глазами:

– Ну и ну. А ведь ты, Эрик Уитли, та еще темная лошадка!

Его уже распирало от раздражения. Да как же, черт возьми, избавиться от этой проклятой женщины! Он натужно улыбнулся:

– Грешки ведь за каждым водятся, да?

– Да, точно. Это ты верно сказал. Грешки за каждым водятся. За каждым, да?

Он поднес палец к губам:

– Только никому не говори.

– Не скажу. Обещаю. Это будет наш секрет.

Она вышла из его клетушки, а он с удовольствием вернулся к сэндвичу, не забывая и про газету. На пятой странице в глаза бросился заголовок: «Суссекское убийство в «Криминальном дозоре».

Эрик Уитли медленно и внимательно прочел всю заметку и, закончив ланч, вернулся к первой странице. Грешки!

Он улыбнулся.

47

– Похоже, я влюбился! – Гленн Брэнсон прошел в кабинет, развернул один из стоявших перед столом стульев и взгромоздился на него, расставив ноги, будто вскочил в седло.

Рой Грейс поднял голову от бумаг.

– Я тоже! – Он помахал полученной из «Фростс гэрадж» и только что распечатанной фотографией черной «альфа-ромео-джульетты». – Что думаешь?

– Класс!

– Ей год, пробег приличный, и она в моем ценовом диапазоне.

Брэнсон из любезности пробежал взглядом по странице.

– Эй, да у нее же всего только две дверцы!

– Нет, четыре, просто две задние ручки спрятаны.

– То есть ты сможешь сажать ребенка в детское кресло, да?

– Вот именно.

– Ну так бери. Сделай себе подарок – ты его заслужил. К тому же в твоем возрасте это, наверное, уже последняя машина. Потом будет только инвалидная коляска.

– Да пошел ты! – ухмыльнулся Грейс. – Так во что или в кого ты влюбился?

– Ну, ты, может, и не поверишь, но… – Гленн вдруг смутился, что было совершенно для него нехарактерно. – Знаешь… Белла, если присмотреться, очень привлекательная женщина.

– В «Криминальном дозоре» она и впрямь выглядела соблазнительно. Держалась в тени, но выглядела лучше, чем когда-либо. Так что, ты уже…

– Нет, но я над этим работаю.

– Молодец. Рад за тебя. Давно пора начать новую жизнь.

– Она симпатичная и милая.

– А еще и умная. Кстати, с дебютом тебя на телевидении – получилось отлично!

Брэнсон расцвел от похвалы:

– Ты и впрямь так думаешь?

– Конечно!

В дверь постучали.

– Войдите! – крикнул Грейс.

Переступив порог, Рей Пэкем посмотрел поочередно на обоих детективов и, поколебавшись, протянул «блэкберри»:

– Извините, если помешал, шеф. Я только хотел вернуть вот это.

– Ну и как?

– Я его клонировал. Посмотрю, когда выпадет свободная минутка.

Поблагодарив Пэкема, Грейс взял телефон и сразу же увидел настойчиво мигающий красный огонек. Он прокрутил поступившие за последний час сообщения. Едва за Пэкемом закрылась дверь, как телефон зазвонил.

– Рой, – послышался в трубке голос старшего суперинтендента Грэма Баррингтона. – Хочу только сообщить, что Гея Лафайет уже приехала и сейчас располагается в Гранд-отеле. Я поговорил с начальником ее охраны, неким Эндрю Галли. Договорились, что встретимся через час в президентских апартаментах, обсудим меры по обеспечению ее безопасности. Сможешь подъехать?

Грейс сказал, что сможет, и только закончил разговор, как позвонили по внутреннему. Сняв трубку, он услышал взволнованный голос новенькой, констебля Эммы Ривз.

– Сэр, только что позвонил человек, смотревший вчера «Криминальный дозор»! Интересная информация!

– Какая?

– Этот человек – член общества любителей рыбной ловли, что возле Хенфилда. Сказал, что видел такой клочок ткани, как тот, что показывал вчера по телевизору сержант Брэнсон.

Деревушка Хенфилд находилась примерно в десяти милях к северо-западу от Брайтона.

– Он уверен?

– Он прислал мне фотографию, сделал мобильным. Похоже, ткань та же самая.

– Ты сейчас в штабе?

– Да, сэр.

– Я уже иду.

Грейс положил трубку, поднялся и повернулся к Брэнсону:

– Хочешь порыбачить?

– Ни разу в жизни не рыбачил.

– Пора начинать, а то ведь скоро состаришься.

– Да пошел ты!

– Помнишь актера Майкла Хорберна?

– Для тебя – сэр Майкл! «Паспорт в Пимлико». «Потопить «Бисмарк». «Сид». «Шпион, который пришел с холода». «Ганди». Отличный актер!

– Знаешь, что он сказал однажды?

– Не знаю, но у меня такое чувство, что ты мне сейчас скажешь, – усмехнулся Брэнсон.

– Он сказал, что в отведенный нам срок жизни время, потраченное на рыбалку, не включается.

– Так вот как ты пытаешься молодиться, старичок?

– Давно не был на рыбалке. Несколько лет. Просто у меня такой дар – оставаться молодым.

– В мечтах.

– Нет, в мечтах я еще моложе и вожу тебя на прогулку в инвалидном кресле.

48

Через десять минут Рой Грейс уже рассматривал сделанный с близкого расстояния снимок с телефона Эммы Ривз. На нем был виден рваный кусок ткани, висевший на ветке утесника.

– Вроде бы похож, – заметил, заглядывая ему через плечо, Гленн Брэнсон.

– Да, рисунок тот же самый, – согласился Грейс.

– Тот парень утверждает, что еще вчера на кусте ничего не было.

Грейс задумчиво кивнул:

– Появился наутро после «Криминального дозора». Примечательно, да? Тогда можно предположить, что и весь костюм, а может быть, и остальные части тела у него, и после передачи он запаниковал и постарался от них избавиться.

– Вот и я так же думаю.

– Ладно. Отправь одного из наших детективов в общество любителей рыбной ловли, и пусть прихватит с собой кого-нибудь из криминалистов. Надо взять наши образцы и сравнить с тем, что там нашли. Если обнаружится совпадение, оцепить всю территорию и незамедлительно провести полный осмотр местности. В том числе и водоемов. Похоже, здесь от улик и избавились.

Оставив Грейса в кабинете – тот собирался подготовить последние материалы по делу Веннера до встречи с Грэмом Баррингтоном в Гранд-отеле, – Брэнсон поспешил в ОШ-1 и сразу же отправил в общество констебля Эмму Ривз и эксперта-криминалиста Дэвида Грина.

Потом он сел за свой стол и начал просматривать поступившие после «Криминального дозора» звонки. Их было много, но ничего интересного, такого, что привлекло бы его внимание, не обнаружилось. Особой активностью, как всегда, отличались любители розыгрышей. Пара-тройка граждан воспользовались открытой линией, чтобы сообщить, анонимно, о подозрительном, на их взгляд, поведении соседей. Каждый сигнал требовалось проверить, так что работы его группе хватало. Но все же на данный момент ни одно из сообщений не дотягивало по степени определенности до информации от человека, назвавшегося Уильямом Питчером.

Эмма Ривз позвонила через час и, заметно волнуясь, сообщила, что найденный на ветке клочок ткани полностью совпадает с двумя уже имеющимися в их распоряжении. Она также сказала, что нашла свежий на вид след от автомобильных протекторов, отличный от следа, оставленного машиной позвонившего члена общества. Заражаясь ее волнением, Брэнсон приказал Эмме Ривз взять на себя охрану территории и, задав несколько уточняющих вопросов, добавил, что выезжает к ней через пару минут.

Положив трубку, он огляделся, решая, кого взять с собой. Заметив, что Белла Мой только что закончила говорить с кем-то по телефону, сержант решительно направился к ней:

– Не хочешь прокатиться за город?

Она пожала плечами, посмотрела на него как-то странно и, пробормотав неуверенно «да, конечно», прихватила со стола пакетик «мальтезерс» и поднялась.

Утром, на обратном пути из Кардиффа, она по большей части молчала, была тиха и задумчива, и Брэнсон даже начал думать, что, может быть, ляпнул лишнее накануне вечером. На завтрак Белла пришла в топе, которого он никогда раньше на ней не видел – умеренно консервативном, но разительно отличающемся, в лучшую сторону, от всего того, что она обычно носила, и сержант не мог не задаться вопросом: а не ради ли него все эти перемены?

В машине Белла тоже оставалась какой-то странно притихшей, ограничившись краткой сводкой новостей о состоянии матери, которое ничуть не улучшилось за последние сутки. Разговор то и дело прерывал установленный на приборной доске навигатор «томтом», каждые несколько минут выдававший резким, лающим голосом указания касательно маршрута.

Перед последней милей обязанности штурмана взяла на себя Белла. Впрочем, зачитав громко полученные от Эммы Ривз подсказки, она снова ушла в свои мысли. Они проехали сначала по узкой сельской дороге, потом свернули налево возле указателя с надписью «Общество любителей рыбной ловли» Западного Суссекса и покатили по круто уходящей вниз одноколейке, обсаженной по обе стороны высокими кустами.

– Жила когда-нибудь в деревне? – спросил Брэнсон, чтобы хоть как-то сломать тяготившее его молчание. Может быть, он все-таки задел ее чем-то накануне? Но чем? Вроде бы ничего особенного не сделал и не сказал.

– Это не мое.

– И не мое тоже. Я – прирожденный горожанин. В деревне, по-моему, слишком много чудаков.

– Я выросла в деревне. Мои родители арендовали землю у одного фермера. В город мы переехали, когда они вышли на пенсию.

– А-а-а, – протянул он, пытаясь придумать, как выйти из неудобного положения. – Ну, я не имел в виду, что все – чудаки.

Она промолчала.

Очередной знак указал влево, в сторону недостроенной и, похоже, заброшенной фермы. Большой хозяйский дом явно пустовал; на двери стоявшего без крыши амбара болталась табличка с надписью «Опасно. Не входить»; еще одна постройка, сложенная из серых шлакоблоков, глазела на мир пустыми, без стекол, окнами и темными дверными проемами. Чуть дальше протянулись старинные, без окон, коттеджи. Повсюду лежали мешки с песком, дренажные трубы и громадные деревянные катушки электрического кабеля.

Форсировав разлившуюся мутную лужу, они увидели фургончик службы криминалистической экспертизы, припаркованный на бетонированной площадке, рядом с большим темно-синим внедорожником. Поперек узкого проезда была натянута синяя с белым оградительная лента. Висевший на столбе знак предупреждал: «ПРОЕЗД ЗАКРЫТ».

За исполнением предписания следила Эмма Ривз, серьезная, симпатичная блондинка, предусмотрительно облачившаяся в белый комбинезон, резиновые сапоги и синие перчатки. В руке она держала журнал осмотра места происшествия. Рядом с ней топтался эксперт-криминалист Дэвид Грин, также в комбинезоне. Улыбчивый мужчина в болотных сапогах и соответствующем облачении замер, словно постовой, с удочкой в руке.

Проклиная себя за рассеянность – грязная жижа уже затопила его старательно начищенные мокасины, – Брэнсон достал из багажника дорожную сумку и вместе с Беллой направился к проезду.

– Сэр, это Уильям Питчер. Это он нам позвонил. И кстати, он – отставной парамедик.

– Спасибо за звонок. – Брэнсон повернулся к мужчине с удочкой: – Вы уверены, что этого клочка не было на кусте вчера?

– Уверен. Надеюсь, не зря вас побеспокоил. – Уильям Питчер посмотрел на Дэвида Грина, потом на Эмму Ривз и остановился на Гленне. – Вчера его там точно не было. Я уходил в девять вечера и проверил регистратор – после меня в обществе никого не оставалось, а сегодня никто еще не приходил.

За плотной стеной деревьев мелькала полоска воды. Брэнсон взглянул на Эмму Ривз, потом на Дэвида Грина:

– Нам переодеться? Грин покачал головой:

– Не надо. Разве что хотите сами все проверить? – Он с сомнением посмотрел на мокасины Брэнсона. Белла успела переобуться в резиновые сапожки.

– Я только хочу на этот клочок посмотреть.

Стараясь не наступать на старые следы, Грин повел его к зацепившемуся за ветку обрывку ткани. В просвете между кустами сержант увидел деревянный причал. Озеро имело овальную форму, берега его сильно заросли, по периметру было оборудовано несколько рыболовных мест. В дальнем конце озеро сужалось, становясь чуть шире речки, но потом снова расширялось. Идиллия да и только.

Уильям Питчер оказался человеком разговорчивым, если не сказать болтливым, настоящим кладезем информации, и мог многое рассказать об обществе и его членах. Гленн Брэнсон никогда даже не задумывался о том, что пруд чем-то отличается от озера. Теперь, благодаря Уильяму Питчеру, он это знал. Любой внутренний водоем, площадь которого превышает пол-акра, называется озером. Площадь здешнего достигала трех с половиной акров, а его главная проблема, объяснил словоохотливый рыболов, заключалась в угрозе заболачивания.

Впрочем, как вскоре выяснилось, по крайней мере в этой части озера проблемы были посерьезнее.

49

Эмис Смолбоун кипел от злости. Прошлепав к краю бассейна – каждый шаг отдавался жгучей болью в стертых подошвах, – он посмотрел на четыре зеленых цилиндрических деревца в металлических кадках на противоположной стороне и сердито затянулся «коибой».

Эмис Смолбоун не просто кипел от злости. В нем бушевал неутихающий ураган гнева. Гнев этот был так силен, что он даже не заметил ледяного тягучего винтажного ирландского виски «Джемисон». Высоко над ним голубело ясное послеполуденное небо. Пролетевший реактивный самолет оставил на нем клубящуюся белую полоску. Среда. Первая неделя свободы. После встречи с Грейсом он все же зарегистрировался в хостеле и встретился с офицером службы пробации – исключительно для того, чтобы не давать ублюдку-полицейскому повода еще раз к нему прицепиться.

Когда-то он жил в одном из лучших в городе домов ценой три миллиона фунтов, у него была вилла в Марбелье, яхта восьмидесяти футов длиной, «феррари-тестаросса». А что теперь? При освобождении ему выдали сорок шесть фунтов плюс жалкое недельное пособие.

И что он мог купить на эти гроши?

Их не хватило бы даже на бутылку виски, вроде той, что он пил сейчас у бассейна лондонского отеля.

А ведь в том, что так случилось, в том, что он все потерял, всего лишился, виноват один человек. Мало того, он ясно дал понять, что и теперь не оставит его в покое. Ублюдок отвез его на самую вершину Девилз-Дайк, унизил самым гнусным образом, причем за то, чего он не делал.

Небольшой запасец остался; ищейки Грейса нашли не все. Денег этих хватит на несколько месяцев относительно комфортной жизни, но, если думать о будущем, нужно побыстрее восстанавливать бизнес.

Здоровенный, мускулистый, с бритой головой и черными очками Генри Тилни пересекал лазурное пространство уверенным кролем, словно говоря: да, я не просто самый мерзкий сукин сын в этом бассейне – я самый мерзкий сукин сын во всем мире.

Интересно, не в первый уже раз задавался вопросом Смолбоун, как вышло, что этот тип избежал наказания, а он получил пожизненное? И если, отсидев двенадцать с лишним лет, нарушит условия досрочного освобождения, то вернется туда, откуда вышел.

Может быть, как он давно подозревал, это Генри Тилни и отправил его на нары? Не потому ли такой заботливый теперь? Не потому ли умасливает, что не хочет, чтобы он совал нос куда не надо?

Завершив заплыв, Тилни направился к бильярдной – грузный, мокрый, с внушительно выпирающим бугром под модными купальными трусами – и через минуту вернулся с банкой лагера. Ловко вскрыв банку, он поднес ее ко рту, сделал несколько глотков и вытер с губ пену.

– Окунись, приятель. Двадцать девять градусов. Красота!

Смолбоун недовольно скривился:

– Не мое. Никогда не любил воду – кто знает, что там… есть или было.

Тилни улыбнулся, пряча за улыбкой беспокойство.

– Ну, если тебя это волнует, я в нее не ссал.

Смолбоун покачал головой:

– Ссал ты там или нет – дело не в этом. Меня больше волнует, не ссал ли в нее Рой Грейс.

Тилни нахмурился:

– Ты что на хрен хочешь этим сказать?

Смолбоун пожал плечами, отметив про себя, что Тилни избегает смотреть ему в глаза.

– Рой Грейс поломал мне жизнь. Тебе повезло, что твою не поломал.

Тилни тяжело опустился на шезлонг.

– Забудь.

– Забыть? После того, что он со мной тогда сделал? После того, что сделал вчера?

– Грейс – тупой служака. Сидит на своих пятидесяти кусках в год и на большее не способен. Тебе шестьдесят два. Большинство в твоем возрасте подумывают об отставке. И думать тебе надо не о том, чтобы поссать кому-то в тарелку. Ты чего хочешь? Поработать пару-тройку лет, зашибить серьезную деньгу и уйти на покой или задираться с полицейскими? Ты хоть понимаешь, чем это для тебя обернется? Тем, что закончишь свои дни в каком-нибудь дерьмовом клоповнике, как Терри Биглоу. Ты этого хочешь? Стать таким, как Терри Биглоу?

– Я хочу поквитаться с Роем Грейсом, – ответил Смолбоун и с такой силой стиснул зубы, что кожа на лице натянулась, и Тилни увидел проступившие под ней кости. – Я тут разузнал про него кое-что. Похоже, старший констебль назначил его ответственным за безопасность Геи, пока она в городе. И знаешь, что я собираюсь сделать? Я подпорчу ему праздник. Опозорю перед всем светом. Выставлю идиотом. – Он ухмыльнулся. – Устрою взлом в ее номере.

– И что это тебе даст?

Смолбоун вкрадчиво улыбнулся:

– Это будет моя месть. Понимаешь? Ну и заработаю малость. Я двенадцать лет думал, как с ним посчитаться. Строил планы. Знаешь, что он со мной вчера сделал?

– Ты мне уже два раза рассказывал.

– Я ему докажу, что с Эмисом Смолбоуном так поступать нельзя.

– Ты точно решил?

– Я думал, ты мой друг.

– Я и есть твой друг, а потому позволь сказать тебе прямо. Мир изменился за двенадцать лет. Ты, может, не заметил, почитывая там газетки. Грабить номера – работа для дураков. Слишком много трудов, и слишком большой риск. Хрусты сейчас в наркоте да в Интернете – и риска почти никакого. А тебе надо бы кое-что запомнить.

– Что? – угрюмо спросил Смолбоун. Чувство было такое, что его ставят на место.

– Ты никогда не был так хорош, как о себе думал. Твой папаша – да, тот был крут. Его все боялись и все уважали. За счет этого ты и жил, торговал тем, что ты его сын. Но ты – не он. Даже наполовину не он.

– Заткнись.

– Нет уж, послушай, – продолжал Тилни. – Ты всегда был мелочью, треплом. Пыжился, тужился, пускал пыль в глаза – шикарные дома, яхты, машины. Но ведь все было не твое, все арендованное, на кредите. Туман да обман. Поэтому ничего и не осталось. – Он снова приложился к банке, вытер губы тыльной стороной ладони. – Знаешь, что я делаю? Смотрю вперед. Ты и Рой Грейс – это история. Забудь. И Гею забудь – охранников возле нее, что дерьма у тебя в заднице.

Смолбоун насупился.

– Так что бери пиво, садись и расслабься. Остынь. Да что там, возьми два – одно себе, второе своему самомнению.