Текст книги "Боги-17"

Они приземлились, и Митька осторожно поставил её на ноги. Ленка судорожно вздыхала и боялась отпустить его пиджак. Митька посмотрел снизу вверх на стройку и огорчённо цокнул языком.

– Не, никакой разницы, я думал, может если мы вместе и минуя двери… то… Не знаю, то что-нибудь.

– Да ладно… Спасибо, – с некоторым усилием проговорила Ленка и уговорила себя отпустить Митькин пиджак. Глаза её сияли. Митька посмотрел на неё как-то настороженно.

– Обратно топать придётся, я только планировать умею, а потом спустимся пешком… Чтоб в этот твой пласт попасть, – предложил он.

Ленка кивнула, медленно приходя в себя. Она опасливо оглянулась по сторонам – ведь, получается, это был параллельный мир. Но ничем таким он не отличался – остальные дома были теми же самыми, что и в её мире.

– Ладно, пойдём, – согласилась она.

Митька потянулся, громко хрустнув спиной.

– Да, подрастерял я форму, – с сожалением констатировал он.

Ленка покраснела. Она уже не так сильно переживала о блокноте. Они кое-как поднялись в темноте стройки на крышу.

– Ну что, пойдём? – спросил Митька.

Ленка вздохнула:

– Наверное, нет, уже совсем поздно. Может быть, завтра утром одна схожу… – и искренне добавила: – Спасибо тебе, Митя.

– Да я ж ничо не сделал.

– За полёт спасибо и вообще, за компанию, – Ленка помялась секунду и сказала: – Ладно, я, наверное, домой.

– Угу. Давай, – отозвался Митька, и ей показалось, что он смущён. – Я тут ещё поторчу.

Ленка медлила уходить.

– Слушай, а тебе не холодно? – задала она вопрос, который мучал её с тех пор, как они сидели все вместе в ожидании двоих оставшихся. – У тебя вся шея голая. И пиджак такой тонкий.

Митька открыл было рот, чтобы выдать очередную высокомерно-снисходительную фразу о том, что демоны не носят курток или не испытывают жару и холод, но вместо этого, неожиданно для себя, сказал:

– Ну так, не жарко, выскочил из дома сегодня, олень оленем – куртку забыл, – он помолчал и добавил: – Ну и если честно, на крылья куртку натягивать очень неудобно… А в пиджаке у меня прорези.

Ленка молча стянула с себя шарф и повязала его слабо сопротивляющемуся Митьке на шею.

– Он тёплый, – пояснила она свой поступок и вдруг, приподнявшись на цыпочки, чмокнула Митьку в прохладную щёку. Тут же отскочила и, крикнув:

– Ещё раз спасибо! – скрылась в проёме чердака.

– Вау, вы с ней уже влюбились? – раздался где-то совсем рядом полный пытливости и энтузиазма голос Джека. – Прикольно.

Митька свирепо заозирался, пытаясь определить, где этот любопытный, и надавать ему по шее. Но на крыше было совершенно пусто. Митька обернулся и обнаружил Джека прямо у себя за спиной. Митька аж подпрыгнул.

– Прикольно, говорю, – повторил Джек, улыбаясь.

– Ты как тут оказался? – игнорируя Женькины восторги, спросил Митька.

– Какая разница? – он расплылся в улыбке. – А она тебе свой шарф оставила, прикоооооольно.

– Вот докопался, – вспыхнул Митька и нервно забросил концы шарфа себе за спину. – Большая разница, ясно?

Джек только отмахнулся от него:

– Кстати, тебе привет от Чёрной Птицы.

Митька открыл было рот, чтобы сказать, что никаких птиц он не знает, но Джек поправился:

– То есть от дяди Миши.

И Митька рот захлопнул едва не со стуком. Дядю Мишу он знал, но не видел уже несколько лет. Однажды тот просто пропал. Митька никому не говорил, что знаком с ним.

– Ага. Хорошо, – отозвался он, стараясь скрыть сильнейшее волнение. – Ты домой не собираешься?

Джек затеребил рукава своей ветровки и промямлил:

– Да не…

– Погоди-ка, – с мучительным подозрением остановил его Митька. – А ты где живёшь-то?

Джек засопел по-детски и отвернулся.

– Я пойду, – сказал он кисло и, прежде чем Митька успел среагировать, исчез за чердачным проёмом.

Митька смотрел в тёмный ночной воздух над городом и думал, что даже если бы он не ходил на крышу каждый день сам по себе, то завтра он сюда бы пришёл, на сбор.

Виноваты были в его решении странности, которые продемонстрировал Джек, или шарф Ленки, он сам не мог ответить.

Глава 2. Больничные

Впервые Женя нашла ключик, когда только-только попала в больницу, ей было года четыре. Тогда было не очень страшно – мама оставалась рядом, и часто приходил папа. Ключик она нашла в коридоре, под банкеткой.

– Мама, а от чего ключик? – спросила она.

– Кто же знает, – утомлённо ответила мама, раскладывая по ячейкам контейнера таблетки для Жени. – Кто-то потерял… А может и вообще ни от чего.

– Как это? – удивилась Женя. – Если ключик есть. А вдруг он от тайны?

И следующую неделю она искала двери и замки, которые можно открыть ключиком. Но вместо этого нашла ещё несколько ключиков. Они все были разные, Жене они очень нравились. С тех пор она стала собирать ключики. За несколько лет коллекцию она собрала приличную – все быстро узнавали о её хобби и помогали – таскали ключи в подарок. Медсёстры, родители других детей, аниматоры. Ключей стало так много, что маме пришлось часть коллекции хранить дома. Самые любимые Женя держала рядом с собой в специальном сундучке и часто перебирала, представляя, какие двери они могут открывать.

Ключиков у неё было хоть отбавляй, а вот друзей она заводить разлюбила, потому что их, в отличие от ключей, слишком часто и быстро приходилось терять: кого-то переводили в другие больницы, кто-то выздоравливал, а кто-то умирал. Когда умерла её первая подруга – девочка старше её на несколько лет, Женя подумала, что сама умрёт, хотя об этом никто не догадался. Выглядело всё так, как будто Женя просто забыла о ней. Женя видела, как сильно переживает мама, как тревожно ищет у неё признаки горя и тоски. И Женя изо всех сил делала вид, что ничего не понимает и не помнит. С тех пор у неё в голове крепко засело понимание, что милые ей люди могут исчезнуть в любой момент, и это не давало ей больше так крепко привязываться к ним.

Но к Гришке было невозможно не привязаться: он привязывал к себе сам. Появился он, когда им обоим было по двенадцать лет. Мама уже не лежала с ней, приходила после работы. А папа приходить перестал, у него к тому времени появилась новая семья с нормальными детьми. Иногда Женя фантазировала, как они знакомятся, представляла, какие они – её сводные брат и сестра. А иногда мечтала, чтобы они тоже заболели и умерли.

– У вас тут такой интересный мальчик появился, – сказала мама, придя в очередной раз к Жене. – Я думала, он волонтёр, а оказывается – только что диагноз поставили. Но он так всем помогает, такой вежливый. И совсем спокоен. Удивительный ребёнок.

– Может, пока не понял, – пожала плечами Женя, стараясь не показывать интереса. Про нового мальчика она уже слышала утром от медсестры.

– Он к тебе не заходил? – с тревогой спросила мама. «Вот оно что, – подумала Женя, – боится, что подружусь».

Женя отрицательно помотала головой:

– Ты мне новый ключик принесла? А книжки?

– Конечно, – рассеянно ответила мама, открывая сумки. – Я с его мамой познакомилась, попросила, чтобы он тебя не беспокоил, такой активный ребёнок. У него пока не было химии.

«После химии активным не будешь, – подумала Женя».

Как именно новенький перенесёт химию, ждало всё отделение. К Жене он так и не зашёл, видимо, мама поговорила и с медсёстрами. Мама любила разговаривать и договариваться – именно её стараниями Женя маялась от скуки в отдельной палате и редко выходила в общий холл. Но медсестра Лена, с которой у Жени были приятельские отношения, подробно рассказывала о Гришкиных подвигах: то он малышей развлекал, то других новичков успокаивал, то с буйными дружить пытался. И про химию она тоже рассказала.

– Представляешь, сам зелёный, – говорила рыжая Лена, протягивая Жене градусник. – А по стеночке идёт, улыбается. Говорит, обещал зайти к Юрику, к малышу, помнишь? Который уколов боится.

Женя не помнила, но кивала.

– Какой-то он дурак, да? – спросила она Ленку.

– Почему дурак? – удивилась та. – Он настоящий герой. Просто солнце отделения. Хотя его не все любят, некоторые прогоняют, а Люся из седьмой общей вчера из-за него ревела.

– А по-моему дурак, – капризно возразила Женя. – Зачем он всё это делает? Выпендривается, что он добренький. Может, думает, если будет себя хорошо вести, боженька ему здоровья пришлёт.

– По-моему, у кого-то нет настроения, потому что завтра химия начнётся, – сказала Лена и ушла.

Женя осталась одна, надулась и начала читать детектив, который принесла мама. Химию она переносила плохо, даже читать не могла. Женя представила себе полтора месяца тошноты и болей, и её замутило заранее. И стерильный бокс она ненавидела, там не было окон.

На следующий день, после первого же вливания ей стало совсем плохо: даже поставили капельницу, и кто-то кого-то вполголоса отчитывал в коридоре. Наверное, неправильную дозу влили, Женька уже кое-что понимала в этом. Легче от капельницы не стало. Но она всё равно нашла силы удивиться, когда в бокс проскользнул незнакомый мальчик со светлыми волосами, торчащими во все стороны, как лепестки подсолнуха. Она догадалась, что это «солнце отделения» и есть. Мальчик улыбнулся ей и сказал шёпотом:

– Привет, а я к тебе с подарками, – хоть Лена и нарассказывала кучу историй о Гришкиных фокусах, Женю его слова всё равно удивили. Гришка положил на тумбочку довольно большой ключ: тот выглядел старинным, такого у Жени не было. Мало того, Гришка уселся прямо на пол бокса, и спросил:

– Ты любишь детективы?

– Люблю, – призналась Женя, чувствуя, что мерзкая тошнота отступает. – Ты вообще кто такой? Сюда нельзя.

– Если очень нужно, то можно, – последовал ответ. – Меня зовут Гришка, и я люблю детективы. И я тебе сейчас почитаю один классный детектив. Такие вещи лучше всего помогают от похмелья.

Женя нерешительно заулыбалась, похмелье – надо же. Сейчас ей совсем не казалось, что Гришка выпендривается – настолько искренне и естественно звучали его слова.

До конца курса химии Гришка прочитал ей немало книг. Особенно им нравились чудесные сказки, в которых невзрачный с виду человек оказывается настоящим героем, хоть это и не приносит ему славы и вообще, он скрывает своё геройство. Впрочем, читали всё, особенно упоительно было обсуждать прочитанное. Бывало и спорили до хрипоты, бывало, Гришку ловили медсёстры и грозили привязать к кроватям, вкатить успокоительного и много чего. Но это казалось мелочами, кроме того, не все сёстры были одинаковыми. Некоторые наоборот поставляли им книжки, разрешали Гришке сидеть в боксе. Из посоветованного им очень понравился «Маленький Принц» и очень не понравился «Оскар и розовая дама». Гришка долго морщил нос над этой книжкой, как будто она плохо пахла, но дочитал до конца под напряжённым взглядом Жени. Женя ждала его каждый день, скучала, если его не было. Но Гришке нужно было уделить внимание каждому. И всё же, Женя чувствовала – с ней он проводит больше времени. И с ней ему на самом деле интересно. Маме она ни слова не сказала о Гришке.

В конце курса случилось самое страшное – у Жени выпали волосы. Просто однажды она проснулась, а те остались на подушке. Может быть, если бы не Гришка, ничего бы не случилось, она знала, что от химии лысеют, только раньше её эта побочка обходила. И теперь с ней случилась истерика, когда она представила, что Гришка увидит её такой уродкой. Она почти неделю держала осаду, не позволяя ему входить в палату, но однажды он всё-таки проскользнул к ней одновременно с медсестрой, он шёл, ощупывая стены и останавливаясь на каждом шагу. Был он в огромных розовых очках со стёклами, старательно заклеенными чёрной бумагой. Похоже, он в них ничего не видел, но Женя всё равно спрятала голову под подушку и судорожно завсхлипывала.

– Я же ничего не вижу, – укоризненно ответил на всхлипы Гришка. – Еле придумал это, потому что глаза-то даже если зажмурить, случайно откроются, а через ткань видно. Но чур теперь ты читаешь.

Тут Женя не сдержалась и заревела в голос, Гришка даже опешил. Не объяснишь же ему, что теперь она ревёт из-за него, теперь она понимает тех, кто Гришку не любит и готов накостылять ему.

Через слёзы она смогла выдавить:

– Вот зачем ты так?.. Ну… как так можно? Почему ты такой?

И Гришка очень серьёзно ответил ей:

– Потому что я супергерой.

Всхлипывания сменились презрительным фырканьем.

– Герой, ага.

– Конечно.

В голосе Гришки было столько спокойной уверенности, что Женя затихла под подушкой и через несколько секунд уже осторожно стащила её с лысой головы.

– Ну и что у тебя за суперспособность? – спросила она, смирившись с игрой. – И какой у тебя суперкостюм и суперимя?

– Да вот этот же, – сказал Гришка, оттягивая свою серую футболку. – Это вот мой костюм супергероя и супергеройское имя – Гришка. А способность в очках, это суперочки. Через них я вижу людей настоящими, какие они внутри.

– Не, – пожевав губы, возразила Женя. – Это ты сам и есть, так не бывает, нужно чтобы имя было и костюм и всё.

– Это тебе, наверное, надо, – лукаво предположил Гришка. – А я как раз хотел тебе предложить супергеройство.

– Как это? – удивилась Женя, начиная забывать о волосах и привычно накатывающей тошноте.

– Вот так, – загадочно заявил Гришка, зияя чёрными стёклами очков, и полез в карман. Из кармана он достал трикотажную шапчонку с оранжево-зелёными полосами.

– Это будет твой костюм, – объяснил он. – Должно хватить. Натянешь её на глаза пониже и всё – ты – он, супергерой.

– А какая у меня суперспособность? – зачарованно сказала Женька, принимая шапочку. Она тут же натянула её себе чуть ли не на нос, и ей стало ощутимо легче.

– Уходить в другую реальность, – без запинки ответил Гришка, наверное, репетировал всю неделю. – Натянешь шапку и тебя нет. А зовут тебя, м….

– Джек Неуловимый, – прошептала Женя и замолчала, не в силах выразить всё, что переполняло её сейчас. Она посмотрела на Гришку сквозь полосатую ткань шапочки. Теперь стало ясно, зачем ей ключи – это всё ключи от дверей в других реальностях. И ей на секунду показалось, что это сработало. По крайней мере, она обнаружила, что способна сказать Гришке, который уже собрал все углы в комнате, то и дело натыкаясь сослепу на мебель:

– Ну ты сними очки-то свои, убьёшься.

Гришка очки снял, сдержанно улыбаясь. Женьке захотелось его то ли стукнуть, то ли обнять.

– Ты какой-то совсем ведь ненормальный, – с тихим восторгом сказала она, обеими руками натягивая шапку на уши. – Понимаешь? Как будто не от мира сего.

– Я и так не от него, – таинственно сообщил Гришка. – Я совсем от другого мира, и ты тоже, как все супергерои…

Это был лучший день.

А потом Гришку перевели в бокс со строгим режимом, потому что ему стало хуже. А потом у него наступила ремиссия, и его сразу забрали в деревню, поправлять здоровье. И они даже не успели попрощаться, потому что Женьку как раз в это время забрали домой на выходные. Потом она подолгу сидела, натянув шапку на нос и зажмурив глаза, и очень хотела перенестись в другую реальность, в ту, в которой есть Гришка. Но это подействовало странно и через долгое время. Перед этим она познакомилась кое-с кем ещё.

Ещё до того, как они с Гришкой снова увиделись, на отделении появилась Лиличка. Это было незадолго до Женькиного четырнадцатилетия. В то время Женя уже выбила для себя право когда угодно находиться в общем холле и стала мысленно называть себя не иначе, как Джек. Лиличка была существом угрюмым. Она почти ни с кем не общалась, хотя хорошо переносила химию. Когда её перевели из бокса в общую палату, вместо того чтобы играть или болтать с кем-то в холле, она сидела в коридоре на окне и подолгу смотрела на двери боксов и палат, на людей, которые ходили туда и сюда. И смотрела не отрешённо, думая что-то про себя, а вполне себе осмысленно следила за всеми тяжёлым липким взглядом. Лиличку не любили, но дразнить и изводить её было делом неблагодарным. Джек краем уха слышала попытки таких разговоров:

– Слышь, малая, чё тут расселась? – пристал как-то раз к ней почти взрослый Быканов. Лиличка перевела на него взгляд водянистых глаз и без выражения ответила:

– А твой отец, Быканов, сегодня у врача был. Ему сказали, ты больше хоккеем не сможешь заниматься, так он теперь тебя даже видеть не хочет. Я на уколах была, всё слышала.

И Быканов изменился в лице и про Лиличку как-то сразу забыл.

В Лиличке Джек пугало то, что она всегда точно знала, кого куда нужно ударить: Быканова по спорту и отношению с отцом, девочку, у которой имелся парень – по внешности, доброго мальчика из седьмой палаты – по тому, что над ним за спиной смеются друзья. Она быстро узнавала слабые места каждого и била прицельно, безжалостно. Пару раз довела до слёз даже медсестру Ленку.

Её саму на памяти Джек никто не мог пронять. Если её пытались ударить или толкнуть, Лиличка не стеснялась визжать и ябедничать. Скоро её стали обходить как чумную. А она спокойно сидела на своём любимом подоконнике. И смотрела, смотрела, смотрела.

Джек тоже исподтишка наблюдала за ней, и её мучил вопрос: как бы с ней поладил Гришка. Она не сомневалась, что поладил бы непременно, но как именно? Примерно спустя неделю после появления Лилички, Джек подошла к ней сама, решив побыть супегероем вместо Гришки.

Гришка бы начал с того, что непринуждённо сказал: «Привет…» и что-то неожиданное, но к месту, что-то, что расположило бы к нему Лиличку, заинтересовало её. Но дальше «привет» воображение не шло. К счастью её или к сожалению, Лиличка оторвалась от созерцания маленького Юрика и перевела свой тяжёлый взгляд на Джек. Смотрела она не то чтобы как на стену, скорее как в книгу или монитор – что там ей покажут.

– Ты чего? – смутилась Джек, невольно натягивая свою полосатую шапочку пониже. – Чего ты смотришь?

– После химии облысела? – спросила Лиличка без прелюдий. Она вообще любила брякать неприятные вещи без всяких предпосылок. – Шапку парень подарил?

Глаза её расширились, действие на экране-Джек её заинтересовало.

Джек покраснела до слёз.

– Что сразу парень-то? – прошептала она. – Может, мама или аниматор.

– Ты выглядишь, как человек, у которого есть парень, – с презрением объяснила Лиличка. – И трогаешь эту шапку, как будто она живая и поддерживает тебя.

Джек изумилась Лиличкиной проницательности.

– Мне её друг подарил, – призналась она. – Его выписали недавно. А почему ты постоянно тут сидишь?

– Думаю людей, – ответила Лиличка с лёгкой снисходительностью.

– Это как? – переспросила Джек. Ей становилось интересно с Лиличкой. Не так, как было с Гришкой, как будто с другой стороны интересности.

– Да так, – равнодушно пояснила Лиличка. – Берёшь человека и думаешь его, с кем он встречается, чего боится, какие имеет постыдные тайны, – последнее словосочетание она выделила голосом и произнесла с явным наслаждением.

– Например? – Джек влезла на подоконник рядом. Лиличка покосилась на неё, но подвинулась. – Ну правда, какие могут быть …тайны у Юрика, например.

– У Юрика, например, всё просто и неинтересно, – постукивая пяткой по стене, невыразительно продолжила Лиличка. – Он лижет кафель в туалете. Мама ему запрещает, а он всё равно лижет.

Джек молчала, укладывая в голове сказанное.

– А зачем? – спросила она наконец.

– Вырывает себе кусок свободы, – изрекла Лиличка пафосно.

– По-моему тебе стоит пойти в актрисы, – заметила Джек и немного испугалась своих слов. О будущем говорить было нельзя, реакция могла быть непредсказуемой.

Лиличка была заметно польщена и, чтобы это скрыть, заявила с показной развязностью слишком послушного ребёнка:

– До этого ещё дожить нужно, а мы не в том месте, чтобы дожить.

– Семьдесят пять процентов выздоравливает, – опасливо вставила Джек.

– Двадцать пять процентов умирает, – в тон ей ответила Лиличка и спрыгнула с окна. – Я бы умерла, пожалуй, – небрежно бросила она. – Выздороветь тут довольно банальное дело. И друг твой тоже банальный.

Джек показалось, что Лиличка пробует её на зуб, провоцирует. Но слова Лилички про Гришку настолько расходились с объективной реальностью, что она только засмеялась, чем явно озадачила Лиличку. Так они и начали общаться регулярно.

Джек не могла сказать, что они подружились, даже если бы очень захотела. Хотя сёстры, нянечки и другие обитатели отделения называли их подружками. Джек видела, что Лиличку это бесило. Сама Джек чувствовала только неловкость и вину, но общаться они не переставали, хотя их разговоры часто заканчивались обидами и ссорами. Лиличка была человеком бесцеремонным и особым тактом не отличалась.

Однажды, в одно из тех регулярных утр, от которых в принципе ничего не ждёшь, и готовишься к тому, как они перетекут в не менее регулярный день, а потом вечер, с процедурами, измерениями, кашей и посиделками в холле, в палату Джек вошёл Гришка собственной персоной. Вошёл так, как будто и не уходил никуда.

– Ну блин, – жалобно воскликнула Джек вместо приветствия и подавила в себе сильнейшее желание засуетиться. – Ты чего… нельзя же так… без предупреждения-то!

Гришка весь сиял от радости. На плечах его был накинут белый медицинский халат, который едва не волочился по полу. Джек показалось, что Гришка подрос и немного раздался в плечах. Изменился.

– Ты такой здоровый, – невольно прокомментировала она, сдвигая шапочку ближе к затылку.

Гришка довольно покраснел.

– Ага, у меня всё хорошо, вылечили, прикинь. Помнишь, мы говорили про заграничные клиники? Ну так это всё ерунда, там где ешь всё, что хочешь, и на пони катаешься – это хоспис, там безнадёжных держат, с ними уже ничего и не делают. У нас отдельным корпусом был, я видел в окно. Не ходил, не пускали. А так, то же самое – химия, капельницы, таблетки. Только телевизоры с приставками в каждой комнате.

Джек даже не слушала, что он говорит, она пыталась уместить в голове, что Гришка вернулся: вот так запросто. Взял и вернулся! К Джек пока никто никогда не возвращался. Даже папа.

– Ты специально ко мне пришёл? – спросила она, перебивая его, и покраснела от волнения. Что бы там ни болтала Лиличка, а Гришка был её другом, не парнем. Но это было ещё более личное.

– Конечно, – Гришка посмотрел на неё с удивлением. И в этот раз не покраснел. – Я теперь всё время заходить буду, я волонтёр, – со сдержанной гордостью объявил он.

– Здрасьте, – услышали они резковатый невыразительный голос, в палату вошла Лиличка. – Чё ты завтрак пропустила, там манка была.

Гришка и Джек одновременно скорчили гримасы отвращения. Лиличка сонно посмотрела на Гишку и плюхнулась на стул для посещений, явно планируя тут и остаться. При том Джек отчётливо поняла, что она собирается их думать. Молчать и думать. Джек это возмутило настолько, что она даже забыла о своём желании увидеть, как бы поладили между собой Гришка и Лиличка.

– Привет, – доброжелательно улыбаясь, сказал Гришка и протянул руку Лиличке. – Григорий.

– Аграфена, – в тон ему ответила Лиличка, буравя его своими прозрачными глазами. – Наслышана.

– Ты тоже супергерой? – поинтересовался Гришка. Джек изменилась в лице, теперь Лиличка получила новое интересное оружие манипуляции и просто так от него не откажется.

Лиличка фыркнула и посмотрела на Гришку свысока.

– Не играю в детские игры, – заявила она.

– Почему? – просто спросил Гришка, и Джек почувствовала, что всё высокомерие Лилички ушло в молоко. Лиличка тоже это почувствовала.

– Это скучно, – объяснила она. – Это тупо. Это для малышей и мальчишек.

– Неужели тебе не хочется иметь суперспособности? – не отступал Гришка. Джек натянула шапку на самый нос. На месте Лилички ей бы показалось, что Гришка над ней издевается. Если бы она не знала Гришку, именно так бы она и подумала.

– А у меня они и так есть, – не мигая и не отводя глаз, заявила Лиличка.

– Круто! – от души сказал Гришка. – У нас тоже есть. У меня есть очки, в которых я вижу всё, как есть на самом деле.

Он достал из кармана те самые очки без линз, заклеенные чёрной бумагой, и нацепил на нос. Лиличке, судя по всему, это понравилось.

– А у Джек шапка? – спросила она, явно ожидая аплодисментов за свою догадливость. Аплодисменты не заставили себя ждать.

– Точно, – восхищённо сказал Гришка. – У Джек шапка-превратимка. Она превращает её в другого человека и делает неуязвимой и невидимой.

Джек натянула шапку чуть ли не до подбородка и смотрела на Лиличку сквозь ткань. Когда Гришка говорил об этом вот так просто, это почти не казалось глупостью и почти казалось реальностью.

– Пополезнее будет, – с презрением бросила Лиличка. – Только я-то её вижу.

– Ты же тоже супергерой, – спокойно пояснил Гришка, улыбаясь во весь рот.

– Я круче вас обоих, – холодно сообщила Лиличка. – Так что я не буду в вашей команде, я буду время от времени вам помогать, а потом удаляться в своё тайное логово.

Она сделала эффектную паузу, но никто не перебил её вопросом.

– Я умею внушать людям желания и всякие разные мысли, – заявила она чуть разочарованно. Гришка довольно присвистнул, а Джек высунулась из-под шапки, недоверчиво глядя на Лиличку. Лиличка говорила об этом совсем не как об игре, полностью серьёзно. Джек сделалось жутковато, и это чувство с тех пор не отпускало её.