Текст книги "Боги-17"

Можно было сказать, что всё началось именно с этого. Но Джек считала, что началось всё со сна, который увидела Лиличка, и он ей просто покоя не давал. Она считала его вещим, тайным посланием, которое необходимо было расшифровать. Она приставала с этим сном к Джеку и Гришке с упорством, какого от неё трудно было ожидать. Гришка хотя бы мог отдыхать от фанатичной страсти Лилички, потому что он приходил ненадолго и часто был занят в других палатах. А вот Джек спасу не было совершенно.

Сон был вот о чём: существует девять богов, которые разделили между собой всех разумных существ во всех мирах и управляют ими. И если собрать вместе девять любых существ, из тех, которые управляются каждым из этих девяти богов, то можно провести ритуал и поменяться с богами местами и создать собственную вселенную и никогда не умирать, не болеть и не прозябать в этой чудовищно нудной и скучной жизни с уколами, болями, родителями и уроками.

Попытки утихомирить Лиличку не приводили ни к чему. Впрочем, имей Джек таких же родителей, как Лиличка, она сама бы мечтала оказаться на краю света. Джек видела их один раз и, они произвели на неё тягостное впечатление – очень «давящие люди», очень шумные, суетливые и бесцеремонные, как сама Лиличка. С Лиличкой они обращались как с предметом – её переставляли, ей диктовали, её не слушали. В присутствии родителей Лиличка окончательно замыкалась в себе. Джек ей сочувствовала.

Её собственная мама в очередной раз получила шанс обзавестись личной жизнью и стала приходить гораздо реже. Джек обижалась на неё самую малость, но не как четыре года назад: сейчас ей и так было чем заняться, мама бы скорее помешала. Тем более Джек скоро должны были отпустить домой. Осталась ещё одна капельница химии и всё. Джек решила тоже записаться волонтёром, пока мама была занята личной жизнью. Пример Гришки её воодушевил, она-то думала, что в волонтёры берут только взрослых.

Гришка собирался поступать через год на социолога. Готовился он основательно, но посещать отделение не бросил. И Лиличкины идеи внезапно обнаружились в одной из книг по мифологии, которую ему нужно было прочитать по списку. Гришка очень удивился.

– Слушай, – задумчиво сказал он Джек вместо приветствия в тот день. – А Лилька-то со своим сном не совсем с ума сошла, я вот тут нашёл…

Он сел на кровать и углубился в перелистывание книжки. Джек с утра лихорадило, и она вяло реагировала на происходящее. Близился час капельницы и ей заранее было плохо.

– Ты слышишь? – вырвал её из тягучей апатии взбудораженнный голос Гришки. – Прикинь, так прямо и написано! Девять сущностей составляют бога. Очень похоже на то, что Лилька говорит, да? Может, она экстрасенс?

Джек подумала, что дело тут не в экстрасенсорике, просто три раза по три – традиционное магическое число, Лилька тоже много читает и это, наверняка, осело у неё в голове. Но она только протянула:

– Может…

– Ты жива, старушка? – спросил Гришка, внимательно посмотрев на неё, и пощупал лоб. – Как-то не очень, да? Хочешь, сестру позову?

– Да не, – покачала головой Джек, натягивая шапочку ниже на глаза. – Не надо, лучше Лильку найди и расскажи ей про книжку. Ну, если не боишься, что она совсем спятит…

Гришка посмеялся и убежал на поиски Лильки. Джек это почему-то расстроило. Она с головой укрылась одеялом и попробовала спать.

Сна не было: перед глазами плыли какие-то шахматные клетки, то и дело вставали разные двери, которые нужно было открывать, и само это действие навевало такую безнадёжную тоску, что Джек даже в полусне поняла: температура у неё поднимается.

Температура так и не упала. Химию отменили, её закрыли в боксе и постоянно вливали антибиотики через капельницы. У Джек уже бывало такое два или три раза, но она всякий раз выбиралась. В тишине бокса, когда перед глазами снова начинали водить хоровод шахматные клетки и странные двери, она вдруг поняла, что на этот раз не выберется.

Джек это пугало, но не настолько, чтобы она могла разорвать мутную плёнку болезни. «Так будет лучше» – думалось ей в полубреду. В какой-то момент она начала больше спать, чем даже бредить, сны ей снились очень яркие, но были они явно болезненные, ненормальные. Хуже всего были сны про клетчатый коридор, который неизменно выпрыгивал в любом сне и втягивал Джек в себя, заставляя её бежать, искать и открывать бесконечные двери, вырываться.

Пока она не начала забывать, где она и кто она на самом деле.

«Кто я?». Руки сами собой потянулись к голове, наткнулись на ткань – шапка, привычным жестом натянули её пониже. Это вызвало первое воспоминание: «Джек Неуловимый. Я – Джек». Коридор крутил перед Джеком чёрно-белые клетки. В его воздухе ничем не пахло, в нём не чувствовалось температуры, не было слышно пространства. Именно в этот момент Джек отчётливо понял, что уже не вернётся туда, откуда пришёл. Он плохо помнил, где это место с одновременно тяжёлым и щемяще-приятным ощущением. Ощущение места – это всё, что ему осталось. Больше ни слов, ни образов, ни запахов. Он ощупал себя – как сквозь толщу воды, но ему удалось определить, что на нём грубоватая белая рубаха до колен, он босиком. Он и не стоял, и не лежал – будто парил в невесомости среди шахматных клеток. В большом кармане спереди что-то глухо и твёрдо звякнуло – еле слышно – скорее чувство, чем звук. Джек сунул руку в карман, нащупал это твёрдое и поднёс к самым глазам. Коридор крутился сильнее, мешая смотреть. Связка ключей. Старых, разных. Неизвестно, от чего. Это стало вторым воспоминанием: Джек любит ключи и всегда их собирал. Но где? Зачем? Одна из клеток остановилась прямо перед Джеком, встав вертикально. В ней была дверь – самая обычная, деревянная, покрашенная белой масляной краской, с железной простой ручкой. Джек подёргал ручку. Заперто. Пока он держался за ручку, квадрат с дверью никуда не девался, хотя кругом царило прежнее мельтешение, вызывавшее тошноту. Тут его осенило попробовать ключи. Первый же подошёл. Дверь распахнулась и вытолкнула его в очередное незнакомое место. Ключ растаял в пальцах.

Это было не то место, откуда он пришёл – это Джек мог сказать определённо – ощущение места не совпадало.

Место было полно жёлтого света и сияния, в нём почти не было форм, а звук сеялся отовсюду вместе со светом. Всё это казалось очень гармоничным, и Джек уже чуть было не начал тоже превращаться в жёлтый свет, что немного его напугало, но больше – обрадовало. Но тут налетел вдруг порыв ветра и его с силой дёрнуло как будто когтем за горло, поволокло – и вот он снова в коридоре с беспрестанно переползающими с места на место клетками.

И там опять был этот ветер: полный живой, звериной ярости и воли. Он завыл, подул, потащил его прочь. Джек лихорадочно зацепился за ручку очередной двери и юркнул внутрь. Так он начал прятаться от ветра.

Было ещё много дверей и много мест: похожие по ощущениям на его прежнее, не похожие ни на что и друг на друга, населённые и пустынные, опасные и защищённые. Некоторые места ему нравились, некоторые пугали, но ни в одном из них, даже самом желанном, он не мог оставаться надолго – ветер, завывая, находил его и вышвыривал в коридор. Ветер пугал, он гнал куда-то, куда Джеку совсем не хотелось. Ветер становился всё злее и быстрее.

Погоня выматывала, заставляла метаться от двери к двери, вырываться из коридора всем своим существом и бежать, бежать, звать на помощь тех, кто мог услышать, и тех, кто не мог (потому что некоторые места были совсем странные). В этих местах он постепенно начал осознавать себя поначалу хотя бы как тело – тонкие руки, неуклюжие ноги, лысая голова, полосатая шапочка, белая хламида…

Он вбежал в очередную дверь, взметая босыми ногами белый и крупный как соль песок. Ветер был близко – он это чувствовал.

– Помогите! – пискнул он в пустоту безгоризонтного пространства, обеими руками держась за шапку. Споткнулся на ровном месте и растянулся на песке во весь рост.

– Ты кто? – изумлённо спросил детский голосок. – Дылдик, тебе сюда нельзя. Иди, иди домой.

Джек приподнялся на локтях. Девочка говорила с ним, как говорят с крупным, но безопасным животным.

– Я не Дылдик, – смущённо пробормотал Джек. – За мной гонится. Что-то. Что-то страшное.

– Всякая тварь имеет своё время и предназначение, – сказала девочка со значением и сплюнула что-то в песок. Джек увидел, с растущим изумлением, что это была крупная розоватая жемчужина. Ещё одну жемчужину девочка, видимо, катала за щекой, как карамельку. – У тебя же есть артефакт, почему ты им не пользуешься? Спрячь себя и всего делов.

– Какой ещё артефакт?

– Ар-те-факт, – растягивая слова, повторила она и ткнула пальцем в его шапку. – Но прятаться – трусливо. Вы, дылды, все такие дураки и трусы. Даже умереть не умеете.

Девочка покачала головой. Джек похолодел.

– Ну, прочь, – строго сказала девочка. – Иди в лабиринт и умри как следовает!

Она топнула ногой, и Джек с ужасом почувствовал, как проваливается в коридор. Он сжал шапку обеими руками и натянул её до подбородка. Ветер тут же стих и перестал его тащить. Теперь Джек мог спокойно оглядеться. Почти сразу мимо него пронёсся ветер, который тащил в себе скрюченную человеческую фигуру. Джек успел заметить глаза, полные ужаса и открытый в крике рот – но вой ветра заглушал его. Ветер летел быстро, но Джек преисполнился решимости проследить за ним, а может и спасти собрата по несчастью. Преследование закончилось быстро – ветер распахнул возникшую рядом дверь и ворвался туда, волоча с собой жертву. Дверь захлопнулась за ними.

Тёмного грубо обтёсанного дерева, совсем простая, с кольцом вместо ручки, она вызывала у Джека иррациональный, неопределимый и непобедимый страх и одновременно мучительно притягивала. «Ну что там? Я же теперь Неуловимый. Оно меня не увидит, а я подсмотрю. Может, спасу того…». И Джек поднял ещё один ключ. Дверь открылась.

Он оказался под потолком в светлом огромном зале, в котором парили мириады пушинок. Страх разом отступил, затаился в уголке сознания. Приглядевшись, Джек увидел, что эти пушинки, те, что кружатся повыше, имеют формы людей, но потом, плавно спускаясь, постепенно истаивают, теряют очертания. А ещё слой за слоем от этих фигурок отлетают куски словно бы киноплёнки, с движущимися кадрами. Всё это летело к центру зала, где за огромной партой сидел светловолосый мальчик. Мальчик выглядел так, как будто вобрал в себя черты всех на свете мальчиков, он был словно бы многомерный, он был сразу всеми. И размеров он поэтому казался гигантских. Пылинки слетались к нему и липли на волосы, он встряхивал перьевой ручкой, и сонмы новых пылинок устремлялись прочь от него, вылетали за крохотные дверцы. Чем ближе он становился к мальчику, тем меньше он сознавал себя. Куски плёнки отделялись и от него – Джек опустил взгляд: на кадрах мальчик в чёрных очках протягивал полосатый кусок ткани.

Джек с трудом поднял руки и схватился за шапку. «Гришка!» – вспыхнуло перед глазами. «Гришка! Как было можно тебя забыть?! Не хочу забывать, не хочу никого забывать! Никогда!» Мальчик за партой вздрогнул и завертел головой. В этот миг отчаяния, когда Джек готов был разреветься от беспомощности и несправедливости такого конца, рядом с ним распахнулась дверь, и чья-то рука быстро втащила его внутрь.

Джек пришёл в себя на твёрдом полу, прикрытом каким-то колючим и грубым ковром. Теперь он очень чётко себя воспринимал – ноги, руки, голову. И ему даже казалось, что он почти всё про себя помнит. По крайней мере – Гришку. И Лиличку.

Он сел. Голова кружилась. Ощупал себя дрожащими руками. Шапочка была на месте.

Спиной к Джеку, недалеко, сидел на корточках худощавый мужчина и что-то помешивал в кастрюльке на буржуйке.

Не успел Джек открыть рот, чтобы задать вопрос, как он обернулся и протянул ему глиняный стакан, из которого валил густой пар.

– Пей, – мягко велел он. – Тебе будет легче.

Джек послушно попытался, но закашлялся. Напиток был горячий и вонючий, как кипящая смола. Несколько его капель всё же попали в организм, потому что Джек и в самом деле почувствовал себя гораздо лучше.

– Вы меня спасли, да? – дрогнувшим голосом спросил он.

Мужчина несколько раз открывал рот, явно желая сказать что-то, и каждый раз закрывал его, так ничего и не сказав. Наконец он мягко рассмеялся.

– Не представляешь, как трудно ответить на этот вопрос, – признался он. – Скажу так: я вытащил тебя сюда. Но я не смог бы этого сделать, если бы ты так яростно не желала… остаться собой. И оставить с собой тех, кого ты любишь.

Джек быстро кивнул, он смотрел на мужчину во все глаза: наконец ему кто-то что-то сможет объяснить.

– А вы кто? – спросил он. – Маг? А мы где? А что это было за место? А что это был за мальчик?

Мужчина замахал на него руками и снова рассмеялся.

– Давай по порядку, – предложил он, наливая едкого чая из кастрюльки и себе. – Меня можешь звать Чёрная Птица… Я… Пожалуй, что маг. Мы – у меня в гостях. И это не твой мир, из которого ты есть, – добавил он, пристально взглянув на Джека, уже готового уточнить этот момент.

– Ух ты, – беззвучно сказал он и от волнения хлебнул ещё чая, из-за чего немедленно раскашлялся.

– Видишь ли, – продолжал Птица. – Я не знаю, откуда ты взяла этот артефакт. Никто не плутает по Коридору, прежде чем вернуться к Игроку. Но тебя не смогли заметить вовремя. Это очень мощная вещь, очень. Откуда она у тебя?

Джек не понимал, о чём речь. Птица указал на полосатую шапку.

– Она волшебная? – изумился Джек. – Она же просто…

Тут он замолчал, в ужасе понимая, что снова забыл, откуда у него эта вещь.

– Я только что помнил, только что, – отчаянно прошептал он, умоляюще глядя на Птицу.

Птица пожевал губами, покачал головой и полез копаться в одном из узких сундуков, стоящих вдоль стены. Он вынул оттуда обычную общую тетрадку, ручку и передал Джеку.

– Записывай всё, что слышишь и вспомнила, – посоветовал он. – Память – это первое, что мы теряем по ту сторону.

Джек принял тетрадку, снял шапку, помял её в руках: Гришка! – вспомнил он.

«Шапку-невредимку подарил мне Гришка, он мой друг» – первое, что записал он в тетради. Потом он решил записать то, что успел услышать от Птицы. Птица не торопил.

– А почему вы говорите – вспомнила? Я же парень… Кажется

Птица рассмеялся.

– Ты – да, но не твоё тело. Твоё тело – женское.

– Как такое может быть? – жалобно спросил Джек. – Я ничего не понимаю…

Птица отпил ещё глоток, улыбнулся.

– Люди живут в двух слоях реальности. В одном – тело, в другом – тень. После смерти тела, тень отлетает к Игроку.

– А Игрок – это кто?

– Тот «мальчик», как ты говоришь – он управляет тобой. Ты – его собственность, его игрушка. Если бы всё пошло как обычно, ты уже родилась бы где-то ещё для другой игры. Но ты спряталась, вспомнила себя, не захотела…

Джек почувствовал неприятный озноб, пробежавший между лопаток.

– Что, и сейчас управляет? – уязвлённо пробормотал он.

Птица покачал головой.

– Сейчас нет. Я тебя спрятал. Да и одной тенью играть нельзя, только телом с тенью. – Это всё нечестно, – сказал Джек. – Если это всё правда. Мне совсем не нравится быть игрушкой.

– Ну а Игрокам нравится играть, – усмехнулся Птица. – Вся твоя жизнь была его игрой. Захотелось ему поиграть в смертельно больного ребёнка – и ты заболела.

– Люди болеют и умирают, потому что кому-то хочется поиграть? – прошептал Джек. – Ну и урод этот Игрок.

– Согласен, – сдержанно ответил Птица и отвернулся к кастрюльке. – Не ты первая возмутилась существующим порядком. Но мало кто может тягаться с Игроками.

– Не очень это всё укладывается в башке, – печально сказал Джек и отставил почти полную чашку. – А что мне теперь делать?

– Зависит от того, что тебе нужно, – заметил Птица. – Ответь на этот вопрос мне, и я отвечу на твой.

– Я хочу избавиться от Игрока, – зло сказал Джек. – Там ещё мои друзья… Он и ими играет!

– Игрок не один. Но да, ими, скорее всего тоже играют. Не все люди – игрушки, некоторые и вовсе декорации для игры. Картон.

– Так это возможно? Я могу хотя бы спасти их? Если уж Игрока не убить!

– Какой ты кровожадный, – Птица помолчал. – Есть способ. Он сложный. И не всё может получиться. Но, может быть, именно тебя я и ждал всегда. Может у тебя и получится. Во всяком случае, я раньше не видел теней с такими мощными артефактами.

И он рассказал Джеку практически то же, что снилось Лиличке в её сне. Создать свой мир. Со своими законами. Вне досягаемости Игроков. И всех туда переместить.

Игроков девять: Первый – Всевода, Второй – Хромушка, Третий – Любим, Четвёртая – Предрека, Пятый – Гордей, Шестая – Воиня, Седьмой – Ловкач, Восьмая – Правля, Девятый – Ясень.

«Мало найти все девять игрушек – каждого из Игроков по одной, нужно ещё правильно угадать, кто – чей. Ошибёшься, сложно потом будет» – говорил Птица. И Джек твердил наизусть имена Игроков, повторял по записанному в тетрадке. Как именно он станет определять, кто чья игрушка – он не мог представить.

– Игрушки несут на себе печать игрока, – говорил Птица. – Присмотришься, узнаешь. Только смотреть нужно внимательно. Кто гордый, кто смелый, кто правильный, кто лукавый.

И что делать, когда все игрушки будут найдены, Птица рассказывал ему очень подробно, а Джек записывал в тетрадку. Ему показалось, что он прожил у Птицы несколько месяцев, хотя о времени судить было трудно – Птица жил в лесу, где царили вечные сумерки. Питались они только густым напитком, который Птица варил из ему одному известных трав. Спать они не спали, Джек скорее грезил наяву – перед ним уже рисовался новый мир.

И однажды Птица решил, что время пришло.

– Я отправлю тебя к одному своему знакомому, – задумчиво говорил Птица, вдыхая запах отвара. – Его зовут Дмитрий. Тут тебе помощь. Ты – игрушка Любима, третьего. А Митя – он пятого, Гордея. Главное, помни, хоть ты в своём мире никому роль смерти не сватаешь, но некоторые Игроки к ней сами тяготеют, а значит и их игрушки. Упустишь – станут смертью сами по себе, без указу. Следи за чётными, Женя.

Джек закивал, лихорадочно записывая.

– Я тебе помогать не смогу, едва ли мы увидимся прежде, чем вы мир сотворите. За мной ведь Игроки давно охотятся, только высунусь отсюда, и найдут. А если ты сюда ходить будешь – по следу ветер пройти может. Так что ты уж извини. Да и коридором пользуйся пореже – ветер не спит, хоть ты и в шапке.

Джек писал, писал, писал.

Глава 3. Карты, очки, зонты и прочие артефакты

Сашка зашёл за ней с самого утра. Вчера выяснилось, что они с Анютой учатся в одном институте, просто не обращали друг на друга внимания. Оба собирались честно отправиться на лекции, но город не пускал их, путал знакомые маршруты, удлинял переходы, упорно направлял их в сторону парка, подальше от корпусов института. Время отнеслось к ним снисходительно и остановилось, медленно журча секундами в такт с шуршанием дождя в пока ещё безлистных каштанах парка, ни Сашка, ни Анюта не могли с уверенностью сказать – беседовали они или молчали. Им казалось, что их мысли без помощи всяких слов свободно текут между ними.

– Уже три, – вдруг сказала Анюта и остановилась.

– Полдня впереди, – Сашка тоже остановился и настороженно посмотрел на неё.

– Нам нужно на крышу.

– Зачем? – спросил Сашка с удивлением, чувствуя просыпающееся раздражение. – Знаешь, ты что, поверила в эти истории о богах?

– Нам нужно на крышу, – повторила Анюта и помотрела Сашке в глаза. – Верим мы или нет. Я просто знаю, что нужно. Когда я тебя нашла, я тоже просто знала, что нужно пойти туда, где ты есть.

Сашка промолчал, отвёл взгляд.

– Странно, что ты не веришь в судьбу, – продолжила Анюта, не дождавшись ответа, и, будто против воли, посмотрела наверх – на изнанку зонта. – Нам всё равно придётся сегодня оказаться на крыше, хотим мы того или нет.

Сашка проследил её взгляд. Изнанка зонта встретила их тьмой. И возникло у Сашки такое чувство, что тьма эта живая и мыслящая. Сашка поёжился.

– Откуда ты знаешь? – спросил он. – Вообще-то у меня сегодня тренировка… Я не стану пропускать, извини.

– Просто знаю и всё, – спокойно ответила Анюта. – Тренировки не будет.

Она снова взглянула на зонт.

– Зачем ты его всюду таскаешь? – спросил Сашка. – Я владею собой, если хочешь, дождя не будет. Зонт не нужен.

– Всё не так просто, – покачала головой Анюта, – его не выбросить, не отдать, не продать, не уничтожить. Его даже сложить нельзя, понимаешь? Вообще-то он меня защищает. Но ещё… Ещё он следит. Он ведь не хотел пускать меня к тебе. Так странно, на крышу он идёт спокойно…

Сашка даже думать не хотел, откуда у Анюты эта вещь, он снова посмотрел на зонт. Странно, но зонт не показался ему в этот раз пугающим или враждебным. Подумаешь – живой. Его нельзя сложить… Да, Сашка вспомнил, что Анюта ходила с зонтом даже по институту – зонт больше никто не замечал.

– Мне нужно зайти в аптеку, у бабушки кончился корвалол, – неожиданно сказала Анюта, сбив Сашкины мысли, – Пойдём.

Сашка не торопился идти.

– Зайди без меня, а я его посторожу, – предложил он. – Неудобно же с ним внутри. Аптека такая маленькая.

Анюта задумалась на несколько секунд.

– Ладно, – сказала она, отпуская ручку. – Думаю, за пару минут с ним ничего не случится.

И скрылась за тихо брякнувшей колокольчиком дверью аптеки.

Сашка остался один на улице, под зонтом. Прохожих почти не было. Дождь привычно шуршал по асфальту и – недавний, пока ещё новый звук – барабанил по куполу зонта. Сашка стоял и прислушивался, пытаясь внутренне нащупать ощущение от зонта. Не прошло и тридцати секунд, как Сашка почувствовал, что за ним как будто следят. Он посмотрел на чёрную изнанку. Ощущение пропало. Стоило отвести взгляд – оно появилось вновь. Анюта стояла у окошка в аптеке – Сашка мог видеть её через стекло витрины. Тут ему пришла в голову странная идея – словно бы кто-то шепнул ему на ухо и толкнул под локоть для верности. Сашка поколебался мгновение, потом осторожно взялся за ручку зонта двумя руками и перевернул его, уткнув куполом в землю.

Дождь прекратился. Внезапно наступила полная тишина, и она была обескураживающе непривычной. Тишину порождал зонт. Сашка придерживал его за ручку. Вдруг стало совсем неуютно. Как будто даже улица сжалась, словно испуганная старушка. И тут прилетела чайка. Сашка не заметил, откуда. Птица с жалобным криком, камнем упала с неба и провалилась за безмятежно-гладкую, не дрогнувшую ни единой складкой, чёрную изнанку зонта. Как ухнула в черную дыру, которую вырыли посреди улицы. Он, Сашка, вырыл. Он будто окаменел: тупо смотрел в зонт, стараясь разглядеть там птицу.

Со стороны дома раздалось раздирающее душу мяукание, скорее даже вой обречённого животного. Сашка медленно поднял голову. Из кустов, покачиваясь, выходила кошка. Она упиралась изо всех сил, но было похоже, что ее волоком тянут. К зонту. Кошка продолжала вопить. Сашка не двигался, завороженный. Внезапно раздался щелчок, и всё прекратилось.

Кошка спешно скрылась в кустах. Сашка очнулся. Кругом вновь знакомо стучал дождь. Сашка посмотрел на зонт. Он был закрыт. В это время из двери аптеки вышла Анюта. Сашка сунул зонт подмышку и спрятал руки в карманы. Он даже умудрился улыбнуться. Криво, но тем не менее.

Анюта подошла и протянула руку к зонту.

– Как ты это сделал? Как ты его закрыл?

Сашка подумал, что никогда и ни за что не расскажет Анюте о том, что произошло. Он пожал плечами и взял её под руку, мешая забрать зонт.

– Случайно. Мне кажется, я повторить не смогу.

«Без жертвы» – додумал он про себя. Они пошли в сторону Анютиного дома. Анюта молчала. Дождь моросил.

– Знаешь, кто ты? – спросила она, когда они были уже у самого подъезда.

Сашка отрицательно качнул головой. В ушах стояли вопли кошки и крыло чайки, которое он успел разглядеть прежде, чем птица полностью погрузилась в зонт. Анюта сказала чуть торжественно:

– Ты тот, кто умеет управляться с этим зонтом. Единственный, кроме его настоящего хозяина.

Сашка смотрел ей в глаза, неловко улыбался и думал о чайке. Он не хотел знать, кто был хозяином этого зонта. Он мог поклясться, когда возвращал зонт Анюте, что тот игриво царапнул его ладонь. И Сашка вдруг чётко понял, что птица больше никогда не вылетит обратно.

– Зайди за мной в шесть, – попросила Анюта прежде, чем уйти.