Текст книги "Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004 гг."

Артур старался сбить некоторую напряженность первых минут знакомства. Он подшучивал над собой и над Аладдином. Был веселым, невоенным. Аладдин заваривал кофе. Делал бутерброды. Предлагал угощение, как хозяин.

Мансур говорил о войне. О том, что мы не все выживем.

– Хорошо бы увидеться весной, ближе к лету! – предложил он.

Еще Мансур пожал Аладдину руку и сказал, что в обиду меня не даст ни одним, ни другим.

– А личную судьбу каждого из нас решит Всевышний!

Последние его слова я не очень поняла, но почувствовала – они важны. Драгоценные минуты этой встречи я хорошо запомню.

P. S. Аладдин приносил подзорную трубу. Он нашел ее на чердаке. За окном буря. Я так и не увидела Луну.

Царевна Будур

17.11.

Утро.

Рядом ударил «град». Я слышала, как его заряжали. Опять взрыв! В наше домашнее укрытие я не иду. Жить не хочется. Хочется погибнуть над этой тетрадкой. Специально очень подробно пишу обо всем. Вдруг мой дневник найдут, как дневник девочки из Ленинграда? Прочтут! Поймут, что нельзя устраивать войну в своей собственной стране! Здесь наша Родина! Мы крепко связаны: детством, дружбами, своими родными. Общей для этой земли культурой. Невидимые нити сильны.

Запишу припев песни на память. Она нам всем нравится – Мансуру, Аладдину, Артуру и мне:

 
Туман над горами встает,
Пожары вдали полыхают,
Здесь снова сраженье идет,
Опять непокорных карают.
 

Поет бард чеченского народа – Тимур Муцураев. Его песни раскупают быстро. Люди разной национальности и веры.

Вчера два друга обнаглели. Они разбили кассету Мансура, сказали: «Нечаянно». Хочу верить! Но не получается.

Было другое событие: младший брат Мансура меня здорово выручил. Произошло это так. В наш подъезд зашли взрослые вооруженные чеченцы. Очень спортивные, крупные. Все были с черными бородами и в черной форме. Один заявил, что давно наблюдает за нами. Я ему понравилась! Он хочет забрать меня себе в жены (!). Но не насильно, а по-хорошему. Моей маме он заплатит золотом (по обычаю) за то, что она меня выкормила и вырастила. К счастью, Башир был в подъезде.

Спорить с этими людьми было бесполезно. Но мой пятнадцатилетний сосед, сын тети Вари, сообразил все как надо. Он по-чеченски сказал, что он мой брат! Что я дала слово и жду человека, который ушел на войну. Вышла моя испуганная мама. Она произнесла благодарность за оказанную нам честь. Хорошо, маме на чеченском языке вспомнилось слово «жених». «Пришельцы» в черном раскланялись и ушли. Помогла находчивость.

Уже много раз мы слышали об арабах. Они забирают себе девушек – готовить и стирать.

Рассказывали, что в частном секторе, недалеко от нас, боевики вошли с оружием и забрали русскую девочку. Я ее лично знаю. Ее зовут Катя. Худенькая, светлая. Ей пятнадцать лет! Через двадцать дней девочку вернули. Такого никто не ждал! «Меня не обижали и не приставали», – рассказывала она. Те, кто ее привел, обратились к старикам: «У вас почтенный возраст. Вам одним нельзя!» Сообщили, что уходят из города.

Мансура дома не было. Но когда он узнал о «пришельцах», велел мне не выходить на улицу. Хочу погулять – только в подъезде! Выходить молодым девушкам опасно. Мансур – рыцарь и джентльмен! Сегодня я была у них в гостях и еще раз убедилась в этом. Он сам все подавал на стол, угощал. Поддерживал общий разговор. Мягко, никого не обижая, шутил. Мансур рассказал, что есть вариант быстрой войны: открыть или взорвать дамбу. Затопить город. Тогда, как в древности, на месте Грозного будет море.

Царевна Будур

20.11.

12:25 – время молитвы. Уже несколько дней в нашем дворе прекрасный молодой голос читает азан – призыв к молитве. Человек нам невидим. Он находится непонятно где, а голос идет мощно, как будто с неба. Может быть, его голос усиливают развалины. Видимо, в дальних больших домах обосновались новые жильцы.

А вчера утром, пока враждующие стороны спят, я ходила с Баширом на чужие огороды за капустой. Еды ведь нет. И случилась забавная история. Нам попался огород с большой чугунной калиткой и невскрываемым замком. Это было странно: все калитки давно распахнуты и разбиты. А эта – закрыта. И сквозь решетку видно – овощей на грядках полно! Мы долго и бесполезно толкали калитку. Пытались открыть ножом. Не смогли.

Тогда Башир ловко перелез через забор. Он стал подавать мне разные овощи. А я складывала их в пакеты и торопила его:

– Давай быстрее! Тишина – ненадолго. Может начаться обстрел!

Башир начал спешить. Он уже вылезал обратно, весело шутя в ответ, когда вдруг – шлеп. В сады прилетела мина. Раздался взрыв! Бедный, он сорвался и зацепился штаниной брюк за верхнюю пику на калитке (высота метра три). Повис вниз головой, а я ничего не могла сделать! Снова прилетела мина. Снова раздался взрыв! Уже ближе.

– Медлить нельзя! Мы умрем! – кричу я и быстро своим ножом отпиливаю кусок его штанины. Он падает вниз головой на мою сторону! Мы – спасены! Мы – с урожаем! И прямо в этот счастливый момент калитка сада беспрепятственно открылась. Штаны были уже отрезаны! Какое веселье! Калитка, вероятно, открывалась не в ту сторону. Мы, пригнувшись к родной земле, поползли к дому. В наших руках главное – пакеты с едой! Уже за домом, ближе к своему подъезду, мы оборачиваемся, видим: пожар в садах. Успели!

Я отдала маленькую тыкву соседке – старушке Мане.

21.11.

Новостей слишком много, чтобы все записать! Но кое-что, думаю, удастся. Я придумала Артура называть Джинном.

Раз есть Аладдин, а у него есть друг, значит, это Джинн. Как в настоящей сказке! Артур не против.

Сегодня я плохо спала ночью, потому задремала прямо при ребятах. Очнулась, как только Джинн укрыл меня пальто. Аладдин обозлился и Джинну при нас не сказал за весь вечер ни слова. Зато внезапно скатал полотенце жгутом и будто шутя ударил меня! А я вырвала полотенце из рук Аладдина и хорошенько отхлестала его. Ох, он надулся!

Джинн и Аладдин принесли маленькую курочку. Мама и тетя Варя очистили ее от перьев. Сварили. Варе мы дали ножку, отлили бульон. Извинились, что мало, ведь нас четверо! Оказалось, есть лепешка, но нет хлеба. Ребята явно психанули из-за этого. Сходили за хлебом на ближний базар. Но они были очень недовольны! Пришли, отдали и тут же стали собираться уходить. Мы расстроились. И действительно почувствовали себя виноватыми. Но не показали этого. Мама, наоборот, громко заявила:

– Мы никого не зовем! И никого силой не держим!

Ребята ушли. На прощанье Джинн предупредил, что уезжает в Ингушетию к матери.

– Будем живы – увидимся! – пообещал он.

Я увидела испуг и удивление на лице у «моего» Аладдина.

Башир весь вечер веселил нас шутками. Мы хохотали от души! Он также использовал затишье и облицевал для дополнительной защиты подъездную дверь. Нашел одинаковые по размеру и по толщине доски. Укрепил дверь с обеих сторон! Многим оставшимся на военное время жильцам он бесплатно сделал печки-буржуйки. Из старых ведер и выварок для белья.

Пока, Дневник! Будур

24.11.

Ночью обстрелы. Вчера сильно бомбили и стреляли из многих видов оружия. Мы боялись быть одни. Ночевали с мамой у соседей – тети Вари и бабушки Нины. Спали в коридоре на полу. Аладдин же вчера ушел, обозлившись на меня и на маму. На прощанье он заявил:

– Моей ноги здесь больше не будет! Никогда! – и внимательно посмотрел на меня.

Я произнесла свое обычное:

– Пока!

Даже бровью не повела. Джинн не выдержал – хихикнул.

Переночевав в квартире у своего знакомого на четвертом этаже, «старший брат» хорошенько натерпелся страха под обстрелом. Рано утром Аладдин снова стучал в нашу дверь! Одумался! Мы-то живем на первом! Он как ни в чем не бывало поел маминого борща, курицу и ушел.

Мансур запасает своей бабушке и нам дрова. Пилит и колет целый день! Его братишка – замечательный! Утром успел найти деревянную дверь. Сам эту махину дотащил до нас. Говорит:

– У соседей напротив ночью двери в щепки разбили! Их подъезд открыт. Нужно иметь двери про запас. Иначе одни или другие войдут. Устроят бой! Разобьют наш дом!

У бабушки Нины уже несколько дней живет ее подруга Стася. Она спустилась вниз со своего высокого этажа. Боится одна.

Сегодня все наши соседи расстроились. По радиоприемнику передали, что нас будут бомбить при помощи «акул». Это военные вертолеты с ракетами. Какой ужас!

Страшно уезжать в беженцы. Автобусы обстреливают – люди гибнут, сгорая живьем.

До свидания, Дневник! Царевна Будур

25.11.

День прошел отлично! С утра мало стреляли, и к вечеру соседи вышли «погулять», это значит – постоять у подъезда и подышать воздухом, смешанным с гарью. Но не тут-то было! «Град» начал бить по нашему двору. Мы все опрометью залетели в квартиру тети Марьям, к Варе и бабушкам. Так мы бегали из квартиры соседей к себе (как заряжают – слышно, и куда летит, тоже!). Потом из нашей квартиры бежали к соседям, смотря с какой из сторон били по дому.

Под обстрелом к нам заскочил Султан. В этот момент нас уже обстреливали орудиями с земли и бомбили с воздуха! Наш двор – из нескольких четырехэтажных домов с мирными жителями – обрабатывали два самолета и один вертолет. Дом шатало. Гарь пожара мешала дышать. От взрывной волны с окна слетело одеяло, вылетели доски, и я увидела брюхо низко летящего вертолета и подумала, что он похож на злую стрекозу. Это продолжалось с восемнадцати до двадцати часов.

Башир смотрел на меня так, будто хотел запомнить навсегда.

Тут постучал сосед Сулейман – отец маленького Вахи и девочки Зары. Сулейман был сильно пьян. Видно, где-то нашел бутылку вина и налакался! Его жена и дети уехали.

Он совсем один в своей квартире на третьем этаже. Но не в нашем доме, а в доме напротив. Сулейман много читает. Добродушный, веселый человек. Я никогда не видела его жестоким и злым. Видела беззащитно-слабым. От выпитого спиртного он приобрел храбрости и начал звать нас выйти и посмотреть на пожары в садах. Это под адским обстрелом?! Все дружно послали его далеко-далеко. Мы попытались затащить Сулеймана к себе, но тот отчаянно вырывался и ушел! Ушел смотреть пожары.

– Я кайфую! – кричал Сулейман в пустом дворе.

В неимоверном грохоте ему приходилось серьезно напрягать голосовые связки.

– Я кайфую! – слышали мы, лежа на полу в коридоре.

Его голос был то вдали, со стороны садов, то у своего подъезда, совсем рядом:

– Я служил в Советской армии. ВДВ! Я не боюсь.

Мансур пробрался к буфету и включил песни Т. Муцураева. Сделал сильный звук. Наш испуганный шепот, взрывы, звуки выстрелов и голос певца вдруг объединились. Стали музыкой войны!

Раздался торопливый стук в дверь. Пришел Аладдин! Я подумала, что схожу с ума. Что это мерещится. Он живым прошел через этот ад! Как?! Такая бомбежка! А он добрался из горящего центра в наш район! Думал – мы голодаем! (Лежал по дороге в какой-то канаве, весь грязный.) Он раздобыл и принес нам темный «кирпичик» военного хлеба! Аладдин был весь в грязи, в колючках, рассек руку. Но он – дошел! Честно говоря, умирать мне совсем расхотелось! Царевна Полина-Будур

26.11.

Вчера под бомбежкой мы поели. Не один раз, а два! Потом чистили и частично стирали одежду своего гостя.

Аладдин, разумеется, ночевал на диване, а мы теснились с мамой на ее кровати, под окном. Хитрость заключалась в том, что кроватные ножки мы давно убрали. Наша защита – стена и батарея. Уровень кровати получился значительно ниже подоконника, почти на полу.

На узкий подоконник, баррикадой, мы пристроили полки с книгами (от осколков!). Получилось всегда темно. Зато безопасно! Проснувшись, мы занялись перестановкой. Дружно втроем сдвинули книжный шкаф, загородили им диван. Конечно, от снаряда шкаф с книгами не спасет, только от железной «мелочи».

После утреннего завтрака мы занимались. Писали грамматические упражнения, заучивали слова. Я пыталась читать на чеченском языке. Затем на арабском. Аладдин внимательно слушал. Наконец он похвалил меня!!!

Потом он рассказал, что несколько лет не жил дома. Часто находился отдельно от семьи – в интернате. Пожаловался, что этой осенью застудил почки, болеет. Мама растерла его мазью от радикулита. Велела обвязать поясницу платком. Схитрил он или нет, но разжалобил мою маму. Я заметила: она плакала в кухне. И бубнила себе под нос: «Бедные дети! Жизни не видели! И жизни нет!»

Утром Аладдин ходил за мамой хвостом. В коридоре уткнулся носом в ее плечо как маленький. Потерся щекой и сказал:

– Если честно – я очень жить хочу. Я боюсь! Я даже не женат еще.

Мама ничего не успела ответить – раздался стук в дверь. Очень зловещий – я сразу это почувствовала. Я вышла. В подъезде стояли соседи. Они объяснили: вечером бомба попала в дом рядом. Она пробила два этажа. Соединила их! Погибла Раиса-армянка, которая приняла ислам двенадцать дней назад. Она стояла на молитве. Не прервала ее.

Пожилая чеченка, которая учила Раису азам исламской веры, была с ней. Но испугалась. Выскочила на лестницу, стала спускаться вниз. Эта женщина спаслась! Она всю ночь просидела на куске лестницы. Ее сняли только утром родные, ночью они были в подвале. Пожилая женщина частично потеряла дар речи.

Зеленый осколок попал Раисе в висок. Раису похоронили в свежей воронке, в саду. Через дорогу от ее же дома, под вишней. Аладдин и другие соседи прочитали над ней молитвы.

Необычный приятный запах распространился до погребения от ее тела. Он присутствовал после предания тела земле! Волшебное явление могли бы подтвердить все люди, присутствующие на этих похоронах.

Придя домой, я почувствовала этот запах вокруг себя. Я плакала. Мне все страшнее кого-то терять на этой войне. Аладдин дотронулся до моей руки и сказал:

– Раиса в раю! Прежнее снято с нее в связи с переменой веры. Я уверен! На земле хуже, чем на небе. Не плачь, царевна!

Он попрощался и ушел.

Помогали на похоронах: русский сосед Николай, брат Азы Шахрудин, сыновья чеченочки-соседки, у которой Раиса временно жила. Также Аладдин и Тагир из частного сектора. Были все проживающие в ближайших домах женщины и мужчины. Около двадцати человек!

Стася забрала себе обручальное кольцо Раисы. Сняла с пальца покойной, на память. Я заметила, как горько усмехнулась моя мама, и еще сильнее расстроилась. Столько различной помощи успела оказать людям Раиса! Как красиво она умела петь. Своей трагической гибелью она потрясла меня.

Я боюсь потерять Аладдина! Я боюсь остаться без мамы! Я – боюсь!

Днем зашел Джинн. Сказал, что выехать из города не удалось. По шоссе стреляли из орудий с нескольких сторон!

Я погадала ему на картах. Получилось: та дорога, о которой он думает, будет.

Джинн выпил чаю с печеньем и ушел.

Я молилась о душе Раисы. Молилась о благополучии Аладдина. О беспрепятственной дороге Джинна. Я вспомнила и помолилась о Муслиме, который умеет собирать цветы, внуке женщины Зулай из первого подъезда.

Царевна Будур

27.11.

8:50. Джинн у нас. Говорит, что пока не увидит своего друга, не может окончательно уехать.

Погода ясная. Солнечная. Значит, в любой момент возможен авианалет.

Вот так, милый мой Дневничок! Мы можем с тобой проститься навсегда. Кстати, когда летят тяжелые бомбардировщики и тяжело, будто усталые шмели, гудят, я слышу в этом музыку из нотной тетради Смерти.

Ночью бомбили. Не у нас, а в центре города и частный сектор, ближе к району заводов. Джинн просил нас на улицу не выходить. Предупредил:

– Большая вероятность внезапных уличных боев. Опасно!

Он принес настоящий белый большой хлеб!

9:10. Бомбят. К счастью – далеко. По приемнику старушек-соседок передают: в Чечне идут ковровые бомбардировки. Это когда совсем ничего и никого не остается?!

Аладдина нет. Мы встретимся, если Богу будет угодно.

Царевна Будур

29.11.

28 ноября, вчера, приехала сестра тети Марьям, Лиза. Она сказала, что деньги у нее на вывоз одного человека и что она специально приехала за мной как за раненой. Марьям и ее семья умеют выполнять обещания! Мама заявила, что останется дома. Сторожить имущество. Я заупрямилась. Уезжать отказалась. Боялась бросить маму. Она ведь пропадет без меня.

– Благодарю! – произнесла я. – Тебя и Марьям! Но моя жизнь в разлуке с теми, кого я люблю, мне не нужна.

Вместо нас в дорогу, в беженцы, быстро собиралась мать Мансура – Варя. Она решила вывезти хотя бы Башира, саму себя и телевизор. На дорогу сыну деньги у нее были. Второе место в автобусе, для Вари, оплатила Лиза.

Умеют люди ориентироваться! Мама пыталась уговорить меня уехать. Она даже собрала легкий пакет с одеждой. Но я не поеду! Это решено! Мама проводила соседок и моего веселого друга.

Автобус сегодня должен был подъехать к семи. Он задержался на час. Мама помогла нести одеяла, подушки. Рискуя жизнью, она возвращалась домой через пустырь под обстрелом. Я молилась за маму. У меня был шанс остаться полной сиротой. Неожиданно в мое одиночество постучался Аладдин. Спросил:

– Все ли в порядке?

Бросил в меня пачкой печенья. Сообщил:

– Я спешу! У меня пара минут. Нужно срочно отыскать ребят. Предупредить их об одном деле.

И добавил:

– Раз ты не уехала, я буду к вам заходить! Не грусти!

Сегодня у нас хлеба нет. Продуктов тоже. Ближе к вечеру я и мама сходили на рынок. Ничего не купили, кроме пакета риса. У продавцов были сигареты и шоколадки. На рынке женщины рассказали: в пятнадцать ноль-ноль обстреляли автобус с беженцами. Автобус направлялся в Ингушетию. Продавщицы назвали данные этой трагедии: сорок человек убито, четверо получили ранения.

Господи! Как там наши? Полина

30.11.

Вчера вечером пришел Аладдин. Он сообщил:

– Джинн потерялся!

Признался, что они поссорились. Объяснил мне причины:

– Джинн не должен был говорить с тобой. Ты – с ним.

Аладдин был злым и растерянным. Вдруг он сообщил мне и маме, что много думал и решил: он не станет портить мою жизнь. Но он очень хочет сейчас, в войну, жениться!

Его спутницей станет взрослая женщина. Которая была замужем. В случае его смерти такой жене не так страшно остаться одной, как это было бы мне. Я спокойно выслушала этот сумбур. Однако мое сердце мгновенно стало тяжелым, как камень. Итак, на взрослой женщине. Как оказалось, мы ее знаем.

– Кусум! – сразу сообразила моя мама.

Аладдин кивнул. Но имени жены не произнес. Попытался объяснить:

– Она – мать моего друга. Дважды была замужем. Эта женщина старше меня, как в книге о пророке Магомеде. Я ходил к ним в дом. То, что Кусум влюблена в меня, – моя вина! А ее сын твердит о тебе. Говорит – будет жив, придет за тобой! Получается некрасиво! Нечестно! Кусум религиозна! По мнению общих знакомых, наш брак – проверка веры!

Я твердо ответила:

– После таких действий ты меня не увидишь! Чужой муж нам в доме не нужен!

Мама одернула меня:

– В это жуткое время о нем будут заботиться! Ты должна понять: у него в детстве был интернат, голод, холод. Наконец появится семья. Не думай о себе. Думай о нем!

Царевна

03.12.

Бомбят самолеты. Уже сорок минут! Лежим с бабушками Ниной и Стасей в нашей нише на полу. Бомбят с раннего утра. Нам не дают передышки.

Сегодня день рождения Аленки. Я думаю о ней. Где она? Скитается по глубинкам России. Но хотя бы не здесь, где повсюду смерть.

Я лежу с подушкой на голове от возможных осколков и пишу. Мне трудно дышать – так болит моя душа. Город бомбят с восьми. Патошка-Будур

04.12.

Бомбят мало. Больше бьют по нашим домам из орудий. Появились боевики. Скромные парни-крестьяне.

На русском языке говорят с акцентом. К бабушкам постучали, спрашивают:

– Дадите мыло? Не хотим сами лазить.

Представились. Они – из Наурского полка. Будут ходить в наш двор за водой, в пожарные колодцы. Обосновались в здании института, за пустырем. Сказали, что здесь прикрывают вывоз раненых. Боевики притащили легкую пушку. Поставили ее у нашего подъезда. Пальнули! Все женщины и я с мамой собрались и группой, без мужчин, подошли к ним. Попросили:

– Уходите! Из-за вас наши дома разобьют. Вы в воздух стреляете, между зданиями, а в ответ – прицельный огонь. Из орудий! Или бомбы. По нашим домам! У нас старики, больные и дети!

Боевики поняли. Сказали:

– Подойдите к командиру. Мы сами не решаем.

Все дружно пошли. Командир разрешил им отойти от наших домов. А боевики пообещали:

– Разрядим пушку и уйдем. Заряженную тащить нельзя!

Ушли. Всего их было пять-семь человек. В другие дни мы видели, как эти парни таскают свою пушку-игрушку с места на место. По брошенным садам, по пустырю. Они делали вид, что их много. Вызывали огонь на себя. Стреляли в пустое небо, задрав ствол своего мини-орудия перпендикулярно земле. Объяснили жителям:

– Пушка берет семь-восемь километров. Мы никого не достаем.

В ночь на сегодня мне снилась погибшая соседка Раиса. У нее на лбу лента. На ленте арабские буквы. Текст: «Нет Бога, кроме Аллаха». Она улыбнулась, сказала: «Война окончится. Ты останешься среди живых».

Сегодня осколок в правой ноге мешает. Он двигается. Режет изнутри. Страшная боль. Я молюсь. Ежедневно! Прошу, чтобы ни с кем, кого я знаю, ничего плохого не произошло. Будур

08.12.

Вчера, пока мама была на кухне, мы поцеловались. Я счастлива! Я умру счастливой!

Мама вошла, а Аладдин стоял на коленях у дивана. Он просил прощенья, твердил, что любит меня. Мама сразу дала ему подзатыльник и сказала:

– Я доверяю тебе и твоей вере. Не подводи сам себя!

Он кинулся к маме обниматься и несколько раз повторил:

– Я дурак!

Неожиданно Аладдин уткнулся заплаканным лицом в ее плечо.

– Совсем дурак, – пошутила мама и погладила его по волосам. – Встряхнись, сынок! Время все распределит. Расставит по углам. Спасибо тебе! Только не сбивай мою девочку с толку! Не обижайся, но я рада, что все именно так получилось. Ты сделал правильный выбор, в настоящий момент ей только четырнадцать лет.

Мама выскочила в кухню, чтоб не плакать при нем.

– Дети! Мойте руки! Я кушать вам несу, – бодро, почти обычным голосом крикнула она оттуда.

Мы все сели ужинать традиционные вареники с травой. Потом мама улеглась на кровать и делала вид, что спит. А мы проговорили всю ночь! Аладдин взял меня за руку. Он целовал мои пальцы. Аладдин несколько раз сказал, что любит меня. Он окликнул мою маму. Повторил ей свое признание. Оправдывался, говорил, что женился, чтобы меня сохранить. Обещал, что в случае моего согласия стать его женой он найдет причину – разведется! Аладдин был ласковым и нежным! Мой любимый Аладдин.

Царевна Будур

13.12.

Нет тепла. Газа давно нет. Лютый холод. Руки красные от холода, и пальцы не слушаются, когда пишешь.

Вбежал суматошный Джинн. Сразу предупредил:

– Я на несколько минут.

Признался, что не понимает Аладдина, его поступков. Сказал, что на трассе его ждет машина. Он попытается сейчас выехать в беженцы.

– До двух часов дня мораторий! Не будет обстрелов! Не будет бомбовых ударов! Это последний шанс выйти из города! Потому я заехал. Я хочу забрать тебя с собой! – обратился Джинн ко мне. – Ты согласна? Я поселю тебя у своей мамы!

Я не посмела. Тогда Джинн пообещал – он обязательно напишет! Через людей или почтой (когда эта почта будет?) он пришлет весть о себе и об Аладдине. Постарается приехать! Джинн подтвердил, что Аладдин женился. Сообщил, что Кусум сорок лет! Аладдину двадцать три года. И добавил, что его друг родился 24 сентября.

– Сегодня, вероятно, с ночи начнется штурм города! – повторял Джинн. – Поедем!

Я отказалась еще раз. Мы простились как настоящие друзья.

Я села в нишу. Буду делать записи в дневник, пока жива. Храни, Аллах, Аладдина! Моих друзей! Стариков и детей, которые останутся в городе!

Я учусь правильно держать Уразу. Правда, у нас и так еды нет. Но под обстрелом или под бомбежкой будет ли возможно ночью перекусить? Царевна Будур

15.12.

Сегодня с утра наши соседи показали истинное свое лицо. Они струсили! Не защитили собаку Лайду. Дворового друга детей Сулеймана.

В собаку стреляли чеченцы в форме боевиков. Мужчины из нашего дома отшатнулись в сторону. Не проронили ни слова. Рядом, у их ног, уничтожали живое существо! Они молчали! Это Сулейман, он собаку Лайду кормил. С ней постоянно играли его сын и дочь. Дядя Султан и старик Николай, тот, что живет с парализованной матерью. Вступилась моя мама. Сказала, что так поступают жестокие дети, а не мужчины на войне! Боевики навели на нее пистолет. Мама не сдвинулась с места. Говорит им:

– За меня с вас спросят! – и нагло стоит руки в боки.

Тогда боевики ответили:

– Мы зайдем к тебе, тетка!

Мама совсем разозлилась. Кричит им:

– Я жду! И дверь закрывать не стану!

Я вышла. Лайду мы занесли в самый близкий от нее подъезд. Тот, где квартира бабушки Стаси. Перевязали, поставили воды и ушли. Собака большая! Дворняга. К себе мы бы ее не донесли. Она тяжелая.

Когда стемнело, явились эти парни. Попросили у мамы уксус. Извинились! Сказали, что мужиков нашего двора через эту собаку они проверили на вшивость:

– Гнилые у вас мужчины! Пьют и воруют. Воруют и пьют! Мы видим, кто какой! Если помощь нужна, мы ночуем в среднем подъезде у Азы. Обижать будут – зовите! Придем!

Они ушли. А я и мама, используя затишье, отнесли раненой собаке кусок лепешки. Долго гладили ее. Собака была жива!

У нас умирает кошка, которую всё хотели взять себе сразу две соседки. И в конце концов никто не взял! Несчастливая она. Кошечка по имени Седа. Она ничего не ест! Умирает от голода. У моего кота Чипса еле двигаются лапы. Однажды его спас Аладдин.

В ночь на сегодня мне снилась Кусум. Моя несостоявшаяся свекровь!

Нина и Стася слышали по своему скрипучему радио: к нам в Чечню приезжает ОБСЕ. Но пушечная канонада не прекращается. Будур

16.12.

Аладдин! Аладдин! Пришел вчера вечером! Подтвердил, что женился. Через час заявил: «Это неправда!» Путался, врал, говорил о том, что он хотел проверить меня. Спрашивал, пойду ли я замуж за него второй женой. Болтал глупости, в которых мы с Кусум якобы можем быть подругами.

Я ответила:

– Да! Пойду! Второй женой, когда мне будет сорок лет. А пока мне четырнадцать! Я не хочу замуж. Я буду учиться! Окончу школу. Потом вуз. И вот тогда я возьму себе в мужья того, кого захочу! Выберу сама!

Аладдин вытаращил глаза. Такой злой и непокорной он меня еще не видел. Он попросил, чтобы я не торопилась, подумала.

– Уже дважды побывавшая замужем женщина окрутила тебя! – вставила свое мнение моя мама. – Но… Для нас так лучше.

Аладдин побежал за мамой на кухню. Говорил, что запутался. Что по книгам нужно в первую очередь жениться на разведенных женщинах, чтобы уменьшить среди людей внебрачные связи и разврат.

– Это мудро! – согласилась мама. – Но если ты женат, ты не должен заходить к нам. Так?! Это тебе позор. Нам – грязь! – поставила она последнюю точку в разговоре.

Аладдин сник. Мама явно злилась. Он стал ее раздражать. Аладдин стал прощаться. Выложил все деньги, что были в его карманах, даже мелочь.

– Вам на еду, – пробормотал он и вышел за дверь.

А я перенервничала. Стало невыносимо больно внутри! Я выскочила за ним во двор. Окликнула его. Аладдин дошел до среднего подъезда нашего дома. Не выдержал. Оглянулся! Потер пальцем левый глаз. Переносицу. А затем, не останавливаясь, быстро зашагал и исчез за поворотом.

Оставшись одна, я рыдала, не в силах остановиться. Плохо понимала, где я нахожусь, жива я еще или уже нет. Я давала какие-то клятвы и проклинала себя и весь мир. Война показалась мне глупой, совершенной пошлостью рядом с моей потерей. Наверное, это самый страшный день в моей жизни! Но внешне я ничем не выдала себя. Даже маме.

Ночью раненую собаку кто-то добил камнем. Камень лежал рядом, в ее крови. Утром мы прибежали ее погладить, перевязать. Всё это увидели.

– Лаяла! Мешала лазить по чужим квартирам! – быстро сообразили соседки-бабушки. – Мы видим! По ночам в подъезде напротив – свет от фонариков! То в одной квартире, а то в другой! У нас дырочка в одеяле на окне. Мы в нее наблюдаем, – признались они.

Собаку Лайду похоронили Николай и ее хозяин Сулейман.

Николай нас ненавидит. Ворчит гадости и грязь. За наглое обращение ко мне в пьяном виде Аладдин уже делал однажды ему замечание. Потому дед Николай злой. А мама открыто зовет его пьяницей и вором.

Ночь. Канонада за окнами. Я написала Аладдину письмо. Письмо, которое он не прочтет. Я не посмею отдать его. Гордость моя не позволит. Я пришила письмо к твоим страницам, Дневник. Вот оно:

Аладдин!

Да будет доволен тобой Всевышний и хранит тебя на твоем пути. Я молю его о том, чтобы не была наша разлука слишком долгой, и очень скучаю. Скучаю по тем мгновеньям, когда ты был рядом. Жду тебя. Твою улыбку и свет от нее в нашем доме. Мне всего четырнадцать лет, это так мало, но за них я не встречала человека лучше и добрее тебя.

Мне никогда не забыть наши уроки под бомбежкой и твою заботу обо мне, словно я и впрямь была твоей сестренкой.

Я желаю тебе избежать смерти, пожить на земле и побыть счастливым. Всегда помни, что наш дом – это твой дом. 15.12.99 г. Царевна

18.12.

В наши дома пришла большая группа людей. Женщины и дети. Предводитель у них – мужчина лет сорока. Все его слушаются, он отдает распоряжения. Эти люди рассказывали, что шли пешком из Микрорайона. Раньше все жили в одном многоэтажном доме. В их коллективе в основном русские и чеченцы. Но есть армянка, татары. Им необходимо найти где ночевать сегодня. Временно обосноваться, не разлучаясь. Погреться. Переодеть сырую одежду. Нужна посуда, инструменты. Разумеется, продукты. Лучший вариант – большой частный дом. Где все это есть.

В стихийной «семье» есть молодая женщина по имени Кира. Она сразу подружилась с Азой. С Кирой пришел ее сын. Он младше меня. Бойкий! Сам подошел, представился: Миша! В первый день они отнеслись к нам неплохо: сочувствовали моему ранению. Физической слабости моей мамы. Я попросила топор (у них инструментов было много) – наш старый очень тяжелый. Миша заявил: «Одна секунда!» Позвал меня с собой. Мама разрешила. Мы пошли искать мне топор. Нашли. Маленький и легкий. Как раз для моей руки! Мужчина, главный в их «команде», подарил маме канистру с соляркой.

Все эти люди внешне походят на бомжей. Знаю, они не виноваты. Несчастны. Бездомны. Но я с трудом скрываю свое отвращение. Взяв чужой топорик, я выживаю. И они выживают! Нас всех сделали грязными, голодными и учат воровать. Как это мерзко! Люди этой «команды» идут по чужим дворам, как саранча. Дети-подростки отработанными движениями проверяют карманы чужой одежды. Бегают по подъездам. Воруют. Всюду, везде они.

После обстрела некоторые этажи в нашем доме просели, соединились. Так же получилось и в доме напротив. Из-под крыши валит черный дым. Но в крышах давно провалы. Пламя медленно гаснет само. Стены сырые, не топлено. И внутри нашей комнаты идет то снег, то дождь.

21.12.

Вспоминаю Аладдина. Последний раз мы виделись позавчера. Он пришел ко мне в десять утра. Мы стояли под снегом, держась за руки. Чудесное ощущение! Он не хотел уходить. Он так смотрел на меня! Но попрощался и ушел. Вот и все. Письмо я так и не отдала. Царевна