Текст книги "Зов Горящих Кораблей"

Когда перестали доноситься звуки кос, срезающих бамбук и пшеницу, я понял, что это сигнал к действию и приказал войскам выступать.

Мы спускались к поселению небольшими группами, чтобы не создавать тряску земли. Дело близилось к вечеру, рабочие покидали поля и плантации. Когда мы оказались в траве, солдаты совсем расклеились, запах скошенной травы заставлял их чихать и сморкаться. Другому отряду, идущему по срезанной пшенице, повезло куда больше нас. В одиночку пройдя дальше, я чуть высунулся из травы. Поблизости никого не было пусто.

– Рюкзак!

Закладчик кинул рюкзак набитый взрывчаткой, с осторожностью подкравшись к одному из домов, я приоткрыл окно одноэтажной хижины и выдернув чеку закинул его внутрь, закрыв окно. Произошёл содрогающийся грохот.

– Огнемётчики в шеренгу! Авангард следом за ними! Закладчики раскидывайте рюкзаками в открытые окна! Полный вперёд и никакой пощады! – отдал распоряжения я.

– Вперёд! Вперёд! – энергично приказал Гарет!

Пошёл процесс, который мы проделали не один десяток, а то и два десятка раз, я был уверен в неминуемом успехе, поведя войска за собой. Ошалелые люди выбегали и выползали из домов прямо на дула наших огнемётов и автоматов. Самые увёртливые удостаивались особой чести и попадали под лезвия моих катан. Мы застали поселенцев врасплох. Сонные, уставшие и расслабленные, они не были готовы принять бой. Будь у них огнестрельное оружие, они бы имели хоть какие-нибудь шансы, а так… Их судьба предрешена. Проходя мимо неприметного сарая, я услыхал, несмотря на звуки пальбы, и криков звуки металла, доносившиеся из амбара, и не ошибся. Его ворота распахнули двое, после я увидел какую-то установку, которая выстреливала… Крюками… Один из таких я поймал у своего лица.

– Внемлите своей смерти! – с пафосом произнёс я.

Бородатый спартанец в белых трико оказался решительнее своих собратьев, схватил вилы и бросился в бой. Я ушёл в сторону, первым взмахом лишив его обеих рук, вторым снёс голову с плеч.

– Где ваш предводитель, dindes pourries5858
  Франц. – Тупые индюки.


[Закрыть]?!

Переглянувшись между собой, другие четверо спартанцев обрели уверенность.

– Gia tin Eiríni! Thánatos se énan áxio polemistí5959
  Греч. За Ирену! Смерть достойного воина!


[Закрыть]! – сказал самый заряженный из них с красными полосами проходящих ото лба до щёк, ещё сильнее воодушевив остальных.

Я почувствовал, что не все солдаты шли дальше, небольшая часть осталась, чтобы поглазеть, в надежде, что спартанцы расправятся со мной.

– Envie d’un spectacle, putains de bâtards!? Je te le donnerai6060
  Франц. – Хотите шоу, чёртовы ублюдки!? Я дам вам его!


[Закрыть]! – разозлившись, обратился я.

Эти слова в большем своём были посвящены моим солдатам, желающим избавиться от меня. И совету, который на тот момент, не понятно, почему устраивал мне испытания. Или по красивому, как бы интерпретировал какой-нибудь писателишка – свидания со смертью.

Солдаты встали в полукруг. Я вращал, катаны по кругу с бешеной скоростью.

– Kourasménos6161
  Греч. – Надоело.


[Закрыть]! – поддавшись гневу сказал седовласый спартанец.

Спартанцы не успели произнести и слова, как их друг был нашинкован. Прилив адреналина совсем отключил голову, и я даже сам особо не помню, как довёл всех спартанцев до хрипа в предсмертных муках. Солдаты разбрелись, разграбляя уцелевшие дома, а я остался стоять неподвижно, не замечая происходящего вокруг. Моя голова была пуста как души звёзд шоу бизнеса.

– Ты монстр, Флитвуд! – донёсся отчётливый женский голос на ломанном английском.

– Принцесса Ирена. – ехидно улыбнувшись сказал я.

Не повернув и головы, я уже понимал, что она стоит на уровень выше меня.

– Планы изменились. – тут же продолжил я, зная наперёд, что она хотела сказать. – Мы достигли соглашения со Спартой.

– Из мессии в адского палача. Разве этого желал мужчина, которого я любила.

Моё сердце тронула последняя фраза, она никогда не говорила мне об этом. Только намекала.

– Уже поздно. Алан Де Фаре мёртв, дорогуша. – сорвавшимся голосом произнёс я и развернулся к ней.

Я ошибся насчёт её позиции. Всё это время, она пряталась в одной из хижин и сейчас стояла у порога, держа свой молот в руке, ну и классическая одежда спартанки-воительницы. Черты лица, в них было что-то солнечное, детское. Часть меня хотела безропотно склониться перед ней, лишь бы и дальше утопать в её красоте.

– А я и не дам тебе второго шанса!

В знак понимания, я покивал головой. Вроде я обыгрывал этот момент и не раз. В проецированных боях, я без колебаний убивал её, а сейчас, когда мы сошлись в живую, что-то во мне металось между светлой и тёмной стороной. Но что, тёмное, а что светлое, я не мог понять.

– Я недавно сорвал джек-пот в казино. Два миллиона кредитов. – вдруг сказал я.

– Надеюсь, что ты уже успел их потратить!

Мои катаны были не менее крепки, чем её молот, поэтому с лёгкостью выдерживали противостоящую им мощь.

– Ты стал сильнее. – признала Ирен, когда я парировал её серию.

Я планировал по-быстрому разобраться с ней, не позволяя сантиментам одолеть себя и позволить ей уйти.

– Сражайся! – выкрикнул я и ткнул её в плечо.

Она не подала виду, вращая молот всё с той же злобой.

В ходе драки мы приближались к сараю. Уповая на своё силовое преимущество, я слишком заигрался, Ирен удалось садануть меня по кисти. Рука разжалась, спартанка ногой отшвырнула упавшую катану. Дрожащей кистью я обхватил здоровую руку.

– К этому ты стремился!? Это твоя утопия!? Ты стал тем, кого презирал! – кричала спартанка.

– Мне надоели твои нравоучения! Без жертв не обойтись! – крикнул я в ответ и после уворота лягнул её, но она оказалась хитрее и успела ударить в ответ по опорной ноге. Я свалился и лишился второй катаны, откатившись в сторону. Первым же ударом, последовавшим после, она сломала маску, защищающую мои, ещё не восстановившиеся лёгкие. Резкая боль и моментальное перекрытие подачи свежего воздуха притянули меня к земле. Сорвав крепления бронежилета, я как в лихорадке искал по карманам ампулу с активированным воздухом. Ирен бездействовала. Её лицо, как бы говорило, что ей даже немного жалко меня. Найдя ампулу, я не сразу смог разломить стеклянную основу, прежде выронив её, но со второго раза, активированный воздух уже заводил обгоревшие изнутри лёгкие.

– Судьба целого мира была в твоих руках. Каждый был готов пойти за тобой, но вместо этого ты поддался искушению совета, как маленький сломанный человечек на поле боя ребёнка.

Я никак не реагировал, пытаясь отдышаться. Каждый вдох приносил жгучую боль, словно лава стекает по стенкам лёгких, а выдох будто бы осколок шрапнели проделал во мне дыру.

Чуть отдышавшись, я сказал:

– Вы сумасшедшие! Дикари! – не вставая с колен, с хрипом ответил я.

– Почему ты предал!?

– Потому что только так, я могу осуществить затеянное!

Найдя в себе силы, я готовился резко встать, но прежде, я попробую притянуть катаны с помощью гравитационной перчатки.

– Истребляя!? Так, по-твоему, люди придут к миру!?

– Страх. Это катализатор. Если человек не боится – он наглеет. Страх. Страх опускает их на землю. Страх сплочает. Страх и воспитывает. В этом плане, он всему голова. Если не напоминать о нём – всё хорошее в людях рушится.

Попытка притянуть катаны ни к чему, ни привела, молот раскурочил большинство соединений внутри механизма. Ирен уже замахнулась, чтобы раздробить мой череп на двое.

В моменты, когда смерть близко – мозг человека работает на все двести процентов.

Я подставил под молот руку, экипированную в гравитационную перчатку. Кисть хрустнула и выгнулась в другую сторону под гнётом тяжести, а молот раскрошился как зуб у старика. Я схватил Ирен за шею, подняв её тело над собой одной рукой6262
  Благодаря стабилизаторам для позвоночника, установленным в костюме, такое мне было под силу.


[Закрыть], и шмякнул её о наковальню, оттащив её за волосы, я схватился за рукоять молота и начал колошматить спартанку, что есть сил.

– Dieu! Quelle douleur! Merde! Chienne dure! Je te déteste! Je déteste! Créature! Tu piges! Tu piges! Ordure spartiate! C’est pour l’Alliance6363
  Франц. – Господи! Как же больно! Блять! Твердолобая сука! Я ненавижу тебя! Ненавижу! Тварь! Получай! Получай! Спартанское отребье! Это тебе за Альянс!


[Закрыть]!

Я кричал от боли и только, когда злость утихла, я прекратил бить её. К этому моменту появился Гарет. Его лицо было напугано.

– Она мертва?

Её голова была сдавлена в районе ушей, а череп надломился возле рта, как сдувшийся мяч. Сходя с ума от боли, я прижался к тёплой земле, но тут же встал, при шуме детских криков. Хижина. Хижина, в которой скрывалась Ирен. Там в подвале, виднелась решётка, которую обвивали детские пальчики.

– Гранату! – приказал я своему товарищу, без спроса обшаривая его пояс.

– Они же дети! Мы не можем! – отказывался он, пытаясь оттолкнуть мои руки от своего пояса, но я был неумолим.

Выдернув гранату из-за пояса, я метко попал в окно хижины.

– Нам приказано убить всех. – напомнил я и не сбавляя ходу поднял катаны, приблежаясь к воспламенившейся хижине, готовясь завершить давно начатое.

***

Диодора и Нурия. Они могли знать о произошедшем только в том случае, если они были там, и им удалось пережить эту бойню. Процент того, что они знают, что я был фельдмаршалом откровенно невелик, будь иначе, то они попытались бы меня прикончить, но всё тайное всегда становится явным и совсем скоро, с этим всем нужно будет что-то делать.

Придя к этому заключению, мои мысли переключились на другую тему. Когда боль в голове утихла, я понял, что заперся в своём номере покрытым темнотой.

Как я могу оправдать свои поступки одной единственной благой целью? Почему я убивал и мучал людей без лишних доводов и расспросов, почему я делал это с такой лёгкостью. Да, я попал в жёлтый дом, где мне промыли мозги, но это не то оправдание, которое может успокоить душу, да и выйди я перед людьми, сознайся во всём совершённом, разве они откажутся сжечь меня на костре, несмотря на то, что мне промыли мозги в жёлтом доме? Ответ очевиден, но почему я делал это всё? Почему гнев переполнял меня, а смятение запудрило мозги?

Я сидел на кровати, скрыв лицо руками, всё глубже проваливаясь в недра своего подсознания.

***

Дыра в потолке игорного дома, давала разглядеть небольшой кусок неба. Сейчас оно напоминало золотое кольцо, тонущее в густой нефти. Всепоглощающая депрессия крепко укутала меня в своих объятьях. Пытаясь отвлечься, я бессмысленно крутил рулетку, но мысли всё больше размывали видимое мной.

Мысли, мысли, погрузили, погрузили, где же я, где же я…

Ещё задолго, до того, как я помог совету свергнуть отца, я получил серьёзную травму, когда вёл совместное с Норрингтоном расследование, уже устав от его гиперопеки, я решил действовать один, когда удалось сопоставить паззл действий серийного убийцы – Мемория. Мои следы привели меня к кладбищу. В одной из могил, он должен был заживо зарыть новую жертву. Услышав меня, она откликнулась, я рыл, раздирая кожу и когда отрыл – поломанный гроб с аудиоплеером и тут же удар чем-то тяжёлым по голове.

Очнулся я в заброшенных катакомбах под городом, забетонированных от остальных из-за ядовитых газов. Меморий намеренно переодел меня в тонкую пижаму, оставив меня по сути голым, в морозящейся трубе. Он оставил пистолет с одним патроном, чтобы застрелиться и пару лазеек. Целый месяц мук, естественно я спасся, но тот месяц, после него я уже не мог быть прежним. Разлагание лёгких мучало меня до самого переворота. Совет, в качестве начальных дивидендов, помог излечить этот недуг и дал возможность отомстить, подавшемуся в бега Меморию.

Я стал грубым по отношению к людям, всё больше давая волю гневу внутри себя. Тот месяц, проведённый в «морозильной камере наполненной ядом», врачи не могли сказать наверняка, сколько мне осталось. Всё чаще, я стал чувствовать слабость, проводя большую часть дня в кровати. Еда стала пресной на вкус, челюсть болела, усложняя процесс пережёвывания. Ломило суставы и мышцы, сведя на нет поддержание физической формы. Спокойный сон сменился на кошмары сюрреалистического характера, от которых я просыпался в холодном поту, из-за этого, я не спал по несколько дней, а если и спал, то не больше четырёх часов, но самое страшное, я отдалялся от своей любимой Ло. Я был ей нужен, но меня не было рядом, я отталкивал её от себя, думая, что без меня ей будет лучше. Я не хотел говорить ей о своих проблемах, думая, что мне по силам справится самому, но я не смог. Мы бы так и расстались тогда, но вышло так, что Ло забеременела. Ради нашего ребёнка, она дала мне второй шанс, а я попытался взять себя в руки и сделать всё, чтобы не умереть и прийти в норму, ради своих девочек.

В момент беременности всё шло так гладко, что мы вновь поверили в любовь, в нерушимость нашего с нею союза, мы даже не ссорились, живя душа в душу, готовясь к рождению настоящего чуда, склеившего казалось бы невосстановимое. В роковой день я был рядом с ней, роды начались раньше положенного срока, врач сказал, что роды будут тяжёлыми. Я… Сидел у дверей операционной молясь, как меня учил отец. Я не мог найти себе места.

– Только бы всё было хорошо. – говорил я себе. —Прошу тебя, всевышний, если ты есть, упаси моих малышек, я на всё готов, всё что скажешь… Я…Я… Всё сделаю…

Десять изнурительных часов я ждал, за это время, я сходил в церквушку помолиться, ведь божье здание помогает установить более крепкую связь между творцом и его созданием, так мне сказал приор. По дороге обратно, я остановился в кафе – «Дух победы», наполненной восковыми фигурами, по образу и подобию тех времён, когда США боролась за свою независимость против Английской короны, гнетущей её и выжимающей все соки. Я заказал венское кофе и два куска пиццы с ветчиной. Пицца на вкус была как резина, а кофе горьким, но ничего не поделаешь, если я совсем не буду, есть, то умру от голода.

Не зная чем заняться по возвращению, я решил досконально осмотреть сумку с вещами, которую мы взяли с собой, вдруг чего-то нет, но всё необходимо было на месте, а сверху лежал блокнот с карандашом. Развернув блокнот, я увидел записку:

Я знала, что ты будешь очень сильно переживать,

Поэтому взяла его с собой,

Попробуй нарисовать нас вместе с маленькой Гилмор,

Твоё видение нашего будущего!

Я люблю тебя, мой хомяк :-*

Твоя, Ло. ❤

Трясущимися руками я взял карандаш. Моё видение нашей жизни – берега софтграунда6464
  Англ. – soft ground. Мягкая земля.


[Закрыть], именно на атолле, далеко от этого острова. Бунгало, под которым протекает белоснежная река. Песок белый как соль или сахар, звук скользящих по песку волн, радующий уши. На завтрак фрукты или каша, на обед какой-нибудь фаст-фуд, суши или пицца, и на ужин сочное, прожаренное до корочки мясо и перекусы в промежутке между приёмами пи-щи… Растопленный шоколад или мороженное, коктейли. И главное – просыпаться тогда, когда мы захотим. Носить лёгкую одежду, наконец, избавившись от мешковых и тяжёлых шмоток, закрывающих каждый уголок тела. Я бы работал в строительной бригаде или рисовал на заказ для какой-нибудь галереи, ты вела местную новостную колонку, в общем, мы на моём рисунке, наконец, счастливы и воспитываем нашу доченьку.

Всему этому было не суждено сбыться. Ло потеряла ребёнка. На этом наша история закончилась. Она обрубила все возможности для контакта, как-то надавив сначала на отца, а потом на совет и мне запретили с ней видеться, в одном из писем, она сказала так, цитирую:

– С момента нашего расставания, я ни разу не вспоминала о тебе, говорю ложа руку на сердце! Воспоминания о наших отношениях мне отвратительны. Я уже давно с другим и я счастлива. Прошу! Оставь меня! Мы никогда не сможем быть вместе! Я не люблю тебя!

Я читал это письмо возле своего почтового ящика в дождливый день. Чернила размывались каплями дождя, которые как маленькие пульки прожигали кожу, а письмо превращалось в туалетную бумагу. Тогда я верил, что ещё не поздно, даже сейчас, проскакивали в голове такие мысли, но нужно принять, что моя Ло, которую я знал и любил больше всего на свете – мертва. Вместо неё что-то неизвестное, отвратительное моему сердцу. Моя Ло никогда бы не оскорбляла меня, не измывалась надо мной, не называла бы всё хорошее – отвращением, не оставила бы меня одного…

Жестокий мир – переменчивых создатель нравов он – главный подстрекатель к переменам – лицемерие, вот его стихия – он бьёт из-под тишка – и редко справедлив к своим жертвам.

***

Я не мог выбросить эти мысли из головы даже утром, когда на весь дом начал звенеть звонок. Неважно себя чувствуя и желая поспать ещё часов так… Двадцать. Я всё же встал с кровати, инстинкты подсказывали, что произошло что-то неладное, иначе какой смысл активировать сирену? Ещё не встав с кровати, я не спеша потянулся за вешалкой, на которой висела броня, потом снял с себя шорты и футболку, потом всё так же неторопливо по частям начал закреплять тяжёлую броню, которая натирала на месте стыков.

– Нужно будет промазать маслом. – запомнил я.

Всё внутри говорило, что нужно торопиться, но тело ещё не отошедшее ото сна не внимало моим требованиям. Только раздавшиеся выстрелы, прошедшие громким гулом сподвигнули меня ускориться. Топот шагов возле двери застал меня на моменте крепления к броне кобуры. Если я нажму на заклёпку, то меня услышат, а если нет, то будет хоть не большой шанс, что мне повезёт. Сомнений в том, что за дверьми бродят сектанты – не было! Я сразу узнал их ехидные голоса. Мои слова также подкреплял массовый звук крестов, бьющихся о металлическую вставку в виде красного овала на их робах. Я застыл на месте, задержав дыхание.

Дверь распахнулась и трое сектантов тут же заполонили небольшую комнатушку с коричневыми стенами, большую часть которой занимала кровать и письменный столик, а из декора одна лишь лампа и то нерабочая.

Не успев ничего предпринять, в меня уже вцепился сектант, пронеся меня до стенки. После этого, он ослабил хват и попытался ударить меня по морде, но теперь, я был быстрее, выпустив в него пулю из кольта, но она не успокоила незваного гостя и я окончательно утихомирил его двумя ударами рукоятью, сначала в висок и добивающим в лоб. Два удара по лицу лишь раззадорили меня, я выпятил спину, возвысившись над сектантом и ударил его лбом в лоб и раскинув руки, он упал на пол. Третьему я прострелил голову и вышел из комнаты.

В суматохе, творившейся на втором этаже, я увидел Марка, который отстреливал всё поступающих и поступающих сектантов из своих парных пистолетов с пулями в форме игл и Савину, которая как кошка скакала от головы до головы, словно по платформам, вспарывая глотки как подарочную обёртку. Но этого было недостаточно, их было слишком много. На Марка, находившегося на небольшой высоте напрыгнули два сектанта, потянув вниз, Савина потеряла равновесие, упав в самую гущу топотания, очень может быть, её тут же раздавили.

– Хватайте его! – крикнул один из сектантов, показав на меня.

И как бы я не отбивался, колошматя их лица, как бы не пинал их сапогами, они подняли меня и вышвырнули в окно.

***

В тот недолгий момент падения, мне вспомнился небольшой фрагмент. Кино про супергероя, мороженое в банке и Ло, в чёрном платье, напоминавшем больше фартук, нежели солидный атрибут одежды.

***

– Дхъя! Дьявол! – всхлипнув я, при контакте с грязной землёй, что удивительно, я ожидал удариться об бетон.

Впереди меня и позади, была ещё уйма сектантов, а также кошек, стоящих в стороне. Я был уверен в себе до тех пор, пока не обнаружил пропажу кольта.

– Fils de pute! Je vais te tuer à mains nues6565
  Франц. – Сукины дети! Я вас голыми руками перебью!


[Закрыть]! – крикнул я, чуть пошатываясь после падения.

Ярость внутри меня возросла до предела.

– Ну, друзья мои, научите моего старого клиента – манерам! – бросил прошедшийся за спинами культистов невзрачный счетовод Кауфер, которого, похоже, повысили в должности. – Падре Каспер! – крикнул он вдогонку.

Падре отличался от своих «коллег по цеху» более украшенной накидкой, на лицо, он был таким же пресным и незапоминающимся, как и все, просто безлицая тень на фоне таких же теней. Умер он так же легко, как я описал его образ в своей голове, буквально напоровшись своей грудью на мою чинкуэду. После его смерти, сектанты начали нападать небольшими группами по три-четыре человека в каждой, вооружены они были небольшими кинжалами, по размерам примерно от начала кисти и до локтя. Я искусно перемещался между ними, словно меж двух огней. Но сами удары были омерзительны до неприличия, с хлюпающей кровью и лишением конечностей. Одному из сектантов я разделил лицо на две части: на нижнюю и верхнюю. Последняя улетела в сторону как шляпа на ветру.

Сектанты отступили.

– Eínai pragmatikós diávolos! Den boroúme na nikísoume énan ánthropo me ti morfí tou! O Kýrie, eléison tis amartolés lesses mas!6666
  Греч. – Он сущий дьявол! Нам не победить человека в его обличии! О господи, помилуй наши души грешные!


[Закрыть] – чувственно сказал сектант с длинной чёлкой, перекрывающей правый глаз.

Остальные тоже что-то зароптали на греческом.

– Не-е-ет! Н-е-е-ет! – проронил знакомый голос.

Старческий голос. Он вышел из-за спин диктаторов, вместе с другими котами, которые до этого, были не пойманными моим взглядом.

– Ба-а-а-а-кстер Фли-и-и-и-и-и-твуд. – прошептал он, но я отчётливо распознал голос.

Сенатор Костел Гика. Его голос звучал по-старчески грозно, каждое его слово порой пугало и сейчас, мне стало очень страшно. Он «кот». Я содрогался от ужаса, который откинул меня от событий происходящего. Что же со мной будет дальше?

– Облейте его! Лейте! Лейте!

Сектанты побежали на меня второй волной сразу с двух сторон, держа в руках вёдра. Я попытался отмахиваться, но что я могу противопоставить людям, идущим сразу с двух сторон и неважно, скольких я перережу. Меня потянули за пальто, и я плашмя рухнул на землю. Последнее, что видел, помимо раздирающих меня сектантов – чёрную жидкость, стекающую на меня. Обжигающая до самых костей, мне казалось, что я горю заживо. Я ползком пытался найти чинкуэду, которую выбили у меня из рук, под сопровождением массовых пинков по моему телу. Смирившись с провалившимися надеждами найти своё основное оружие, я пустил в дело скрытый клинок. Ничего не видя, я начал размахивать им как факелом перед диким животным или как мальчишка заточкой, перед шпаной желающей забрать у него последние кредиты. После нескольких хлёстких звуков разрывания одежды, я смог, наконец, вздохнуть и подняться на ноги, так что безрассудные размахивания дали свои плоды. Моя многогрешная душа ощущала себя сейчас крысой, которую поймали в табакерке и она бегает как ошпаренная от стенки к стенке, в абсолютной темноте, кипя от страха. Застой со стороны сектантов не мог продолжаться вечность, и мне прилетела очень неприятная оплеуха по щеке, во рту появился ржавый привкус, а щека загорела вдвойне. Возможно, пробита небольшая брешь, в которую затекает неизвестная мне субстанция.

– Схавайте суки! – выкрикнул Марк, я не видел его, но знал, что это был именно он.

Я развернулся в сторону, откуда донёсся его голос.

Проявившийся с огромной силой взрыв гранаты откинул меня. В голове пошла пульсация, а тело задёргалось от напряжения. Меня приподняли за спину и начали поливать лицо холодной водой. Зрение чуть прояснилось, и я мог разглядеть квадратные черты лица Брендана и слащавую морду Сэма. Они быстро подняли меня. Брендан что-то сказал, но эффект пульсации ещё не прошёл. Я начал проваливаться в бессознательное состояние.

***

Я пробирался наверх по горе из стульев, несколько раз, я мог свалиться вниз из-за шаткости набросанных друг на друга стульев. Добравшись до самой верхушки, я схватился за уступ, ведущий в узкую щель из которой был виден свет. Ущелье было узким, сдавливая тело, но зато узость проёма минимизировала риски упасть вниз и разбиться. Каждые пару минут, ненароком я обдирал кожу о впивающиющиеся в кожу обломки камня, а ещё стояла жуткая духота, от которой и так сжатые лёгкие, сжимались ещё сильнее, пытаясь зачерпнуть хоть немножко воздуха. Я задерживался на особо широких участках, если их так можно назвать, и отдыхал в попытках сделать несколько вдохов и выдохов, чтобы прийти в себя. Когда мне, наконец, удалось взобраться, перед домной предстала знакомая картина.

Я сидел на стуле, пожёвывая кубинскую сигару, созерцая на начавшуюся гражданскую войну.

– Долго же ты. – с изнурённым лицом сказала моя старая версия, мне настоящему.

– Не думал, что до тебя так тяжело добраться. – ответил я и тут же начал отхаркиваться, ощутив сопливый комок в горле.

– Да, мы с Меморием изрядно «подправили» эту школу для святош. Скверное дело. Нужно было помучить подольше. – хрипло ответила моя старая версия, западая на левую руку, подставленную под голову.

Меморий был располосован и сидел в левом углу у стенки. Уже мёртвый. Но не это меня заботило. И то, что я разговариваю с собой из прошлого, меня тоже не заботило. Я подошёл к обрыву обрушившейся башни, откуда отлично виднелся горящий Блаунз. Город-таки говорил, не обрывисто и не крича, наверное, это странно, учитывая развернувшуюся войну за власть. Он говорил тихо и ровно, делая небольшое завывание в конце непонятной мне речи:

 
– Х-у-у-у-у-у-у, Х-у-у-у-у-у-у-у.
И город мой горит,
кричит протяжно его зов,
зов горящих голосов,
горят бухты и заводы,
горят театры и кафе,
ломятся суставы от железных рук,
горят изменники,
горит святое прошлое,
потухнет пламя,
а за ним.…О дивный новый мир.
Только одинокий я,
сотворивший это,
И созерцающий неминуемое,
Подавленный своим помыслом,
О верности решений,
Принятых,
Возможно в силу злости,
Всё могло быть иначе,
Мир мог быть другим,
И я мог быть. Другим. – проговорил я тихо, вслух.
 

– Ты тоже слышишь – этот зов? Х-у-у-у-у-у. – заинтересовавшись, спросил я прошлый. – А, ну да. – сказал я прошлый, поняв глупость заданного вопроса. – Х-у-у-у-у, х-у-у-у-у-у-у. – повторил он.

– Что я наделал? – скорбел я, не отрываясь от «кричащего города».

– Наделал? Разве не этого ты желал? Мантия фельдмаршала. – на моей прошлой версии была одета именно она. – Власть, сподвижники с одинаковыми с тобой мыслями. Разве иначе ты мог поступить с миром, который рушил все твои принципы и идеалы? Неужели ты хотел смириться с тем, что когда ты делаешь хороший поступок, то тебе даже простого спасибо не говорят, воспринимая доброту как нечто обыденное, а как ты ошибёшься, то сразу падаешь в глазах людей, становясь pédé et judas6767
  Франц. – Паскудой и иудой.


[Закрыть], даже если ты хотел как лучше, несмотря ни на что. Сравняют с грязью. Доброта в этом мире не даёт тебе ничего. Только становясь отпетым мерзавцем, даже в рамках закона, только так, ты начинаешь приобретать что-либо, но с этим начинает гнить твоя душа. Почему ты жалеешь о своих действиях? Я пытался изменить мир к лучшему! Я хотел сделать мир, где доброта не забывается, где она поощряется, где самые главные дивиденды получает те – кто больше всего вкалывает. Тот мир… – здесь я прошлый, немного замкнулся, нервно подёргивая мышцами лица. – Тот мир… – я вновь осёкся. – Тот мир, где не забывается совместно пережитое. Изменить суть человека! Чтобы он не забывал о своём прошлом, чтобы не поступал как dernière peau6868
  Франц. – Последняя шкура.


[Закрыть]с теми, кто его любит. Мы могли изменить суть человека, сделать его совершеннее!

Я прошлый вскочил со стула.

– Нет, не могли! И это наша – главная ошибка! Сейчас, анализируя проштудированные книжки и совмещая накопленные знания, мне ясно видно. Суть человека – не изменить! Все наши идеалы и идеи не могут сосуществовать, потому-что мир и общество запрограммированы иначе! И другому человеку не под силу изменить сущность. Можно изменить на время, но рано или поздно, всё вернётся на круги своя.

Прошлая версия меня внимательно слушала.

– Да ну, неужели? Вначале можно давать людям правду, ту, которую они боятся, но хотят услышать. Когда они её получат – они поверят в тебя, а потом можно говорить всё что угодно. Они, безусловно, будут верить. Можно давать людям выражать свободу слова, пусть пишут листовки, о содержании которых будут трубить все СМИ, благодаря твоей указке, твоему имени, а потом прихлопнуть эту свободу, благодаря своему же имени. Блокируя всю свободу слова, обзывая её заговорческой. Не имея власти обличить все конкретные примеры гнёта и издевательств, со стороны нынешней власти – это как дать сырой кусок мяса голодающему две недели человеку. Он вцепится в этот кусок мёртвой хваткой, жадно жуя и чавкая, готовый убить за это «жидкое мясо». Показать людям, что жалуясь тебе, эти жалобы дают результат, тогда они к тебе потянутся, и будут стоять за тебя горой. Мы можем установить цены, контролируя затраченное время на производство товара, ведь товар в среднем оценивается по времени, затраченному на его производство. Примеров ещё много, но зачем я их привожу? Привожу, потому что всё это позволяет контролировать людей и лепить общество по своему образу и подобию! И после этого ты снова скажешь, что я не прав? Вспомни коммунизм. И всех кто к нему причастен!

– Ты только вспомни, что они сажали своих конкурентов в тюрьму, ограничивал тираж литературы как-либо осуждающую власть, штрафовал и также сажал тех, кто снова-таки осуждал власть. Начальная тактика у всех была и её звали – Демократия, но под её обличием всегда скрывался – Жесткий коммунизм. Мы с тобой знали, что утопии нет, с самого начала! Мы хотели именно этого!

– Нет! Я нет!

– Да! Ты хотел! Хотел этого! Ты всем своим алчным нутром хотел отомстить всему миру за то, что он ранил тебя в самое сердце! Так чего же ты теперь жалеешь!? Не строй из себя того – кем ты не являешься, Я – Флитвуд! А я – это ты!

Сделав шаг ко мне, мы начали пихаться, но моя старая версия была ловчее и, высвободившись, одним движением из моих тисков, завела мои руки за спину.

– От себя самого не убежишь! Можешь сопротивляться правде, но итог – всегда один – она настигает!

С этими словами он столкнул меня с обрыва.

***

Я проснулся с криком. Кто-то заткнул мой рот своей рукой. Брендан!

– Бре-е-е-нд-дан… – просипел я.

– Т-ш! Прошу! – шепотом изрёк он.

Я всем телом отклонился назад на холодный булыжник. Где-то вдалеке было едва слышно протяжное гуканье, кругом были пути, тележки, по которым они должны ездить и много разных развилок.

– Мне плохо, Брендан. – выдавил я.

Прежде чем ответить, он высунул голову из-за камня, за которым мы скрывались.

– Знаю-знаю. У тебя пол морды раскурочено, да правый бок разорван, а ещё и огненная лихорадка, но с этим потом разберёмся.

Я закашлял кровью.

– Я бы подлатал тебя, да тебе нужен хороший доктор, а не шарлатан вроде меня.

– Я подозреваю нужно идти. – сказал я, потянувшись правой рукой к его левому плечу.

– Да, но не торопись. – ответил он и скинул мою руку со своего плеча.

Он отдёрнулся назад и поставил возле меня сумку, из которой достал салфетку и бутылку, смочив которую, он прошёлся по моему лицу.

– Где остальные?

Каменное лицо Брендана дало осечку.

– Плохи наши дела, да? – опередил я.

Он молча кивнул.

– Нас сдали дружки Брадшо. Пришлось разделиться, чтобы сбить Ван-Мардвика и его подручных со следа. – добавил Брендан.

– Знаешь, а я плохой человек, Крамер. Знал же, что всё так закончится. Все плохие плюс-минус так кончают, как я сейчас.