Текст книги "Связующая партия"

9. О том, как делать предложения, от которых невозможно отказаться

Тюрьма, или как ее называли здесь, долговые ямы, находилась, как ни странно, почти в центре города. Наверное, для того, чтобы преступников на казнь до главной городской площади водить было недалеко. Снаружи долговые ямы представляли собой серое угловатое каменное здание, затесавшееся меж вычурных фасадов изящных домов. Глядя на это соседство, почти каждый прохожий вспоминал присказку «в семье, мол, не без урода». Но архитектор, работавший над созданием тюрьмы, руководствовался в работе только одним принципом «чем крепче, тем лучше», и абсолютно не считал нужным как-либо украшать сие построение. Хотя, в общем-то, он был в этом прав. Зачем тратить изыски на последний приют бандитов?

Изнутри помещение выглядело еще более обшарпанно, чем снаружи. Рапсода, которую грубо протолкнули через достаточно узкую входную дверь, чуть не полетела носом вниз, споткнувшись о кривоватый порожек, которым вышеупомянутая дверь была оснащена. Равновесие девушка удержала только благодаря огромному желанию не допустить встречи своего лица и грязного, всего в выбоинах, цементного пола. Руки ей связали за спиной еще в том злосчастном проулке, где ее приняли за вора, поэтому на них в данной ситуации надеяться не приходилось.

Удержаться на ногах все-таки удалось. Рапсода медленно выпрямилась и наконец оторвала взгляд от пола. То, что она увидела, настроения особо не подняло. Первым в поле ее зрения попал кособокий деревянный стол, стоящий прямо напротив двери. Это убогое подобие мебели было завалено разномастными бумагами, а за ним сидел, откинувшись назад, неопрятного вида мужик в форме городской стражи.

– Ну, топай давай, че замерла-то? – раздраженно рявкнул командир сопровождавшего певицу патруля и сопроводил свои слова поясняющим тычком в спину. Девушка поспешно сделала несколько шагов вперед и остановилась только, когда уперлась в стол.

– Принимай, – бросил командир сидящему за столом.

– Кто такая будет? – деловито поинтересовался тот, лениво почесывая небритую щеку.

– Воровка. Но крала у знати, так что, скорее всего она к тебе ненадолго.

– Куда положить? – цинично спросил неопрятный, говоря о Рапсоде так, будто она вещь.

– Да почем мне знать? – вспылил командир патруля, – кто здесь комендант, я или ты?

– А вот этого здесь не надо, – погрозили ему пальцем, – ругаться не надо, не в том месте находишься. Хочешь, за оскорбление при исполнении и несоблюдение субординации посажу? Не-е-ет? Так и веди себя, как по уставу положено. А положено тебе доставить преступника в тюрьму, передать его коменданту и валить отсюдыва.

Патрульный только и мог, что кулаки сжать и рассерженной пулей вылететь из комнаты.

«Предложили бы мне валить отсюдыва, я бы покинула сие заведение с куда лучшим настроением, – печально вздохнула Си-Диез, – но скорость была бы, наверное, приблизительно такая же».

– Эй, подружка, – прервал раздумья девушки комендант, неспешно поднявшийся со своего места, – пошли что ли заселяться.

Он сцапал Рапсоду за плечо своей большущей ладонью с мясистыми пальцами и бесцеремонно потащил ее к внутренней двери, которая вела, как и полагалось, на тускло освещенную факелами лестничную площадку. Спустившись по узким ступенькам, комендант и узница очутились в длинном узком и прямом, как стрела, коридоре с множеством дверей-решеток. Блюститель порядка затормозил чуть ли не у первой же свободной камеры.

– Чтоб недолго искать было, – пояснил он то ли самому себе, то ли своей спутнице, гремя связкой ключей, снятой с пояса, – а то ж завтра с утра, небось, на суд, а я – ноги сбивай, ищи, где ты там: в сто втором номере или в двести пятнадцатом.

Он лихо, буквально одной левой (правая по-прежнему крепко держала Си-Диез за плечо) перебрал ключи и, найдя нужный, проворно перехватил его и отпер им дверь. Металлическая решетка нехотя повернулась на заржавевших петлях.

– С новосельем, подружка, – поздравил он бардессу и могучим движением втолкнул ее внутрь камеры, – располагайся, а я завтра тебя навещу, – замогильным тоном пообещал он и захлопнул протестующе взвизгнувшую решетку.

Ключ провернулся в замке абсолютно беззвучно, и комендант удалился, оставив Рапсоду недоумевать, почему за дверьми здесь никто не следит, но при этом замки смазывают.

Но это была не такая уж и интересная загадка, и бардесса почти тут же выбросила ее из головы. Правда, вместо нее тут же появились упаднические мысли типа «Все. Приплыли. Завтра меня казнят. В общем-то, конечно, есть за что, но все равно обидно как-то» и вариации на эту тему. А каким мыслям еще посещать человека, который оказался в месте, подобном этому? Клетушка два на полтора метра с высоким потолком. Если посидеть в такой подольше, то начнет казаться, что тебя бросили на дно пересохшего колодца. Окна в камере не предусматривались. Факелы, лампы, свечи и светильники – тоже. Приходилось довольствоваться теми скудными бликами факелов, что попадали в камеру из коридора сквозь решетчатую дверь. Из мебели здесь была только охапка промокшей соломы. Картину довершал дикий вид соседа напротив. Нечесаный и давно небритый, он прильнул к решетке своей камеры и, обхватив корявыми пальцами холодные прутья, впился в Рапсоду своим диковатым взглядом. По всей видимости, он пробыл здесь не одну неделю.

«Странно, – подумала девушка, – почему его посадили так близко к выходу и так долго не забирают? Это же вроде против правил местного коменданта. Возможно, влиятельный истец внезапно перестал интересоваться исходом дела, и судьба этого заключенного попросту повисла в воздухе: и выпустить нельзя, потому что преступление он все-таки совершил, и повесить побыстрее тоже не получится – на виселицу сначала самые опасные преступники идут, а потом уже, если выдастся свободная минутка, можно и мелкую сошку вздернуть. Ох, если все так, то не завидую я ему. Если б мне предложили выбор: сидеть здесь или пойти на виселицу, я бы выбрала виселицу. Хотя вариант с помилованием был бы приоритетнее всего».

Но как ни ужасны были местные условия, на дворе давным-давно стояла глухая ночь, и спать Рапсоде хотелось неимоверно. Поэтому она плюхнулась на солому, стараясь не обращать внимания на пристально наблюдавшего за ней заключенного. То, что подстилка была сыроватой, девушку не смущало. Певицу расстраивало скорее то, что ее одежда была мокрой насквозь из-за льющего на улице дождя.

«Одно радует. Судя по общей обстановке внутри тюрьмы, каморка, выделенная коменданту ненамного комфортабельней камер», – злорадно подумала Си-Диез, засыпая.

Проснувшись, Рапсода не смогла определить, который сейчас час и сколько прошло времени с тех пор, как ее бросили в эту дыру. Она могла сказать точно только одно: ей наконец-то удалось нормально выспаться. Все последние дни она спала урывками, а постоянно грызущее ее чувство опасности безумно выматывало. Но когда она попала сюда, ей стало предельно ясно, что с ней станется, а это дико скучно, знать все наперед. Скучно до такой степени, что уже совсем не страшно и даже безразлично. В таком состоянии намного проще выспаться, чем когда ты встревожен или напуган.

«Сейчас я посижу здесь еще немного, – рассказывала сама себе Рапсода, что ее ожидает, – а потом за мной явится комендант и поведет на суд. Хотя, возможно, сначала покормит, но это вряд ли, потому что меня после короткого разбирательства, скорее всего, приговорят к немедленной смертной казни, а нет ничего более глупого, чем тратить провиант на смертника».

Только с казнью она никак не могла определиться. Выбор бы воистину богат: смертную казнь можно было осуществить посредством повешения, колесования, четвертования, сожжения, травли дикими кабанами… И это еще самые гуманные способы из всех возможных. Иногда с приговоренных сначала заживо сдирали кожу, потом обливали их кипятком, а уже потом отрубали голову. Лишнее, по сути, действие, никто до этой стадии не доживал, но традиция есть традиция.

Долго томиться в ожидании Рапсоде не дали. Она даже не успела перебрать в уме все способы казни, популярные в Ардении, когда где-то сверху хлопнула дверь, и по ступеням кто-то тяжело затопал. Хорошо развитый слух певицы подсказал ей, что это комендант. Девушка даже разобрала его недовольное ворчание:

– Гоняют меня, вечно гоняют. Им, значит, на суд коготысь надо, а как идти за этой мразью, так комендант. А комендант здеся не для того поставлен, чтобы мразь конвоировать. Он тута, чтоб она сидела и не пикала. Охраняет он здеся, стережет, а его гоняют и гоняют.

Закончил он свой монотонный нудный монолог только когда оказался у двери камеры, которую занимала Рапсода.

– Номер семна… восемнадцать, – напомнил он сам себе, привычным жестом отстегивая от пояса связку ключей. Привычным движением вытащив из связки нужный ключ и отомкнув замок, он осторожно приоткрыл решетку и протиснулся сквозь образовавшийся зазор внутрь. При его внушительной комплекции это было дело непростое, но комендант справился с ним на отлично и не менее профессионально сгреб заключенную в охапку, лишая ее всех надежд на побег.

– На выход, – провозгласил он, и только после этого выволок девушку из камеры. Завтрак Рапсоде он предлагать явно не собирался, поэтому девушка приготовилась к худшему.

«А чего ты ждала? – удивилась она собственной наивности, – все было решено еще вчера ночью, и ты прекрасно это знала. Так откуда же тогда это разочарование?»

Сидеть в маленькой, тесной и вонючей, но такой надежной, камере и думать о казни было намного проще, чем на эту самую казнь идти собственными ногами. Правда, не стоит так торопить события. Любому, даже совершившему самое гнусное злодеяние преступнику, полагался сначала суд, а уже потом казнь. Значит, у девушки есть еще немного времени, украденного у смерти.

Обычно суд проходил на главной площади города, там же и приводился в исполнение приговор. Этот раз не стал исключением. Комендант вытащил Рапсоду на улицу и целеустремленно поволок ее к священнослужителю, стоящему на небольшом возвышении перед толпой зевак, собравшихся полюбоваться судом Божьим. Народ шумел и галдел. Одни делали ставки, предсказывая, каков будет приговор, другие искренне считали, что это дело решенное и осталось только угадать, какой способ казни Иериаль посчитает уместным в данном случае, третьи просто пытались разузнать, кого и за что сегодня судят. Облаченные в легкие доспехи стражники, стоящие кольцом вокруг помоста, сдерживали напирающий люд, грозя особо ретивым копьями и мечами. Второе кольцо оцепления обхватывало всю площадь, удерживая толпу и не давая ей расходиться.

– Святой провидец! Судия, ниспосланный Пресвятым Иериалем! Накажи неверных и награди покорных! – орал какой-то мужик крестьянского вида, пробившийся в первые ряды, – и да пусть мучаются отступники муками нечеловеческими за то, что далеки от святости твоей! – выкрикнул он и, рванувшись к помосту, каким-то чудом умудрился обойти стражу. Торжествующе взвыв, мужик протянул вперед руки и, схватив полу одеяния святого судии, расшитую золотыми и серебряными нитями, приник к ткани губами. Стража, однако, не дремала, и двое или трое солдат тут же оттащили нарушителя порядка от помоста, а тот все вопил и вопил, что на него снизошла благодать.

На полдороги к помосту, комендант сдал Рапсоду с рук на руки четверым стражникам в парадном обмундировании, а те в свою очередь торжественно подвели ее к судие и, заставив девушку преклонить колени перед священнослужителем, почтительно отступили на два шага назад. Священнослужитель, выбранный для свершения правосудия, повернулся к ним и благословил солдат жестом, а затем снова обернулся к толпе, оставив подсудимую и ее охрану справа от себя.

Что же касалось Рапсоды, то очень уж сильно принуждать ее стражникам не пришлось. Коленки девушки и так тряслись и подгибались, а стоило солдатам чуть-чуть надавить ей на плечи, как ноги и вовсе подкосились.

Святой судия распростер руки в жесте, требующем тишины. Золотое и серебряное шитье на его белом облачении заблистало отражением солнечных лучей. Толпа благоговейно стихла.

На помост взошел глашатай со свитком в руках. С почтением поклонившись судие, он встал по левую его руку и, тоже получив благословение, развернулся к толпе. Его задачей было огласить все преступления, в которых обвинялся подсудимый, и тянуть с этим делом он не стал. Развернув свиток и откашлявшись, глашатай громогласно зачитал вслух его содержание:

– В вину подсудимой вменяется хищение дорогостоящего личного имущества, принадлежащего члену городского совета маркизу Галвалиетту, а также ряда бумаг, носящих статус документов, особо важных для государства. Таким образом, подсудимой выдвигается объявление в шпионаже.

Большинство собравшихся на площади горожан не поняли и половины из того, что прокричал глашатай, но речь его последние слова подняли волну недовольства. Шпионов же, как известно, не любит никто, кроме их нанимателей, да и то только до тех пор, пока они на свободе и приносят хорошие вести.

– Она и у меня украла! – прорезался сквозь шум других голосов крик какой-то старухи.

Рапсода бросила взгляд на толпу. Ну, конечно же, это хозяйка «Избушки феи». Надрывается, размахивает зонтиком, а полуорк, работающий у нее вышибалой, бдительно следит, чтобы работодательницу никто не толкнул или не задел ненароком. В итоге вокруг этой парочки образовалось небольшое кольцо свободного пространства.

Не успел стихнуть обличающий вопль старухи, как его подхватили другие голоса. Совершенно незнакомые бардессе мужчины и женщины наперебой начали обвинять ее в том, что она украла и у них. И все требовали возмещения убытков. Стражники пытались утихомирить толпу, но вопли заглохли только тогда, когда святой судия посчитал нужным призвать всех к молчанию жестом.

Глашатай, который все это время пытался переорать толпу, с благодарностью глянул на него и слегка осипшим голосом дочитал последние фразы, которые не имели особого значения, но были обязательны по протоколу:

– Посему возникла необходимость в суде Божием, и был призван святой судия, из самых покорных Иериалю, выбранный, и был созван люд, чтобы услышать решение Божие! Отправляйся же в храм, судия, и да пусть Иериаль подскажет тебе, что верно, а что неистинно!

На этом первая и самая длинная часть судебного процесса была завершена. Вторая, она же последняя, часть заключалась лишь в провозглашении решения, которое принял судия после общения с Иериалем.

«Как быстро утекает время, – тоскливо подумала Рапсода, провожая взглядом судию, медленно и с достоинством шествовавшего к храму в окружении солдат, оберегающих его от толпы, – еще пять минут, и все решится, а через десять – кончится».

Но увидеть, как священнослужитель скрывается в храме, Рапсода не смогла. Четверка охранников, что прежде стояла за ее спиной, вновь обступила заключенную и повела обратно в тюрьму, чем вызвала немалое удивление зевак. Подсудимый практически всегда оставался на помосте, ожидая решения судии. Уводили обвиняемых только в том случае, если их дело оказывалось сложным и требовало от святого судии обстоятельнейшей беседы с Иериалем. Но сегодня же все было просто как мычание! Обвиненных в шпионаже отродясь не миловали, а тут еще и кража у высокопоставленного лица в придачу. Так в чем здесь сложность? Или Иериаль не может подобрать казнь, которой достойна эта девка-подсудимая?

Рапсода была удивлена не меньше зрителей, но послушно зашагала в нужном направлении. Правда, когда певица переступила порог тюрьмы, она поняла, что изумление, которое она испытала несколько минут назад, ничто по сравнению с тем, которое накатило на нее сейчас. За кособоким столом, располагавшимся напротив двери, сидел отнюдь не местный комендант. Поставив локти на столешницу и сцепив на уровне подбородка тонкие пальцы, на Рапсоду внимательно смотрел священнослужитель.

Это был не тот человек, которому выпала сегодня роль судии, но его облачение было ничуть не беднее. Только цвета оно было красного, а не белого. Монахи, отрекшиеся от мирской жизни, носили белые одежды и считались одной из самых низших ступеней в церковной иерархии, но именно из них выбирали судий. Наиболее способные могли со временем стать аббатами-настоятелями и носить облачение желтого цвета. Красные рясы были отличительной чертой епископов, в обязанности которых входил надзор над несколькими монастырями и прилегающими к ним землями, а уж над ними стояли лишь кардинал, носящий золотое, да сам Иериаль.

Исходя из этого, Рапсода заключила, что перед ней находится духовное лицо, принадлежащее почти к самой верхушке церковной пирамиды. И что такой важной птице было нужно от обычной воровки, девушке было решительно непонятно.

– Оставьте нас, – сделал он медленный и величавый жест стражникам своей холеной белой рукой. Этот тихий и немного небрежный, но вместе с тем завораживающе повелительный голос, эти изящные в своей плавности жесты, эти глаза стального цвета, не выражающие никаких эмоций… Да, епископ умел приказывать.

– Но ваше святейшество, – несмело попытался возразить один из солдат, однако, поймав взгляд священнослужителя, смешался еще больше.

– Выйдите, – мягко повторил свою просьбу епископ, – я хочу побеседовать с этой девушкой о ее душе, а такие беседы должны проходить без свидетелей. Так завещал нам пресвятейший Иериаль, – и он коснулся кончиками своих тонких пальцев сначала лба, а за тем – левой стороны груди. Сей жест означал, что Иериаль всегда в его мыслях и сердце. Стражники синхронно повторили его движение и, благоговейно кланяясь священнослужителю, покинули помещение.

– Ну что ж, теперь мы одни, и можем поговорить о деле. Кстати, Рапсода Скерцанда, разговор будет достаточно долгий и информативный, поэтому я бы порекомендовал Вам присесть, – и он указал девушке на кривенький хромой табурет, стоящий напротив стола. Скорее всего, лучшей мебели в тюрьме просто не было.

– К-как Вы меня назвали, ваше святейшество? – дрожащим от нервного напряжения и внезапно накатившего ужаса пролепетала певица.

– Вашими первыми двумя именами, – невозмутимо ответил ей епископ и, будто бы обеспокоившись, добавил, – надеюсь, двух имен достаточно, чтобы соблюсти вежливость?

Рапсода не смогла выдавить из себя ни единого звука: горло перехватил болезненный спазм, – и только кивнула в ответ.

– В таком случае присядьте, и мы продолжим.

Вторичное предложение присесть обрадовало девушку так, как, скажем, обрадовало бы приглашение на королевский бал, подписанное самим Драуманом, а может и сильнее. Едва переставляя непослушные ноги, она с трудом доковыляла до табурета и с облегчением обрушилась на него.

Но расслабляться было рано.

– Итак, поговорим о вашей душе, – епископ опять соединил кончики пальцев обеих рук на уровне подбородка и вперил свой стальной взгляд в певицу, которой показалось, что ее пришпилили к табурету, как бабочку к картонке, – Как Вы считаете, настало ли ее время вознестись к Иериалю?

Это был очень странный вопрос, но Рапсода отлично понимала, куда ее может завести неосторожный ответ.

– Боюсь, Вы ошиблись, обращаясь с этим вопросом ко мне, ваше святейшество, – тщательно подбирая слова, ответила певица, – монах, избранный сегодня судией, может ответить лучше, ибо сам Иериаль подсказывает ему верные ответы.

– Меня интересует не правильный ответ, а Ваш, – произнес епископ, сделав ударение на слове «ваш», – ведь грехи можно искупить не только приняв смерть, но и совершая дела, угодные Иериалю, в жизни.

– Я бы предпочла служить Иериалю, будучи живой, – решилась Рапсода, – но есть ли такое деяние, которое могло бы искупить мою вину перед ним?

– Как духовное лицо, меня это удручает, но есть одна утраченная вещь, за возвращение которой в церковь Вы получите полное отпущение грехов.

– Могу ли я узнать, о чем идет речь? – осторожно спросила девушка, начиная подозревать, что что-то здесь не так.

– Конечно Вы имеете полное право узнать все подробности относящиеся к данному делу, – любезно улыбнулся епископ, но глаза его по-прежнему оставались холодными, – я говорю о плаще Иериаля, «укрывавшем его от бед и невзгод всяческих», как сказано в писании. Эта реликвия хранилась в центральном городском соборе Ниариса с того самого дня, когда Иериаль подарил нынешнюю столицу самому чистому духом человеку, живущему на материке, и провозгласил его первым королем Ардении. Венчая его на царствование, Иериаль снял с плеч плащ свой и набросил его на плечи новому королю. С тех пор эта реликвия бережно хранилась служителями церкви, чтобы в час опасности плащ укрыл потомков первого короля от невзгод, пришедших на его землю. Эта ценнейшая вещь всегда тщательно охранялась, и никому из жаждущих заполучить ее не удавалось выкрасть реликвию. До вчерашнего дня.

Каждое слово, сказанное епископом, усиливало панику, и без того растущую внутри Рапсоды как на дрожжах. Было абсолютно ясно, чего хочет от нее священнослужитель, но это задание было невозможно выполнить.

– Но как я это сделаю? – дрожащим голосом спросила она, – Вы предлагаете мне убить этих воров?

– Подумайте хорошенько, и Вы поймете, что духовное лицо никогда и ни при каких обстоятельствах не могло бы предложить такое, – холодным тоном ответил священнослужитель, – ибо Иериаль не одобряет насилия. Он принимает лишь мученическую смерть, которую сам выбрал для грешника и о которой поведал судия. Нет. От вас требуется совершенно иное. Вы всего только должны будете забрать у похитителей плащ и вернуть его в храм.

– Мне? Обокрасть самых искусных воров за всю историю существования Ардении? – ужаснулась Рапсода, – Но почему именно я? Почему не кто-то другой?

– Потому что именно Вы, а не кто-то другой, смогли похитить из королевского дворца самое дорогое сокровище Драумана, которое охранялось тоже отнюдь не спустя рукава.

Си-Диез похолодела.

– Откуда Вы узнали? – невольно сорвалось с ее дрожащих губ подтверждение правоты епископа.

– Церковь знает многое, – легкая улыбка едва коснулась его губ и спустя пару мгновений опять испарилась, – ибо Иериаль видит все и рассказывает об увиденном слугам своим, – он вновь коснулся пальцами лба и груди, – церкви воистину божественно повезло, что Вас так скоро поймали. Кстати, за дело не менее сложное, ведь всем известно, как тщательно охраняется дом маркиза.

Рапсода оставила это высказывание без комментариев. В начале разговора ей было страшно, но только сейчас она поняла весь ужас ситуации. Церковь имеет на руках комбинацию карт, убийственную для Рапсоды, и стоит только певице сделать неверный шаг, как карты тут же будут раскрыты и предъявлены ко всеобщему обозрению.

По всей видимости, переживания девушки отразились на ее лице, и епископ, от взгляда которого не укрылся бы и менее яркий эмоциональный всплеск, продолжил:

– Поверьте, церкви более чем безразличны дела государства. Политика – занятие неугодное Иериалю. Церковь жила еще до того момента, как сформировалась Ардения, и будет жить еще долгие века после ее гибели. Так зачем же ей вмешиваться в проблемы сугубо внутригосударственные? Но если человек, неугодный королю, станет также неугоден и Иериалю, то церковь посчитает себя обязанной поведать Драуману обо всех его прегрешениях, как против Бога, так и против короны.

Ну что ж, расклад, который был и без того ясен, теперь обрисован во всех мелочах. У Рапсоды просто нет другого выхода, кроме как принять участие в этой игре. Но раз уж так, то пусть епископ увидит, что его противница тоже неплохой игрок.

Страх загнан в самый дальний угол сознания и заперт там на замок. Перед выступлением непозволительно чувствовать ни малейшего волнения. Бард должен ощущать только уверенность в том, что его выступление будет безупречным и произведет нужный эффект на публику. Иначе просто нет смысла выходить на сцену.

– У вас есть предположение, кто совершил это злодеяние и куда злоумышленники направляются? – по-деловому осведомилась Рапсода у священнослужителя.

Тот, почувствовав перемену в поведении собеседницы, решил, что сделка уже заключена, и начал излагать подробности:

– Мы считаем, что похищение было делом рук группы староверов, поклоняющихся так называемым Высоким Супругам: богине Солнце и богу Ветер. Этот древний культ был подавлен еще во времена становления Арденского королевства. Тогда же были разрушены все храмы Высоких Супругов, кроме одного, находящегося в Туманных горах к востоку отсюда. Он уцелел только благодаря своему расположению, так как разрушения в горах могли повлечь за собой лавины или другие нелицеприятные последствия. Так или иначе, один храм этого культа остался цел, а вместе с ним выжил и сам культ, и на протяжении долгих веков его последователи многократно устраивали покушения на истинную веру в надежде свергнуть Иериаля и вернуть всеобщее поклонение Высоким Супругам. Каждый раз церкви удавалось раскрыть их заговор и предотвратить катастрофу, но сегодня староверы приблизились к достижению своей цели, как никогда раньше. Лишив нас такой ценной реликвии, как плащ Иериаля, они рассчитывают подорвать веру в истинного Бога. Но главная их цель, уничтожить плащ на алтаре храма Высоких Супругов, принеся его в жертву Солнцу и Ветру. Этот ритуал будет означать начало конца нашей церкви, ибо народ усомнится в ее истинности, а Иериаль отвернется от тех, кто не сумел уберечь его подарка. Таким образом, плащ нужно вернуть любой ценой, и лучше сделать это в самые кратчайшие сроки, пока о его утрате никому не стало известно.

– Ну что ж, все ясно, – произнесла Рапсода и, сделав вид, будто что-то прикидывает, добавила, – думаю, недели через три я доберусь до того храма. Это если идти без остановок. А если с ними, то на месте буду где-то через месяц. Устроит?