Текст книги "Мари Галант. Книга 2"

Робер Гайяр
Мари Галант
Книга 2

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Лефор во Франции

ГЛАВА ПЕРВАЯ
Занятая позиция

Шлюпка удалялась от судна. Облокотившись о поручень, капитан Бельяр смотрел ей вслед. Он уже не различал лица четырех сидевших в ней пассажиров, которые покинули его, горячо попрощавшись. Сколько себя помнил старый капитан, никогда у него не было таких приятных собеседников, и потому сердце его разрывалось от разлуки.

Однако он думал, что больше всего будет скучать по капитану Лефору, который во все время плавания показал себя веселым сотрапезником, человеком с прекрасными манерами и в особенности опытным моряком, сумевшим сообщить много нового ему, старому морскому волку, о тропических ветрах, акулах, корсарах и тысяче других предметов; это доказывало, что флибустьер досконально знает свое дело, от киля до верхушек мачт.

Двое монахов, отец Фейе и отец Фовель, прекрасно служили мессу, капитан Бельяр и не требовал большего от доминиканца, иезуита или францисканца. Кроме того, отец Фовель дал ему несколько отличных рецептов, а также научил искусству приготовления черепахи и пекари, как это умели делать карибские индейцы; хоть и дикари, но в этом вопросе они показали себя людьми со вкусом.

Шевалье де Виллер был для капитана Бельяра дворянином прекрасного воспитания, временами слишком сдержанного, немного заносчивого, и старый моряк не очень хорошо понимал, почему отец Фовель ни на мгновение не спускал с него глаз, почему монах ордена францисканцев постоянно держался бок о бок с шевалье, тогда как Лефор наслаждался обществом главы ордена доминиканцев.

По правде говоря, святой отец и сам был удивлен не меньше. Он знал любителя приключений, так как сам сыграл определенную роль в некоторых из подвигов капитана Лефора, и если не презирал его, то исключительно из чувства христианского всепрощения, но отнюдь не искал его общества. Однако ему приходилось его терпеть. Надо сказать, что монах мирился с этой необходимостью довольно охотно, потому что во время путешествия Ив вел себя тихо, достойно, да и на мессах не отходил от доминиканца, не пропуская ни одной службы.

В шлюпке четверо гребцов налегали на весла. Берег становился все ближе. Уже были видны дома с коричневыми балками по фасаду, а на берег высыпала, как в большой праздник, толпа любопытных и нетерпеливых жителей.

– Мне кажется, друзья, – заметил Лефор, поднося козырьком руку к глазам, – что скоро мы расстанемся. Каждый из нас пойдет своей дорогой.

Он подмигнул шевалье де Виллеру, а тот обратился к отцу Фейе:

– Чем займетесь вы, отец мой? Немедленно отправитесь в Париж?

– Сын мой, – отвечал доминиканец, – если найду почтовую карету, то в Гавре я не задержусь. Разве можно забыть, что на Мартинике полагаются на мою помощь. Чем раньше я увижу короля или кардинала, тем раньше смогу вернуться!

– Я думаю, – подхватил шевалье, которого никто ни о чем не спрашивал, – что тоже надолго не задержусь: говорят, этот город кишит разбойниками. Должно быть, меня уже ждут многочисленные друзья в Париже, и мне не терпится их увидеть. А каковы ваши намерения, капитан?

Лефор прочистил горло и сильно стукнул себя кулаком в грудь:

– Если отец Фовель не будет возражать, мы тоже не задержимся. Однако я сильно сомневаюсь, что в этом городе можно найти почтовых лошадей. Двадцать лет ноги моей здесь не было, но за это время вряд ли что-нибудь изменилось. Всякий раз, как прибывает судно, места в почтовой карете не найти…

– Купим лошадей, – предложил отец Фовель.

– Какого черта! Существуют же почтовые станции! – возразил шевалье.

– Наездник из меня никудышный, и я не в состоянии последовать вашему примеру, – с сожалением признал глава ордена доминиканцев. – Если в карете места для меня не найдется, я подожду до завтра, только и всего…

– Эге-ге! – вскричал Лефор. – Неужели, отец мой, вы расстроите нашу компанию? Я бы скорее предпочел посадить вас на круп своей лошади. Раз уж мы вместе путешествовали до сих пор, так просто мы не расстанемся…

Отец Фейе в нерешительности покачал головой. Он не понимал, что задумал Лефор и почему упорно не желал его покидать.

Немного поразмыслив, флибустьер продолжал:

– Если мы не найдем ни почтовой кареты, ни почтовых лошадей, я куплю лошадей для всех нас.

Виллер захохотал:

– Ого, милейший! Так вы, стало быть, богаты? Насколько я вижу, ремесло флибустьера выгодное, а?

Лефор хлопнул себя по кожаному кошелю, который он носил на поясе, и сказал:

– Здесь около пятидесяти тысяч ливров. Да во внутреннем кармане еще три раза по столько.

Отец Фейе склонился над его ухом и вполголоса проговорил:

– Сын мой, не хвастайтесь! Похоже, в нашей стране, а особенно в Париже, полным-полно головорезов, хулиганов и воров.

Пришла очередь Ива рассмеяться.

– Хотел бы я взглянуть хотя бы на одного смельчака, решившегося ко мне приблизиться! – самоуверенно бросил он. – Клянусь, у него навсегда пропадет охота притрагиваться к деньгам.

Шлюпка причалила к берегу. Двое передних гребцов спрыгнули на землю. Лефор с не меньшей ловкостью последовал их примеру и подал руку доминиканцу, помогая выйти из лодки. Святому отцу это не стоило ни малейшего усилия, так как, едва коснувшись пальцев великана, он почувствовал, как взлетает в воздух, а через две секунды очутился на суше.

Отец Фовель последовал за ним, но без чьей-либо помощи, а затем и шевалье присоединился ко всей компании. Потом им пришлось пройти сквозь толпу, избегая вопросов тех, у кого были родственники или друзья на островах: люди предполагали, что путешественники с ними знакомы. Наконец наша четверка оказалась в городе и отправилась на поиски таверны «Золотой компас», откуда отправлялся дилижанс из Нижней Бретани, о чем гласила надпись с такой припиской: «Отправляется и прибывает по мере возможности».

Лефор заказал сюренского вина, и хозяин заведения, красномордый толстяк с отвислыми щеками и широким ртом от уха до уха, подал им дешевое розовое вино из виноградных выжимок, на поверхности которого плавала белая плесень.

Флибустьер попробовал вино и поморщился, но воздержался от замечаний, так как доминиканец как раз расспрашивал хозяина о прибытии дилижанса.

– Если ничего не произойдет, должен быть здесь завтра!

– Мессир, – вмешался шевалье де Виллер, – а нельзя ли найти почтовых лошадей?

Хозяин покачал головой, что не сулило ничего хорошего, и ответил:

– Сударь! Найти вы можете только старых кляч, которые и без седока-то с трудом держатся на ногах!

– Какая разница, если на следующей станции я могу сменить их на хороших лошадей?

– И не рассчитывайте! С тех пор как в обе Америки отправляют проституток (которых, по слухам, выпускают из монастыря, но по виду они – настоящие потаскухи), путешествует столько народу, что наши лошади совсем выдохлись!

– Ах, черт возьми! – вскричал Лефор. – Объясните-ка нам, сударь, о каких проститутках вы тут нам рассказываете. Я сам только что прибыл из Америки, но никогда не слыхал, чтобы хоть одна женщина хотела там поселиться!

– Это невесты, сударь. Чтобы заселить новую Францию, посылают этих девиц, и они там выходят замуж за наших солдат. Девицы получают небольшое приданое из королевской казны, а после свадьбы их мужьям дают клочок земли… Мне говорили, и я этому охотно верю, что это проститутки, которых подбирают во время ночных облав и сажают на корабль, или женщины, надоевшие своим любовникам и ставшие им обузой.

– Сын мой, – проговорил отец Фейе мягко, однако насупившись, – вместо того чтобы обсуждать скандальную тему, когда вы к тому же не очень хорошо просвещены на сей счет, лучше бы сказали, сумеем ли мы найти свободное местечко в дилижансе…

Хозяин покосился на монаха и сказал:

– Если останетесь ночевать у меня, такая возможность у вас будет, да… Я договорюсь с форейтором… Но заплатите вперед, вот так-то!

Лефор вынул пухлый кожаный кошель, бросил на стол две золотые монеты и спросил:

– На всех этого хватит?

Хозяин таверны проворно спрятал деньги в карман и качнул головой:

– Годится! За эту сумму получите две комнаты, будете спать по двое на свежей соломе, сейчас я принесу.

– Раз уж вы так добры, – вставил свое слово отец Фовель, – срежьте, пожалуйста, несколько толстых ломтей с окорока, что висит вон там, возле камина, и дайте нам хлеб, масло и вино, только не прошлогоднюю кислятину.

Не верилось, но хлеб оказался свежим. Обоим монахам и Лефору, не пробовавшим его многие годы, довольствуясь маисовыми и маниоковыми лепешками, хлеб показался превосходным. Вновь принесенное вино было вполне сносным, но не таким, какое флибустьеру, как он рассказывал, доводилось захватывать на испанских судах, взятых на абордаж; однако все четверо путешественников проголодались и, оказавшись на французской земле, чувствовали зверский аппетит…

* * *

Комната, предоставленная в их распоряжение, оказалась тесным чердаком, где пауки плели свои сети в полное свое удовольствие. Две охапки соломы едва там поместились. Лефор сейчас же убедился в том, что у него слишком длинные ноги и он не может вытянуться в полный рост. Тем не менее он снял перевязь и повесил шпагу на гвоздь в стене, вбитый на уровне его головы.

Виллеру выпало ночевать вместе с Лефором, а двое монахов расположились в смежной комнате. Виллер сел на сено, расстегнув камзол и спустив сапоги. Казалось, он не торопился засыпать.

Флибустьер сбросил сапоги, потом, пошарив в карманах, размял несколько табачных листьев и набил трубку.

Напротив двери было крошечное слуховое оконце. Ив раскурил трубку и приотворил его. Выпустив несколько раз дым, он высунулся в окошко. Такое поведение капитана сильно заинтриговало шевалье: не произнося ни слова, тот пристально наблюдал за Лефором. О чем думал Ив Лефор?

Окутанный клубами дыма, капитан вспоминал, как двадцать лет назад ходил по этой самой французской земле, только было это в другой гавани, Лориене…

Какой путь пройден с тех пор!.. Сколько приключений! Неужели на роду у него в самом деле было написано все это, неужели вышла такая судьба? Он не мог бы сказать это наверное. Великан чувствовал, что его сердце тает. Те же дома, украшенные коричневыми балками, те же узкие улочки, тот же воздух, пропитанный затхло-соленым запахом…

Надо всем этим витал образ женщины, от которого в его памяти сохранилось лишь имя: Мария! Образ этот спас ему жизнь в столкновении с генералом Дюпарке, когда капитан ранил его в плечо… А рядом витал также образ младенца, которого Ив никогда не видел, так как был схвачен дозорными, силой посажен на судно и выслан, до того как ребенок появился на свет. Его сын! Конечно, сын!..

Мать, дитя – что с ними сталось? Бросились ли они в море? Не в силах прокормить малыша, мать утопила его и последовала за ним?

Он пожал плечами. На то она и жизнь! С нее и спрос. Лефор выбил пепел из трубки и обернулся к своему спутнику, чтобы посмотреть, уснул ли тот.

Виллер удобно расположился на соломе, скрестив руки на коленях.

Держась в тени, Ив заметил, что шевалье наблюдает за ним с улыбкой.

– Мессир! Похоже, вы предались нынче вечером воспоминаниям, – сделал вывод Виллер. – Так на вас подействовала Франция? Черт побери! Могу поклясться, что вы оставили в тропиках славную подружку или что-то в этом роде.

– Скорее наоборот, – сказал Ив. – Впрочем, это не имеет значения. Лучше пуститься в погоню за судном, чем за призраками!.. Однако вы же не станете отрицать, что после двадцатилетней разлуки с родиной можно уделить ей немного внимания…

– Так вы любите эту страну?

– Тысяча чертей из преисподней! – вскричал Ив. – Уж во всяком случае, она не сделала меня добрее! Дьявольщина! До чего наивна молодость!.. Перед вами, шевалье, жертва облавы. Так вот, не завидую я этим господам, если кто-нибудь из них попадется мне под руку; как верно то, что меня зовут Лефор, так я отправлю их ad padres[1]1
  К праотцам (лат.).


[Закрыть] раньше, чем отец Фейе успеет произнести Ave!

– Ну, милейший! – развеселился Виллер. – Что у вас за манера примешивать чертей к имени отца Фейе! Если бы он вас услышал, вряд ли ему бы это польстило!

– Признаюсь, он, – произнес Ив тоном раскаивающегося грешника, – этот монах – очень достойный человек, и я напрасно употреблял в связи с его именем выражения, оскорбительные для его слуха. Но, черт возьми, это вина отца Фовеля! Нет на земле большего наглеца, чем наш монах-францисканец; можете верить: все знакомые мне ругательства я услыхал из его уст…

– Ну, ну, не горячитесь, – остановил его Виллер. – Вы, несомненно, славный человек, хотя выглядите угрожающе. Дай Бог, чтобы большинство людей имели такое сердце, как у вас, ведь вы добры, правда, Ив Лефор?

– Зовите меня капитаном, – негромко попросил Ив. – Я люблю, когда произносят мое звание, ведь я завоевал его с эспадоном[2]2
  Эспадон – большой тяжелый боевой меч, который держали двумя руками.


[Закрыть] в руках. Мне приятно думать, что я возвращаюсь с этими вот нашивками в страну, где был жалким типом, годным разве что для галер!

– Вы правы, капитан, – согласился шевалье. – Что же касается отца Фейе, он, несомненно, тоже славный человек. Но я хотел бы знать, зачем он приехал в эту страну…

– Так вы же сами, приятель, сообщили мне об этом в каюте у капитана Бельяра в Бас-Тере. Вспомните! Он едет к королю за утверждением ее превосходительства госпожи Дюпарке в должности генерал-губернаторши Мартиники…

Виллер поцокал языком.

– Гнилое дело! – изрек он. – Гнилое, да: я не предвижу ничего хорошего для этого острова, если отец Фейе преуспеет!

Ив не торопясь приблизился к спутнику и упал рядом с ним на солому.

– Разумеется, – тоном заговорщика согласился он, – это точно: если женщина станет во главе этого острова… о-ля-ля! Все пропало.

– Не понимаю, – продолжал настаивать Виллер, – почему Высший Совет не воспротивился ее назначению. Какого черта! Стоящих мужчин хоть отбавляй!

– Дьявольщина! – бросил Лефор. – Уж мы-то знаем, что об этом думать, а? Мы с вами похожи, дружище… Не так ли?

Виллер хлопнул великана по колену, склонился поближе к уху Лефора и зашептал:

– Мы друг друга поняли! Вы думаете, как и я…

– Еще бы, черт побери!

– И кого вы видите на этом посту?

– Того же, кого и вы, шевалье…

Виллер снова хлопнул Лефора по колену, но капитану показалось, что такая фамильярность неуместна.

– Думаю, вы говорите о майоре, – продолжал Виллер.

Лефор рассмеялся, словно был рад, что собеседник угадал его мысль, и тоже хлопнул шевалье по колену, но так сильно, что шевалье вскрикнул от боли:

– Вот дьявол! Ну и силища!.. Ей-Богу, вы мне ногу сломали…

– Не беда, если, как вы говорите, майор… Словом, вы меня понимаете!..

– Конечно, понимаю! – подтвердил Виллер, морщась от боли. – Только, пожалуйста, больше не бейте! И ради всего святого, говорите тише. Представьте, что святой отец наш слышит: мы лишимся своего преимущества перед ним…

– О чем вы? – будто не понимая, уточнил Лефор.

– Чего же проще! – отозвался другой. – Вы же, надеюсь, за Мерри Рулза? А если за него, стало быть, и за меня…

– Да! – убежденно кивнул Лефор.

– А раз вы за меня, то должны мне помочь.

– С удовольствием, мессир; только объясните, чего вы от меня ждете. Я – капитан, но, как я понимаю, при дворе это большого значения не имеет: подумаешь – капитан флибустьерского судна! Вполне может статься, что меня примут, как пирата и разбойника…

– Капитан! Вы же с Мартиники, какого черта?! Вы любите майора и знаете генеральшу Дюпарке. Мы оба хотим назначения майора на место генеральши, не правда ли? Представьте, что мне понадобится свидетель… Поверьте: люди, приезжающие из тропиков, редки в Пале-Рояле. И раз уж вы появитесь там, вы расскажете кардиналу или даже самому королю, которому я берусь вас представить, обо всем, что видели на Мартинике. Тогда мы гораздо легче, чем вам кажется, добьемся желаемого.

– Хм! – обронил Лефор. – Неужели вы верите, что его величество обратит внимание на простого моряка!

– Если ко двору представлю вас я – да!.. Моя семья пользуется покровительством короля. Ну я же вам говорил!.. Доверьтесь мне.

– В таком случае я готов слушаться ваших советов и следовать им.

– Слово честного человека?

– Слово флибустьера, – поклялся Лефор.

Виллер потер руки от радости:

– Вы прибыли во Францию капитаном, а уедете с полковничьим патентом, обещаю! Увидите, что я скажу о вас кардиналу!..

– Раз так, – повторил Лефор, – можете на меня рассчитывать.

– Вы готовы пожертвовать всем ради достижения своих целей?

– Еще бы! Случалось ли вам рисковать жизнью, стоя перед тридцатью пушками и имея дело с двумястами головорезами, которые управляются с мушкетами все равно что отец Фовель с четками, и все это ради жалких тридцати пистолей? Если вы ставите под сомнение мои заслуги и мою верность, что же, лучше нам замолчать, не то я проткну вам селезенку!

– Спокойствие! – осадил его Виллер. – Капитан! Вы как раз тот, кого я искал. И я счастлив. Чтобы победить, мы не должны пренебрегать ничем. Абсолютно ничем!

– Поздно спохватились! – заявил Лефор.

– То есть как поздно? Флибустьер недовольно кашлянул:

– Пока мы находились в море, я думал, вы в одно прекрасное утро отправите отца Фейе кормить сардин. Потому я и не отходил от вас ни на шаг, боясь пропустить такое зрелище. Увы! Вы вели себя, как мальчик из церковного хора, если не считать, что у нас певчие хотя бы исхитряются насовать аббату в дароносицу бабочек и стрекоз… Виллер рассмеялся:

– А я-то уж начал было подозревать вас и вашего монаха! Готов был поклясться, что вы оба хотели защитить отца Фейе!.. Скажите, капитан, как следует понимать отца Фовеля? Что он за человек? Может ли нам пригодиться?

– Хм, хм! – промолвил Ив. – Отец Фовель распоследний нечестивец, хоть и в рясе. За поясом у него пара отличных пистолетов, – не хотел бы я оказаться у него на мушке! – а еще – мешочек с пулями и пороховой ящичек, с которыми он управляется ловчее, чем с монашеской одеждой. Словом, он готов продать душу всякому за четверть сантима, если бы у кого-нибудь нашлась такая мелочь…

– Неужели так любит деньги?

– Спрашиваете! Ему всегда мало! Он даже продал тех, кто купил его самого, и все ради наживы. Впрочем, серебру он предпочитает золото, а золоту – вино. Так-то, мессир!

Виллер захлопал в ладоши, весело посмотрел на флибустьера и проговорил:

– Что же, приятели, надеюсь, мы состряпаем отличное дельце! Вот именно! Прошу об одном: слушаться меня… Если будете делать, как я скажу, – победа у нас в кармане!

– Я полагаю, – подумав, заметил Ив, – что если отец Фовель любит серебро, золото и вино, то не отказался бы он и от папской тиары или, за неимением тиары, от епископской митры… Поманите его митрой, и он за вами хоть на край света побежит!

– Нет ничего проще!.. Кардинал… – Он замолчал и пошарил в кармане камзола, откуда извлек образок и показал его Лефору: – Смотрите! Вот выполненный пастелью портрет одного из моих внучатых племянников. Священные одежды ему, может быть, пока великоваты, но всему свое время…

– Дайте мне этот портрет и увидите, что будет с отцом Фовелем; ведь он может быть и агнцем, и демоном – как пожелаете.

Ив сунул образок в карман и растянулся на соломе, собираясь заснуть.

– Минутку! – остановил его Виллер. – Мы еще не договорили. Может быть, пока мы здесь, набросаем план в общих чертах?

– К вашим услугам, шевалье. Приказываете здесь вы…

– Необходимо во что бы то ни стало помешать отцу Фейе добраться до Парижа. Это непременное условие. Если это не удастся, вы, капитан, со своим монахом задержите его, но так, чтобы я успел повидаться с кардиналом и его величеством раньше его…

– Да я хоть сейчас перережу ему горло, – вращая выпученными глазами, прошипел Ив.

– Нет, нет, гром и молния! – остановил его шевалье. – Я ни в коем случае не хочу прибегать к подобным мерам… во всяком случае, пока будет возможность действовать иначе… Нет, выслушайте меня, капитан. Вам известно, что отец Фейе везет под сутаной письма генеральши Дюпарке и Высшего Совета, адресованные кардиналу. Эти письма мы и должны выкрасть. Без них он бессилен. Только благодаря им его примет Мазарини. Впрочем, он его и так примет, потому что отец Фейе – доминиканец… Но все, что тот скажет, останется пустым звуком…

– Понятно! – обрадовался Ив. – И вы увидите, как мы заберем эти письма, мессир. Мой монах Фовель словно нарочно на свет родился ради такого дела… Вот пустимся в путь, и уж тогда предоставьте действовать мне…

ГЛАВА ВТОРАЯ
Заговор против отца Фейе

Так в воспоминаниях о далеком прошлом Лефор и уснул; он уж и забыл, когда в последний раз спал так же крепко, как на этом жалком постоялом дворе, на соломенной подстилке, смявшейся под его грузным телом.

Капитан потянулся. Дневной свет пробивался сквозь слуховое окно, которое было не больше иллюминатора. Ив бросил взгляд на своего спутника и увидел, что тот еще крепко спит, шумно выдыхая воздух, будто дул на горячий суп.

Флибустьер бесшумно поднялся, надел камзол, застегнулся, прицепил шпагу и сошел в зал.

Он сейчас же разглядел отца Фовеля; тот сидел за столом, перед ним лежал огромный кусок сала, а также хлебный резак с лезвием в две мужские ладони. Монах то и дело прикладывался к оловянной кружке. Ив обрадовался, видя приятеля в столь приятной компании, потому что вчерашний ужин, состоявший из свежего хлеба, ветчины и вина, оставил у него в душе приятные воспоминания.

Капитан не спеша подошел к монаху, сел напротив и заговорил:

– Здравствуйте, отец мой! Вижу, воздух Франции пробудил в вас аппетит…

– Проклятая страна! – проворчал монах. – Я так и не сомкнул глаз… Меня осаждали всякие твари, а у одной крысы я с большим трудом отбил свой башмак. Наконец я затрясся от холода, словно новорожденный.

– Черт побери! – вскричал Лефор. – Здесь настоящая зима, а ты привык к тропическому климату. А меня мороз бодрит…

Он хлопнул в ладоши, чтобы по примеру монаха заказать хозяину постоялого двора плотный завтрак.

Когда хозяин исполнил приказание, капитан с интересом стал разглядывать отца Фовеля, и тот был настолько заинтригован, что перестал жевать.

– Не удивлюсь, сын мой, если в ваших мозгах снова зашевелилась какая-нибудь дьявольская идейка! – предположил монах.

Вместо ответа Лефор вынул из кармана камзола образок, который накануне ему доверил Виллер, и протянул приятелю. Тот внимательно стал его изучать и наконец спросил:

– Что это?

– А вам как кажется?

– Хм, хм… Узнаю папскую тиару, меховое облачение, стихарь и туфли!

– Такой подарок обещал мне для вас шевалье де Виллер, если вы согласитесь сделать, что он скажет!

– А чего он хочет, сын мой?

– Перерезать горло отцу Фейе!

Фовель схватился за сердце и вскричал:

– Святая мадонна!

– Точно говорю! – как ни в чем не бывало подтвердил Лефор, отправляя в рот огромный кусок сала с хлебом. – Этот дворянин питает к вам слабость; он симпатизирует вам настолько же, насколько ненавидит вашего коллегу, с которым вы сегодня ночевали в одной комнате.

– Меховое облачение и стихарь! – продолжал Фовель, не сводя глаз с образка. – Если память мне не изменяет, один раз меня уже заставили объехать свет в погоне за митрой. Клянусь святым Антонием, больше я не стану жертвой наглого мошенника!.. Что же вы ответили-то, сын мой, этому достославному дворянину?

– Я сказал, что вы изо всех сил постараетесь как можно скорее похудеть, чтобы влезть в это священное облачение и предстать во всем блеске.

– Понимаю, – кивнул монах, – вы дали ему понять, что мы готовы служить его интересам.

– Да ведь только так можно уберечь несчастного отца Фейе, который ни о чем не подозревает, а? Виллер сейчас же дал мне поручение, а вы станете мне помогать: нам необходимо захватить письма, которые доминиканец получил от ее превосходительства, и доклад Высшего Совета Мартиники.

– Нет ничего проще! – заявил отец Фовель. – Все эти бумажки он носит в своем требнике.

– Ну, раз все так просто, поскорее стяните их и отдайте мне, а я спрячу в надежное место.

– Э-э… а вы знаете, что это дурное деяние?

– Да, но оно поможет нам совершить благо. Вспомните о том, какую цель мы преследуем, и скажите себе, что Господь, если он хоть немного соображает, поможет вам совершить это воровство. Разве не простил он грешницу, заплатившую своим телом морякам, которые перевезли ее через реку, благодаря чему она смогла явиться в храм?

Отец Фовель опустил голову: по всему было видно, что слова капитана его не убедили.

– Признаться, я не знаю за собой таланта отнимать что бы то ни было у своего ближнего, кроме как при помощи сабли и пистолета. А в данном случае не думаю, что такой способ подойдет…

Лефор его не слушал. Он разглядывал широкие балки под потолком, потемневшие от копоти и гари. Монах увидел, как капитан почесал в затылке, и попросил:

– Когда сосчитаете все засиженные мухами пятна, милейший сын мой, соблаговолите ответить на мой вопрос.

– Я размышлял кое о чем не менее важном, чем ваш вопрос, монах, – торжественно произнес флибустьер. – Этот блестящий шевалье де Виллер дал мне еще одно поручение: помешать отцу Фейе попасть в Париж. В случае неудачи мы должны пустить в ход все средства, лишь бы доминиканец прибыл в столицу гораздо позднее шевалье.

– Зачем, скажите на милость?

– Чтобы удался его план, шевалье считает, что должен повидать кардинала или его величество раньше посланца Высшего Совета. Это ясно как день.

– Ну и что вам ясно? – спросил терявшийся в догадках отец Фовель.

– Кажется, я все понял! Эй, хозяин! Еще кружку вина!

– Две! – поправил монах. – Две, пожалуйста, сын мой…

Когда хозяин постоялого двора принес вино и снова удалился на кухню, монах устроился поудобнее, опершись локтями о стол, а Лефор взялся за трубку.

– Слушайте внимательно, отец мой, – медоточивым голосом начал он, – следите за ходом моих мыслей. Письма, которые везет отец Фейе, надо спрятать в надежное место и как можно скорее, потому что он в любой момент рискует их потерять. Вы меня понимаете, и больше я не прибавлю об этом ни слова…

– Разумеется…

– Предположим, отец Фовель, что, к примеру, этот достойный человек потерял свой требник!

– Святая мадонна! С заложенными туда письмами?

– Совершенно верно. Вы следите за моей мыслью?

– Да-да…

– И представьте, что отец Фейе заметит о пропаже перед самым отправлением дилижанса… Как он поступит?

– Взвоет, поднимет на ноги всех дозорных!

– Вот именно! Тогда-то я и вмешаюсь. Скажу, что мы не можем тратить время на поиски требника, которому грош цена в базарный день, и торопимся в Париж, где нас ждут не дождутся родные. Дьявольщина! Не для того же мы два месяца болтались в океане, рискуя жизнью, чтобы глупо прозябать в Гавре!

– Я понял! – обрадовался отец Фовель. – Понял! Отец Фейе уже не будет, как раньше, торопиться в Париж, потому что без своих бесценных писем окажется там совершенно беспомощным. И останется в Гавре!

– А вы – с ним, отец Фовель…

– С удовольствием, хотя пока не понимаю, зачем это нужно.

– Необходимо, отец мой! Ведь именно вы найдете требник сразу же после отъезда дилижанса. И знаете, что вы потом будете делать? Откроете отцу Фейе всю правду. Отвезете его на почтовую станцию, возьмете лошадей. Заплатите, сколько понадобится, чтобы получить лучших, и приедете в Париж раньше нас! До шевалье и меня: мы с ним поедем в дилижансе…

– Неплохо придумано, – одобрил отец Фовель. – А вдруг дилижанс прибудет раньше? Может, у нас будут дохлые клячи и в Париж мы приедем года через два?

– Не волнуйтесь! – успокоил его Лефор. – Главное, чтобы вы с отцом Фейе не теряли время на молитвы и чтение этого самого требника. Я же буду в дилижансе, и этим все сказано. Уж я придумаю, как сделать так, чтобы он вас не опередил, даже если бы вам пришлось ехать верхом на черепахах… Ну что, я вас уговорил?

– Клянусь всеми святыми, я и сам не понимаю, зачем вас слушаю! – осуждающе проговорил отец Фовель. – И зачем только я берусь за то, что может мне стоить вечного проклятия! Зачем мне ввязываться во внутренние дела Мартиники, если, скорее всего, ноги моей там никогда не будет, разве что соскучусь по виселице!

– Если вам суждено быть повешенным на Мартинике, я буду вместе с вами, монах, помните это! Насколько я вас знаю, вы вряд ли отдадите Богу душу раньше меня! Хотите пари: кто из нас переживет другого, болтаясь в петле?

Монах пожал плечами, схватил оловянную кружку и залпом ее осушил, после чего произнес:

– Сын мой! Я должен вас покинуть. Налагаю на себя епитимью: пять раз прочесть «Отче наш», дабы испросить прощение за тяжкий смертный грех, на который вы меня толкаете, и пять «Радуйся, Дево», чтобы наше дурное деяние все же удалось нам без труда.

– Отлично сказано! – похвалил Лефор. – Осталось договориться, где мы встретимся в Париже.

– Я слышал много хорошего о таверне «Лисий хвост» на улице Сен-Дени. Там я, с вашего позволения, и буду вас ждать.

– Очень хорошо, – кивнул флибустьер. – Главное, монах, не скупитесь! Не бойтесь расстаться со своими экю, когда будете выбирать лошадей. Может, при виде золота мускулы у коней и не вырастут, зато станционные смотрители за кошель пистолей станут гораздо сговорчивее: не забывайте этого!