Текст книги "Мари Галант. Книга 2"

– Мадам! – еще тверже возразил Сигали, видя, что генеральша готова стоять до последнего. – Я не отвечаю за действия поселенцев, если не передам им, что вы решительно обещаете вывести шевалье де Мобре из Совета.

– Вывести его из Совета! – повторила Мари, чувствуя, как у нее сжалось сердце, и догадываясь, что ей опять придется уступить.

– Колонисты, мадам, предпочли бы, чтобы он был выслан с Мартиники, – уточнил Сигали, двусмысленно усмехнувшись. – Однако они понимают, как вам будет тяжело отказаться от его услуг. Вот почему они требуют одного: пусть никаким образом он больше не вмешивается в дела, которые касаются управления Мартиникой.

Отец Бонен склонился к уху Мари и шепнул:

– Соглашайтесь! Соглашайтесь, дитя мое!.. Если вы не удовлетворите их требований сейчас во время переговоров, они могут распоясаться еще больше.

Она на мгновение задумалась, сжала кулаки и, побледнев, с трудом выдавила из себя:

– Можете передать колонистам, что шевалье де Мобре отныне не будет членом Высшего Совета.

Сигали поклонился, впервые проявляя некоторую вежливость.

– Спасибо, ваше высокопревосходительство, – изрек он, – от имени поселенцев Ле-Прешера. Я передам им ваши решения.

Четверо его спутников тоже поклонились. Мари даже не повернула в их сторону головы.

Когда делегаты отбыли, она почувствовала, что не в силах сдержать душившие ее слезы. Мари была раздавлена: она осознавала, что ее власти снова нанесен ощутимый удар. Она уступила. Еще несколько таких бунтов, и у нее ничего не останется.

Зато Мерри Рулз словно окаменел. Ему не давал покоя один-единственный вопрос: почему Пленвиль неожиданно так выдвинулся среди колонистов? Пленвиль работал на себя втайне от майора? Предал его? Вполне возможно, ведь этот человек чертовски честолюбив. Его честолюбие сродни жадности, настигающей людей порой достаточно поздно.

Майор дал себе слово, что непременно объяснится с Пленвилем. Еще не все потеряно! В его руках – армия. Солдаты могли вмешаться. Один приказ, и бунтовщики успокоены, думал про себя майор. Итак, если Пленвиль заартачится, он передаст его солдатам. В темнице форта еще найдется место рядом с Байярделем!..

До его слуха донеслись слова отца Бонена, утешавшего Мари:

– Дитя мое! Вы не могли поступить иначе. Вы действовали мудро. Вам не в чем себя упрекнуть. Так уж случается в жизни, что мы должны приносить огромные жертвы. В результате сегодняшнего инцидента ваша власть пошатнулась. Ничего, надо все вернуть! О, это будет совсем непросто. Понадобится немало терпения, ловкости, хитрости. Вы должны почерпнуть эти качества внутри себя. В конечном счете вы непременно победите. Я уверен, что его величество утвердит вас в должности. Поверьте мне! Тогда вы получите поддержку короля, сможете многое предпринять, и все эти люди преклонят перед вами колени.

– Спасибо, отец мой.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Отставка Режиналя

Во дворе заржала лошадь. Возможно, это возвратилась Мари.

Режиналь вскочил, натянул штаны, расшитую рубашку и вернулся к себе, оставив Луизу, которая задремала, отдавшись неге.

Шевалье едва успел принять непринужденную позу, как в дверь постучали. Он пригласил пришедшего войти; это была Жюли, она протягивала ему послание.

– Здравствуйте, детка, – произнес он, поднимаясь с постели, куда поторопился лечь, чтобы все думали, что он спал. – Здравствуйте, Жюли! А-а, послание?..

– Здравствуйте, господин шевалье! – отвечала камеристка. – Солдат из Ле-Прешера доставил это для вас. Ответа не требуется. Кажется, он спешил вернуться в Ле-Прешер.

Это была записка от Мари. Мобре оказалось довольно одного взгляда, чтобы узнать крупный и уверенный почерк и понять содержание. Генеральша уведомляла его, что ей в конце концов пришлось дать обещания бунтовщикам и эти обещания будут рассмотрены на утреннем заседании Совета. Она прибавляла, что вернется в замок сразу же после заседания.

Режиналь подумал, что собрание, видимо, проходит в это самое время. И ему самому следовало быть там: ведь он являлся советником.

Итак, Мари не вызывала его в Совет, ничего не сообщала по этому поводу, словно сомневалась, что он придет. Он припомнил их последний разговор перед ее отъездом и с горечью осознал, что она им пожертвовала.

Про себя он усмехнулся, хотя на душе у него было тяжело. Мари без особого труда устранила Байярделя и осудила Лефора! Сегодня она отрекалась от него. Да, пожалуй, Мари не назовешь верной подругой!

Впрочем, ему это было почти безразлично. События приняли такой оборот, что она больше не нуждалась в советчике для достижения своих целей. Такой бунт, как этот, в сорок восемь часов не погасишь. Он оставляет раны, которые необходимо зализать, но по мере того как этим занимаешься, зреют новые заговоры, приходится опасаться новых восстаний. Рано или поздно ему пришлось бы – что бы ни думала об этом Мари – призвать на помощь своих английских друзей. Да Мари сама оказалась бы в таком плачевном положении, что стала бы умолять его, он был в этом уверен…

Шевалье свернул листок и положил рядом на столик. Он взял Жюли за подбородок и спросил:

– Ну, Жюли, могу поспорить, дитя мое, что все эти события вас смутили и взволновали, не правда ли?

– Плохо вы меня знаете, господин шевалье. Зачем мне волноваться? Кто может желать мне зла? И чего мне бояться?

– Конечно!.. Вам – нечего! А вот вашей хозяйке… и мне…

Он усмехнулся и, помолчав, повторил:

– И мне… Ведь эти негодяи ненавидят главным образом меня. Вам безразлично, если меня убьют на ваших глазах?

Жюли едва заметно вздрогнула, и Мобре понял, что ему удалось ее расшевелить. Она ответила:

– Прежде чем они будут здесь, мы могли бы приготовиться к обороне.

– Ах, как я счастлив! – обрадовался он. – Ваше отношение, дорогая Жюли, показывает, что вы хоть немного меня любите. Как видите, я на вас рассчитываю…

– О! Вы же всегда сумеете что-нибудь придумать! Вы знаете, как перехитрить этих разбойников. Но главное, я беспокоюсь о мадам. Что будет с ней, если они ворвутся сюда?

– Не знаю. Но мы приготовимся заранее, как вы предлагаете. Подставьте-ка губки, прелестное дитя: вы заслужили поцелуй за добрые чувства ко мне.

Он обнял ее, но она легонько отстранилась:

– Вдруг нас застанет мадемуазель Луиза! В этом доме и так довольно драм такого рода. Луиза вас любит…

Он тяжело вздохнул и оставил субретку в покое.

– Увы! – пробормотал он. – Я и не думал, что все так сложится! Если бы я мог это предвидеть, мадемуазель де Франсийон была бы еще девственницей, клянусь вам, или, уж во всяком случае, я был бы ни при чем.

– Так вот как вы платите ей за любовь?

Он пожал плечами:

– А вы разве лучше? Однажды вы мне рассказывали о сильном мужчине, которого любите, – единственном, которого вы когда-то любили. А разве это обстоятельство помешает вам когда-нибудь получить при случае удовольствие?

Она рассмеялась:

– Увижу ли я его когда-нибудь? Говорят, он мертв…

– Мир его душе! – весело вскричал он, так как Жюли, казалось, не очень-то огорчена смертью возлюбленного.

– А как его звали? – спросил он, помедлив.

– Ну, этого вы никогда не узнаете! Никогда! Да он и сам так и не узнал о моей любви… Даже не подозревал. Только позднее, когда он уехал, а воспоминание о нем меня не покидало, я себе сказала, что люблю его…

– А я-то считал вас доступной! Да вы так же непонятны, как все женщины, Жюли. Однако в вас есть нечто более надежное, чего нет в других.

С вашим темпераментом, если б вы пожелали поехать со мной, мы бы многого добились, клянусь!

– Не будем больше об этом, шевалье… И, простите, я спешу…

Она вырвалась, а он и пальцем не шевельнул, чтобы ее удержать. Спустя некоторое время он услышал, как она сбегает по лестнице. Он вышел из своей комнаты и направился к Луизе. Отворил дверь и застал все в том же виде, в каком оставил.

Луиза лежала на постели совершенно нагая, ее длинные волосы разметались и опутывали тело, будто золотые тенета. Луиза не шевелилась. Ставни были закрыты, и ее молочно-белое тело сияло в сумеречном свете, выделяясь белизной даже на фоне простынь.

Режиналь пресытился ее телом, эта женщина утолила его своей необузданной страстью, однако он не мог не залюбоваться ее вольной позой, прекрасным телом, объятым крепким, похожим на смерть, сном. Луиза была прекрасна; она могла бы составить счастье страстного и требовательного возлюбленного, потому что у нее были крутые бедра, роскошная грудь, красивые точеные ножки. Но ничто не пробуждало в нем желания. Он пресытился Луизой, устал от нее. И потом, у него были заботы поважнее.

Как он уже говорил Жюли, он действовал бы совсем иначе, если бы мог предвидеть, что события примут такой оборот.

Он подумал: почему, несмотря на прелести молодой женщины, он не чувствует ничего, ни малейшего волнения.

В эту минуту ресницы Луизы чуть дрогнули. Должно быть, она почувствовала, что в изножии ее кровати кто-то стоит и внимательно ее изучает. Она улыбнулась и спросила:

– Режиналь, что вы делаете? Что с вами такое? Вы встали? Уже!..

– Я получил новости от Мари…

– Не смотрите на меня так, Режиналь, мне неловко…

– Мари жива и здорова. Думаю, она переночевала в Ле-Прешере, потому что еще до отъезда выглядела очень утомленной. Но сейчас она вернулась в Сен-Пьер и участвует в заседании Высшего Совета.

– Я очень рада… Идите ко мне, Режиналь…

– Уже давно рассвело, – заметил он, – вы, кажется, не отдаете себе в этом отчета. День только начинается, но он обещает быть трудным, и, если предчувствия меня не обманывают, трудный день начинается рано…

– Вы меня даже не поцеловали…

– Знаете ли вы, что мне следовало бы сидеть сейчас на Совете?

Она улыбнулась:

– Очень мило, что вы пренебрегли заседанием ради меня… Но если вы будете оставаться по другую сторону кровати…

– Если я не на Совете, – продолжал он несколько суше, так как ее нежелание понять его раздражало, – то потому, что меня не пригласили… И, черт побери, я знаю, почему это произошло!..

– Почему?

– Потому что большинство советников во главе с Мари решили вывести меня из Совета.

– Разве вы были меньше счастливы, не будучи советником? Ведь я уже была у вас тогда? Разве не принадлежу вам сейчас вся, телом и душой? Чего ж вам больше?.. Ведь я согласилась даже делить вас с Мари, – помолчав, прибавила она, – и только потому, что она, казалось, была вам столь же необходима!

– Вы просто дурочка, – недовольно пробурчал он. – Привыкли все относить на свой счет. Страсть ослепляет вас, дорогая, и, кроме нее, вы ничего не хотите знать. Страсть одерживает верх над вашим рассудком, а вы ничего не делаете, чтобы этому помешать. Не можете даже понять, что меня исключили из Высшего Совета, а значит, я, вероятно, не смогу здесь оставаться.

– Почему? – спросила она, побледнев и растерявшись не столько от упреков, сколько из-за угрозы.

– Почему? Потому что меня выгнали из Совета под нажимом бунтовщиков. Меня ненавидят. Я теперь просто частное лицо, кому-нибудь захочется мне отомстить: меня убьют, как хотели убить недавно в Каз-Пилоте…

Она привскочила на кровати и прижала руки к груди.

– Режиналь! – произнесла она голосом наказанной и раскаявшейся девочки. – Раз у вас больше не будет никакой должности на Мартинике и ваша жизнь окажется под угрозой, почему не уехать? Почему бы нам не убежать вместе? Поедем в Шотландию! Ах, до чего красиво вы описывали мне когда-то озера у вас на родине!

– Вы бредите. Живете в выдуманной вами сказке. Одевайтесь и приготовьтесь…

Он пошел к двери, но она соскочила с кровати, босиком бросилась к нему и кинулась ему на шею. Он пытался воспротивиться, освободиться от нее, оторвать от себя ее руки. Однако Луиза прильнула к нему всем обнаженным телом, и хотя Режиналь был одет, но сквозь тонкую ткань почувствовал, как упруга девичья грудь.

– Будьте умницей. Сейчас не до шуток… Мне необходимо принять меры предосторожности, приготовиться к возможным последствиям…

– Вы меня больше не любите, Режиналь?

Она прильнула своими губами к его губам. Обвив руками его шею, крепко обхватив коленями его ноги, она напоминала ему осьминога, завладевшего жертвой.

– Еще одну минуту, – попросила она. – Режиналь! Представьте, что мы на какое-то время расстанемся… Не пожалеете ли вы потом, позднее, что упустили сладостный миг, который могли провести в моих объятиях?

– Луиза, не настаивайте! – возразил он. – Потом… Мы пообедаем вместе, так как я опасаюсь, что Мари вернется поздно… Итак, приведите себя в порядок.

Он почти грубо схватил ее за запястья и оторвал от себя. Потом торопливо зашагал к двери и покинул комнату.

* * *

Обед подходил к концу. Мобре не проронил ни звука. Он кипел злобой, переживая свое поражение. Время от времени взглядывал на Луизу. У девушки были красные глаза – свидетельство того, что она долго плакала после ухода Режиналя.

Он не испытывал ни малейшего сожаления. Сейчас у него были дела поважнее, чем Луиза!

Он обратил внимание, что она почти не прикасается к еде, зато он воздал должное подаваемым угощениям.

Он завершил обед. Налил себе вина, выпил и собирался встать из-за стола, когда молодая женщина обратилась к нему:

– Дорогой Режиналь! Вы причинили мне боль, но я на вас не обижаюсь. Я, конечно, слишком эгоистична. Думаю только о себе, как вы сказали, и это естественно: думая о себе, я думаю прежде всего о вас… Я понимаю, что у вас неприятности… Вы на меня сердитесь?

– Да нет же, Луиза! – как можно ласковее произнес он, стараясь скрыть раздражение. – Вы еще слишком юны и не в состоянии осмыслить жизнь, не имеете представления о готовящихся испытаниях!

Она усмехнулась грустно, но без затаенной злобы. Она снова почувствовала себя доверчивой и немного развеселилась: ей показалось, что мир между ними восстановлен.

– Пойду отдохну, – молвила она и после небольшой паузы прибавила: – Буду ждать вас, Режиналь… Но пусть это вам не мешает заниматься тем, чем должно.

В эту минуту лошадиное ржание возвестило о возвращении Мари. Режиналь поспешно встал, но почти тотчас взял себя в руки, и его жесты стали размеренными и неторопливыми.

У него были все основания дуться на генеральшу, и он не пошел ей навстречу. Луиза сомневалась, выходить ли ей на лестницу. За это время Мари сама успела войти в столовую.

– Здравствуйте, Мари, – безразличным тоном проговорил Режиналь, стараясь сохранять холодную вежливость. – Я получил ваше послание.

– Вы правильно сделали, что не стали ждать меня к обеду. Я ничего не хочу, я не голодна… Луиза… Минутку, Луиза, не уходите.

Мари стягивала перчатки. Она положила их в шляпу и бросила все вместе на банкетку.

– Бедняжка Мари! Вы, должно быть, устали… Разумеется, вам надо отдохнуть, – произнес Мобре, притворяясь заботливым другом.

– Об этом не может быть и речи. Луиза, дорогая Луиза… Мне необходимо многое обсудить с шевалье. Прошу вас не уходить из дому. Вполне вероятно, что после нашего с шевалье разговора вы нам понадобитесь: я пришлю за вами Жюли.

– Я буду в своей комнате, кузина.

Луиза медленно пошла по лестнице и исчезла. Режиналь неспешно расхаживал по столовой и, казалось, прекрасно держал себя в руках. Мари подошла к столу, взяла кубок, налила себе вина и с наслаждением выпила, потому что после пережитого и долгой скачки ее мучила жажда.

Отставив кубок, она произнесла:

– Да, Режиналь, нам необходимо поговорить…

– Да нужно ли? – спросил шотландец со свойственным ему цинизмом. – Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: произошло кое-что весьма серьезное с тех пор, как вы уехали отсюда вчера вечером.

– Друг мой! Вы напрасно говорите со мной в таком тоне. Я сделала для вас больше, чем кто-либо когда-либо посмел бы сделать на моем месте, особенно женщина, да еще перед лицом омерзительных подонков, угрожающе кишащих повсюду, словно черви в разлагающемся трупе! Отвратительные людишки! Ужасные создания!

– Вы сделали все возможное, Мари, я в этом не сомневаюсь и глубоко вам признателен. Я весьма тронут вашим отношением ко мне… Впрочем, у меня есть все основания полагать, что, вопреки вашим усилиям, добрым чувствам, желанию, вы проиграли… Не так ли?

– Место неудачно выбрано для нашего разговора. Вероятно, где-то неподалеку бродит Демаре. Может, Жюли тоже подслушивает… А то, что мы друг другу скажем, должно остаться строго между нами.

– Перейдем в вашу комнату? – Там было бы удобнее…

Не прибавив ни слова, она прошла вперед по лестнице. Он медленно последовал за ней, чувствуя обиду. Можно было не сомневаться, что Мари им пожертвовала.

Она отворила дверь, пропустила шевалье вперед и вошла сама, после чего заперла дверь на ключ.

Режиналь, не оборачиваясь, решительно прошел к столу, где со вчерашнего дня стоял графин с ромом и кубки. Он налил себе, сел и приготовился слушать Мари. Шевалье выглядел отрешенным и со всем смирившимся.

– Вы меня не спрашиваете, – заметила она, – что произошло этой ночью в Ле-Прешере? Вам неинтересно знать, чем мне угрожали эти чудовища?

– Угрозы, – молвил он, – ничто в сравнении с неблагоприятным мнением, которое могло о вас сложиться. Вчера вечером я предлагал вам туда не ездить. Но вчера у вас голова была не на месте! Вы слушали только этого вкрадчивого и высокомерного иезуита. Похоже, Мерри Рулз тоже забрал над вами власть. Но раз вы живы и здоровы, я думаю, что ничего особенно неприятного не произошло!

– То есть как это у меня голова была не на месте?! Разве я могла забыть, что представляю власть? Неужели мое присутствие в Ле-Прешере не было необходимым? Эти злодеи намеревались все спалить!

– Если бы они все спалили, они были бы арестованы, поверьте мне. Я отчетливо понимал, чем закончится ваша приятная прогулка, отговорить вас от которой я не смог бы ни за что! Да… Я по опыту знал, что, идя на встречу с восставшими, вы оказывались вынуждены либо вступить с ними в переговоры, либо приказать солдатам стрелять в толпу. Это в любом случае крайне серьезно. Стрелять в толпу! Руки отдавшего такой приказ навсегда остаются обагренными кровью, и его упрекают в этом на протяжении всей его карьеры… А переговоры с толпой тоже успеха не приносят. Толпа неизбежно чувствует, что одержала верх, раз вы идете навстречу и вступаете с ней в сделку. Тогда она ставит свои условия. Представляю, что именно это и произошло. И вам пришлось их требования удовлетворить. Я уверен, что вы были вынуждены так поступить, признайтесь…

– Увы! – вздохнула она. – Хорошо вам говорить. Будь вы на моем месте, могу поклясться, что вы тоже действовали бы, как я. Иначе они сказали бы, что вы презренный трус.

– Полагаю, вы не дрогнув вычеркнули мое имя из списков членов Совета?

– Не дрогнув! – рассердилась она. – Как вы можете так говорить, Режиналь!

– Так или иначе, а факт остается фактом.

– Я не могла поступить по-другому, – стала оправдываться она, – нет, правда, не могла! На стороне этих негодяев была сила. Мне пришлось уступить. Нельзя сказать, что я не сердилась, не сопротивлялась. Поверьте мне, Режиналь! Не думайте, что я с радостью приняла такое унижение! Они навязали мне свою волю. Даже отец Бонен посоветовал мне пойти на уступки, дабы избежать больших катастроф… Но как только я возьму над ними верх, мы еще посмотрим! Они дорого мне заплатят за это публичное оскорбление!

– Мари! – проговорил Мобре. – Некоторое время тому назад вы попросили меня помогать вам советами. Первое, что я вам сказал: «Арестуйте Мерри Рулза! Этот человек хочет вас погубить, потому что мечтает о единоличной власти». Вы ничего не сделали. Я рекомендовал вам повесить Байярделя, дабы удовлетворить этих людей, раз им нужен виновный за наш позорный провал на Мари-Галанте. Вы опять меня не послушали. Я видел, как приближается минута, когда вы отречетесь от меня, как отреклись от многих своих друзей… От этого самого Байярделя, Лефора… По правде говоря, вы склонны к полумерам. Когда у человека в руках власть, он не должен так поступать. Необходимо строго наказывать и щедро награждать. Вы этого не знали. Но это вас и погубит.

– Режиналь, вы несправедливы!

– Нет! Я вижу все так, как есть; впрочем, сейчас это неважно…

Она, не отвечая, опустила голову. Наступило молчание. Первым снова заговорил Режиналь:

– Итак, я ничего не значу. Подозреваю, что, если мы продолжим этот разговор, вы в конце концов мне скажете, что вам вменили в вину нашу связь и будет лучше, если мы перестанем встречаться.

– Я устала! Падаю от изнеможения! Я противостояла этим людям, а теперь еще надо воевать с вами!

– Осталось недолго… Я удаляюсь в Каз-Пилот, Мари…

– Нет, нет! Режиналь! Только не в Каз-Пилот! Они вас убьют!

– Почему? Потому что я теперь – ничто? Нет, думаю, они оставят меня в покое в моей хижине, потому что отныне знают, как я умею укрощать бешеных псов и бредящих сук! Итак, я возвращаюсь в Каз-Пилот и мы будем избегать встреч так долго, как вам покажется необходимым.

– Разумеется, Режиналь, было бы разумно временно не видеться.

– Вот видите! – горько усмехнулся он. – Я все предвидел! Признайтесь, вы и сами думали, что мне следовало бы просто уйти, а? И что будете тем временем делать вы? Кто станет давать вам советы?

– Есть нечто такое, – твердо ответила она, – о чем я успела поразмыслить. И тогда я приняла решение: отныне я буду слушать только собственный голос рассудка. Я стану действовать так, как сочту нужным. Мне нередко доводилось давать хорошие советы генералу. И когда он им следовал, все отлично получалось. Во всяком случае, это приносило плоды. Разве я не способна иметь здравые мысли? Достаточно только все хорошо обдумывать и не изменять логике.

– Прекрасно, Мари! Примите мои поздравления! – насмешливо произнес он и встал.

– Раз вы непременно хотите вернуться в Каз-Пилот, – промолвила она, – давайте хотя бы договоримся, как будем действовать. Мы всегда сможем поддерживать связь. На первое время я обеспечу вас надежной охраной…

– Вот именно! – зло рассмеявшись, перебил он Мари. – Так я буду похож скорее на пленника под неусыпным контролем, чем просто частным лицом…

Она пожала плечами, подошла к двери и повернула ключ. Но не стала звать Жюли, а крикнула:

– Луиза! Луиза! Подите сюда, прошу вас. Режиналь удивился. Он спрашивал себя, зачем ей вдруг понадобилась Луиза.

Когда та пришла, она бросила беспокойный взгляд сначала на Мобре, потом на Мари. Она была удивлена не меньше шотландца, хотя догадывалась, что между Мари и Режиналем произошло бурное объяснение.

– Луиза! – обратилась к ней Мари. – Шевалье намерен поселиться в Каз-Пилоте. Это вопрос решенный. Последние события вынудили меня вывести шевалье из состава Совета. Если бы он остался здесь, восставшие озлобились бы. Итак, разлука неизбежна… Луиза, – тяжело вздохнула Мари, – я подозреваю, что вы будете страдать в разлуке… В настоящую минуту лукавить ни к чему. Тем не менее я запрещаю вам поддерживать связь с господином де Мобре.

– Но… – вздрогнув, обронил Режиналь.

– Этот приказ я отдаю мадемуазель де Франсийон, – повысила голос Мари. – Совершенно очевидно, что мы окружены шпионами. Наши недруги сделают все возможное, чтобы перехватить письма между замком Монтань и Каз-Пилотом. Это может нам повредить, всем троим.

Луиза была подавлена, она смертельно побледнела и пошатнулась.

– Очевидно, что эта мера временная, – сжалилась генеральша. – Рано или поздно я восстановлю порядок на острове. Через некоторое время, вполне вероятно, мы сможем возобновить отношения с шевалье.

– Будем на это надеяться, – с двусмысленной усмешкой произнес Режиналь.

– Можете идти, Луиза, – сухо бросила Мари. – Шевалье зайдет с вами проститься.

– Так как я уезжаю немедленно, не так ли, мадам? – уточнил Мобре.

– Чем раньше, тем лучше.

– Очень хорошо. Прощайте, Луиза.

Когда молодая женщина вышла, Мобре бросил на Мари задумчивый взгляд. Он никогда не предполагал, что она сумеет вырваться из-под его опеки.

– Мне будет вас не хватать, – выговорил он. – Я буду чертовски скучать. Как мне жить без вас?

– Вы – мужчина, Режиналь, и человек с характером. Я завидую вам! Думаю, вы поняли причины, которые заставляют меня действовать таким образом. Тем не менее я хотела бы вам сказать, – печально произнесла она, заметно смягчившись, – что отношусь к вам с прежней симпатией, с прежней любовью…

– Я тоже, Мари. Буду молиться, чтобы вы преуспели.

Он подошел к Мари и поцеловал в висок.

Мари на мгновение удержала шевалье и страстно припала к его губам. Потом, ни слова не говоря, вытолкала Режиналя за дверь.