Текст книги "Темный набег"

Глава 35

На берегу рядом с Всеволодом стоял верный десятник. И там, в воде тоже стоял. Такой же. Так же стоял. Вверх ногами. К центру озера ногами. Вниз головой. Островерхим шлемом – к берегу.

– Что ты видишь, Федор? – хрипло спросил Всеволод.

– Себя. Перевернутого.

Так… Если одно и то же наваждение грезиться двоим…

К ним подошел Конрад. На дрожащей подводной ряби появилось еще одно перевернутое отражение.

– Я тоже. Вижу. Это, – не сразу, с долгими паузами, проговорил тевтонский рыцарь.

… грезится троим…

– И я, – на берег у самой кромки воды, ступил Сагаадай.

И в озере – тоже татарский юзбаши. Вверх ногами.

… четверым…

– И я, – шекелис Золтан.

Все то же. Так же. Как не должно быть.

– И я…

– И я…

– И я тоже…

Подходили люди. И каждый видел то, что видел Всеволод.

Так наваждение ли это?

А если нет – был ли тогда наваждением перевернутый облик Всеволода в переполненных ужасом глазах Эржебетт? А если не был… (А ведь не был же! НЕ БЫЛ!) Каким образом, в таком случае, связаны с Мертвым озером глаза угорской девчонки-найденыша, неведомо как спасшейся от волкодлаков и упырей?

– Я уже видел такое, – задумчиво сказал Конрад.

– Где? – насторожился Всеволод.

– В глазах…

У Всеволода перехватило дыхание.

– В чьих?! – вскинулся он. Голос сорвался. – В чьих глазах ты это видел, Конрад?!

«В глазах Эржебетт, конечно… Но – как?! Но – когда?!»

Конрад удивленно посмотрел на него. Ответил:

– В глазах степной ведьмы – половецкой шаманки-вервольфа, когда насадил ее на копье.

Всеволод попытался вспомнить. Нет, свое отражение в зрачках раненной старухи-волкодлака он рассматривать не удосужился. Не обратил внимания на такую «мелочь». Не заметил. Как-то не до того было. Еще бы! Он тогда впервые говорил с оборотнем, перекинувшемся в человека и был слишком взволнован. А вот хладнокровный и наблюдательный Конрад – тот, оказывается, примечал все.

– Кто-нибудь знает, в чем причина? – глухо спросил Всеволод, вглядываясь в перевернутое отражение. – Кто-нибудь сможет объяснить, что ЭТО значит?

Не дождавшись ответа, да и не надеясь особенно на ответ, он все же еще раз повторил вопрос:

– Что это?! Почему это?!

– Потому что оно боится, – донесся из-за спины спокойный и невозмутимый голос Бранко.

Всеволод обернулся.

– Что? – не сразу понял он – Кто боится?

Волох сидел неподалеку на гладком валуне и ронял слова как камни – скупо, весомо, уверено:

– Озеро боится, русич.

Бранко не подходил к берегу и не заглядывать в воду. Похоже, он все знал и так. Волох поднял увесистый булыжник с округлыми краями. Такой удобно вкладывать в пращу. Впрочем, и без пращи тоже – удобно.

Бранко размахнулся. Бросил. Не очень сильно и не очень далеко.

Всплеск. Па поверхности прозрачной воды разбежались и быстро улеглись круги, а под ней… Черно-зеленая муть обволокла, окутала и заглотила булыжник – быстро, легко, как трясина. Без следа и без особого волнения.

– Мертвое озеро не страшится камней, но боится серебра, – сказал волох.

Всеволод еще раз внимательно посмотрел на озерную гладь.

Да, там, где упал камень Бранко, все уже спокойно. А вот в том месте, куда Всеволод окунул серебрённый клинок, подводная муть дрожит до сих пор.

Боится… Озеро боится серебра. О том же сказал ему и Бернгард при расставании. Значит, страх озера выражается вот так – в перевернутом отражении? Но…

– Почему? – спросил Всеволод. – Почему оно боится?

Как вообще озеро может чего-то бояться? Пусть даже Мертвое Озеро. Особенно – Мертвое. И…

– Почему оно боится ТАК?

Бранко пожал плечами.

– Для темных тварей Шоломонарии, переступивших границу обиталищ, серебро губительно. А эта мерзость под водой – она ведь тоже оттуда, с той стороны. Может быть, поэтому…

– Белый металл причиняет боль мертвым водам? – спросил Всеволод. – Как упырям? Как волколакам в зверином обличье?

– Этого никто не знает наверняка, русич. Никто не скажет тебе, чем или кем на самом деле является сейчас это озеро. Но, как видишь, даже от солнца темные воды укрываются слоем обычной воды, которая, отражая и преломляя свет, ослабляет его воздействие.

– Укрываются, подобно упырям?

– Подобно, – согласился Бранко. – Не так, как они, конечно, по-своему, но все же укрываются. А там, где не любят солнца, не будут рады и лунному металлу. Я не знаю, испытывают ли мертвые воды боль в нашем понимании, но твоего клинка они боятся. И это – настоящий, всепоглощающий страх, который переворачивает нутро и душу. Который вскрывает истинную суть людей и нелюдей. И суть вещей, способных бояться.

Бранко бросил в воду еще один камень. Всплеск, круги по поверхности. А ниже – все та же непотревоженная муть. Безразличное болото, топь чужого мира, поглотившая кусок этого. Безобидный, серый, округлый, увесистый несеребреный кусок…

– Что ты имеешь в виду, Бранко? – спросил Всеволод. – О какой сути вещей говоришь?

– Из темного обиталища, – Бранко кивнул на озеро, – в наш мир приходит страх. Но когда этот страх начинает страшится сам…

– Тогда что?!

Загадки и иносказания сейчас раздражали Всеволода. Впрочем, какие уж тут загадки?! Бернгард ведь тоже говорил о страхе, раскрывающем сокрытую сущность темной твари. Суть лидерки. Без всяких загадок – прямым текстом говорил ему об этом тевтонский магистр.

Волох пристально посмотрел на Всеволода.

– Каждый, кто выходит из этих вод, несет в себе частичку Мертвого озера, – объяснил он.

– В себе? – переспросил Всеволод.

– В своей темной душе и в глазах. И от этой метки уже не избавится.

Всеволод молча ждал продолжения.

– Поэтому любую нечисть, даже нечисть в человеческом обличье, можно узнать по глазам, если сильно ее напугать. Страх перевернет отражение человека в зрачках твари из темного обиталища, как мертвые воды переворачивают сейчас твое отражение.

Всеволод смотрел на волоха. Знает об Эржебетт? Догадывается? Видел ее страх? Нет, не может быть! Когда Эржебетт боялась… когда она боялась по-настоящему, волоха рядом не было.

– Это единственный способ узнать темную тварь? – спросил Всеволод.

Волох пожал плечами:

– Ну почему же? Если в глаза испуганной нечисти или в испуганное озеро посмотрится другое исчадие темного обиталища его отражение не перевернется. Так тоже можно отличить нечеловека от человека.

– Ох, сдается мне, ты слишком много знаешь, Бранко, – тихо сказал Всеволод.

– Ошибаешься, – с невеселой улыбкой качнул головой волох. – Мало. Слишком мало.

В озеро полетел третий камень. Этот был брошен сильнее. И этот упал в воду дальше.

– Не забывай, русич, я – потомок стражей, стоявших здесь в дозоре еще до прихода саксов. Так что мне известно чуть больше, чем остальным.

Молчание.

Тягостное. Гнетущее. Долгое.

Беззвучное препирательство взглядами… Бранко не отвел глаз. Да, похоже, он, в самом деле, знает больше других. Но вот насколько больше? Что именно он знает из того, о чем пока не догадывается Всеволод?

– Воевода, – негромко позвал Федор. Десятник рыскал взглядом по окрестным скалам. – Пещеры-то смотреть будем?

– Что? – поднял голову Всеволод.

Сейчас он думал совсем о другом – о таком очевидном и неприятном.

– Ну… – растерялся Федор. – Нечисть, говорю, искать будем? В пещерах-то, небось, упыри прячутся. Проверить бы надо…

– Нет, – тряхнул головой Всеволод. – Есть дела поважнее.

Много важнее, чем забившиеся по норам упыри.

Эржебетт – вот теперь самое главное, самое важное их дело. Блажная немая девчонка, в зрачках которой он видел свое перевернутое отражение и не придал этому значения. Неведомое существо, прошедшее через мертвые воды, принявшее безобидный облик и хитростью, с его, Всеволода, помощью, пробравшееся в Закатную Сторожу. Для чего-то, зачем-то пробравшееся…

– Возвращаемся в замок, – приказал Всеволод.

– А с пещерами-то как быть? – удивленно захлопал глазами Федор. – Разобраться бы с нечистью, а?

– Возвращаемся, я сказал!

С нечистью, в наипервейшую очередь, надо разобраться там, в крепости. Сколь бы ни была дорога ему эта милая не…

Эржебетт! Коварная темная тв-в-варь!

… чисть.

Надо. Разобраться.

Всеволод бросил в ножны обнаженный меч, который все еще держал в руке. Хватит! Посмотрели, полюбовались на озерцо – и довольно. Поняли кое-что – и достаточно. Пока этого было достаточно. Более чем.

– По коням! – скомандовали десятники русской дружины.

Сагаадай тоже кивнул своим:

– Уезжаем.

Нехотя влезали в седла Золтан и Раду. Поставил ногу в стремя Бранко.

Подводная рябь разгладилась. Мертвое озеро успокоилось.

Глава 36

Вернулись они все же поздно. Клонящееся к горизонту солнце уже начало подкрашивать свинцовые тучи кровавыми закатными мазками. Тучи стеной надвигались из-за дальних горных хребтов и, казалось, по небу движется зловещая темно-красная волна. Черный тевтонский замок в лучах заходящего светила тоже был словно омыт густой вязкой кровью. Не упыриной – человеческой.

Дурной знак…

Всеволод торопился, но вымотавшиеся кони не могли скакать быстро по каменистой неровной дороге.

У подножия замковой горы встретились с возвращавшимся передовым отрядом тевтонов. Рыцарей и кнехтов вел Бернгард. Магистр был без шлема, в испачканном плаще.

К досаде Всеволода (ненужная задержка!) Бернгард подогнал коня ближе и завел разговор…

– Ну что, русич, получил ли ты от озера ответы на свои вопросы? – на губах тевтона – кривая усмешка, взгляд – внимательный, цепкий.

– На некоторые, – уклончиво ответил Всеволод и перевел разговор на другое – Как ваша вылазка? Все хорошо?

– Плохо, – отрезал Бернгард.

– Потери? – Всеволод попытался подпустить сочувствия в голос, кляня про себя магистра, так не вовремя навязавшего ему эту беседу.

– Потерь нет, но и толку – мало, – вздохнул магистр. – Всего с полсотни нахтцереров уничтожили. А ведь иной раз, бывало и за три, и за четыре сотни перехлестывало. Наверное, не там искали. Да и рано пришлось возвращаться. Тучи, видишь, какие нагоняет. Сегодня быстро стемнеет. Надо готовиться к штурму. В общем, напрасная вылазка. А у вас?

– У нас…

«У нас – не напрасная, хоть и нет ни одного упыря на счету»

– Конрад расскажет, как у нас. А я спешу, извини.

– Куда? – прищурился тевтон.

Вот ведь прицепился, как лист банный!

– Поговорить нужно. Кое с кем.

– Уж, не за оруженосцем ли соскучился? С Эржебетт побеседовать хочешь, что ли?

Догадливый тевтон! Всеволод на миг натянул поводья и остановил коня. Зло глянул на собеседника.

– Ну, хоть бы с Эржебетт…

У которой глаза – как Мертвое озеро.

– … и что? Ты что-то имеешь против, Бернгард?

– Да нет вообще-то, – магистр тоже придержал коня. – Странно мне просто. У девченки ведь, вроде бы, дар речи отнялся. А ты – поговорить с ней хочешь.

– Ничего… – процедил Всеволод, – Уж как-нибудь пообщаемся.

На этот раз он заставит ее отвечать на свои вопросы. А если не получится, значит, утром девчонка отправится с ним к Мертвому озеру. Не захочет ехать сама – он притащит ее силой. Поставит на берегу и снова взбаламутит воду серебром. Посмотрит на отражение Эржебетт рядом со своим отражением. Чтобы понять, наконец.

«Так тоже можно отличить нечеловека от человека», – говорил Бранко.

– Могу ли я поинтересоваться, о чем будет ваша беседа? – спросил Бернгард.

– Нет, – отрезал Всеволод.

Пока – нет. Сначала он должен во всем разобраться сам.

– Что ж, ладно, не буду лезть в ваши дела, – пожал плечами Бернгард, – но и ты, русич, не задерживайся там с Эржебетт. В крепости полно дел, а времени остается мало.

Бернгард снова озабоченно глянул на тучи, почти закрывшие уже солнце.

Всеволод тронул коня, поддал шпорами и вырвался вперед. Сзади послышался дробный стук копыт: догоняли дружинники.

Небольшой гарнизон, остававшийся в замке под началом брата Томаса, за время их отсутствия потрудился на славу. Крепость была почти готова к новому ночному бою. Склоны замковой горы очищены от трупов, мертвая нечисть сброшена в пропасть. Частокол и осиновые рогатки на дальних подступах поправлены. Потревоженная и расшатанная упыриными когтями каменная кладка починена, и даже раствор уже затвердел. Разбросанное вокруг серебро собрано до последнего арбалетного болта. Дров и хвороста во рву наложено хоть и не так много, как обычно, но все же достаточно, чтобы на время прикрыть замок огнем, а на дровяных завалах виднеются темные маслянистые потеки, отдающие резким алхимическим запахом.

Ворота открылись сразу: на этот раз на посту никто не спал. Бросив повод подбежавшему Илье, Всеволод коротко спросил:

– Как?

– Тихо, – ответил тот. И доложил подробнее: – В замке идут обычные работы. Кастелян и прочие тевтоны ничего подозрительного не предпринимали. И рыцари, и кнехты пашут до седьмого пота. Наши – помогают. Немцы, уехавшие с Бернгардом, из вылазки не возвращались. Охрана Эржебетт тревоги не поднимала. Дозорный тоже молчит. Спокойно, вроде все, воевода.

Вроде… И сигнального рога, действительно, слышно не было. Но почему тогда так тревожно и муторно на душе?

Всеволод вошел в приоткрытые ворота внутренней цитадели. Никого. Гулкое эхо шагов в пустых залах, переходах и галереях. И невесть откуда взявшееся нехорошее предчувствие – все сильнее. Всеволод ускорил шаг.

Дурное предчувствие не обмануло.

Дружинники, выставленные охранять Эржебетт, лежали на каменных плитах. Мертвые. Все пятеро.

На ком-то вспорота кольчуга, у кого-то сброшен шлем и изгрызено горло. У двоих на шее, под откинутой бармицей, зияют страшные рваные раны. Судя по всему, эти двое пали первыми. Их атаковали сзади, а уже после – занялись остальными.

Стражей убивали быстро. И нападали внезапно. Оттуда, откуда нападения никто не ждал.

Взгляд Всеволода скользнул по обнаженным клинкам с серебряной насечкой. Дружинники все же успели схватиться за оружие, но в этот раз сталь с белым металлом им не помогла. Почему? На искаженных лицах мертвецов застыло смешанное выражение ненависти, страха, ярости и боли. Страха – меньше. Ненависти – больше.

Все лица – бледные. Ни кровинки. И – ни капли крови на телах. На полу ее, впрочем, тоже нет. Всю пролитую кровь здесь слизали. А не вытекшую – высосали. Да, крови не было. Были обескровленные, испитые трупы.

А Эржебетт?

Всеволод толкнул дверь своей комнаты. Толстые дубовые доски поддались. Дверь была не заперта и легко распахнулась.

И за дверью…

Пусто за дверью! Развороченная кровать Эржебетт (Неподъемный сундук – на месте. Лавка – перевернута), скинутые на пол медвежьи шкуры. И – никого.

Он все же позвал зачем-то:

– Эржебетт!

Тишина в ответ.

Спрятаться в аскетической полумонашеской полукелье – негде. Ну, почти негде.

Под узкими полатями?

Нет.

Под столом?

Нет.

За сундуком и опрокинуто лавкой?

Нет.

В сундуке?

Никого.

Нигде.

Нет.

Только тела верных дружинников лежат у порога. Тела славных бойцов, павших не в честном бою, а…

От чего, по чьей злой воле? Ответ был очевиден.

– Никак упырь, воевода!

Всеволод обернулся.

У двери стоит Илья. Смотрит округлившимися глазами. Кулаки сжаты. Правая щека чуть подергивается.

– Упырь, – простонал в ответ Всеволод.

Или упырица…

Что уж скорей всего. Что уж куда как вернее!

Упырица в человечьем обличье, невесть как обличье это принявшая и сохранявшая столь долго. И все это время дурачившая его. А иначе – как? Иначе почему Эржебетт не лежит вместе со всеми сухой обескровленной куклой. Почему ее здесь нет? Почему дверь, всегда запираемая изнутри, открыта? Почему засов не взломан?

По-че-му?!

Илья поднял, было, глаза на Всеволода. И тут же опустил. Не выдержал горящего взгляда. Промолвил тихо:

– Прости. Не доглядел, воевода…

«Не доглядел, воевода»?! Эх, Илья, Илья! Нет тут твоей вины. И не так бы тебе нужно говорить сейчас. «Воевода не доглядел!» – вот как. Не говорить – кричать об этом надо. Орать в голос. Воевода твой неразумный во всем виновен. Только он.

Десятник отступил в сторону, пропуская Всеволода.

В коридоре стояли еще несколько дружинников с обнаженными головами. Шлемы и шапки – в руках. Взгляды – в сторону. Ратники молча расступились. Всеволод молча прошел мимо.

Он смотрел прямо перед собой, стараясь не встречаться взглядами с воинами. Ни с живыми еще, ни, тем более, с уже мертвыми.

Погубил! Это он их погубил! Всех пятерых! Ни за что! Он, Всеволод! Ослепленный страстью, не желавший прислушиваться к советам тевтонского старца-воеводы, не распознавший явной опасности.

Погубил! Полдесятка своих бойцов отдал на поживу коварной нечисти, прикидывавшейся… Э-э-э, да чего уж там! Все ведь ясно как Божий день. Дружинники несли стражу. Как положено – спиной к двери, лицом к коридору. И кто мог знать, что запертая дверца вдруг тихонько откроется, и что на стражей… и что из-за той открытой двери…

А что – на стражей? Что – из-за двери?

Что явилось оттуда?

Кем же ты была? Кто ты есть на самом деле, проклятая Эржебетт? Темная тварь с лицом безобидной юницы и с глазами цвета мертвых вод, в которых можно увидеть свое отражение перевернутым вверх ногами?

И как ты одна, с незажившей раной в ноге одолела пятерых хорошо обученных и вооруженных ратников? Как могла так долго – и днем и ночью – скрывать свою истинную суть? Как одолевала неодолимую жажду крови? Как терпела солнце над собою и жгучее серебро доспеха на себе?

Да, много тут еще оставалось непонятного.

Но главное-то уже ясно.

Всеволод вновь шагал по переходам, коридорам и лестницам, внутреннего замка. Бежал, царапая шпорами каменные ступени и плиты зал. Да только от себя-то не убежишь!

Эх, Эржебетт, Эржебетт! Величайшим счастьем для тебя будет, если не попадешься сейчас, под горячую руку. Да и после…

– Найду! – зло цедил Всеволод сквозь зубы. – Убью! Пять раз убью темное отродье! По разу – за каждого испитого дружинника. Нет – десять раз по пять! Сто!..

Глава 37

На замковом дворе к нему подскочил обеспокоенный кастелян.

– Что-то случилось, русич? На тебе лица нет!

Всеволод зыркнул на него исподлобья. Тевтон осекся, отшатнулся.

– Кто-нибудь входил в главную башню, Томас?

Однорукий рыцарь энергично замотал головой:

– Никого не было. Все снаружи работали. Только ваши воины, которые…

«Охраняли упырицу…»

– А кто-нибудь, выходил? – перебил, не дослушав, Всеволод.

– Откуда? – не понял тевтон.

– Из башни! Из внутреннего детинца!

– Нет, – растерянно захлопал глазами рыцарь.

– Кто-нибудь вообще покидал замок, пока нас не было?

– Ну… кто за стенами трудился – тот и покидал. Еще кнехты падаль вывозили. Еще за дровами для рва в лес ездили.

– А дозоры? Дозоры на стенах были?

– На стенах – нет. Только на наблюдательной площадке донжона. Да ваш же боец там и стоит. Еще один дозорный – над воротами. Никто бы не смог пройти через них незамеченным.

Через ворот – нет. Не смог бы.

Но если Эржебетт… тварь, прикидывавшаяся Эржебетт, в своем истинном темном облике столь же ловка, как прочие упыри, ей не составило бы труда спуститься по любой из замковых стен. Хотя… С донжона-то ее все равно бы заметили. Да, наверняка, заметили бы, сунься беглянка дальше тына. Но…

«Кнехты падаль вывозили» – вспомнились слова Томаса.

… Но Эржебетт могла притаиться в телеге среди мертвых кровопийц.

И – вместе с ними? Со скалы? А что ей станется-то, твари темного обиталища, не боящейся ни солнечных лучей, ни белого металла…

Впрочем, такой твари трудно, наверное, спрятаться в груде дохлых упырей, истлевающих под солнцем. Такая тварь должна, наверное, отличаться от обычной падали.

Или не должна?

Или все же должна?

Проклятье! Голова – кругом!

А ведь из замка еще и…

«За дровами для рва в лес ездили»

…другие повозки выезжали. К какой-нибудь из этих телег Эржебет тоже могла бы незаметно прицепиться. Между колес где-нибудь, под днищем.

Могла… Да, вполне могла она тайком покинуть Сторожу. А могла и притаиться где-нибудь в укромном уголке. А что? В этом тоже есть смысл. Кровушки-то – свежей, теплой, живой, человеческой – нигде больше в разоренном эрдейском краю не сыскать. Только здесь, в замке осталось немного.

Так зачем же тогда из него уходить?

– А в чем дело, русич? – Томас встревожено смотрел на Всеволода. – Что стряслось?

– Пять моих воинов убито, – ответил Всеволод. Уточнил: – Убито и испито.

– Иезус Мария! – выдохнул кастелян. Однорукий рыцарь аж переменился в лице, и сам сделался бледным, как жертва упыря. – Замковый нахтцерер! Значит все-таки правда?

Всеволод тряхнул головой. Вряд ли то, о чем говорят в замке, правда. Правда оказалась страшнее. Милая, беззащитная юница Эржебетт, так долго сдерживавшая свою жажду, и, в конце концов, не совладавшая с собой – вот она, правда. Впрочем, об этом Всеволод хотел сейчас поговорить не с Томасом.

Только-только въехавшие в крепость тевтоны расседлывали коней, однако магистра среди вернувшихся из вылазки рыцарей Всеволод не увидел.

– Где мастер Бернгард? – спросил он кастеляна.

Томас молча показал где.

Тевтонский старец-воевода был на своем излюбленном месте – на открытой надвратной площадке. Судя по всему, Бернгард проверял готовность крепости к ночному штурму.

Всеволод поднялся к нему.

… – Пропала? – магистр, выслушав союзника, смотрел на Всеволода из-под сведенных бровей. – Значит, говоришь, твоя Эржебетт пропала?

Они стояли у искрошенных защитных зубцов. На камне отчетливо выделялись глубокие царапины. Будто секирой рубили, а не когтями чиркнули.

Ветер трепал седые волосы Бернгарда и колыхал складки отяжелевшего от грязи орденского плаща. На левом плече магистра как живой шевелился черный крест.

– Пропала, оставив после себя пять обескровленных трупов?

Всеволод не ответил.

Бернгард вздохнул:

– А ведь я предупреждал тебя, русич.

Всеволод сжал зубы и опустил глаза. Предупреждал… А он не внял предупреждению. Но теперь-то это уже не имеет значения. Случившегося не исправить. Мертвых не вернуть.

Но вот найти Эржебетт, если она еще скрывается в замке – можно…

– Нужно обыскать крепость, – глухо проговорил Всеволод. – Начать с главной башни и детинца.

Магистр нахмурился:

– Боюсь, на это у нас уже нет времени. Солнце садится, после заката начнется новый штурм, а у меня еще не все готово к обороне. Я не могу выделить людей на поиски Эржебетт.

– Я возьму свою дружину! – вскинул голову Всеволод.

– Твоей дружине тоже найдется дело. У меня сейчас каждая пара рук на счету.

– Но…

– Не спорь, русич. Взгляни на небо.

Низкое пасмурное небо хмуро и недобро смотрело на замок. В закатной стороне, за безжизненным плато с котловиной Мертвого Озера цеплялись брюхом за скалистые пики грозовые тучи – синеватые и раздутые, как непогребенные покойники. Они были еще далеко, но уже сейчас в их свинцовом чреве можно разглядеть беззвучные пока вспышки молний.

А ветер дул с запада и тучи постепенно подползали к Серебряным Вратам, подобно упыриным полчищам. Медленно плывущие, зловещие, набухшие грозой и влагой, они своими массивными телами полностью заслонили солнце. Лишь по верхнему краю туч еще слабо розовел кровавый ободок – прощальный отблеск закатывающегося светила.

– Ночь будет тяжелой, – спокойно, даже слишком спокойно продолжил Бернгард. – Сегодня солнце скроется раньше. Значит, и штурм тоже начнется раньше. И что совсем скверно – будет гроза. Дождь зальет ров и погасит огни.

А ведь, тевтон прав! Так все и будет.

– Если мы не приготовимся к этой битве как следует, если разбредемся по замку в поисках Эржебетт, Серебряные Врата падут.

– А если Эржебетт выйдет во время боя? – спросил Всеволод. – Если ударит в спину?

– Она не всесильна. А замок обороняют не пять человек стражи. Если Эржебетт высунется – ее убьют вместе с прочей нечистью. Но если мы сейчас бросим все и затеемся искать одну темную тварь, как потом отразить натиск сотен и тысяч тварей?

Всеволод шумно вздохнул. Выдохнул.

– Я понимаю твои чувства, русич, – Бернгард заглянул ему в глаза. Тепла и сопереживания в его взгляде не было. Но холодного понимания – да, этого, действительно, хватало. – Мне тоже не нравится, что в люди гибнут в замке не только ночью, но и днем. Однако сейчас защитить крепость от внешнего врага для нас важнее, чем искать червоточину внутри. А Эржебетт мы найдем позже – это я тебе обещаю.

– Сейчас, – упрямо сказал Всеволод. – Я должен найти ее сейчас.

Найти и поквитаться!

Найти и успокоиться!

Бернгард неодобрительно качнул головой.

– Ладно… Вижу, от тебя здесь все равно проку будет немного: сам изведешься и других перед битвой перебаламутишь. Знаешь что… Возьми-ка с собой брата Томаса – у него ключи от всех дверей. Возьми Бранко. Он тоже знает замок как свои пять пальцев. Возьми еще несколько воинов. Только немного, человек шесть-семь. Осмотри, что успеешь, раз это для тебя так важно. Но возвращайся на стены сразу, как только услышишь сигнальный рог. Твои мечи лишними не будут.