Текст книги "Темный набег"

Глава 20

Ш-шмяк!

Смачный звук слева.

Всеволод обернулся. Надо же! Не заметил! Пока тыкал мечами в бойницу, самого едва не сцапали. А и могли ведь! Запросто! К счастью, шестопер Бернгарда вовремя обрушился на голову показавшейся между крепостных зубцов твари. Шишковатый череп лопнул и разлетелся на куски под посеребрёнными гранями. Белый орденский плащ забрызгало черным, густым и липким. Так забрызгало, что и креста на плече уже не видать.

– Не зевай, русич!

Всеволод благодарно кивнул. Ну, спасибо, мастер Бернгард! Удружил, спас. При случае – сочтемся.

А вот еще одна белесая тень метнулась в нескольких шагах справа. Прорвалась между копьями двух кнехтов, вскочила на зубцы, изготовилась к прыжку на стоявшего спиной Томаса.

Однорукий кастелян тоже отбивался от упырей, вслепую шаривших через бойницы, и потому не мог увидеть опасности. И помочь Томасу не было уже никакой возможности: слишком далеко.

– Томас! – крикнул Всеволод. – Сзади!

Предупредить – вот единственное, что он сейчас мог сделать.

Кастелян услышал, начал поворачиваться. Но – медленно, но – поздно. Была бы у калеки еще одна рука. С мечом. Или хотя бы с щитом – прикрыться.

Тварь прыгнула. Прямо на белый плащ, на черный крест. На левое плечо с беспомощным обрубком вместо руки.

Еще миг – и…

И… эта тварь тоже наткнулась на шестопер Бернгарда. Брошенная с неимоверной силой граненая палица настигла нечисть уже в полете, когда упыринные когти почти коснулись жертвы. Палица проломила кровопийце грудь. Отбросила в сторону, за заборало. Всеволод мельком увидел глубокую – чуть не до спины – вмятую рану от увесистого набалдашника с серебренной отделкой. А в следующее мгновение и упырь, и оружие Бернгарда слетели со стены. Упали куда-то в прорывающийся из-под трупов огонь.

– Томас, не спи! – снова орет Бернгард.

Ай, да магистр! Ангел-хранитель, прямо!

А тевтонский старец-воеводы уже схватил обеими руками меч и размашисто орудует длинным рыцарским клинком. Еще ловчее, еще увереннее даже, чем шестопером.

Фьюить! Ш-ш-ш-ш-ших! Одним махом Бернгард срубил две безволосые головы и три руки, поднявшиеся над заборалом.

«Силен! Ох, силен, магистр! – с уважением подумал Всеволод. – И в бою искусен. И соратников прикрывать не забывает» Впрочем, и сам он тоже не мешкал. Как и положено обоерукому воину, лихо работал двумя мечами сразу. Ведя про себя счет разрубленным тварям.

Один. Два. Три.

Полетел вниз четвертый.

За ним – пятый.

А снизу все напирают. И конца-краю не видать.

Восьмой… Десятый…

А вот уже и полная дюжина пала от руки… от рук русского воеводы.

А вот – и дюжина четрова. В самый раз для нечисти!

Еще двоих, влезших один за другим и ловко проскользнувших под мечами, Всеволод попросту столкнул со стены. Плечом. Наплечником с серебряной насечкой. Как? Да просто!

Сначала – увернуться от удара когтистой лапы.

Потом – и-эх! – навалиться всем телом, ударить всем весом.

Толчок. Упругое сопротивление под плечом. Вскрик твари, обжегшейся о посеребренный доспех. Один упырь падает на другого. И оба – кувырком, за каменные зубцы.

Первый скрылся где-то в густом смрадном дыму. Второй напоролся спиной на торчащий из груды упыриных тел почерневший сук от лесины-осины.

Откуда-то сзади и слева донеслись отчаянные крики защитников крепости.

– Прорвались, – прохрипел Бернгард. – Западная стена!

Всеволод и сам видел: про-рва-лись! Там вон, на дальнем пролете, дела обстояли совсем скверно. Нечисть перемахнула-таки и через стальные посеребренные шипы, и через каменные зубцы. И вот… Упыри на боевых площадках, упыри в переходных галереях. Везде – упыри, упыри, упыри.

Визжат, натыкаясь на серебро, но все равно грызут и терзают оплошавших защитников. Высасывают, испивают досуха каждого, кто попадется. И прут дальше.

Натиск усиливался. Число прорвавшихся кровопийц множилось. Через заборало переваливали все новые и новые белесые фигуры.

Саксы на западной стене с боем отступали, срывались, падали на камни замкового двора. Туда же, во двор, уже устремились несколько упырей. Бледнотелые пауки с когтистыми руками спускались по кладке, даже не пытаясь пробиваться по узким проходам к лестницам. Где – спускались, а где – прыгали. На людей. На телеги и повозки, стоявшие у стен. На крыши… Впрочем, те, кто падал на крыши – быстро скатывался вниз. Не зря здесь крыши здесь кроют осиной…

Тевтоны подтянули к месту прорыва легкие рогатки, заготовленные как раз на такой вот случай. Осиновые заграждения ставили наглухо, в несколько рядов, поперек галерей и переходов. Отсекали штурмующих. Старались не допустить нечисть к соседним пролетам стен и яростно отбивались из-за заостренных кольев.

Внизу, по замковому двору тоже метались кнехты с рогатками. Кнехты опрокидывали повозки и телеги, в которых днем возили дрова и падаль, нехитрыми баррикадами перекрывали наспех проходы внутри крепости, где уже вскипала отчаянная битва. Кто-то влезал на крыши, чтобы вести бой оттуда.

Тевтоны, русичи, татары и шекелисы яростно рубились с общим врагом. А враг все сыпался с павшей западной стены. Враг быстро расползался по лабиринту замкового двора белесой массой. Испуганно ржали и бились в конюшнях запертые лошади. Но тварей интересовали не кони – люди. Только теплая человеческая кровушка интересна была сейчас темным тварям.

Это конец! – вдруг ясно и отчетливо осознал Всеволод.

Будет конец, если не…

– Ро-о-ов! – дико заорал Бернгард, – Жечь ров!

Засуетился, отдавая команды и размахивая мечом однорукий Томас.

Трое кнехтов из надвратной башни, что до сих пор почти не принимали участия в битве, а больше следили за костерком, разведенным под бойницами, подскочили, как ужаленные.

Ага… В руках у каждого по большому заряженному арбалету.

У четвертого – горшок, из которого торчат толстые концы неоперенных стрел. Немного – с полдюжины. Кнехт с горшком вытаскивает ровно половину.

Раз, два, три…

И вот – извлеченные из сосуда стрелы уже покоятся на арбалетных ложах, на натянутых тетивах, в специальных зажимах. Все три стрелы лишены не только оперения, но и стального наконечника. Вместо острия на каждой – толстенный, этак, с хороший кулачище, и длинный, на добрых две трети древка, моток пакли.

Нет, это не простые зажигалки, которыми защитники крепости расстреливали издали приближающегося противника. Такая стрела больше походила на факел. Да, факел и есть! И самострел тоже, видать, предназначен не для боя, а для того, чтоб закинуть факел в ров и вогнать поглубже в ворох хвороста и дров.

Пакля на наконечнике – маслянисто поблескивает вязкой темной жижей. Пакля пропитана так, что аж сочится. Масло и алхимическое огненное зелье – вперемешку. Густые капли цвета упыриной крови ляпаются на камень.

Поднеси огонь – и пыхнет сразу. И гореть будет жарко. И не погаснет долго.

Четвертый, не обремененный тяжестью самострела, кнехт уже отставил горшок, подпалил стрелы-факелы и отступает в сторону.

Арбалетчики взваливают тяжелое оружие на широкие уступы-подставки между каменными зубцами. Справа стрелков прикрывают Томас – однорукий кастелян орудует мечом с потрясающей ловкостью. Слева – Конрад, тоже являвшийся мечником не из последних. Четвертый кнехт из поджигательной команды подхватывает копье, занимает позицию возле Томаса.

И Бернгард – там же. Да и сам Всеволод неподалеку от Конрада выкручивает клинками смертоносную мельницу.

Как обстоят дела на правом фланге – не видать, а здесь, слева…

Вжик! Вжик! Два взмаха двумя руками, двумя мечами. Катится, брызгая черным, голова с оскаленной пастью, летит, шевеля в воздухе когтями-кинжалами, отсеченная рука.

Конрад тоже срубил одну тварь, попытался принял на щит и столкнуть со стены вторую. Ан, не вышло. Упырь вцепился в треугольный щит мертвой хваткой. Вереща от боли, вогнал когти в дерево с серебряными нашлепками, повис всем телом – не стряхнуть – а клыкастой пастью уже тянется за щит. Пока тевтон, глухо рыча из-под шлема, сколупывал клинком настырную нечисть, вышла заминка.

Всеволод из-за вертящегося Конрада тоже не заметил, как…

Эх, не уследили!

Одна когтистая лапа цапнула-таки снизу крайний слева самострел, вторая – подцепила под серебрёный шлем стрелка, так и не выпустившего оружие. Стрела-факел выпала из зажимов арбалетного ложа, прежде чем щелкнула тетива. Когтистые лапы выдернули орущего стрелка за стену до того, как Всеволод и Конрад успели на помощь.

Но два других арбалета все же выстрелили. Всадили пару горящих факелы в трескучий завал во рву. Видимо, это был сигнал: со стен и башен вниз тоже полетели зажигательные стрелы. Не в упырей – в ров, в хворост, щедро политый горючей смесью.

Палили рукотворный бурелом отовсюду сразу, с разных концов.

И – подпалили!

И – занялось! И побежали по рву веселые огоньки.

Поначалу слабые, дымные, едва заметные, они быстро крепли, грозя вскоре обратиться бушующий пожаром.

Пламя разгоралось!

Вот жгучие языки пробуют на вкус мертвых тварей, пронзенных стрелами и валяющихся в охапках хвороста. Вот – хватают за ноги перебирающихся с той стороны упырей. А вот уже и весь ров пылает вовсю.

Вверх – выше стен, к самому небу – взметаются снопы искр, черной вьюжкой-метелицей поднимается горячий пепел и густой тяжелый дым. С треском проседает сгорающий хворост, рушатся обложенные сухими ветками дровяные шалашики, колодцы и поленицы. Объятые пламенем бревна хрустко вминают полыхающую растопку, и тоже уходят вниз, ворочая боками с обугленной корой.

Да, костерок во рву был выложен с умом: осевшие угли, отделенные к тому же от замка валом, не раскалят, не попортят каменного основания стен, не повредят крепости. Весь жар изо рва пойдет вверх. И это хорошо, это разумно. Раскаленные уголья – не текучий греческий огонь, что горит быстро и сильно, опаляет и жжет все на своем пути, но большого жара не дает. А вот от раскаленных угольев и каменная кладка потрескаться может.

Пламя металось и ревело – и во рву, и надо рвом. Будто сама земля разверзлась над преисподней. Мертвые бледные тела и живые кровопийцы, не успевшие вовремя выпрыгнуть из хрусткой огненной ловушки скатывались в огненный провал, корчились в пекле, вспыхивали, раздувались, взрывались фонтанами черных брызг, обугливаясь буквально на глазах.

Глава 21

– Из адовой бездны вы народились, и в Геенне огненной сгинете! Аминь! – послышалось где-то рядом – громогласное, яростное, истовое…

Всеволод в изумлении оглянулся. На стене стоял орденский священник в черной рясе и белом плаще, без меча, но с огромным крестом в руках. Вроде бы, тот самый клирик, что после дневной вылазки принял вместе с лекарем-алхимиком тяжело раненного рыцаря. Что ж, вовремя появился, святой отец. И слова сказаны к месту…

– Аминь!

– Аминь!

– Аминь!

Тевтоны, вдохновившись, вдруг затянули незнакомую Всеволоду песнь – долгую, монотонную торжественно-унылую. Какой-то латинянский церковный гимн… Мощный басовитый мотив пробивался сквозь пронзительные крики умирающих и сквозь вой упырей.

Орденские братья пели на стенах и под стенами – в замковом дворе, где тоже кипела сеча и лютовала смерть. Песнопение не мешало тевтонам сражаться – скорее, наоборот. Крестоносцы разили нечисть и гибли сами, не переставая петь псалмы.

Русичи, татары и шекелисы рубились молча.

А снаружи…

Всеволод выглянул из бойницы. Лицо обдало потоком горячего воздуха: жар ощущался даже здесь, наверху, на изрядном удалении от огненного кольца, обвившего крепость. А что же тогда творится там, возле рва? А во рву?!

Творилось…

Что-то…

Языки пламени будто огненным ножом распороли темное воинство. Отрезали изрядный его кус, пробившийся к замку. А остальное… остальные… Невыносимый жар жег и оттеснял оставшихся на той стороне упырей обратно к частоколу. Пылающий ров не позволял врагу навалиться всей массой – как кровопийцы делали до сих пор.

Огонь давал защитникам время, дарил шанс.

Но беда была в том, что на эту сторону рва уже прорвалось слишком много нечисти.

И слишком много темных тварей взобралось на западную стену.

И спустилось вниз по эту сторону стены.

Много. Слишком…

Там, у западной стены, на западной стене, под западной стеной сейчас шел главный бой, там этой ночью решалась судьба Серебряных Врат. И, пожалуй, собравшейся там нечисти, перевали вся она вся через стену, хватило бы, чтобы перебить добрую половину Сторожного гарнизона еще до подхода главных сил. А уж когда ров погаснет… когда в замок хлынет все упыриное воинство…

К тевтонам на злополучной западной стене уже примкнула часть татар с соседней – северной. Над непролазными осиновыми рогатками мелькали мечи и кривые сабли, копья с крюками и без, пущенные почти в упор стрелы… Когтистые лапы…

Кровопийцы не отступали. Какое там! Вот опрокинуты и сброшены вниз осиновые заграждения в одном месте. А вот – в другом. Захваченный упырями участок ширился. И все попытки защитников отбить утраченные позиции, пока успехом не увенчались. Людей на западной стене оставалось все меньше. Бледных длинноруких теней – больше…

…больше…

еще больше…

еще…

На замковом дворе, в ближайшем к месту прорыва проходе – между крепостной стеной и кузницей осиновые рогатки и наспех возведенная баррикада тоже не выдержали напора темных тварей. Хлипкая преграда развалилась под чудовищным натиском. Несколько рыцарей в белых одеждах и кнехты в черных накидках поверх доспехов образовали в бреши живое заграждение. Сдвинули щиты, встали плечом к плечу.

Но так нечисть надолго не задержать.

Людей в месте прорыва оставалось мало. Нелюдей было гораздо больше. А с западной стены валят все новые и новые твари. А серебрённые копья и мечи уже не справляются со всеми. Тевтонский строй прогибался. Строй вот-вот лопнет, рассыплется.

Да, немцы отчаянно бились за каждую пядь мощенного замкового двора. Но плетью обуха не перешибешь. Защитники крепости отступали, оставляя груды иссеченного, истыканного серебром отродья. Но и защитники несли потери. Павших тевтонов мгновенно облепляли упыри, норовившие через посеребренные кольчуги и латы добраться до вожделенной теплой влаги цвета огня и заходящего солнца.

– Пришло ваше время, русич, – повернулся к Всеволоду магистр.

«Ага, припекло-таки!» – без злорадства, но с раздражением подумал Всеволод.

Вообще-то, их время пришло раньше, чем об этом соизволил сообщить Бернгард. Дружинники Всеволода и примкнувшие к ним шекелисы уже бились с прорвавшимися в замок упырями. Выстроив стену посеребренных щитов поперек двух самых широких проходов, они несуетливо и расчетливо принимали злобную нечисть на клинки и копья, уничтожали любую тварь, что приближалась на расстояние удара и ловко срубали тянущиеся за щиты длинные руки кровососов.

Дружинная стена, поставленная в несколько рядов, стояла крепко, незыблемо. Но не там, где нужно, стояла. Основной натиск упыринного воинства приходился сейчас на соседние проходы. Внизу, этого не видно, конечно. Но сверху…

Всеволод заорал во всю глотку по-русски:

– Федор! Илья! Лука! Берите свои десятки! Подсобите тевтонам! Справа! Справа, я говорю, возле кузни! Туда! – оба его меча указывали – куда именно. – Там нечисть вот-вот прорвется!

Услышали. Поняли. Расторопные и смышленые десятники мигом отвели бойцов куда сказано.

Подмога подоспела вовремя. Между белых рыцарских плащей и черных накидок кнехтов вклинились червленые вотолы и мятли[8]8
  вотола и мятль – плащевидная верхняя одежда без рукавов. Изготовлялась из плотной ткани и могла носиться поверх доспехов


[Закрыть] русских дружинников. Прогнувшийся, поредевший, трещавший и разламывавшийся уже тевтонский строй вновь окреп и начал выравниваться буквально на глазах.

А Всеволод продолжал сыпать командами.

– Иван! Золтан! Вы со своими – стойте на месте!

Пары десятков воинов пока хватит, чтобы прикрыть занятые проходы. Благо, нечисть, там уже изрядно пообломала зубы: дохлых кровопийц там больше чем живых. Живые же твари сейчас напирают правее – возле кузницы.

– Остальные – назад! – орал Всеволод. – Назад, говорю! К воротам отходите!

Около трех десятков бойцов недоуменно пятились к воротной арке.

– Почему твои воины отступают? – встревожился Бернгард.

– Потому что приказано, – ответил Всеволод по-немецки. – Все равно дружине в такой тесноте не развернуться.

– Что ты задумал, русич?

Всеволод уперся испытующим взглядом в опущенное забрало магистра.

– Нужно отвлечь нечисть от западной стены.

– Как?

– Ударить с тыла. Пока горит ров.

– Ударить с тыла? – магистр поднял забрало, и тоже внимательно осмотрел Всеволода. – Для этого нужно выйти за стены.

– Что я и собираюсь сделать. Открой нам ворота, Бернгард.

– Вылазка?! Сейчас?! – казалось, магистр не верит своим ушам.

– Да, вылазка. Да, сейчас!

– Ты совсем обезумел, русич! Вы же все погибните!

Всеволод нетерпеливо мотнул головой.

– Нет. Пока горит ров – ничего с нами не сделается.

– Ты понимаешь, что через открытые ворота могут ворваться нахтцереры?

– Они уже ворвались без всяких ворот. И чем больше ты промедлишь сейчас, тем больше их перелезет через стену. Открывай, магистр! Пока огонь еще разделяет тварей и пока с той стороны рва не подошла подмога.

Бернгард глянул вниз. Сначала по одну сторону стены. Потом – по другую.

Снаружи, во рву, бушевало непролазное пламя. В замке, на каменных плитах щедро политых красным и черным, кипела битва. Примкнувшие к тевтонам русичи чуть оттеснили упырей. Сверху нечисть обстреливали татарские лучники и орденские стрелки. Но из-под соседних пролетов к павшей стене уже подтягивались новые толпы упырей. И предсказать исход боя наверняка было сейчас весьма затруднительно. А еще труднее – предугадать, как долго продлится этот бой…

С противоположной стороны горящего рва доносилось многоголосое нетерпеливое завывание.

– Ну же, магистр! – поторопил Всеволод. – В чем дело?

– Подъемный мост! – хмуро сказал Бернгард. – Если мост опустить сейчас – он сгорит!

– Да не надо его опускать! Приспустить только чуть-чуть. Самую малость приоткрыть ворота. Чтобы человеку пролезть можно было, чтобы пешему выбраться без коня.

– Хорошо, – Бернгард кивнул, – Но учти, русич, решетка за вашими спинами будет опущена. И я не стану поднимать ее, если нахтцереры попытаются ворваться в замок у вас на плечах. Хватит нам одной павшей стены.

– Открывай! – сказал Всеволод.

Он сбежал с боевой площадки в переходную галерею, с перехода – на лестницу, с лестницы – вниз, к ожидавшим дружинникам.

– Поднять решетки! – прогремел сверху голос Бернгарда.

И через пару мгновений…

– Поднять, кому говорю, адово отродье!

Тевтоны, ошарашенные неожиданным приказом, не сразу сообразили, что от них требуется. А может, не поверили собственныи ушам. Открывать врата ночью, во время штурма здесь, видимо, не привыкли. Но рыцарь-монах в звании орденского магистра уже ругался как тать с большого тракта. И тевтонские братья засуетилась.

Заскрипел один ворот, другой… Лязгнули цепи.

Первая – внутренняя решетка поползла вверх. За ней из проема между каменными плитами вырвала массивные серебрёные наконечники решетка наружная.

Вот только открывшееся пространство впереди густо утыкано острыми штырями в палец длинной. Крепкая сталь с серебром торчит из камня непроходимой щетиной. Днем-то она была спрятана, а вот ночью…

– Убрать шипы! – выкрикнул Бернгард.

Где-то в недрах надвратной башни лязгнул невидимый механизм – и все колючки в одно мгновение были утоплены в пазах между камнями.

Что ж, теперь можно входить в арку. Правда, осторожно: из кладки в стенах и в округлом своде арки тоже торчат посеребренные острия. И эти – посажены намертво, эти не убираются движением рычага.

– Вперед! – приказал дружинникам Всеволод.

Глава 22

Узкая воротная арка едва-едва вместила три десятка пеших русичей. Люди стояли тесно, как стрелы в непочатом колчане. Кольчуги звякали о кольчуги, щиты стукались о щиты.

Все молчали. Ждали.

От упырей их отделял сейчас лишь приваленный к стене подъемный мост. Перед глазами – темные, грязные, побитые-помятые подковами и колесами доски настила. А за спиной…

– Опустить внутреннюю решетку! – вновь прозвучал крик-приказ Бернгарда.

Тевтоны опускали ее аккуратно, стараясь не придавить кого ненароком, но довольно быстро.

Лязгнуло.

Тяжелая железная решетка в серебряной отделке встала на место. Где была. Как была. Опустилась. Загнала широкие острия в глубокие пазы. Скрежетнула металлом о камень. Непреодолимой преградой отделила кучку людей от замка.

Что ж, а теперь… Пора бы…

– Опустить мост! – да, магистр отдавал новый приказ. – Ниже! Еще! Еще! Стоп! Хватит!

Стоп. Хватит… Образовавшаяся щель едва-едва позволяла протиснуться наружу одному пешему ратнику при полном доспехе. Зато закрыть такую щель можно легко и быстро. Разок крутануть ворот, подтянуть цепи, прижать мост к каменной кладке стен.

Первым наружу выбрался Всеволод. С двумя мечами наголо. За ним с обоих сторон приоткрытой арки полезли-посыпались дружинники. По двое, парами. Выходили, осматривались, готовые с ходу вступить в бой.

С ходу – не потребовалось. Под воротами, сейчас никого не было. По крайней мере, до ближайшего изгиба стены. Никого, кроме бледнокожих зловонных трупов, что валялись один на другом. Ага, нечисть и отсюда тоже ушла к западной стене. И не нужно долго гадать – почему.

Ров здесь подходил к крепости довольно близко. А насыпи перед воротами – почти нет. А буквально в нескольких шагах гудит и пляшет пламя. И жуть, как жарко. Внешняя обивка моста – и та, вон, потела. Серебром… На шипах, гвоздях и железных листах выступала блестящая белая капель. Кое-где дымилось посеченное-покрошенное когтями дерево. Если крепость выстоит, утром мост придется изрядно подновить и посеребрить заново. Но то – утром. А пока…

– У-у-ур-р-р-ра-а-а-у-у-ур-р-р!

По ту сторону рва, за волнистым маревом горячего воздуха у самого тына в бессильной злобе ярилось, выло, рычало и ревело вражеская рать, остановленная огнем… Увидев и учуяв людей, выходящих из крепости, нечисть, казалось, вовсе потеряла разум. Кровопийцы бросались ко рву, тянули через пламя когтистые лапы и тут же, визжа и скуля, отшатывались, отдергивались, отползали, обожженные.

Ничего, пусть себе беснуются. Через такое пламя этим тварям до ворот не дотянуться и не допрыгнуть. Опасаться сейчас следовало других упырей – тех, кто уже успел перемахнуть через ров.

Оставив полдюжины ратников – стеречь приоткрытые ворота – Всеволод повел прочих дружинников к западной стене.

Идти старались строем: мечники – впереди, копейщики сзади. По возможности, конечно, строем: огибать замок снаружи было сейчас ох, как непросто.

Русичи карабкались между валом и стеной по грудам трупов, добивая мимоходом недобитых – норовящих схватить, укусить. Скользили в черной упыринной крови, цепляясь доспехами и плащами за торчащие отовсюду когти, стрелы, обломки копий. Обходили догорающие лужицы жидкого огня, и дотлевающие смрадные тела, лезли через лесины, щетинившиеся шипами и сучьями. Да еще этот жар от рва! Да еще эти дикие вопли из-за рва!

Впереди, возле павшей западной стены, через которую перехлестывал и все никак не мог перехлестнуть живой поток белесых тел, тоже орали твари.

Пробираться к врагу пришлось недолго. Враг сам ринулся навстречу. Заметили близкую и легкую добычу штурмующие утратили интерес к крепости.

Произошло так, как и предполагал Всеволод. Обнаружив у себя в тылу живых людей и живую кровь, упыри, не успевшие влезть наверх, повернули вспять. Отступили от захваченного участка, гроздьями посыпались с закопченных стен.

И…

Хрусь! Чмок!

Приняли и отбросили назад первых нападавших алые русские щиты с серебряными умбонами и нашлепками. Заработали блестящие прямые клинки. Ударили через плечи мечников копья на крепких ратовищах. А сверху уже сыпали оперенный дождь лучники Сагаадая и тевтонские арбалетчики. Стрелки как могли помогали и прикрывали серебренными стрелами.

Есть! Половина дела сделано. Вылазка отвлекла изрядные силы упырей. Теперь бы потянуть время, пока там, наверху, отобьют западную стену. А после – вернуться в крепость и, желательно, без потерь.

Не очень широкий, заваленный трупами проход между стеной и валом, за которым бушевало пламя, оборонить, в общем-то, можно и теми невеликими силами, что вывел из крепости Всеволод. Но стоять здесь насмерть не требовалось. Другая у них сейчас задача. Медленно отступать, уводя за собой нечисть.

Они отбивались. Не торопясь, слажено, отходили обратно к воротам. Обезумевшие от близости теплой крови темные твари шли следом. Перли сплошной массой…

Всеволод сражался в первом ряду, чуть выступив из строя, чтобы ненароком не задеть своих. Рубился яростно, отчаянно, зло, то посередке, то с правого фланга, то слева. Дрался, как учил на тренировках старец Олекса. Крутясь, вертясь, круша, кроша и разбрасывая в стороны посеченную белесую плоть, истекающую черным. Стараясь достать мечами в вытянутых руках побольше тварей. Принимая на себя наибольшую часть опасного ратного труда. Клинки Всеволода часто и смачно входили в мягкие податливые тела. Остальным дружинникам оставалось помогать, да прикрывать воеводу.

Так было надо. Главное сейчас – не потерять людей, не положить понапрасну. Люди в закатной Стороже еще ой как пригодятся. А вот тварей, что настырно и бездумно лезут на клинки и тянут через щиты когтистые лапы, щадить не нужно.

Ни к чему!

Меч в левой руке Всеволода располовинил еще одного упыря. Рассек надвое второго…

Меч в правой – срубил одну голову с раззявленной зловонной пастью. И руку. И ногу, и снова – руку и…

И – по инерции…

И – со свистом, со скрежетом, с разлета, с разворота…

Ах, не углядел, не заметил в пылу жестокого боя! Бил-то сильно, сдуру, с плеча, сгоряча. Чтобы насмерть, наверняка чтобы.

По упырю ведь бил. А упырь проклятущий – отшатнулся к стене.

Клинок, разрубив очередную тварь, вошел в щель между базальтовыми глыбами.

Шмяк! Звяк!

Пыль, искры…

Основательно так вошел, глубоко. Силен и страшен был этот удар. Нерасчетливо, неразумно силен. И страшен без особой надобности. А еще сыграла свою роль губительная случайность, от которой, увы, в лютой сече не застрахован никто.

Так уж оно вышло: Всеволод с маху вогнал меч точнехонько в каменные тиски, в ловушку, как специально подставленную! Кладка крепостной стены здесь была уже изрядно выкрошена и выцарапана упыриными когтями. Клинок скрылся в ней на добрую треть. И – застрял…

Будто поймал кто цепкой дланью.

Меч заклинило как колун в неподатливом полене.

А время – дорого. В бою – трижды дорого. В таком бою – десятижды. Каждый миг, каждое мгновение!

Всеволод попытался вырвать зажатый базальтовыми глыбами клинок. Дернул резко, сильно.

Сталь с серебряной насечкой хрустнула. Переломилась.

Проклятье!

А завывающие упыри все напирали, а упыри норовили подлезть с флангов, окружить.

В сердцах Всеволод махнул вторым мечом по широкой дуге. Эх, опять неудачно вышло. Черная кровь залила шлем, брызнула в прорези забрала-личины, в глаза. Ослепила. Хорошо – вовремя навалился дружинный строй. Верные ратники пробились вперед, встали стеной. Прикрыли воеводу. Но…

Всеволод проморгался и, наконец, увидел…

Потеряли одного, второго, третьего…

Трижды проклятье на ваши безволосые головы, твари адовы!

Едва обретя способность видеть, Всеволод снова бросился в бой. С одним мечом, обхваченным двумя руками.

Бил наискось, от стены. Чтобы вновь не приключилась беда.

Удары наносил страшные. Валил по два-три упыря зараз. Порой – задевал и четвертого, благо, твари лезли одна на другую. Хотя какое уж тут благо?!

Упал еще один дружинник, подсеченный когтистой пятерней под ноги. Беднягу выдернули из первого ряда, утащили, навалились, облепили.

Тва-а-ари!

Вой. Характерный чмокающий звук. Все!

Испили. Не спасти. Погиб.

В такой битве и с такими силами нельзя было отбить своих павших. Единственное, что еще можно… что нужно – спасти живых.

Всеволод приказал отходить. Так же – строем. Увы, уже ощутимо поредевшим.

Отступали по-прежнему медленно, не торопясь. Ну, когда же они там, на стенах?! Когда управятся?!

А из-за вала, ото рва все пекло, жарило, палило. И уже не черная кровь врага – пот застилал глаза. Тело прело под толстой подкольчужной рубахой, лицо пылало под тяжелым шлемом.

Жар становился все сильнее. Все труднее было дышать горячим воздухом. Значит, ворота близко.

Всеволод перехватил меч правой рукой. Левую рывком обмотал плащом – прикрываться от огня и жара. Да только плохая это оказалась идея. В толстую ткань, намотанную на рукав посеребренной кольчуги, тут же вцепился один упырь. Потом – второй, норовя повалить. Еще двое попытались поднырнуть под меч.

Тех, кто лез под клинок, Всеволод клинком же и приласкал. Рассек – и одного, и второго. Вцепившихся в левую руку, просто стряхнул, сбросил вместе с плащом. Затем обоих, запутавшихся в рванных ошметках, сплеча рубанул через ткань. Плащ – в клочья. Упыри – в куски. Черная кровь – фонтаном.

А нечисть наседала, наступала.

А они отступали…

Ну, когда же?!

И – словно услышали в крепости безмолвный призыв Всеволода.

– Хватит! Хватит! – донеслось со стен сквозь визг и вой. – Уходите! Назад! К воротам!

Ага! Справились-таки! Отбили злополучную западную стену. Сбросили нечисть. Перекрыли проход в замок.

И добро! И славно!

А то уже жар – невыносим.

Ворота за спиной поблескивают потеками оплавленного серебра. Чернеет узкое пространство между стеной и приспущенным подъемным мостом. Дружинники ныряют в темноту арки, прикрывая друг друга, отпихивая мечами и копьями прущих следом упырей…

Всеволод проскочил в спасительную щель последним. Протиснулся, прополз, царапая камень арки и настил моста кольчужными звеньями. И едва успел забраться под арку, как услышал знакомый скрип воротов, лязг цепей. Мост дернулся, наваливаясь на стену.

И правильно: любое промедление сейчас слишком опасно. Нечисть, казалось, уже не обращала внимание на жар ото рва. Нечисть хотела туда же – за поднятый мост, в приоткрытые ворота. Упыри толпились у арки, лезли друг через друга, спихивая друг друга в пышущий жаром ров.

Пара тварей все же проскользнула. Добрая дюжина когтистых рук протянулась за людьми из сужающейся щели. Оскаленные пасти клацнули клыками совсем близко.

Кровопийц, прорвавшихся под арку, дружно приняли на копья. Длинные гибкие змееподобные руки рубили мечами. Клыкастые пасти – рубили тоже. Раскраивали черепа, упрямо протискивающиеся между мостом и каменной кладкой.

А после – слышался только влажный хруст. Тяжеленный мост на толстых цепях, давил и крушил посеребренным краем бледную плоть нездешнего мира. Русичи сноровисто выпихивали размазанные останки упырей, мешавшие Серебряным Вратам закрыться поплотнее.

Вот и – все. Мост поднялся. Ворота закрылись. И закрыли тех, кто был за ними. Закрыли, укрыли, защитили, сберегли…