Текст книги "Темный набег"

Глава 45

Пожалуй, самое удивительное было то, что ее, действительно, звали…

– Эржебетт! – встревожено кричала крепкая, полногрудая красавица-смуглянка. – Эржебетт!

Пробираясь к дальним кустам бузины, где непосвященные девы ждали зова и поручительства опытных ведьм, приведших их на шабаш, мать звала зеленоглазую рыжеволосую дочь. Вокруг метались перепуганные люди.

Женщину схватил и встряхнул за плечи седой колдун с воспаленными глазами. Имени его Эржебетт узнать так и не успела, но она знала, что именно этот старик заправлял сегодняшним шабашем.

– Величка! – колдун, брызжа слюной, заорал прямо в лицо матери. – Куда лезешь! Чего ждешь! Беги! Спасайся! Саксы близко!

Та даже не взглянула на него. Отпихнула с дороги. Бросилась дальше – сквозь людей и заросли.

Старик сплюнул, досадливо махнул сухой рукой в длинном рукаве и сам покинул колдовскую поляну. Будто растворился в воздухе.

– Эржебетт! Где ты?!

Величка с разбега вломилась в бузину.

– Эр-же-бетт!

Растерявшаяся и ошалевшая Эржебетт сбросила, наконец, оцепенение. Раздвигая руками упругие ветви, она полезла на большую утоптанную голыми ногами поляну, куда не должна была ступать до конца шабаша.

– Мама, я здесь!

Рука схватила руку. Теперь их не разорвать.

Величка была сильной ведьмой, а Эржебетт – дочерью ведьмы. Своего отца она не никогда не знала и не испытывала от этого каких-либо неудобств. Обе – и мать, и дочь – были посвящены в древнюю тайну Шоломонарии, расположенной по ту сторону Проклятого Прохода. В их головах и душах хранилась память ушедших поколений. То, что в ведьмовском роду передается по женской линии от бабки к внучке и от матери – к дочери.

Величка успела передать Эржебетт многое, но еще не сделала деву ведьмой. Девушка была слишком юна для этого. Сегодня, на тайном лесном шабаше, ей надлежало пройти лишь начальную – первую ступень посвящения. Да вот не сложилось…

А еще в жилах матери и дочери текла особая кровь. Кровь Изначальных.

И сейчас за ними охотились. За ними и за их кровью.

Тевтонская облава началась внезапно и оказалась самой удачной из всех. Саксы давно старались истребить ведовство и колдовство в своей комтурии и ее окрестностях. И сейчас, как никогда, они были близки к этому.

Кто именно указал магистру Бернгарду на лесок, в котором проходила тайная сходка-шабаш, было уже не важно. Разведчики ли тевтонского братства, лазутчики ли вольных госпитов-германцев, предатели из своих или подкупленные и запуганные селяне навели тевтонов – какая теперь-то разница? Когда лес накрыл рев боевых и охотничьих рогов, и между деревьев замелькали одежды с черными крестами, об этом не думал никто. Участники шабаша, объявленные мастером Бернгардом вне закона и вне права на жизнь, просто старались спастись.

Вообще-то сильных колдунов и ведьм в лесу собралось немало, и общими усилиями они, наверное, могли бы дать отпор. Попытаться хотя бы. Но души затравленных изгоев оказались недостаточно крепки для этого, а страх («Саксы идут! Са-а-аксы! Мно-о-ого!» – орали выставленные вокруг шабашной поляны сторожа, и ужас перепуганных дозорных многократно возрастая, передавался остальным) был слишком велик. Большой же страх, как известно, не способствует волшбе, и убивает на корню любые чары. Да и подготовиться к бою должным образом все равно никто уже не успевал.

Вокруг царила паника и бестолковая суматоха. Страх и суета мешали сосредоточиться тем, кто еще сохранял присутствие духа. Не оставалось времени объединиться в ведьмином круге, невозможно было поставить колдовскую стену. О сопротивлении не помышлял никто. Они разбегались.

Седые и дряхлые старцы-волхвы, крепкие еще маги и мальчики-помощники из сирот-учеников, высохшие старухи, темноокие, не по-людски красивые полуголые женщины с распущенными волосами цвета воронова крыла или огненной короны, не прошедшие ведьмино посвящение девы – бежали все. Мечущихся в ужасе и опрокидывавших шалаши и котлы с колдовским варевом людей облавщики гнали грамотно и толково. Туда, куда им нужно было. Протяжно гудели в лесу рога. Звенел металл. Слышались крики и лающие команды на немецком.

А вот собачьего лая слышно не было. Для такой облавы собаки не годились. Ведьмины зелья способны сбить со следа и запутать пса, лишить его нюха или даже жизни. Да что там говорить! Власть сильной ведьмы или колдуна над неразумным зверем такова, что одного слова-шепотка будет достаточно, чтобы верный пес набросился на хозяина. По той же причине загонщики не брали и коней. В такой охоте животным доверять опасно, и саксы вели облаву пешим строем.

Отвести глаза человеку все же сложнее, чем обмануть скотину. А уж если людей много… Одному отведешь, другому, а еще двое, трое, пятеро – все равно тебя отыщат.

Облавщики шли по зарослям цепями. За первым рядом – второй. За вторым – третий. Живая сеть неторопливо и тщательно прочесывала лес, не оставляя ни шанса, не давая ни малейшей возможности выскользнуть.

В облаве участвовали орденские братья-рыцари, оруженосцы, слуги, кнехты, верный ордену и прочий годный к долгой погоне вольный и подневольный люд, собранный в комтурии и по окрестностям. Все это были немцы, пришлые переселенцы, саксы-госпиты. Мадьяр и волохов к такой охоте тевтоны не привлекали: знали, что местные, исконные эрдейцы сами нередко искали помощи у колдунов и ведьм.

Загонщики были вооружены. Однако проливать кровь без особой нужды запрещалось.

– Живьем! Живьем брать! Всех – живьем! – неслись над лесом приказы командиров.

Участников шабаша тевтоны намеревались казнить без пролития крови. На костре. Мастер Бернгард опасался понапрасну проливать кровь здешнего ведовского-колдовского племени. Мало ли какой силой она, кровь эта, обладает. И мало ли куда может попасть капля-другая. Похищенная, припрятанная…

Да и вообще, по большому счету, охота шла не столько за разбегающимися людьми, сколько за кровью Изначальных. За кровью, которая никогда и ни при каких обстоятельствах не должна попасть в мертвые воды, закрывающие рудную черту.

Участники шабаша бежали в слепой надежде спастись. Бежали, когда надо было остановиться, все обдумать и принять верное решение. Но просто стоять на месте и просто думать под звуки приближающихся рогов было слишком страшно. Страшнее, чем бежать без оглядки, полностью утратив разум и забыв о своих возможностях, бежать, положившись лишь на быстроту ног, которые не подводили прежде.

– Стой!

Вовремя остановиться смогли только двое. Вернее, одна беглянка, тянувшая за руку другую. Известная во всей округе ведьмачка, спасавшая себя, и дочь.

Почему только она? Возможно, дело было в малой толике крови Изначальных, что отличала потомков Вершителей и текла в жилах сильной ведьмы. А может, дело – в материнской любви, оказавшейся сильнее паники.

Величка остановилась, будто в землю вросла. Грубо дернула Эржебетт, намеревавшуюся бежать дальше:

– Да стой же, говорю тебе!

Несколько бесконечно долгих мгновения женщина и юница стояли, обнявшись, и два бешено колотящихся сердца толчками гнали древнюю кровь. Мать прислушивалась и оглядывалась, кидая по сторонам затравленные взгляды. Глаза ведьмы что-то заметили в густой листве. Уста что-то шепнули. Непонятное, неведомое еще непосвященной Эржебетт ведьмино слово.

Листва справа шевельнулась. Дрогнула трава слева. Но чем помогут им сейчас листья и травы?!

Дочь дрожала, уткнувшись в материнскую грудь, как в детстве. Эржебетт, в отличие от Велички, никак не могла совладать со страхом, отчаянием, и предчувствием близкой гибели.

– Мама! Мама! – твердила она, будто молитву или заклятье. Тихо-тихо почти беззвучно. Одними губами. Быстро-быстро – и не разобрать.

– Мама! Мама!

– Молчи! – велела Величка таким тоном, которому не противятся.

Дочь умолкла. Дочь привыкла доверять мудрой матери-ведьме.

– Молчи и делай, что скажу.

Кивок и хлопанье ресниц в ответ.

– Не вздумай реветь.

Влага из-под ресниц смахнута.

– Идем! Нет, не туда. Сюда.

Мать потянула дочь в ту сторону, откуда обе только что бежали со всех ног и где вот-вот появится первая цепь преследователей.

Величка тащила дочь прямо на черные кресты тевтонской облавы.

Шаг, еще. И еще несколько шагов вперед.

Они двигались быстро и скрытно, прячась в густом кустарнике и высоких травах. Потом юркнули под упавший и замшелый дуб-выворотень. Затаились у огромного трухлявого пня в глубокой промоине между толстых корней. Укрытие, в общем-то, неплохое, но не для того, к кому подойдут вплотную. А саксы подойти должны были скоро.

Раздвинув рукой толстый мягкий слой мха и липкой паутины, мать и дочь наблюдали за лесом и прислушивались к звукам, потревожившим его тишину. Тевтонская облава двигалась медленно. Облава не гналась – облава гнала.

Глава 46

– Слушай внимательно, – торопливым шепотом наставляла Величка. – Нас гонят из леса. И там, куда гонят, голову даю на отсечение, уже ждет засада. Там – точно не уйти. Значит, нам с тобой туда нельзя.

– Тогда куда, мам? – еще тише спросила Эржебетт.

Величка вновь прислушалась к звукам рогов и к крикам людей.

– Облава идет от Кастлнягро, – вновь зашептала она. – Облава большая – по всему лесу. Таких раньше не было. Наверное, почти весь тевтонский гарнизон собрался и орденские дозоры из окрестностей замка Бернгард тоже снял. Вот туда нам с тобой и нужно попасть.

– Куда? – все еще не понимала Эржебетт.

– К замку, дочка, к замку. И дальше – за замок. За ущелье. Там нас с тобой искать не будут. А если все-таки будут… – Величка вздохнула, – Там озеро и проход.

Эржебетт вздрогнула:

– Так ведь…

– Знаю, озеро – Мертвое. Проход – Проклятый. И обиталище за ним – Темное. Хорошего мало, но это лучше чем костер.

– Но… мама…

– Хватит! Слушай дальше.

Дальше она продолжала, прикрыв глаза. Будто прислушивалась к чему-то. Или приглядываясь… Если можно приглядываться с закрытыми глазами. Впрочем, для сильной ведьмы и не такое возможно. Величка была самой сильной ведьмой в округе.

– Под кустом справа затаился вепрь, – вполголоса объясняла она, – А в траве слева – тетерев. Я их обоих, родимых, заприметила, когда мы с тобой пробегали мимо. Сказала слово, позвала сюда.

– Они послушались?

– Дикий зверь всегда послушен ведьминому слову.

– Они помогут?

– Да.

– Зверь и птица пробьют нам дорогу?

– Нет. Это им не под силу.

– Тогда – как? Тогда – что?

– Они отвлекут внимание саксов. У нас будет шанс. Небольшой, но будет. Если проскочим облаву – бежим. Так быстро, как только сможем. Если со мной что случится – не останавливайся. Дальше беги сама.

– Но…

– Ты меня поняла, Эржебетт? Дальше-сама! А теперь замри. Уподобься дереву, коряге, кусту, траве, как учила. Не шевелись.

– Мама…

– Замри, говорю!

Ведьма и ведьмина дочь не обладали способностью к оборотничеству, но умели маскироваться и таиться, подобно зверю в засаде. Обе стали частью леса, в котором прятались.

Вон они! Саксы! В густой зелени уже видны черные кресты.

Немцы шли плотно, на расстоянии полутора-двух копий друг от друга. Смотрели вперед, по сторонам. И под ноги – тоже. Да и наверх поглядывать не забывали. Подняв заряженные арбалеты, по два-три раза обходили каждое деревья, в кроне которых мог бы укрыться какой-нибудь беглец-древолаз. Тыкали копьями под каждый пень, под каждую поваленную лесину, под каждый куст.

Первая шеренга облавы надвигалась с треском и шумом.

Вторая шла сразу за ней. Следом – третья.

До пня-укрытия оставался всего какой-то десяток шагов. А вот уж – и полдесятка. И четыре шажка. И три… Пожилой кнехт (из этих, из Кастлнягро!) в стеганной куртке со стальным, в серебре, нагрудником, украшенным «Т»-образным крестом, уже тянется к большому вывороченному пню копьем на крепком ратовище. Кнехт хочет пошурудить острым наконечником под корнями, укрытыми толстой моховой подстилкой.

Беззвучно шевельнулись губы Велички. Для обычного человеческого уха – беззвучно, но чуткий зверь и чуткая птица уже попавшие под власть ведьмы способны уловить даже непроизнесенное вслух слово-приказ.

А что приказано – то выполнено.

Оглушительный треск справа. Вепрь, не показываясь на глаза немцам, ломанулся в сторону и назад.

И – сразу же – хруст слева. Не взлетая, тоже таясь от взглядов загонщиков, крупный тетерев пробивался сквозь высокую траву и густой кустарник. В другую строну. И тоже – назад.

Зверь и птица, которых облава не разглядела, но услышала, уходили в разные стороны. Как люди, прятавшиеся до поры до времени, но в последний момент не выдержавшие напряжения и…

– Сюда!

– Здесь!

– Тут двое!

– Нет, трое!

– Четверо их!

– Держи!

– Лови!

– Хватай!

Загонщики ринулись на шум. Одни – вправо. Другие – влево. Обходя замшелый поваленный дуб.

Зверь и птица, выполняя ведьмину волю, уводили преследователей.

Первая цепь распалась. За ней – вторая. И третья, поддавшись общему порыву, тоже разломилась надвое.

Облава раздалась в стороны. В рядах саксов образовалась брешь.

– Куда! – среди деревьев замелькал белый рыцарский плащ с черным крестом. – Держать строй!

Зычный голос мастера Бернгарда сделал свое дело. Облавные цепи сомкнулись вновь. Одна, вторая, третья… Но уже – за поваленным дубом. За спинами матери-ведьмы и ведьминой дочери, которые двумя бесшумными змейками скользнули в открывшуюся несколько секунд прореху.

А после змеи обратились в ланей. Величка и Эржебетт бежали так быстро, как умели, все дальше и дальше удаляясь от облавного шума.

Они благополучно выбрались из леса. Стороной обошли селения. Незамеченными миновали открытые дороги и тайные тропы тевтонской комтурии. Ни стражи, ни разъездов на пути не было. Вероятно, Бернгард, в самом деле, согнал на большую облаву всех, кого мог.

К замковой горе, добрались уже в сумерках. Здесь тоже прошли беспрепятственно. Видимо, тевтоны не предполагали, что кто-то из разогнанного шабаша полезет к их логову.

На стенах и башнях Кастлнягро горели редкие факелы стражи. На дне ущелья-горловины, ведущего к плато с Мертвым Озером и уже укрытого сгущающимися тенями, было безлюдно. Лишь пара небольших отрядов – с полдюжины всадников в каждом – кружили у входа в горловину. Вот и все дозоры. Мимо таких пробраться можно. Тому, кто приучен к скрытной жизни и владеет искусством ведовства, это не составит труда.

Под замковой горой Величка и Эржебетт прошли быстро. А вот по ущелью двигались осторожно, опасаясь засады, которая могла все же таиться в завалах. Засад не было.

Далеко за полночь мать и дочь поднялись на каменистое плато и подошли к воде – темной, холодной, неживой. На поверхности озера зловеще поблескивала широкая ровная лунная дорожка. Луна в ту ночь стояла полная, бледная. Мертвенный свет, лился с небес и отражался в озерной глади. Лунное молоко словно омывало сверху, и снизу две женские фигуры на пустынном берегу. Растрепанные волосы, руки, вцепившиеся одна в другую…

Величка и Эржебетт смотрели сейчас не на луну. И не любовались ее отражением в воде. Они стояли спиной к Мертвому Озеру и с тревогой вглядывались назад – туда, откуда пришли.

За ущельем, за тевтонским замком можно было разглядеть багровые отблески, похожие на зарево пожарища. Только и мать, и дочь знали: это не пожар, а большой общий костер. В такие бросают людей десятками. Такие разводят, чтоб сжигать людей наверняка. Дотла.

Облава закончилась. Беглецы пойманы. Участниками тайного шабаша казнили без пролития крови.

Потом в ночи потянулась вереница огней. Извилистый факельный ручей приближался к замковой горе.

– Тевтоны возвращаются в крепость, – вздохнула Величка.

Эржебетт промолчала.

– Похоже, мы с тобой остались вдвоем, – тихо продолжила Величка. – Только ты и я. Больше в окрестностях Кастелнягро не найдется ни одного захудалого колдунишки, ни единой мало-мальски способной ведьмочки.

Эржебетт снова промолчала. Она была слишком утомлена и слишком опустошена страхом, чтобы отвечать. Она была разбита и подавлена.

А Величка все говорила. Неторопливо, негромко, отведя глаза в сторону и взвешивая каждое слово. Она словно обдумывала что-то вслух и принимала решение. Или убеждала себя в чем-то. И себя, и дочь. В чем-то, на что так непросто было решиться:

– Завтра ущелье снова перекроют. Как обычно: мышь не проскользнет, птаха не пролетит. Да собственно его уже, вон, перекрывают. Видишь, факелы? Пути обратно нам с тобой нет. А здесь мы долго не протянем. Если же сюда придут саксы, то и вовсе…

– Придут, – обреченно сказала Эржебетт. – Они уже идут сюда, мама.

Так и было. Факельный ручей, добравшись до основания замковой горы, не пополз вверх – к стенам и башням. Обогнув скалы, вереница людей с огнями двинулась дальше по ущелью.

К Мертвому Озеру.

К ним.

Глава 47

– Видать кто-то рассказал обо мне, дочурка, – невесело усмехнулась мать. – Кто-то очень хотел спастись от костра и выложил тевтонам: мол, была с нами на шабаше такая-рассякая Величка. Была, да сплыла. А Бернгард – не глупец. Быстро смекнул, куда я могла уйти от облавы. Вот и решил проверить…

– Думаешь, ему рассказали только о тебе? – удивленно подняла брови Эржебетт – Не о нас?

– Обо мне, обо мне – не сомневайся, – уверенно ответила мать. – Ты еще мала для ведьмачества. На таких, как ты до первого посвящения внимания не обращают. Да и мало кто вас, молодежь, вообще видел. Вы же все в сторонке, за колдовской полянкой прятались. А я вот – другое дело. Величка в этих краях известная ведьма. Заметная… Величку здесь знают многие. Меня Бернгард ищет, как пить дать. За мной он идет.

Глаза Велички смотрели на далекие факелы с недобрым прищуром.

– Интересно, кто проговорился тевтонам? Что за гадюка такая? Знают ведь, что милости от саксов ждать глупо. Рассказывай – не рассказывай – все равно не пощадят. Хотя… – она немного помедлила, размышляя, – хотя, может, и не выдавал меня никто. Думаю, Бернгард и без того обо мне наслышан. У саксонского магистра много ушей в округе. Слышать-то обо мне слышал, а на костре своем не увидел. Теперь не успокоится…

– Спрячемся в пещерах? – предложила Эржебетт. – Здесь должны быть пещеры.

– Они нас не спасут, дочурка. Пещер вокруг озера немного и все они, наверняка, хорошо известны тевтонам. К утру саксы обыщут каждую щель в скалах.

– Значит… нас… тоже… на костер?.. – кусая губы, тихо спросила Эржебетт.

Однажды ей довелось видеть смерть колдуна, схваченного тевтонами и слышать жуткие вопли сгорающего заживо человека. Она тогда смотрела издали, из укрытия. Но ветер дул в ее сторону и даже там ощущался запах. Увидеть такую казнь снова и вблизи Эржебетт не хотелось. А уж самой оказаться на поленице дров – подавно…

– На костер? Да? Нас?

– Ну, уж нет, милая, этого не будет, – спокойно ответила ведьма. – Тебя я им не отдам.

– Отсюда некуда бежать, мама, – Эржебетт безнадежным взглядом окинула отвесные скалы с обледеневшими вершинами, белеющими в ночи. Безжизненное плато и Мертвое Озеро окружала непреодолимая стена. – Ты же не сможешь оборотиться летучей мышью или ночной птицей?

– Нет, этого я не смогу. В такие сказки верят только глупые селяне.

– Выходит, никакого пути нет? Кроме как к ним…

А они – там, в ущелье, с факелами в руках – приближались. Быстро. Наверное, теперь они ехали верхами.

– Ошибаешься, дочка. Отсюда есть путь…

Теперь сузившиеся глаза ведьмы смотрели в мертвые воды озера. Густая темная муть иного запорубежного обиталища тогда еще не поглотила озерные глубины, но ночью, при скупом свете луны и звезд, любой водоем кажется непроглядно черным. Так и здесь, так и сейчас. Казалось…

– Жаль, нет ножа, – глухо пробормотала Величка. – Впрочем, не важно. Можно и без ножа.

Ведьма-мать вдруг словно обезумела. Упала на колени, поползла по берегу. Руки Велички жили своей жизнью, обшаривая и ощупывая пространство вокруг, под ногами. Эржебетт наблюдала молча со страхом и благоговением. Эржебетт знала: когда мать ТАКАЯ, ей лучше не мешать.

ТАКАЯ Величка что-то сосредоточено искала в каменистых россыпях. Да камни же и искала! Зачем-то. Для чего-то. Выхватывала из общих куч один за другим, поднимала, осматривала. И раздраженно отшвыривала прочь.

В сердцах.

В воду.

В Мертвое Озеро.

Бул-тых! Был-тых! Бул-тых!

Только брызги летели, только разбегались круги по воде. И колыхалась на водной глади потревоженная лунная дорожка.

Видимо то, что хватали ведьмины пальцы, ведьме не подходило.

Наконец, она все же нашла, что искала.

Величка подняла камень – небольшой, неказистый щербатый обломок. Поднялась сама… Ударила камнем о большой валун.

Глухой стук. Искры.

Камень в руке матери раскалывается на части. На несколько кусков с неровными острыми сколами. На пораненных пальцах выступает кровь. Но это – лишь капли. Этой крови Величке мало для задуманного. А ведь что-то задумано!

На губах ведьмы блуждает счастливая нездешняя улыбка.

Величка берет один осколок – самый большой и острый. Приставляет к вздувшимся венам на левом запястье. Примеряется. Как ножом. Простирает руку над водой.

– Мама! – вот тут Эржебетт перестает молчать. Вскрикивает, прикрыв ладонями рот.

Бесстрастная белесая луна отражалась в распахнутых глазах девушки.

Эожебетт шепчет – дрожащим голосом сквозь дрожащие пальцы на дрожащих губах:

– Ты хочешь… Ты, в самом деле, решила?.. Это?..

– Решила, – твердо говорит она. – Иначе – нельзя.

Величка медленно отводит руку с камнем в сторону, вверх.

– Постой! Мама! Ведь граница! И – наша кровь!

Эржебет в ужасе, в панике. Кровь Изначальных Вершителей! Которая способна взломать заветную древнюю черту!

– Я помню. Я знаю. Я все помню и все знаю, Эржебетт. Именно поэтому мы с тобой сейчас здесь. Больше нам некуда податься.

– Но Проклятый Проход!

– Его прокляли другие. И пусть он будет проклят для них же. А для нас… для тебя – это единственный путь к спасению, дочка.

– Темное обиталище! – она мотает головой. Из глаз ручьем катятся слезы. – Я боюсь, мама! Ма-ма!

– Ох, девочка-девочка! Еще не известно, какое из обиталищ, разделенных кровавой чертой, на самом деле темнее, и какое – страшнее. Посмотри в ущелье. Оттуда идут за нами. Несут огни. Жечь тебя и меня. А ты уже видела, как гибнут люди в огне. Видела ведь? Видела? Ви-де-ла?!

Величкой уже овладевало исступление, ведьмина истерия, противиться которой невозможно. Осколок камня дрожит в руке поднятой над другой рукой. Той, что протянута над водой.

– Проклятый Проход, мама! Шоломонария!.. – дочь кусает пальцы и губы.

– Так будет лучше, дочка. Там будет лучше. Для тебя – лучше. Лучше, чем умереть на костре, поверь. Я люблю тебя. Я жила ради тебя. И сейчас… и это… тоже – ради тебя. Я не позволю им тебя жечь!

– Ладно, пусть! Пусть будет так! Только сама не умирай! Слышишь, мама! Не уми…

– Не позволю! – Величка уже не слышала и не видела дочери. Никого, ничего она теперь не слышала и не видела. Кроме своих речей, кроме своей руки над темной холодной водой.

Кроме того, что было в ней. Что ее переполняло.

А когда душу и разум переполняет что-то одно… так переполняет… тогда ни о чем другом думать невозможно.

Эржебетт дрожала от страха.

Величку била иная дрожь. А в глазах и голосе ведьмы – бесноватые искры и нотки. Острый камень рвался взрезать плоть и пустить кровь.

– Жечь! Не позволю! Тебя! Никому! А теперь не мешай, Эржебетт. Теперь просто отойди в сторонку и жди.

– Ма-ма!..

– Я сказала – не мешай! Все решено. Все предрешено. И для тебя, и для меня. И для всех остальных…

Ею, сильнейшей ведьмой округи, было решено и предрешено. Все. Для всех.

Разное бывало раньше. Эржебетт всякой видела свою мать, но теперь даже она не узнавала Величку. Лицо ведьмы – искажено. И нет в нем больше обвораживающей колдовской красы и уверенного спокойствия. Лицо дергается, рот скалиться. Выпученные глаза, раздутые ноздри… Лицо ведьмы – страшное, жуткое. Таким, наверное, и должно быть лицо сильной ведьмы, творящей волшбу, которая способна изменить мир.

Величка хлестнула ненавидящим взглядом по дну ущелья. По приближающимся огням.

– Да! – безумный каркающий смешок. – Раз так, то и для всех остальных – тоже! Пред-ре-ше-но!

Факелов в ущелье было много. Ненависти в сузившихся глазах с расширившимися зрачками – еще больше. Так умеет смотреть только лютая ведьма перед лютой смертью. И загнанная мать, готовая ради спасения… ради хотя бы призрачного спасения… ради намека на спасение родного дитя… на все готовая…

– Пусть все будет так, как будет. Если нельзя по-другому. Если по-другому здесь не дают, не умеют. Значит пу-у-усть!

Она нанесла первый удар. Именно – удар. Не порезала запястье – ударила с маху. Рубанула острым грязным сколом по венам. Глубоко и сильно…

Красное.

Кровь…

Сильно разбавленная веками и поколениями, но все же несущая еще в себе частицу былой мощи Изначальных, она брызнула, как из лопнувшего бурдюка.

Величка ударила еще.

И – еще раз.

И еще.

Раз за разом, раз за разом, раз за разом…