Текст книги "Темный набег"

Глава 23

Снаружи еще бесновались твари. Глухо стучали, скрежетали когтями по дереву и металлу. Дико визжали, напарываясь на серебро и сорваясь в ров.

Все равно…

Все…

Дружинники Всеволода переводили дух. Люди вытирала кровь. Свою – красную. Чужую – черную. Кровь загустела, запеклась, обратилась в грязь. У многих ратников были опалены усы и бороды. От жара, исходившего из рва, не уберегли даже шлемы. Дружинники дышали тяжело и глухо. Кто-то надрывался в сухом надсадном кашле. Тлели прожженные, исполосованные когтями плащи, дымилась кожаные ремни доспехов и дерево поцарапанных щитов.

Все…

Всеволод глянул назад. Внутренняя решетка еще опущена. А за решеткой, перед воротной аркой выстроились тевтонские щитоносцы. Из-за больших щитов, обитых посеребрёнными полосами, насторожено выглядывают копейщики. Впереди – однорукий Томас, с обнаженным мечом. Меч воздет кверху. Томас – готов отдать приказ к атаке. Видимо, немцы приготовились к самому худшему.

Но худшего не произошло.

Хотя, сказать по правде, и хорошего тоже мало… Стоять в тесном проходе из камня и серебра теперь было легче. Просторнее потому что. С полдюжины бойцов осталось за стеной. Поют своей кровушкой проклятых тварей…

И – эх! Всеволод снял шлем. Стащил промокший насквозь войлочный подшлемник. Простите друзья, что не уберегли. Что бросили на растерзание упырям.

Если сможете – простите.

– Ну, чего пялитесь?! – зло бросил он оцепеневшим тевтонам, – открывайте ворота, что ли!

Сверху, с надвратной башни послышалось протяжное, зычное:

– По-о-однять решетку!

Кричал Бернгард.

Внутренняя решетка ворот медленно поползла вверх. Поднялась.

Русичи выходили из-под арки пошатываясь, откашливаясь, отплевываясь и отряхиваясь.

Вышли.

Вздрогнули, когда за спиной вдруг громыхнуло. Будто стена обвалилась!

Нет, не стена – в арке упали решетки. Обе разом: и внешняя, и внутренняя. Серебряные ворота вновь были перекрыты надежно, на совесть.

Скрип, скрежет… Из гнезд-ниш между каменных плит выползли стальные шипы с наконечниками из белого металла.

Какой-то кнехт поднес Всеволоду кожаную флягу с булькающим содержимым. А-а-а, старый знакомец… Рваная щека под шлемом. Забыв о былой неприязни, Всеволод кивком поблагодарил распространителя недозволенных слухов.

Плевать на слухи, плевать на неприязнь. Вода! Вот то, что сейчас нужно! Всеволод пил долго, жадно, взахлеб. Утолил жажду. Плеснул в разгоряченное лицо. Передал флягу дальше. Сам поднялся на стены.

Посмотреть. Оценить. Как там? Что там?

Быстро взбежал по каменным ступеням, окинул сверху цепким взглядом замковый двор, освещенный факельными огнями.

У западной стены… под самой стеной еще царила суета. Там кричали и выли темные твари, а люди добивали последних прорвавшихся упырей. Нечисть прижали щитами к каменной кладке, насаживали на посеребренные копья с осиновыми древками…

Там помощи уже не требовалась.

Потери? Да, потери есть и немалые.

В широких и узких проходах, среди великого множества изрубленных и исколотых упыриных тел вповалку лежали тевтонские кнехты в черных одеждах. Кое-где белели рыцарские плащи.

А вон там… Точно… Павшие русские дружинники. Один. Два… Всеволод насчитал трех. Это – плюс к тем, кто остался за стеной после отчаянной вылазки. Но, возможно, под грудами мертвой нечисти погребен кто-нибудь еще.

И все же сегодняшние жертвы не напрасны: на западной стене, откуда недавно валила нечисть, вновь стоят рыцари ордена Святой Марии, а орденские кнехты сбрасывают за заборало изничтоженных тварей.

Дощатый настил, каменные зубцы и каменная кладка – все почернело от упыриной крови. Впрочем, в этой черноте хватало и красных разводов. Не успела-таки нечисть вылакать всю пролитую людскую кровушку.

Всеволод выглянул наружу.

Между стеной и валом упырей почти не осталось – постарались орденские стрелки и лучники Сагаадая. Немногих уцелевших тварей, все еще настырно карабкавшихся наверх, защитники крепости срубали уже без особого труда.

Вот и еще одна промежуточная победа, давшаяся, увы, немалой ценой. Но – победа. И передышка под прикрытием огня.

Ров еще был подобен гигантскому кузнечному горну. И пока горело пламя, пока ярко рдели уголья, пока жар преграждал дорогу нечисти, можно было безнаказанно расстреливать тварей, что толпились на той стороне, у тына.

О, тварей расстреливали! Без жалости и без спешки. Огненный ров давал достаточно света и редкая стрела ложилась сейчас мимо цели. Всеволод с удовлетворением отметил, что упыриное воинство, в начале штурма казавшееся неисчислимым, на самом деле вовсе не являлось таковым. Большая его часть уже лежит под стенами тевтонской Сторожи. Оставшиеся же… Ну, вряд ли оставшимся снова удастся взобраться на стену. В эту ночь – вряд ли.

Однако нечисть не понимала и не способна было понять очевидное. Понукаемая неутолимой, всепоглощающей Жаждой, она не уходила, не отступала и даже не пряталась от стрел. Нечисть рвалась в бой. К живой теплой крови рвалась. Надеялась нечисть, что хоть кому-то повезет, что хоть кто-то дотянется клыками до пульсирующей жилки.

Пламя, наконец, погасло. Увы, никакой огонь в этом мире не способен гореть вечно. И еще трижды упыри порывались снова идти в атаку. Трижды лезли в ров и трижды, вопя и подвывая, отступали с горячих углей, оставляя на багровеющих россыпях десятки обожженных. Кто проваливался в искрящуюся огненную топь, кто не успевал сразу отползти и выбраться обратно – тот вспыхивал и издыхал в диких корчах, криках и дымном смраде.

Даже потухший ров сейчас являл собой непреодолимое препятствие.

Всеволод с надеждой посмотрел на небо. Ничего. Ни намека на отблески близящихся зарниц. Далеко, ох далеко еще до спасительного рассвета. Но ведь и уголья во рву остынут не скоро.

Над рвом свистели стрелы. Уже реже, правда, чем прежде. Колчаны опустели, запасы истощились. Лучники и арбалетчики старались бить наверняка, по принципу: одна стрела – одна тварь. Или две – если повезет. Или три… Благо, расстояние – небольшое, а света пока хватало.

Упыри толпами метались по краю рва, неразумно подставляясь под выстрелы.

Бернгард невозмутимо наблюдал за работой стрелков.

– Как думаешь, до рассвета ров нечисть удержит? – поинтересовался Всеволод у тевтонского магистра.

– Может быть, удержит, – спокойно ответил тот. – А может, и нет. Но это уже не суть важно. Замок нахтцерерам уже не взять.

– Да, пожалуй, – согласился Всеволод, – вот только потери…

– Потери большие, – кивнул Бернгард.

– Если бы ров запалить раньше…

Тевтон повернулся к нему, в глазах магистра блеснули отблески пламени.

– Его подожгли в самое нужное время, уж поверь мне, русич. Не позже и не раньше.

В самое нужное? Поверить было трудно. Но и не верить – нельзя.

– Потери… – снова вздохнул Всеволод.

– Сегодня мы могли потерять больше. Мы могли потерять все.

Помолчали.

– А ты молодец, Всеволод, – привычная суровость и сухость исчезли из тона Бернгарда. Голос магистра немного помягчал. – Твоя вылазка здорово нам помогла.

Слабое утешение. Потери…

Последний приступ – уже перед самым восходом они отбили легко. И без новых потерь. Перебравшиеся через остывающий ров упыри все же изрядно пожглись и потому на стены лезли не так рьяно и ловко. Да и не долго совсем лезли.

Неведомым образом твари темного мира почуяли приближение рассвета еще прежде, чем посинело небо на востоке. Страх перед солнцем оказался сильнее Жажды. И нечисть, остервенело подвывая отступила.

Недобитые остатки упыриного воинства разом отхлынули от крепости. Кровопийцы ушли все до единого. Все, кто мог ходить. Уходили они быстро и далеко. Рассеялись где-то в лесах, в горах, в обезлюдивших предместьях, ища подходящее дневное укрытие и спасение от солнца.

защитники Закатной Сторожи встречали невзошедшее еще светило благодарственными молитвами, криками и слезами радости.

Серебряные Врата выстояли.

Еще одна страшная ночь прожита.

И еще один тяжелый день ждал впереди.

Глава 24

Всеволод угрюмо наблюдал со стены, как по замковому двору бродят тевтоны. Русичи-то и татары уже закончили – отыскали и аккуратно сложили своих убитых у ворот. И своих, и угров тоже… Уграм не повезло: Золтан Эшти потерял в сече почти всю свою небольшую дружину. Сам только уцелел, да юный Раду чудом выжил. Остальные – мертвы.

А кто виноват?

И-эх! Не устояли горячие шекелисы, там, где поставил их Всеволод, и где должно было стоять. Уже под конец схватки в замковом дворе, когда тевтоны отбили западную стену и дорубали темных тварей, прорвавшихся в крепость, ратники Золтана на радостях смешали строй и тоже полезли по путанным проходам в самое пекло. А бою с нечистью не шибко-то и обучены. Вот и полегли… Вот и сидит Золтан теперь, да смотрит волком… Не скоро еще придет в себя начальник перевальной заставы. Раду тоже, вон, постукивает тихонько по струнам цимбалы и прячет слезы, которых воину стыдится не нужно.

Впрочем, у Всеволода тоже на душе скребли кошки. Девять дружинников не уберег, девять человек потерял за ночь. Много… И Сагаадай, вон, – мрачнее тучи. Да, всем им дорого обошлась эта победа. Но, все же самую большую цену сегодня заплатили тевтоны. Если судить по количеству павших… Потому и возятся немцы дольше. От помощи-то отказались, а в таких делах навязываться не принято.

Сами… Все – сами. Тевтоны сами растаскивали груды мертвых упырей. Сами извлекали испитых братьев из-под изрубленных тварей. Сами искали раненых. Хотя раненых в этом бою практически не было. Где-то там, внизу, с прочими саксами, должно быть, сейчас и Бернгард. На стенах, по крайней мере, магистра не видать.

Всеволод наблюдал…

Странно все же ведут себя кнехты и рыцари.

Первые солнечные лучи уже коснулись места ночного побоища, а орденские братья все еще ходят между трупами с оружием наголо. Настороженно заглядывают в темные уголки, в зияющие ниши окон и в распахнутые двери, в густой полумрак под лестницами и навесами. Каждый темный закуток проверяют самым тщательнейшим образом. Словно ищут. Словно опасаются.

Поневоле вспомнились слова кнехта с рваной щекой о замковом упыре. А так ли уж они нелепы и беспочвенны зловещие слухи, гуляющие по крепости?

– Нахтцереров высматривают. Если кто вдруг уцелел, – послышался рядом знакомый голос.

Всеволод оглянулся. Конрад! Рядом с бывшим послом стоял Бранко. Оба с ног до головы перемазаны черной кровью. Но оба целы и невредимы.

– Уцелел? – переспросил Всеволод. – Такое возможно?

– Едва ли… Светает. Солнце уже высоко, а там, – Конрад кивнул на замковый двор, – от света уже не спрячешься. К подземельям нахтцереры не пробились. Во внутреннюю цитадель тоже не попали, так что укрыться тварям негде.

– Тогда зачем вообще тратить время на поиски?

Конрад замялся.

– Ну-у… Осторожность никогда не бывает лишней. Особенно на прорванной границе миров.

– А мне вот сдается… – Всеволод вперился в рыцаря пытливым взглядом, – сдается мне, твоими братьями движет не одна лишь осторожность.

– Да? И что же еще?

– Страх.

– Страх здесь частый гость, – неожиданно легко согласился Конрад. – Он нередко идет рука об руку с осторожностью. Просто кто-то умеет совладать со своим страхом, а кому-то этого не дано.

– По-моему, не в этом дело, – Всеволод не отводил от него глаз. – Не только в этом. По-моему, ваши воины сейчас не просто обшаривают поле боя. Они словно стараются обезопасить себя от того, что уже случилось однажды. И не желают, чтобы это повторилось вновь.

– Ты о чем, русич? – Конрад нахмурился.

Волох по-прежнему хранил молчание. Бранко лишь внимательно и, кажется, встревоженно смотрел на Всеволода. Что ж, пожалуй, пришло время для разговора начистоту. Для разговора о том, о ком здесь не принято говорить.

– О некоем упыре, который, как рассказывают, еще в начале Набега прорвался в замок и теперь прячется по эту сторону стен.

Конрад и Бранко переглянулись.

– Что именно ты слышал? – на этот раз вопрос задал волох.

– Что за два месяца пропали два человека. Что позже их нашли обескровленными.

– Тут люди гибнут почти каждую ночь, русич, – задумчиво проговорил волох. – И каждого погибшего кровопийцы-стригои стараются испить досуха.

– Ты меня не понял.

– Прекрасно понял, – возразил Бранко. – И пытаюсь объяснить, чтобы понял ты. Набег начался давно… очень давно. И мы удерживаем замок очень долго. Это тяжело, это утомляет, это изматывает и тело, и душу. Это не всем оказалось по силам. Ночные штурмы, бессонные ночи, тяжелая дневная работа, и ни единой человеческой души на несколько дней пути вокруг. Только нечисть конца-краю которой не видать. Все, что происходит здесь, способствует унынию и отчаянию. И – хуже того – постепенному перерастанию вполне естественного, но подвластного разуму и воле страха в страх неосознанный, в скрытую, подспудную, неконтролируемую, безрассудную панику, не прорывающуюся пока наружу, однако отравляющую изнутри умы и сердца и изъязвляющую нестойкие души. Именно из такого страха и из такой паники взрастают беспочвенные и опасные слухи…

Что ж, все это Всеволод знал. Хорошо знал и понимал. Это ему объяснять не надо. Сам, помниться, успокаивал себя вот так же. Но…

Ох уж оно, это «но»!

– А опасные слухи следует пресекать, – продолжал тем временем Бранко. – Пресекать жестко и быстро. Любой ценой. Если мастер Бернгард узнает, кто из братьев болтает о замковой нечисти – ему не жить. Ты скажешь магистру – кто?

Всеволод покачал головой. Не для того он приехал сюда, чтобы наушничать. Не для того вел дружину долгим и опасным путем… Хотя, в словах волоха, конечно, есть доля жестокой правды. Опасные слухи, действительно, нужно пресекать, не считаясь с ценой.

– Тогда мой тебе совет, – Бранко чуть понизил голос. – Впредь сам не заводи таких бесед без особой надобности. Не подбрасывай дров в костер паникерства. Иначе однажды он пожрет и тебя, и всех твоих соратников вернее любой темной твари.

Это была не угроза, из-за которой можно было вскинуться, ругаться и драться. Это было дружеское предупреждение, сказанное самым, что ни на есть, благожелательным тоном.

– Не позволяй пустым россказням и досужим домыслам смущать душу. По эту сторону замковых стен нет кровопийц-стригоев… – Бранко покосился вниз, на проходы загроможденные белесыми телами. – Здесь нет живых стригоев, перешедших границу обиталищ. Есть только слухи, Всеволод, всего лишь слухи… Или ты все же думаешь иначе?

– Нет, – Всеволод покачал головой. – Иначе я не думаю.

Но вот как, интересно, думают те, внизу. Те, кто с обнаженными мечами и замирающими сердцами заглядывают сейчас в каждую темную нишу, в каждую распахнутую дверь.

Чем объяснить нервозное поведение тевтонов, тщательно прочесывающих замковый двор при свете восходящего солнца? Не ожидают ли они, что пресловутые слухи… только слухи… всего лишь слухи… вдруг материализуются из последних клочьев уходящей тьмы? Не боятся ли удара в спину – удара таинственного и неведомого врага – больше, чем упыринных полчищ, каждую ночь прущих на крепость в открытую?

Не по себе было Всеволоду в это зябкое, неуютное только-только просыпающееся утро, заваленное людскими и нелюдскими трупами, залитое красным и черным. Неспокойно было на душе.

Отчего так? Почему?

А волох все говорил – ровно, вкрадчиво, словно увещевая неразумное дитя:

– Кровопийцу, якобы, довольствующегося одним испитым человеком в месяц и свободно разгуливающего по замку, полному народа, никто еще ни разу не видел, так что…

Стоп! Вот оно! По замку полному народа… Всеволод, наконец, понял, откуда взялась эта необъяснимая тревога. Он огляделся вокруг. Посмотрел на стены. Под стены. Внутри и снаружи крепости. Всюду копошились люди. Всюду, где шел ночной бой.

– Бранко, Конрад, здесь все?! – он обвел рукой вокруг.

– Кто – все? – не понял волох.

– Где – здесь? – спросил тевтон.

– Гарнизон! Сторожа ваша! Все воины тут?

– Разумеется, – кивнул Конрад, – Как и положено. Павших нужно собрать. Падаль – выбросить. А потом… Да ты и сам видишь, сколько работы. Чем раньше мы начнем готовить крепость к следующей ночи, тем…

– Но если все здесь, – перебил Всеволод – у внешних стен и во дворе, значит, в главной башне детинца никого не осталось?!

– Никого, – подтвердил Конрад. – Ни в башне, ни во внутренней цитадели. А зачем? Туда твари не прорвались. Скоро, правда, мастер Бернгард выставит сменный дозор на смотровую площадку донжона. Но пока – никого.

Никого! Одна только Эржебетт, беспомощная немая девчонка в лабиринте безлюдных переходов и галерей. А еще – слухи… только слухи… всего лишь слухи…

Всеволод шагнул к лестнице.

– Эй, ты куда, русич? – окликнул Бранко.

– Проверить кое-что! – бросил он через плечо.

Убедиться…

Осторожность никогда не бывает лишней.

Глава 25

Он вошел в приоткрытые ворота крепостного детинца. Так и есть! Дальше – ни души. Ни в самом детинце, ни в башне-донжоне.

Снаружи – с замкового двора, с внешних стен необъятной тевтонской Сторожи доносились голоса, лошадиное ржание из открытых конюшен, звяканье железа и скрип телег, вывозящих за серебряные ворота первую партию мертвых упырей. Снаружи – утренняя суета. Здесь же…

Жутковато было здесь, в обезлюдевшем каменном нутре, в самом сердце орденской крепости. Пустынные коридоры и лестницы. А укромных уголков, куда не попадает свет из узких бойниц, хватит, чтобы укрыться от солнца десятку… да хоть сотне темных тварей.

Слухи… только слухи… всего лишь слухи…

Всеволод ускорил шаг.

Добрался он быстро. Но еще прежде, чем оказался на месте, услышал.

Тук-тук-тук…

Звяк-звяк-звяк…

У двери их с Эржебетт комнатушки стоял тевтонский рыцарь.

Дверь была заперта. Рыцарь стучал.

Тук-тук-тук…

Позвякивала, ударяясь в прочные доски, латная рукавица.

Звяк-звяк-звяк…

Он простучал быстро. Трижды. Как должен был бы стучать в эту дверь сам Всеволод.

Вот только позвать Эржебетт голосом Всеволода тевтон не мог. А потому – просто стучал. Снова и снова.

Тук-тук-тук…

Звяк-звяк-звяк…

И потому, наверное, Эржебетт не отпирала.

Как долго он уже стоит здесь? Как долго стучится в закрытую дверь? И, главное, зачем?

Всеволод потянулся к мечам. По привычке – к обоим. Но после ночной вылазки левые были пусты. Его сломанный клинок валялся где-то за внешней стеной замка. Что ж, ладно, обойдемся одним мечом…

Он осторожно обнажил оружие. Шагнул к незваному гостю, стараясь ступать неслышно и подобраться незамеченным как можно ближе.

Странный гость… Весьма. При полном боевом доспехе. Даже глухой ведрообразный шлем с головы снять не удосужился, так что и лица не разглядеть. А кто ж ходит по своему замку в шлеме?

На рыцарской перевязи – длинный меч. Брони – серебрённые, как у всех воинов тевтонской Сторожи. Белый орденский плащ с крестом. Старый, свалявшийся какой-то. Но чистый. Относительно чистый. Не заляпан, по крайней мере, свежей упыринной кровушкой. А ведь ею нынче перепачкан каждый второй. Не считая каждого первого. Нельзя было сегодня сражаться, не испачкавшись. Даже просто пройти по внешним стенам и замковому двору, заваленному трупами темных тварей и не вляпаться при этом в смрадные дегтевые потеки – невозможно. А этот – как-то смог, прошел. Или… Или он вовсе не выходил из детинца?

Тук-тук-тук… Латная перчатка – о дверь. И – сердце в груди.

Так-так-так… Все интересней и интересней становится!

Звяк-заяк-звяк…

Мало того, что загадочный рыцарь отлынивает от всеобщих утренних работ, так он еще, очень даже может статься, и в битве участия не принимал. Да, любопытно. Прелюбопытно! А еще… Кто бы объяснил, что незнакомец делает здесь? Именно здесь?

Тук-тук-тук.

Звяк-звяк-звяк.

Ишь, все стучит. Но Эржебетт – молодчина не открывает. Голоса Всеволода ждет. А голоса – нет.

Тук-тук-тук.

Звяк-звяк-звяк.

А чего стучать-то, если можно попросту взломать дверь? Раз уж так приспичило. Рыцарский-то меч, конечно, не шибко сгодится, чтобы рубить толстые доски. Но если взять секиру поувесистей или – того лучше – лесорубный топор какой найти…

Или вся хитрость в том и заключается, что ломать дверь как раз и нельзя? Чтобы не оставлять следов? Изрубленная дверь – это ведь дело такое… На таинственного упыря, якобы, бродящего по замку и похищающего по человечку в месяц – уже не свалишь. И дураку ясно будет, что к Эржебетт прорубались люди. А каким людям могла понадобиться дева-оруженосец Всеволода? Кому она может стоять поперек горла? Да никому, пожалуй, кроме Бернгарда, отчего-то невзлюбившего девчонку.

Уж как старался магистр! И ведьминой дочерью Эржебетт обзывал, и лидерку какую-то ни к селу ни к городу приплел… И опять-таки, ведь именно тевтонский старец-воевода слышал условный стук, которым Всеволод стучал в дверь. При нем, при магистре это было.

Так неужели сам Бернгард торчит сейчас на пороге? Нет, сам – вряд ли. Доспех не тот. Да и телосложение. Может, посланец магистра? Хочет, чтобы Эржебетт отодвинула засов и открыла дверь, а уж тогда… Гадай после этого: силой ли умыкнули девчонку, сама ли куда ушла, или нечисть во всем виновата. Да, на нечисть спихнуть проще всего. На ту самую нечисть из слухов. Которая вроде бы есть, а вроде бы – и нет ее. И говорить о которой строго-настрого запрещено. Вот только нечисть-то серебра на себе не носит! А на этом, вон, белого металла не меньше, чем на Всеволоде.

Надо бы разобраться во всем. Ох, надо! Прямо здесь и сейчас.

Крадучись, с мечом наголо, Всеволод подступил к рыцарю почти вплотную. Подошел со спины. Хлопнул плашмя клинком по отделанному серебром наплечнику. Позвал негромко, но уверенно:

– Эй!

Таинственный рыцарь почувствовал.

Услышал.

Обернулся.

Отшатнулся, вырывая из ножен свой клинок.

Выставил правую руку с оружием перед собой. Сам отступил на шаг.

И еще.

И снова.

Нападать противник – по всему видать – не собирался. А вот улизнуть…

Сакс глянул куда-то в конец коридора. Да уж понятно куда! На дверь с двусторонними засовами. Такие прочные дверцы установлены кое-где в замковом детинце поперек проходов и галерей. Орденская братия их не запирает и держит открытыми, но в том случае, если во внутреннюю цитадель вдруг ворвется враг, такая преграда облегчит защитникам оборону, с какой бы стороны неприятель не наседал.

Вот к этой-то спасительной двери и отходил сейчас без боя таинственный незнакомец.

А не выйдет! Без боя – ни за что! Всеволод напал сам. Рыцарь ловко защитился.

Нападение-защита…

Хорошее, наверное, дело глухой шлем-ведро, если надо спрятать лицо от вражеских ударов или от чужих глаз. Но ведь и обзор такой шлемак здорово ограничивает. Вот первое преимущество.

Нападение-защита…

Тевтонский доспех все же потяжелее русского будет. Ненамного, но… Рыцарская броня лучше защищает, но стесняет и сковывает движения. Второе преимущество.

Нападение – защита…

Еще видно, что рыцарь Закатной Сторожи не прошел той подготовки, которую осилил Всеволод. Не настолько он скор и искусен в бою. Это третье и самое главное преимущество.

Нападение – защита…

Нападение – защита…

Так и пронеслась вся их скоротечная схватка: тевтон оборонялся, даже не пытаясь контратаковать. Не хотел? Не успевал? Неважно… Всеволод рубил яростно, стремительно, стараясь, при этом, не убить противника, а только обезоружить…

Потому и пришлось повозиться.

Мечи звенели громко. Но все-таки не очень долго. Германский рыцарь оказался неплохим фехтовальщиком, однако до лучшего бойца русской Сторожи ему далековато будет. Даже если в руках у обоерукого только один меч.

Всеволод ударил.

Тевтон – прикрылся.

Всеволод ударил.

Тевтон – отбил.

Всеволод ударил.

Тевтон – отвел.

Еще удар.

Отпарировал…

Вот чего у проклятого сакса не отнять – так это тупой выносливости и неутомимости в сече. Зато Всеволод как более проворный и подвижный поединщик, сразу навязал свой темп и манеру боя. Бил Всеволод часто, сильно, якобы, намереваясь прошибить защиту в одном, заранее намеченном месте. Приучая руку противника принимать на середину клинка, сыпавшиеся градом однотипные рубящие удары.

Приучив же…

А вот так!

Он сбил быстрый, но монотонный ритм стальной молотильни, резко изменив темп схватки, когда клинок тевтона был чуть опущен. Перехватив в очередном замахе рукоять своего меча обеими руками, Всеволод рубанул в последний раз. Сверху вниз. Сильнее чем прежде. Не туда, куда прежде.

Вся тяжесть меча и сила державших его рук обрушились теперь не на середину, а на основание тевтонского клинка – над самым эфесом.

Такие удары вывихивают кисть руки, если не разжимаются пальцы. После таких ударов оружие само выскальзывает из длани.