Текст книги "Темный набег"

Глава 17

Первый натиск отбили без особого труда и без жертв. Обошлись, по большей части, луками и арбалетами. Сначала в ход пошли зажигательные стрелы, обмотанные паклей и густо пропитанные липким горючим составом из подземной алхимической лаборатории.

Как только на подступах к замку замелькали белесые, хорошо различимые в темноте фигуры…

– Стрелки-и-и! – оглушительно рявкнул Бернгард.

Всеволод невольно отступил. Не ожидал он подобной громогласности от тевтонского старца-воеводы.

– Бе-е-ей! – взмах шестопера.

…ночь расцвела свистящими и гудящими огнями. Длинные стрелы, пущенные из луков и короткие арбалетные болты полетели со стен через тын, за тын, в тесные путаные проходы между осиновых рогаток и кольев, через которые упрямо протискивалась нечисть. И чем ближе подходили твари, тем чаще летели стрелы.

Горящие стрелы били в землю и в камень, поднимая фонтаны пыли и огненных брызг, вонзались в дерево, опаляя струганную осину и замирая в ночи маленькими яркими факелочками. Однако удачных выстрелов все же было больше.

У каждого тевтонского стрелка имелось по два-три помощника и один, а то и пара сменных арбалетов. Пока сам арбалетчик целился и пускал стрелу, помощники взводили разряженный самострел, вкладывали стрелу в ложе, поджигали. И – совали в ненатруженные руки застрельщика готовое к бою оружие. Получалось довольно быстро и метко.

Видимо, спусковые скобы арбалетов нажимали те, кто подходил для этого лучше других. Лучники Сагаадая, поставленные в помощь орденским стрелкам, тоже редко промахивались. Причем, степняки били из луков даже быстрее слаженных арбалетных команд тевтонов.

Сыпался сверху безжалостный горящий дождь. Стрелы пронзали кровопийц, занося огонь на бледные тела. А уж тогда…

Любо-дорого было смотреть, как твари с воем катаются по земле. Как яростно сбивают пламя, жгущее кожу снаружи. Как терзают когтями дымящиеся раны, стараясь выковырнуть огонь, палящий потроха изнутри. Но погасить такой огонь и избавиться от такой горючей смеси было не просто. Орденские алхимики знали свое дело.

Пламя облепляло упыриную плоть, пламя проникало в плоть, пламя прожигало плоть насквозь, пламя обугливало плоть. Оно обращало холодную черную кровь в бурлящее варево. А от бессмысленных попыток потушить его, пламя лишь разгоралось сильнее. Руки упырей размазывали огонь по телу. А после – когти сдирали его вместе с пузырящейся кожей. Но тогда горело и вспоротое мясо, и руки, и когти.

Нечисть изжаривалась заживо, визжащими факелами металась между осиновыми загородками, падала, билась в пыли. Затихала в густом смрадном дыму. Обращалась в искрящиеся кучки неподвижных костерков.

Но за павшими тварями шли новые. Упыри, избежавшие огненного дождя, обходили и перескакивали через дымящиеся тела тех, кому повезло меньше. Прорывались и добирались до частокола.

Здесь упыриное воинство разили стрелы с серебреными наконечниками. От серебра кровопийцы издыхают быстрее, да и врытых в землю бревен серебро не подожжет.

Мелькающих в воздухе огней стало меньше. Диких воплей – больше.

Частокол располагался довольно близко к замку – всего в нескольких шагах от рва. Но твари не могли быстро, с ходу, перевалить через эту преграду. Проходов здесь не было. Колья стояли сплошняком, под небольшим наклонном к врагу, нависая стеной над безволосыми шишковатыми головами. Запертые ворота держал прочный засов.

У упырей же не было ни лестниц, ни таранов, ни осадных щитов, ни башен, ни каких либо иных приспособлений, годных для штурма. Отродье темного обиталища полагалось лишь на собственные клыки и когти.

Но осина…

Она, конечно, не жгла как огонь или серебро, но все же доставляла немало неприятностей штурмующим. Осина – особое дерево. Она вытягивает, высасывает у нечисти силу, подобно тому, как сами темные твари испивают людскую кровушку.

И все же…

Ревя от боли, скрежеща зубами от ярости и неутолимой жажды, упыри бросались на бревна и карабкались на тын. Вернее, и не карабкались даже. Медленно, обессилено, будто сомнамбулы, ползли они по ненавистному дереву, стараясь не вогнать под бледную кожу осиновую занозу и не оцарапаться ненароком о заостренные концы толстых кольев.

Но – надеясь-таки.

Перейти, перевалить, переползти…

Стрелы сухо стучали об изодранные когтями бревна и сбивали кровопийц одного за другим, как только белесые силуэты возникали над частоколом.

Пронзенные посеребренной сталью упыри падали вниз, или, напоровшись на осиновые острия, застревали среди кольев и дергались на тыне. А по издыхающим – лезли новые твари. Лезли и ловили свою порцию оперенного серебра.

Серебро на стальном заточенном острие пробивало бледную податливую плоть легко, часто – пробивало насквозь и летело дальше, к следующей жертве.

Груды тел росли, образовывая под частоколом не живую и не мертвую, вяло шевелящуюся, трепещущую насыпь, и – увы – облегчая путь упырям, следовавшим сзади. Но стрелки метко били в копошащуюся массу, насаживая порой на одну стрелу по две, а то и три твари за раз.

Время шло. Упыри падали с частокола уже не только снаружи. Твари все чаще сверзались вниз по эту сторону тына. Сначала – мертвые. Потом – живые.

Мертвые оставались лежать неподвижно. Живые настырно лезли дальше. Попадали в ров. Тонули в буреломе сухих трескучих веток, проседающих и проваливающихся под ногами. Но – выкарабкивались.

Снова – лезли. На вал, на стены за валом.

А сверху в прорвавшихся кровопийц вместе со стрелами летели уже и легкие метательные копья-сулицы.

Новые разрозненные группки темных тварей подтягивались к замку. Но стрелки и метатели копий успевали расправиться с упырями, идущими впереди, прежде, чем к тем присоединялись задние.

Лишь в двух или трех местах подвывающие твари смогли-таки через тын, ров и вал добраться до замковой стены. С полтора десятка кровопийц, цепляясь когтями, будто крючьями, за каменную кладку вскарабкались вверх – к защитным посеребрённым шипам, к бойницам и…

И – посыпались вниз, сшибленные копьями и мечами.

Остальных еще на подходе перебили стрелами.

Всех.

До единого.

Неужто, в самом деле – всех?

– Не радуйся раньше времени, русич, – предупредил Всеволода Бернгард. – Это только первая волна и первая победа, которая ничего не решает. Как там у вас говорится? Это – цветочки, а не ягодки.

Судя по напряженным лицам тевтонов, первая победа, действительно, никому не доставила ни радости, ни вдохновения, ни надежды. Не окрыляла отчего-то эта легкая победа. Наверное, правда, она ничего не решала… Наверное, в самом деле, пока были только цветочки…

А ягодки – впереди.

– Это твари из дневных убежищ? – догадался Всеволод.

– Да, – кивнул магистр. – Они самые. Прятались где-то поблизости, потому и пришли первыми.

– Прятались? А как же ваша дневная вылазка?

– А что вылазка? – раздраженно бросил Бернгард. – Нас мало, их – много. Днем мы истребили столько нахтцереров, сколько смогли, но как видишь, их осталось еще больше.

Да уж, больше…

Всеволод глянул на усеянные бледными пятнами подступы к замку. За тыном дымились и тлели частые огоньки. По эту сторону частокола – на земле, во рву, на крутых склонах насыпи-вала и под замковой стеной – еще слышались хрипы и шипение издыхающих упырей. В темноте, у самых ворот кто-то слабо шевелился. Настолько слабо, что не стоило тратить стрелу.

Никто и не стрелял. Стрелы берегли для нового боя.

Всеволод больше ни о чем не спрашивал. Просто стоял, ждал, смотрел, слушал.

– Когда подойдет темное воинство из озера, вот тогда нечисть и нанесет главный удар, – негромко сказал Бернгард. – Тогда начнется настоящая битва, в которой будет решаться судьба Серебряных Врат: либо они устоят этой ночью, либо – нет.

Глава 18

Тевтон не ошибся. Основные силы упыринного воинства подступили к замку, как только миновала полночь.

Казалось, земли не стало. На подножие замковой горы, на покатые склоны и на обрывистые кручи наползало живое покрывало того же цвета, что и брюхо дохлой рыбы. Шевелящееся, утробно урчащее, сотканное из бесчисленного множества бледные человекоподобных – но только лишь подобных человеку – фигур, оно было хорошо видимо в ночи, под светом луны и звезд. Сплошная масса пришлых темных тварей, рыча, вопя и визжа, валила вперед и вверх – к замковым стенам, к Серебряным Вратам.

Дальние осиновые рогатки и заграждения (вот когда они пригодились по-настоящему!) рассекали упыринное воинство, делили и членили его на отдельные потоки, но, конечно, ни остановить, ни задержать надолго штурмующих они не могли.

Где-то твари сторонились осины, и, толкая друг друга, обходили щетинившиеся кольями препятствия, чтобы после вновь слиться воедино. А где-то задние ряды с такой силой напирали на передних, что у тех не было возможности ни отступить, ни свернуть в сторону. Одни упыри валили заграждения телами других. В такие моменты вой усиливался. Наткнувшаяся на струганную осину нечисть гибла в давке. А нечисть, прорвавшаяся сквозь препоны, настырно лезла дальше.

Всеволод смотрел как зачарованный. Ничего подобного видеть ему еще не приходилось. Так вот он каков, Набег. Настоящий Набег одного мира на другой. Обиталища на обиталище. Это ведь и не штурм даже. Это, скорее, сродни разливу реки, наводнению, потопу…

Он покачал головой и выругался – крепко, смачно, зло. Иначе выразить свои чувства Всеволод сейчас не мог.

– Как часто у вас такое происходит, мастер Бернгард? – спросил он.

– Каждую ночь, – спокойно ответил магистр. – Хотя… – Бернгард ненадолго задумался. – Хотя, пожалуй, этой ночью их все-таки будет побольше, чем обычно. Но ведь и нас сегодня тоже немало.

Немало? Всего-то защитников в замке – сотни три… ну, три с половиной, ну, четыре от силы. Тевтоны, русичи, татары, шекелисы…

Немало…

Всеволод предпочел промолчать.

А Бернгард выжидал, не отдавая никаких команд. Хотя можно было бы уже…

На стенах и башнях дымились костры – больше, чаще, чем во время первого штурма. Стояли наготове лучники и арбалетчики. Но, кажется, сейчас бой начнут не они. Не только они, по крайней мере.

Издали – из такой далекой еще дали – доносились крики и вой сотен, тысяч нелюдских глоток, а над замком висела тишина. Лишь надсадно скрипели вороты заряжаемых пороков.

Прищурившись, тевтонский магистр прикидывал расстояние до противника.

Видимо, пороки были хорошо пристреляны. Настолько хорошо, насколько вообще можно пристрелять тяжелые метательные машины. Впрочем, если бить из них каждую ночь…

Вероятно, враг дошел до некоей отметки в лабиринте ограждений, оберегавших подступы к крепости. Магистр вскинул руку – на этот раз не с шестопером – с обнаженным мечом.

– Катапульты к бою-у-у! – вновь прогремел зычный голос мастера Бернгарда.

– Готовы!

– Готовы!

– Готовы! – донеслось с открытых башенных площадок.

Да, готовы были все метательные машины. Не только катапульты, но и баллисты, мангонели, спрингалды, петрарии, которые в бою для простоты и экономии времени именовались здесь одним словом. И команда для всех пороков была общей…

– С нами Бог! – оглушительно рыкнул мастер Бернгард клич ордена Святой Марии.

– Готт мит унс! Готт мит унс! – грянуло с башен и со стен.

– Бе-е-ей!

И поднятая рука мастера Бернгарда опустилась вниз. Длинный прямой клинок с серебряной насечкой вдоль лезвия разрубил воздух. Воздух аж взвыл – не хуже иного упыря, располовиненного белым металлом.

Сухой стук дерева о дерево, треск и звон метательных машин, гул отправленных во врага снарядов потонул в криках людей. Ярость, злость, отчаяние, ненависть, страх… да, и страх тоже – сейчас наружу прорывалось все разом.

Тишина кончилась.

Замок снова встречал нечисть огнем. Только теперь это были не маленькие точки горящих стрел. Теперь – другое.

Пороки ударили единым залпом. Одни – ближе, другие – дальше. Так и есть: тевтоны били по давно пристрелянным пяточкам между осиновых рогаток. С таким расчетом, чтобы не мешать друг другу, и чтобы накрыть как можно больше пространства.

Взмыли ввысь, неторопливо кувыркаясь в ночном небе, глыбы и бревна, обмазанные горючей смесью, объятые гудящим пламенем и плюющиеся огненной капелью. Завертелись в воздухе пузатые глиняные горшки, и металлические ядра, искрящиеся подожженными фитилями.

А после все это обрушилось на передние ряды нечисти. И – за передние ряды.

Догорели тщательно отмеренные фитили. Прямо над головами кровопийц взорвалось с полдюжины шаров, набитых гремучим сарацинским порошком и утыканных, покрытых, отделанных снаружи посеребренной сталью. Незваных гостей засыпало и посекло мельчайшим смертоносным градом.

Рухнули сверху горящие камни и бревна, покатились по склонам, подпрыгивая, прокладывая целые просеки сквозь плотные ряды упыриного воинства, оставляя позади пылающий, дымящийся, орущий след из сбитых, смятых, изломанных и обожженных тел.

Полыхнули, разбросав черепки и расплескав вокруг жидкий греческий огонь, глиняные горшки. Щедрая огненная морось сверху и разлитое под ногами пламя враз охватило десятки, а может, и сотни тварей.

Горящее отродье заметалось… попытались метаться, оглашая ночь дикими криками. Но единственное, на что были способны сейчас твари в жуткой тесноте и давке – это обмазать липким огнем тех, кто впритирку шел рядом. Алхимическое пламя, созданное специально, чтобы жечь плоть чуждого мира, жестоко метило каждого, к кому прикасалось. Пламя перекидывалось с одного бледного тела на другое. Пламя множилось, а тела упырей горели так хорошо и сильно!

Огонь быстро распространялся по беснующейся толпе, охватывая целые ряды. И напиравшим сзади теперь приходилось обходить не только осиновые колья (эти препятствия пламя пока почти не затронуло), но и пылающие между ними костры. И костры бегающие, прыгающие, катающиеся по земле, дергающиеся, воющие.

В костры вступали новые кровопийцы. Вернее, одних тварей впихивали в костры другие. И огонь разгорался с новой силой.

Движение темного воинства замедлилось, былой напор утрачивался.

– Стрелки-и-и! – гремел над ухом Всеволода голос Бернгарда. – Бе-е-ей!

За рассеянные группки упырей, проскочивших огненную полосу, взялись арбалетчики и лучники. Опять замелькали в воздухе горящие стрелы. Кровопийцы, сраженные оперенными огоньками, падали, так и не добравшись до тына. А пока стрелки делали свое дело, прикрывая подступы к замку, вновь заскрипели перезаряжаемые пороки.

Кнехты из прислуги, обливаясь потом, вертели вороты, подтаскивали новые снаряды, налегая на длинные рычаги, поворачивая подвижные платформы с метательными машинами так, как приказывали приставленные к порокам рыцари. Тевтоны вновь выцеливали врага. Направляли орудия на лишь им одним ведомые и выбранные еще при свете дня пяточки и проходы.

Темное воинство все же перевалило через костры, положив в огонь новые ряды, задавив его массой, залив черной холодной и смрадной кровью, которую не успевало пожирать даже ненасытное алхимическое пламя.

Упыри двигались дальше.

Одними стрелами, сколь бы меткими и смертоносными они не были, удержать этот сплошной вал было уже невозможно. А для подготовки неповоротливых тугозарядных метательных машин к новому залпу требовалось время.

Второй залп накрыл уже не авангард штурмующих. Снаряды перелетели через передние ряды и ударили в середку. Разорвали упыриное воинство гудящей огненной плетью. Ненадолго впрочем. В новый огненный разрыв твари лезли все также настырно, как и прежде. Лезли по головам горящей нечисти. Лезли, обжигаясь и сгорая сами, но не останавливаясь. Они вновь шли на стрелы, на огонь, на серебро.

Уже было ясно: основной удар нечисти придется на ворота, надвратные башни и примыкающие к ним стены. Наверное, как всегда. Наверное, именно потому Бернгард сейчас здесь. Ну, что ж… Всеволод погладил рукояти мечей. Судя по всему, скоро и для них найдется работенка.

Тевтонские пороки били уже не залпами – вразнобой. Кто как успевал. Кто чем успевал. Снаряды летели через безволосые головы, через вскинутые кверху длинные белесые руки с когтями-ножами, через оскаленные пасти. И падали теперь далеко сзади, сминали вопящие тылы кровососов. Метательные машины по-прежнему наносили врагу страшный урон.

Но где-то там, сзади.

А здесь…

Когда огненный дождь, многопудовая смерть и посеребренные осколки громовых горшков и ядер сыпались на задние ряды, передние уже взбирались на осиновый частокол. Передних, конечно, расстреливали тоже. Беспрестанно щелкали спусковые механизмы арбалетов, звенели тетивы луков. И вновь, как во время первой атаки, в упырей впивались уже не горящие – серебрёные жала.

И все же на этот раз нечисти было проще. По телам павших ранее – а истыканные стрелами кровопийцы уже валялись под тыном грудами и целыми горами – перебираться через препятствие оказалось легче, чем по голой осине, вытягивавшей силы при каждом прикосновении.

Частокол чуть ли не доверху, заваленный трупами, штурмующие перемахнули почти без задержки. Бледные нелюдские тела заполнили сухой трескучий ров. А вот уж – и вал за рвом. А вот – и пространство под стенами. Все пространство.

Ни стрелы, ни метательные копья не могли уже ничего изменить. Упыри гигантскими пауками ползли по голому камню. Тянули вверх длинные гибкие руки. Прочная кладка крошилась под когтями алмазной крепости.

Начиналась настоящая битва… Та самая, обещанная Бернгардом, в которой решается все.

Глава 19

– Бре-е-евна! – перекрывая ор и визг темных тварей, гаркнул Бернгард.

– Бревна! Бревна! Бревна! – приказ магистра подхватили и предали по цепочке: с пролета – на пролет, из галереи – в галерею, с башни – на башню.

То там, то здесь зазвучали команды орденских рыцарей – лающие, громкие, краткие. Послышалось дружное уханье кнехтов. Скрип. Скрежет…

– Броса-а-ай!

Длинные рычаги-коромысла, слаженно, почти одновременно подняли над заборалом стен сучковатые, щетинящиеся крюками, лезвиями и посеребренными гвоздями лесины из цельных осиновых стволов. Секунду подвешенные на крючьях сырые тяжелые бревна еще покачивались в воздухе. А в следующую, перевалившись через каменные зубцы и защитные шипы, – уже рухнули вниз.

Вертясь в воздухе, бревна падали по-над стеной. Падали, цепляя, взрезая и царапая бледные спины, сдирая, срывая и сбрасывая впившихся в камень упырей. Разнося голые шишковатые черепа.

Сбитые со стен твари сыпались горохом. А осиновые стволы давили, крушили, ломали, насаживали на сучья и серебрёные гвозди тех, кто толпился внизу.

Бревна помогли. Но – ненадолго. Они лишь чуть задержали врага. На время недостаточное для того, чтобы прочесть самую краткую молитву или выругаться от души. Через сброшенные лесины, увязшие в белесых телах и заваленные телами, на стены уже лезли новые кровопийцы.

– О-о-огонь! – новый приказ тевтонского мастера разнесся над крепостью. – Ле-е-ей!

– Огонь!

– Огонь!

– Огонь! – многоголосым эхом понеслось по замку.

Затем – предупредительное:

– Остереги-и-ись!

Суета, движение на стенах. Мелькающие факелы. Стрелки, шарахающиеся в стороны и освобождающие место.

Полыхнули, осветив ночь, котлы, полные жидкого греческого огня. И тут же опрокинулись, изливая пылающую смесь в широкие желоба. И по желобам – дальше, вниз, наружу. Через защитные решетки, под защитные шипы…

Огненные потоки расползлись по черным закопченным стенам, облизывая камень и сжигая все, что на камне. Снова упыри горящими, вопящими комьями посыпались вниз.

Водопады лавы обрушились на головы тех, кто не успел вовремя отступить. А успели немногие: внизу, в тесноте и давке для нечисти не было ни места, ни спасения.

Под стенами разливалось и пылало. Под стенами ярилось пламя, растекались огненные лужи и целые озера с запрудами из мертвых тварей – дымящихся, горящих. Лежавших плотно и густо…

Путь огню ко рву, наполненному дровами, перекрывала крутобокая насыпь. Но между валом и мощным крепостным фундаментом образовалось широкое русло, по которому пробивало и прожигало дорогу жидкое пламя, охватывающее стены огненным кольцом.

В розливах и потеках греческого огня бились и орали темные твари, сгоравшие заживо. Занимались осиновые бревна, потрескивали сучья, капельки расплавленного серебра стекали с железных гвоздей, раскалялись и шипели сами гвозди, перемазанные черной кровью.

Увы, пылающие, подобно гигантским светильникам, чаны быстро опустели. Горючей смеси вниз было излито слишком мало. А упыринной плоти на ее пути оказалось слишком много. Пламя не смогло опоясать замок, а лишь часто запятнало яркими всполохами и дымным чадом стены и подножие крепости.

Однако между горящими полосами на стенах и огненными лужами под стенами, оставались проходы. Там же, где проходов не было вовсе, кровопийцы прыгали по дымящимся трупам, как по кочкам, прямо с трупов вскакивали на стены и вновь – карабкались вверх.

А через заваленный убитыми упырями частокол и забросанный дровами ров все подходила и подходила подмога. Эх, перекрыть бы ей путь! Ведь можно же!

– Ров! – не выдержав, крикнул Всеволод, – Ров не загорелся!

– Вижу, – спокойно отозвался Бернгард. – Не загорелся – и хорошо.

– Хорошо?! Его же поджечь сейчас – самое время?

– Нет, не время, – не согласился тевтон. – Рано еще. Покуда нахтцереры внизу, а мы наверху – рано.

– А поздно не будет? – зло сплюнул Всеволод.

– Русич, быть может, ты и хороший воин, – сухо заметил тевтон, – но тебе не приходилось много ночей подряд оборонять крепость от темного воинства.

– Не приходилось, – процедил Всеволод.

Много ночей подряд – нет. Но одну ночь в Сибиу-Германштадте, вообще-то, им тоже пришлось хорошенько поработать серебренной сталью.

– Тогда, будь любезен, позволь мне самому приказывать в своем замке.

Бернгард отвернулся от него.

Всеволод сжал покрепче рукояти мечей. А что еще остается делать? Ну да, только вот тискать оружие.

Магистр тем временем отдавал очередную команду:

– Сарацинский порошок! Зажигай! Кидай!

В сплошную массу кровопийц сверху полетели щетинившиеся серебрёными иглами глиняные шары с огоньками на коротких фитилях и железные гладкобокие сосуды, тоже покрытые тонким слоем белого металла, так нелюбимого нечистью.

Кнехты, стоявшие поблизости, метнули под ворота с полдесятка таких снарядов. И тут же опасливо отскочили от бойниц. Всеволод отпрянуть не успел. Сразу – нет. Он успел увидеть и услышать вблизи то, что уже видел и слышал на расстоянии выстрела из порока. Вблизи это оказалось куда как более впечатляющим. А ведь ручные снаряды, набитые сарацинским зельем, были не в пример меньше катапультных ядер.

Внизу полыхнула вспышка и оглушительно грохнуло. Раз. Другой…

Словно небесный гром и огненные молнии ударили в основание внешней стены.

Третий. Четвертый…

Выше заборала взлетели искры, дым, мелкие кусочки металла, большие куски дранной упыриной плоти и брызги черной крови.

Пятый…

Разрывные снаряды с громовым порошком и серебром, разносили в клочья тех, кто оказывался поблизости, осыпали убийственным дождем осколков тех, кто находился дальше, и сшибали со стен тех, кто карабкался по каменной кладке вверх.

Однако вспышки-взрывы не могли смести всех. Слишком много тварей толпилось внизу. Осколки нещадно косили кровопийц, но застревали в белесой плоти и не способны были разбить и развалить прущую к замку живую волну.

Прорехи в воющей толпе упырей заполнялись быстро, почти мгновенно. А глиняные и железные снаряды уже заканчивались.

Кто-то бросил со стены запаленную деревянную, в железных кольцах, трубку, набитую сарацинским порошком вперемешку с мелкими кусочками серебра и серебряными опилками.

Потом вниз полетела еще одна трубка. И еще.

Фитили сгорели быстро. Трубки со свистом и шипением завертелись, заметались под ногами темных тварей между валом и стеной. Плюясь огнем, дымом, искрами и серебром, они десятками валили упырей, но место павших тут же занимали живые, рвущиеся к стене, на стену, за стену.

Под грудами трупов уже не видно было греческого огня. Жидкое пламя оказалось завалено, задавлено и задушено. И лишь густой едкий дым, поднимавшийся снизу, свидетельствовал о том, что незримый огонь еще горит. Однако огонь больше не был непреодолимой преградой.

А на приступ шла очередная волна. И вновь внизу толпилось, выло, вцарапывалось и вгрызалось в камень воинство иного мира. И вновь темные стены замка побелели от облепивших их упырей.

– Вода! – рявкнул Бернгард.

Вода? После огня? – не сразу понял Всеволод.

– Серебряная вода!

Ах, вот в чем дело! Пришло время раствора адского камня. Lapis internalis…

– Ле-е-ей! Кидай!

Лили… Кидали…

Из открытых глиняных горшков кнехты выплескивали за заборало прозрачную жидкость. Летели вниз небольшие закупоренные сосуды. Разбивались о головы тварей, о стены, о землю.

Разлетались во все стороны брызги.

Щедрая капель оросила напирающую толпу. И толпа отозвалась диким многоголосым воплем. Что ж, было от чего вопить: под дождем из растворенного серебра упыри мгновенно покрывались глубокими язвами. Раствор адского камня без огня прожигал кровопийц насквозь. Дымилась бледная плоть, шипела, бурлила и вскипала, исходя зловонным паром черная кровь. Каждая капля раствора, разъедала белесую кожу, мясо, кости и потроха упырей. Это был краткий, но губительный для темных тварей ливень.

Губительный, но краткий.

Все…

Опорожнены одни сосуды, сброшены вниз другие. И как уже случалось прежде, пока одни твари гибли в муках, другие – топтали гибнущих и взбирались по ним. Бросать и лить вниз было больше нечего. Отстреливаться – поздно. Над стенах замелькали обнаженные мечи и копейные наконечники.

Все!

Отсрочка перед неизбежной рукопашной схваткой кончилась. Люди столкнулись с нечистью вплотную, в яростной рубке на расстоянии удара клинком или когтистой лапой. Начиналось самое страшное. Но никто не дрогнул и не отступил. Тевтонский замок обороняли не трусы.

Штурмующие сыпались вниз, будто зерно из побитых градом колосьев. И лезли опять. Сыпались. И лезли, лезли, лезли…

И почти уже перелезли. Вон там, справа от ворот. И слева – тоже.

– Ров! – снова прохрипел Всеволод, – Поджигай ров, Бернгард, если хочешь сохранить замок!

Бернгард полоснул его гневным взглядом, но все же снизошел до объяснений:

– Ров – наш последний шанс, русич, и чем позже мы к нему прибегнем – тем лучше. Если ров поджечь, огонь рассечет темное воинство, разделит силы нечисти и даст нам возможность расправиться с теми, кто прорвался и взошел на стены. Но когда огонь погаснет, на ров уповать мы уже не сможем. Так что подождем. Обойдемся. Пока еще стены держатся. Пока можно защищаться и так…

Да, защищаться можно. Пока. Нужно только не зевать, поворачиваться побыстрее, крутиться волчком, вовремя рубить и колоть серебрёной сталью возникающие над стеной – то тут, то там – длинные когтистые руки-лапы, шишковатые безволосые головы, оскаленные пасти.

А еще нужно забыть об усталости. Потому что стены снаружи буквально кишат от бледнокожих воющих тварей и упыри, подобно чудовищным паукам, ползут один за другим, один над другим, один через другого. Срываются и снова ползут, не давая ни секунды передыху.

Уже почти из каждой бойницы тянутся, неестественно извиваясь, змееподобные руки. Только успевай отсекать!

Перескочить заборало сразу, с наскока упырям не позволяли густые шипы на верхних ярусах стен. Острая сталь с серебром останавливала и сбрасывала вниз неосторожных кровопийц, наткнувшихся в горячке штурма на эту последнюю преграду. Но – увы – не всех.

Белесые тела все же протискивались между заточенными штырями. Изгибаясь так, как недоступно людям, оцарапываясь, срывая кожу, разрывая плоть, визжа и ревя от боли, некоторые твари, увлекаемые неведомой человеку жаждой… нет – ЖАЖДОЙ крови, перебирались через посеребрённый частокол настенных рогаток.

Цепляясь за камень руками и ногами, упыри лезли дальше. И когтистые руки тянулись…

Тянулись…