Текст книги "Про Хвоста"

Павел Рыжаков

Вечер, 2002

– Вы знаете, в данном случае в этом нет особой необходимости, – ответил Анри, – ему хоть вы с улицы, хоть от папы римского…

Через день я был в Париже и шел от Восточного вокзала к “Симпозиону”. Приехал я, чтоб с Хвостом познакомиться, чтоб слушать и читать стихи и непременно выяснить, кто выше: Введенский или Заболоцкий. В некотором волнении от всего предстоящего спустился я в подвал на Rue Paradis и спросил Алексея Хвостенко. Французы, почему-то знавшие немного по-русски, указали направо. Я прошел и оказался в небольшом зале. Там и сидел он, худой и сгорбившийся. Сидел за длинным столом и глядел на птичек. Птички эти были механические – Хвост покручивал что-то, и птички пели ему: “Пи-пи-пи, пи-пи-пи”.

Рядом с Хвостом сидела дама в джинсовке, с короткими выкрашенными в темно-рыжий цвет волосами. Это была Маша. Она тоже смотрела на птичек и отвечала им: “Фьють, фьють, фьють!”, вытянув губы в трубочку. Я поздоровался.

Св. Иероним поднял на меня пустынные глаза: – А… Это про тебя Анри звонил?

Я сказал, что, видимо, да, и несколько смешался, не зная, как к нему обращаться – не Алексей же Львович?! Сев за стол, я заметил, что Хвостенко сидит как бы в раме – за его спиной стояло нечто типа пустой дверной коробки. Показались непонятно откуда возникшие люди серого цвета. Подходили к столу, звали Хвоста “отец” и “папаша”, брали недокуренную самокрутку или шприц и отходили. Шла, кажется, репетиция спектакля.

– И чего ты, Паша, в Париж приехал? – спросил Хвост. Мне хотелось заговорить о стихах, но я почему-то выпалил:” Модильяни посмотреть”.

– Модильяни? А сюрреалистов в Помпиду видел?

– Видел, но не люблю сюрреалистов, – ответил Красоткин Коля.

– Это зря, что не любишь.

Маша с Хвостом переглянулись и вернулись к птичкам. Маша, облокотившись, склонила голову вправо и игриво на птичек глядела.

– Кайф какой, – говорил Хвост, крутя ключик.

– Пи-пи-пи-пи, пи-пи-пи-пи, – пели птички.

– Боже, какой кайф! – говорила Маша.

Я огляделся. По стенам висели коллажи, а в углу на фантастическом сооружении, напоминавшем гибрид автомобиля и арфы, стояла жестяная эмалированная табличка: “For Russians only. All others will be towed”.

Пока я смотрел по сторонам, Хвостенко что-то говорил о спектакле.

– … Ну вот, а в конце грохнет ружье. И все. И… – объяснил Хвост.

Подошел серый человек. “Ну и как там, отец?” – спросил, покрытый короткой порослью. Хвост не ответил. Он отставил птичек и посмотрел на меня: “Приходи, Паша, завтра часов в шесть. У меня тут по четвергам весело”.

Дмитрий Алексеев

Родился в 1965 г. в Москве.

Переводчик.

С 1990 г. живет в Париже.

Pro-Хвост

Хвоста засовывали в историю все кто ни попади. Друзья, поклонницы, делаши и, особенно, дураки. Продвигали, пытались форматировать, он делал вид, что соглашается, хихикал.

Хвост имел беспредельную власть над дураками. Дураки любят тех, кто их открыто унижает, но не добивает. Они таким образом чувствуют себя спасенными от большего позора.

Хвост «цедил помалу» свои будни и охотно делил их с теми, кто соглашался на его ритм, – некое митьковское регги, бесконечно уютное и дискретное.

Раз написал мелом на табличке: «Так это или не так это – что толку-то!» И повесил на видном месте. Кто же посмеет спорить с таким?

Улыбка – лукавая, радушная, теплая – все, что осталось в памяти о нем.

Яков Якулов

Родился в 1958 г. в Москве.

Эмигрировал в 1987 г.

Композитор, пианист, доктор музыки Бостонского университета.

Живет в Бостоне.

Контрабас

Лёша Хвостенко пел контрабасом.

Многие считают, что контрабас – инструмент грубый, с подозрительными манерами, с рождения косноязычный, неспособный связать и двух слов. Говорящий преимущественно невнятно, отрывистыми гласными звуками, в лучшем случае, междометиями, а посему и заброшенный на самые оркестровые задворки.

Между тем, это – глубокое заблуждение.

Контрабас нежен и беззащитен, звук его чист, а самые верхние его ноты можно легко спутать с бархатным стоном только что закипевшего чайника – возможно, там, в его беременной пустоте, плавает полированная личинка скрипки.

Так и пел Хвостенко.

Я не люблю гитару – кастильская инфанта, разжалованная в колхозную комсомолку, всегда о пяти струнах (шестая лопнула спасительным выстрелом самоубийцы), походная скороспелка, верная обитательница тараканьих кухонь – она вточена намертво в силуэт коммунального идола, вдохновенно жующего словесное мыло.

О, эта пожарная мантра трёх аккордов – звучащий слепок с универсальной русской трёхбуквенности!

Как глух был к тебе чистый слух Лёши Хвостенко, берущий напрокат у Чимарозы и Кол-трейна!

И родные “златые горы”, и ирландские “рукава”, и Брассанс, и Рамо, и ты сам – всё шло в ход – текст уходил из-под жанра – положенное на мелодию из коммиссионного сундука стихотворение опрокидывало музыку в немоту пейзажа.

И вот от неё уже не оставалось ни звука – только вкус на кончике слова.

 
“Я люблю, когда звуки съедобны…”
 

Кто же только не пел стихами?

А контрабасом пел один Хвост.

Барды Земли Русской – от Балтики до Каспия – вот они – волчий хрип и запретное шептание в ухо, ламент под сурдинку, плацкарта дышит водкой.

Заслуженные Юродивые Республики. С паперти имперских соборов на утлую сцену дворца культуры.

Последний троллейбус. Вечный насморк разночинца.

И – сатир Хвост, и бог его – южной крови, и вино его – в амфорах, и оркестр у него – из мрамора, каменный, не деревянный – тимпаны, кимвалы и авлосы.

 
“И гордо нёс он чрево барабана…”
 

Мы познакомились на моём концерте в Мюнхене, осенью, 22 года назад. Его привёл Анри Волохонский. Я играл в кафе “Гизинг”, известном своими авангардными музыкальными программами. Было почему-то утро, немцы завтракали. Белый хлеб, кофе, яичко всмятку. В паузах было слышно кавалерийское цоканье – металлические ложечки разбивали яичные скорлупки. Рояль был превосходный. После концерта Лёша подарил мне книжку своих стихов. В ней было стихотворение, в котором я нашёл:

 
“Суть всех поступков
наших – музыка…”
 

Бостон, США

октябрь, 2010

Олег Коврига

Родился в 1958 г.

Живет в Москве.

Кандидат химических наук.

С 1993 г. – музыкальный издатель.

Про Хвоста и его подарки

Изначально текст назывался короче: «Про Хвоста». И всё. Но, написав его, я понял, что большая часть написанного касается не самого Лёши Хвостенко, а именно людей, которые его окружали, которые сыграли определённую роль в его судьбе.

Эти люди стали частью и моей судьбы тоже. Он действительно подарил их мне. И даже в самых странных случаях я бы не стал ставить слово «подарки» в эти самые кавычки. А некоторых «дарёных» я полюбил не меньше, чем самого Хвоста, несмотря на то, что далеко не все они поют песни. «С песней по жизни» идти, конечно, легче. Но люди, которые идут рядом со мной, для меня, тем не менее, важнее песен.

Запись Хвоста я впервые получил из рук своего приятеля-меломана Серёги Есина. Отдавая мне катушку, Серёга сказал: – Только будь осторожнее. Одна песня там очень стрёмная.

Судя по всему, это был год, наверное, 1984-й. На катушке было записано «Прощание со степью», а стрёмной песней Серёга посчитал «Олимпийское проклятие». Но тогда мы ничего этого не знали. Известно было только имя исполнителя – Алексей Хвостенко.

Запись с Серёгиной катушки произвела на моих друзей-химиков-меломанов неожиданно сильное впечатление. Эти песни не имели ни малейшего отношения к рок-музыке. Да и вообще стояли особняком. Но чем-то и сами песни, и голос Хвоста нас зацепили. Так что гулянки в нашем кругу редко обходились без прослушивания этой записи Хвостенко. В нашем кругу и в моём сознании «Алексей Хвостенко» стал культовой фигурой.

Именно поэтому я потом никак не мог приучиться называть Лёшу «Хвостом». Хотя эту кличку он, похоже, придумал себе сам. По крайней мере, воспринимал он себя не как Алексея Хвостенко, а именно как «Хвоста».

Прошло много лет. Советский Союз распался. «Стало всё по-новому» – и однажды на прилавке магазина «Мелодия» на Ленинском проспекте я обнаружил компакт-диск ХВОСТ и АУКЦЫОН «Чайник вина». Естественно, я его тут же купил и прослушал. «Чайник вина», разумеется, сильно отличался от того «Хвостенко», которого мы слушали раньше, но он, конечно же, никоим образом не был хуже. Он был прекрасен. Можно даже сказать, идеален. Я покупал его десятками (тогда он стоил двадцать рублей) – и раздаривал направо и налево. Причём тогда я совершенно не оценил роли АУКЦИОНА в этой записи. Вообще ранний АУКЦЫОН как-то прошёл мимо меня. Наверное, потому, что, когда он появился в перестроечные годы, у меня как раз наступил период, когда я перестал заниматься квартирниками и концертами вообще, поскольку моя роль в этой области была уже сыграна. В 91-м году мы даже «гуляли» с Олегом Гаркушей в Ленинграде, и он подарил мне виниловую пластинку «В Багдаде всё спокойно». Но тогда «Багдад» мне не понравился.

В феврале 95-го года Хвост приехал в Москву и поселился у своей бывшей жены Алисы Туровой. Интересно, что Алиса тогда жила по адресу: Ленинградский проспект, дом 24. А я в этом доме родился и жил до перехода во второй класс. Правда, тогда Алиса в этом доме ещё не жила, так что в песочнице с лопаткой она меня не видела.

В силу вышеописанных обстоятельств на этот момент Хвост был для меня почти что Богом. Поэтому я, может быть, и постеснялся бы просто пойти и познакомиться с ним. Но Оля Барабошкина, знавшая, как я к нему отношусь, сказала:

– Да, ладно тебе смущаться! Сходи, познакомься, квартирник устрой, издай что-нибудь… Мысль о квартирнике мне понравилась. На тот момент исполнилось ровно семь лет, как мы прекратили эту форму деятельности. Причём, когда я объявил ребятам, что квартирников, судя по всему, больше не будет, мой друг Шурка Несмелов, квартиру которого мы использовали для концертов, может быть, чаще всех остальных, сказал примерно так:

– Ну, и правильно! Надоели эти бардаки. Следующий раз устроим, только если Александр Аркадьевич Галич воскреснет. Или если Хвостенко вернётся.

И вот прошло семь лет – и случилось то, что казалось нам абсолютно невероятным. Так что я пошёл звать Хвоста на квартирник к Шурке и его жене Марине.

Пришёл, познакомился с Лёшей и с Толиком Герасимовым, который тоже шарахался по этой квартире. А потом Хвост спрашивает:

– Олег, а какие напитки вы пьёте в это время суток? Мы, вот, «Кремлёвскую водку» пьём.

Ну, меня на это дело долго уговаривать не надо, так что знакомство прошло в тёплой, дружественной обстановке.

Квартирник был назначен на седьмое марта 1995-го года. Мой друг Дима Зверев приехал на Ленинградский проспект, чтобы отвезти великого на Варшавку. Хвост, Толик Герасимов и Дима сели в лифт. Ну, а лифт, соответственно, между этажами застрял. И ведь это был не обычный день, а канун 8-го марта! Так что избавителя нашли только через два часа.

К счастью, у ребят была с собой пара бутылочек красного винца, так что им было, чем скрасить вынужденный досуг.

По моему плану перед Хвостом должна была выступить Умка. Но она тогда ещё не была настолько уверенным в себе персонажем, как сейчас, поэтому в последний момент выступать перед Хвостом отказалась, и два часа, пока ребята сидели в лифте, народ просто выпивал и закусывал. Надо сказать, что это время пролетело не особенно напряжённо.

Когда Хвост предложил, что будет играть не один, а с музыкантами АУКЦЫОНА, я, конечно, не возражал. Но и не особо вдохновился. Даже на этот момент по сравнению с великим Хвостом музыканты АУКЦЫОНА для меня были мальчишками.

Но, думаю, именно после этого квартирника я начал прозревать и – наконец-то! – понимать, что такое АУКЦЫОН в целом и Лёня Фёдоров в частности.

Поскольку этот концерт был вполне прилично снят нашим другом Юрой Лизуновым на любительское видео и издан под названием «Опыт постороннего творческого процесса», описывать его смысла нет.

Примерно в то же время возникла мысль переиздать в России «Прощание со степью». Естественно, я спросил у Хвоста, где находится оригинал записи.

– Она тебе его всё равно не даст. Делай с кассеты.

Но я всё-таки вытряс из Лёши лондонский телефон Тамары Холболл, которая была организатором записи «Прощания со степью» и «Последней малины».

В результате я дозвонился-таки до Тамары и, поскольку денег у нас, как всегда, нет, начинаю что-то лепетать про некоммерческую сущность этого издания.

На что Тамара мне спокойно отвечает:

– Олег, из-за этого «Прощания со степью» вся моя жизнь не в ту степь пошла, поэтому просто так я вам его не отдам. Из-за этого алкоголика я мужа-миллионера бросила.

При всей твёрдости Тамариных намерений беседовать с ней было почему-то всё равно приятно. И постепенно мы с ней договорились, что я набираю три тысячи – и звоню ей снова.

Для нас три тысячи долларов – сумма изрядная, и набирал я её почти год. Благо, пытливый Женя Гапеев, который уже сделал у себя в голове зарубку под названием «Прощание со степью», расслабиться мне не давал. Тамара, в том числе, занималась какой-то недвижимостью в Петербурге, поэтому периодически туда приезжала. И, когда деньги были собраны, мы договорились, что отдаст их ей мой приятель Сережа Лобанов, бывший администратор МИТЬКОВ.

Когда встреча, наконец-то, состоялась, Тамара пересчитала деньги и сказала:

– Вообще-то я имела в виду три тысячи фунтов…

Серёжа потом описывал эту сцену так:

– Я ей в ответ ничего не сказал. Просто смотрю на неё и думаю: «Совсем ты дура или нет?»

Прекрасно представляю себе, как Серёга смотрит на Тамару из-под очков своим довольно-таки наглым и циничным взглядом.

В результате Тамара Холболл подумала и сказала:

– Впрочем, ладно. Этого хватит.

Теперь оставалось найти оригинал в Лондоне и привезти его в Москву. Эту задачу решил другой наш приятель Лёша Беглов. Лёшка приехал в Лондон, зашёл к Тамаре – и они начали рыться в гараже в поисках катушек. Долго рылись, но ничего не нашли.

Тамара говорит:

Ну, ладно. Пойдём, что ли, пока пивка попьём… Сидят они, пьют пиво.

– Ну, расскажи, как он там? Пьёт-то сейчас очень сильно?

Но Лёшка, к сожалению, лично с Хвостом знаком не был.

Попив пивка, они довольно быстро нашли мастер… «Последней малины».

– А может, его ребятам послать?

– Не знаю… Олег просил «Прощание со степью»…

В результате «Прощание со степью» тоже было найдено – и Лёша Беглов привёз его в Москву.

А «Последнюю малину» мы через несколько лет тоже выкупили. За две с половиной тысячи долларов.

Когда Хвост умер, Тамара позвонила мне сама:

– Вот, подумала, кому бы позвонить, и решила позвонить вам…

И мы с ней довольно долго и трогательно беседовали.

– Я, конечно, взяла с вас денег, но прекрасно понимаю, что, если бы не вы, эти ленты так и сгнили бы у меня в гараже…

Да и я прекрасно понимаю, что, если бы не Тамара, никакого «Прощания со степью» и никакой «Последней малины» в природе бы не существовало. Всё это появилось на свет не только благодаря Алексею Хвостенко и Анри Волохонскому, но и благодаря Тамаре Холболл. Её энергии и её деньгам, которых она тогда, в 1981-м году, вложила во много раз больше, чем взяла впоследствии с нас.

Мы с ней так никогда и не встречались, только разговаривали по телефону. Но мир очень тесен, и, возможно, когда-нибудь мы с Тамарой тоже «попьём пивка». Если она ещё его пьёт.

Кроме Тамары я хорошо знаком ещё с тремя «женщинами Хвоста», причём две из них постепенно стали моими близкими друзьями. Хотя я и вижу их не слишком часто.

Про Юлю Беломлинскую я здесь, наверное, говорить вообще ничего не буду. Я её воспринимаю практически как родственника и когда-нибудь напишу про неё отдельный текст. Возможно, он будет называться «Джульетта и духи». Она сама так назвала своё «издательство», когда печатала и ксерила свои маленькие книжечки.

А вот про Алису Турову (она же Алиса Тилле) напишу обязательно.

Более энергичной женщины я, наверное, не встречал никогда в жизни. Причём её энергия никогда не «достаёт». Меня, по крайней мере. Собственно говоря, Хвост в девяностых и двухтысячных годах мог так спокойно и без всяких проблем жить в Москве именно благодаря Алисе. Причём её «морально-материальная поддержка» была абсолютно ненавязчивой. Хотя, если посчитать суммы, которые Алиса вложила в жизнь Хвоста и вкладывает сейчас в его выставки и так далее, числа, уверен, получатся, мягко говоря, внушительные.

Алиса может сидеть за столом наравне со всеми, «плясать до утра», а потом днём совершенно адекватно заниматься делами. Сил на это у неё хватает. Мой старший сынок (которого она же и устроила на работу) говорит, что, по данным опроса, проведённого газетой «Ведомости», Алиса Турова входит в список лучших юристов России.

Она «вывела в люди» всех своих троих детей, вложив в их воспитание не только большие деньги, но и понимание того, что когда-нибудь всё же настанет тот день, когда она не сможет их поддержать, – и тогда им придётся выплывать самим.

Её младший сын Митя в детстве был полнейшим «беспробудником». Сочетание маминой энергии с тяжёлым, своенравным характером поражало наших общих знакомых. А потом Алиса отправила его в какую-то очень суровую школу в Англии. Митя умолял его оттуда забрать, убегал, но мама была неумолима. Сейчас мальчик вырос. И это очень правильный мальчик. Любо-дорого посмотреть.

Я никогда не ощущаю, что Алиса старше меня. Однажды мы с ней смотрели фильм Йона Стеллинга «Стрелочник». И в какой-то момент я поймал себя на том, что мне приятно не только то, что я смотрю хороший фильм, но именно то, что я смотрю его вдвоём с Алисой. Потом, правда, жадность взяла верх – и я бегом побежал к метро «Сухаревская», чтобы не платить за такси.

На следующий день звоню и спрашиваю:

– Ну как? Чем кончилось? Ничем, как я и думал?

– Нет. Неправильно ты думал. Плохо кончилось.

Перед последним отъездом Хвоста из Москвы я зашёл к нему попрощаться. Сидим мы с Алисой на кухне, обсуждаем что-то. И тут в кухню медленно и тихо, как воздушный шарик, вплывает Лёша Хвостенко. Алиса радостно смотрит на это зрелище:

– А-а-а! Вот и наша рок-звезда!

Потом мы с Хвостом пошли в комнату, где он собирался. Комната была усеяна слоем вещей, среди которых Лёша медленно и бестолково передвигался. От помощи он отказался, но, глядя на эти митьковские сборы, я подумал, что шансов успеть на самолёт у него не слишком много. Вечером звоню Алисе и спрашиваю:

– Ну как, успели?

– Конечно, нет! Да, ему, по-моему, просто уезжать не хочется.

Но на следующий день Хвост всё же улетел в Париж.

Алиса говорила, что вокруг Хвоста всю жизнь вились различные странные личности подозрительного характера, которых они называли «прихвостнями». Классическим «прихвостнем» был Слава Черноусов (он же Белов), которого Хвост привёз с собой в свой предпоследний приезд в Москву в качестве «директора» и в какой-то степени оставил мне в наследство после своей смерти. Даже сам Лёша по отношению к Славе слова «директор» и «мудило» часто произносил почти слитно.

История жизни Славы была фантастически нелепой. В юности, скрываясь от преследований участкового милиционера (по Славиной версии), он сбежал из родной Новосибирской области, даже не успев получить паспорта, и на долгое время осел в Ленинграде. В смутное перестроечное время Слава умудрился по поддельным документам уехать в Европу. Более того, потом по тем же документам он однажды возвращался в Россию и уехал обратно в Париж. Став «директором» Хвоста, Слава вытянул настоящий счастливый билет. Благодаря стараниям всей культурной общественности во главе с Алисой Туровой Хвост получил российский паспорт прямо в посольстве России во Франции. Как я понимаю, это было сделано по личному распоряжению тогдашнего президента Российской Федерации. И точно такой же паспорт под эту кампанию получил и Слава! Превратившись этим невероятным образом из международного бомжа в честного российского гражданина, Слава, конечно же, тут же поехал с Хвостом в Россию. Ну, и во время очередного концерта в городе Санкт-Петербурге

Слава этот паспорт потерял. (Предусмотрительная Алиса у Лёши паспорт отобрала сразу и выдавала только в случаях крайней необходимости).

А Славка опять превратился в бомжа. Он опять предпринял попытку выехать по каким-то липовым документам, но в результате очутился в милиции. Правда, менты, поняв, что это тот самый редчайший случай, когда с человека нельзя получить ровным счётом ничего, в результате просто выгнали его на хрен.

Слава опять настрелял денег – и уехал на Родину, в Новосибирскую область, пытаясь собрать там документы, необходимые для восстановления паспорта. Но никаких следов пребывания Славы Черноусова на Родине не сохранилось. Ещё бы! Ведь он там даже не успел получить советский паспорт.

Следующим этапом была попытка уехать в Белоруссию и там попытаться перейти белорусско-польскую границу. Судя по настроению, с которым Слава вернулся из Белоруссии, эта попытка могла ему обойтись намного дороже, чем предыдущая история с вылетом по поддельным документам. Не берусь утверждать, что все эти истории были правдой, а не серией попыток настрелять денег, но общая канва его жизни была именно такой.

При всём своём совершеннейшем беспробудстве Слава был совершенно незлобивым, в чём-то вполне милым и даже в определённой степени родным для меня человеком. Как, безусловно, и для Хвоста. Поэтому мы и терпели в значительной степени тот бесконечный хаос и геморрой, который вносил в нашу жизнь этот персонаж.

Ко всему прочему у Славы был СПИД. Сначала я думал, что он «гонит». Но после того, как его взяли по «скорой» – и тут же отвезли не куда-нибудь, а именно на Соколиную Гору, в единственную больницу в Москве, принимающую больных СПИДом, я понял, что эта часть его приключений является чистой правдой. Как в известном анекдоте про человека, которого спрашивают:

– У вас есть хотя бы что-нибудь положительное?!

– Да, конечно. Реакция Вассермана.

(Для тех, кто не знает, это – тестовая реакция на сифилис).

Из больницы Славу потом выгнали. В половине седьмого утра он начал шуршать «колёсами» и был застукан врачом. Не мог уже парень без этих своих «кадиллаков» (таблеток от кашля, содержащих кофеин). В его положении это уже была последняя радость старого наркомана. Потом я наводил справки через своего приятеля Ваню Чарушина, работающего в этой больнице санитаром, что же делать, если парню опять станет плохо? Ваня разведал и сказал:

– Всё нормально. В «чёрный список» он не попал. Так что в случае чего везите. Примут. Слава вписывался то у одних людей, то у других, разводил ребят на деньги и так далее. Потом его, конечно, гнали – и всё начиналось сначала. Иногда он проводил ночи в книжном магазине ОГИ. Добрые девчонки-продавщицы не имели сил прогнать Славку, хотя, конечно, его присутствие мешало им жить и напрягало покупателей.

Понимая всю безысходность его жизни, я периодически давал Славе деньги. Иногда даже и немало. В те моменты, когда у него созревал очередной безумный план прорваться в Париж. А вдруг получится? Ведь получилось же когда-то. Только один раз я не выдержал. Наорал на него, не дал ничего и даже ничем не обнадёжил. Видно, в этот момент у меня самого были какие-то проблемы повышенной сложности. Но Славка ничуть не обиделся на мои крики, воспринял их совершенно спокойно. А через неделю он помер. Чуть-чуть у меня не хватило терпения, чтобы иметь совершенно чистую совесть перед этим нелепейшим представителем рода человеческого. Может быть, это странно, но в какой-то степени мне его даже и не хватает.

Рекламная пауза. Есть такой замечательный «литературный памятник»: «Рукопись, найденная в Сарагосе» Яна Потоцкого. А если кому-то уже тяжело читать книжки, то существует и прекрасная экранизация этого гениального произведения. Причём, главную роль там играет не кто-нибудь, а Збигнев Цыбульский, главный актёр польского кино 60-х годов, прославившийся ролью в фильме Анджея Вайды «Пепел и алмаз».

Так вот «Орландина» является всего лишь одним из коротких рассказов, который один из персонажей «Рукописи» рассказывает другому. Сомнений в том, что явилось источником вдохновения песни «Орландина» у меня не было. Но на всякий случай я спросил:

– Лёш, а «Орландину» ты у Потоцкого взял?

– Коне-ечно!

Так что всем рекомендую ознакомиться с первоисточником. Я в своё время и фильм посмотрел несколько раз, и книжку прочёл с огромным удовольствием.

Вторым персонажем из «шлейфа» Хвоста, появление которого категорически не приветствовалось в доме Алисы Туровой, была Лена Зарецкая. Думаю, что, если бы лет за десять до того Лёше Хвостенко показали Лену Зарецкую и сказали, что это та самая женщина, на руках которой он будет умирать, он бы изрядно удивился. Но у Лены оказался очень твёрдый характер. Она годами шла к намеченной цели – и этой цели она достигла. Не зря в её визитной карточке было написано слово «профессор». Надо ли говорить, что Слава и Лена терпеть не могли друг друга? Однажды мы сидели за столом вчетвером – Хвост, Лена, Слава и я. Мы с Хвостом в основном молчали, зато Слава с Леной тратили массу сил и слов на то, чтобы подколоть друг друга, унизить и так далее. Разве что ногами под столом друг друга не пинали. Наконец я не выдержал:

– Слушайте, ну, хватит уже! Вы прямо как лиса Алиса и кот Базилио!

Хвост улыбнулся, Слава засмеялся, а Лена сначала прямо-таки поперхнулась. Потом посмотрела на Лёшу и сказала:

– А этот тогда кто? Деревянный что ли?

Когда мы готовили к производству «Последнюю малину», я принёс Хвосту макет оформления. Лена увидела на заднике его фотографию в кепке и говорит:

– Что-то не нравится мне эта фотография. Какой-то ты тут, Хвостик, несимпатичный.

Лена сидела на диване справа от меня, а Лёша – слева. И вдруг он слегка наклонился вперёд – и как заорёт:

– А мне нравится! И вообще ты в этом ничего не понимаешь!

Он произнёс ещё много слов – и в результате Лена на определенное время совершенно затихла.

В другой раз Лена говорит:

– Олег, а нет ли у тебя денег? А то нам надо брать билеты в Париж…

И так далее. В мои планы, честно говоря, не входило платить Хвосту гонорар до выхода пластинки. Тем более, что тысячный тираж такого диска продаётся за три-пять лет. Но деньги у меня с собой были. На следующий день я должен был их отдать за какое-то производство.

Я неуверенно смотрю на Хвоста и говорю:

– Ну, если действительно надо, я могу и сейчас сколько-то дать…

– Ну, да…

В общем, пока последняя крупная купюра не покинула мой кошелёк, Лена не успокоилась.

Получилось в результате, что я авансом отдал Хвосту весь гонорар за «Последнюю малину». Конечно, на следующий день я имел ряд сложностей и неприятностей. Но зато через месяц, когда Лёша неожиданно помер, я подумал, что так, наверное, и правильнее. По крайней мере, в каком-то узком смысле моя совесть перед Хвостом оказалась чиста.

А кроме того, после всей этой сцены с «изъятием» Лёше стало очевидно неловко. Он подумал – и говорит:

– Ты хотел туда ещё песни вставить. Вставь тогда вот эти четыре. Остальные всё-таки не надо.

Таким образом в «Последнюю малину» попала, например, песня «Анаша». А до того я месяца два безуспешно пытался его уговорить. Но он всё время отвечал:

– Нет-нет. Эти песни совершенно из другой «опера» (с ударением на последнем слоге).

В декабре, после Лёшиной смерти, в какой-то газете написали:

– Жаль, что он так и не увидел только что вышедший диск «Последняя малина».

Но истине это не соответствовало. Диски «Последняя малина» Хвост получил от меня в подарок на 64-летие. Правда, не 14 ноября, в сам день его рождения, а 15-го, когда у него был посвящённый дню рождения концерт в Зверевском центре.

Не могу утверждать этого точно, но уверен, что в последнее время Хвосту больше нравилось жить в России, чем во Франции. Поэтому он так легко «отрывался» и снова ехал сюда. В последний раз его привёз в Россию Тропилло. Он хотел организовать серию концертов. И Лёша тут же согласился и прилетел. Но друг мой, Тропилло Андрей Владимирович, при том, что он является одной из ярчайших личностей в природе, не имеет привычки доводить до конца все начатые им дела. Да это и невозможно при том количестве дел, которые он затевает. Поэтому Хвост сыграл в Ленинграде один или два концерта – и приехал в Москву. Мы с ним встретились в каком-то кафе (по-моему, в «Билингве»). И вдруг он ни с того ни с сего говорит:

– А в Москве-то по концертам главный ты…

Я прямо-таки на стуле подпрыгнул! Во-первых, я вообще концертной деятельностью занимаюсь крайне редко и страшно при этом напрягаюсь и переживаю. А во-вторых, я никогда ничего не обещал и ничего вообще не говорил на эту тему ни Хвосту, ни Тропилло. При всей моей любви к Лёше я бы не взял на себя столь несвойственной для меня роли.

Потом я вспоминал эту сцену, смеялся и думал:

– Если бы лет двадцать назад мне сказали, что сам великий Хвостенко произнесёт эти слова, а я буду в ужасе отвечать: «Нет, нет, только не это, нет!» – я бы не поверил.

Конечно, я попытался что-то предпринять. Возможно, что-то мелкое мы даже и сделали. Не помню. Непонятно было не только, где играть. При относительной известности Хвоста эта проблема вполне разрешима. Главное – с кем. Конечно, всегда готов был старый друг Толик Герасимов, но для нормальной концертной деятельности этого было явно мало. Садиться на шею Лёне Фёдорову было просто неприемлемо, он и так делал всё что мог. И даже более того.

Первым человеком, которого я сразу попытался привлечь, был Серёжа Летов. Во-первых, Серёга имеет потрясающую способность вытаскивать подобные «авангардные» проекты минимальными средствами. А во-вторых, более безотказного и лёгкого на подъём музыканта я, наверное, не встречал за все двадцать пять лет моей деятельности в этой области. Но Летов куда-то уезжал. Уже потом, когда Хвост умер, Серёжа говорил мне:

– Как же так?! Почему же я тогда отказался?

– Но ведь ты куда-то уезжал.

– Уезжал, конечно. Но мне же так хотелось сыграть с Хвостом!

В общем, концертной деятельности у нас не получилось. Да и Алиса оказалась в отъезде.

И тут-то Лена и завлекла в свои сети нашего «Хвостика».

При всех тех не особо хороших словах, которые я сказал про Лену Зарецкую, нельзя не признать, что те месяцы, которые Лёша прожил у неё, он прожил с максимально возможной степенью личного комфорта. Для него она действительно расшибалась в лепёшку. Часа в три Хвост начинал потягивать красное винцо, любой его запрос, по-возможности, удовлетворялся, и ощущал он себя там, у Лены, на Скаковой улице, как за каменной стеной.

Юля Беломлинская говорит, что примерно такой же была последняя подруга Довлатова. Наверное, действительно трудно удержаться и не принять эту любовь, когда сил у тебя уже очень мало, а ради тебя готовы на всё. Да и надо ли удерживаться? Не знаю. На этот вопрос каждый должен отвечать сам, оказавшись (не дай Бог!) в подобной ситуации.