Текст книги "Петербургские окрестности. Быт и нравы начала ХХ века"

Столичные курорты

Летом петербуржцы разъезжались не только на дачи, но и на курорты. Как иронизировали столичные журналисты, горожане «тянулись на воды полоскать свои желудки, лечить разбухшую печень, „сбрасывать“ лишний вес или наживать оный, изгонять всевозможные катары и ревматизмы и тьмы других хворостей, которые кишмя кишат в бренных телесах бренных столичных обывателей».

Н.Н. Дубовский. «Дача в Силламягах». 1907 год. Силламяги – популярное дачное место на берегу Финского залива, в 15 км от Нарвы

Те, кто побогаче, выезжали летом в Ниццу, Карлсбад и на другие престижные европейские курорты. «В Люцерне, Женеве, Карлсбаде, в Эксле-Бен – повсюду звучит русская речь, – замечал обозреватель „Петербургской газеты“ в августе 1913 года. – На всех курортах в Италии, Швейцарии, в Германии, Австрии только и встречаешь русских. Кроме наших соотечественников много англичан и американцев. Нигде, однако, не видно французов… Особенно много русских проездом бывает в Берлине. Это, так сказать, центральный пункт сортировки и отправления русских путешественников по курортам».

И все-таки большинство петербуржцев даже «средней руки» не обладало средствами для отдыха на модных заграничных курортах. О них дальше и пойдет речь. «Человек со скромными средствами, но одинаково нуждающийся в климатическом лечении, должен довольствоваться коломяжскими или парголовскими пейзажами, дышать ароматом колонистских полей и пить прескверную бурду, называемую местными крестьянами настоящим деревенским молоком», – сетовал в 1903 году репортер «Петербургского листка».

«А почему не пользуются нашими курортами, почему они пустуют? Неужели они так безнадежно плохи, что не удовлетворяют даже невзыскательным требованиям нашей публики?» – задавали вопрос в Петербурге и тут же находили массу причин: нашим курортам далеко до заграничных по степени благоустройства, у иностранных курортов есть большие средства, чтобы широко поставить дело, а наши курорты – «дело молодое». К тому же они, как замечали современники, начисто лишены рекламы и «обычно хранят о себе гробовое молчание».

Немало петербуржцев выбирали лечение в ближайших курортах Финляндии, входившей тогда, как известно, в состав Российской империи. Всего перед революцией в Финляндии насчитывалось 8 курортов, один из них, относившийся к числу самых дешевых, находился вблизи города Кексгольма – нынешнего Приозерска. А самыми ближайшими к Петербургу финскими курортами являлись Конккала близ Выборга и санаторий Халила (ныне Сосновый Бор) в 10 километрах от Уусикиркко – теперешнего поселка Поляны Выборгского района.

В санатории в Халиле, на берегу озера Халиленярви, помещались чахоточные больные, они постоянно пребывали там на свежем воздухе и усиленно питались. «Большое двухэтажное деревянное здание освещается электричеством и снабжается свежей ключевой водой, – сообщал путеводитель по Финляндии 1911 года. – Имеется библиотека с читальней. Для развлечений имеются рояль, бильярд, а на берегу озера лодки. Большой парк, доходящий до озера, служит главным местом прогулок».

Желавшим поступить в санаторий в Халиле следовало заявить письменно о своем желании в Собственную Его Величества канцелярию с приложением медицинского свидетельства о болезни. Больные, не имевшие средств для внесения в канцелярию установленной платы за содержание и лечение в санатории, должны были приложить к своему заявлению свидетельство о бедности, выдаваемое в полиции.

Полное содержание и лечение больного стоило в Халиле 75 рублей, причем ему полагалась отдельная комната. При размещении в одной комнате двух больных цена значительно снижалась.

На финские курорты петербуржцы, как правило, приезжали полечить ревматизм, ожирение, нервные болезни, пищеварительный тракт, женские болезни и т.д. Жизнь на финских курортах организовывалась так, что здесь каждый мог найти то, что искал, не мешая друг другу.

Те, кто хотел лечиться, пользовались услугами водолечебниц с самыми разнообразными ваннами, массажем, врачебной гимнастикой, минеральными водами, кто приехал просто отдохнуть, могли проводить время на свежем воздухе среди чистой природы, а для желающих повеселиться устраивались танцевальные вечера, прогулки на гребных, парусных и моторных судах, а также предлагались спортивные развлечения – теннис, крокет, футбол, поездки на велосипедах и верховых лошадях.

Реклама курортов и санаториев в Финляндии, начало 1910-х годов

Как правило, сезон на финских курортах начинался в первых числах июня и заканчивался в конце августа. Кроме курортов и санаториев в Финляндии было много «Rekreationshem» (домов отдыха. – С.Г.), где не проводилось никакого курса лечения, но куда врачи посылали своих пациентов для того, чтобы они выздоровели и окрепли.

Реклама курортов и санаториев в Финляндии, начало 1910-х годов

Правда, сохранились свидетельства того, что не всех петербуржцев удовлетворяло лечение в финляндских санаториях. «Приходилось ли вам лечиться в Финляндии? – вопрошал некий репортер на страницах „Петербургской газеты“. – Если нет, то я не советую. Во-первых, вас изведут ваннами. Местный врач назначает лечение и первым долгом велит вам брать ванны. И не одну, а три-четыре в день. Затем массаж. Чем бы вы ни хворали, массаж считается необходимой вещью, с которой начинается лечение. При этом, вероятно, нигде в мире так энергично не массируют. На вас буквально наваливается здоровенный мужчина и катается по вашему телу, как по катку…»

Еще одним популярным курортом, куда любили ездить петербуржцы «средней руки», был Гунгербург близ Нарвы (ныне это город Нарва-Йысуу в Эстонии, недалеко от границы). «Гунгербург давно излюблен петербургским обществом как место летнего пребывания», – замечал в начале 1910-х годов столичный репортер.

До 1870-х годов Гунгербург представлял собой небольшую тихую деревушку, заселенную по большей части рыбаками и лоцманами. Все переменилось, когда голова Нарвы А.Ф. Ган начал здесь постройку дач. Его примеру последовали многие состоятельные горожане не только из Нарвы, но и из Петербурга, после чего пустынные прежде земли на побережье Финского залива довольно быстро оживились.

Нарвское городское общественное управление разделило полоску земли на участки, прорубило дороги, прорезало через дюны выходы к морю и пригласило желающих брать участки в «вечную аренду» по полторы копейки за квадратную сажень в год. Так началась дачная и курортная история Гунгербурга, куда сразу же потянулись петербуржцы «средней руки». В 1876 году тут построили заведение «теплых ванн», спустя два года появился дачный водопровод, а в 1881 году воздвигли «кургауз» с рестораном и меблированными комнатами.

Правда, в августе 1886 года все начинания едва не пошли прахом – в Гунгербурге произошел сильный пожар, в результате чего большая часть курорта сгорела. Однако современники замечали, что, как когда-то Москве, пожар способствовал Гунгербургу к украшению: «Из лабиринта прежних переулков и закоулков вышли прямые улицы и площадь с недурными домами».

К концу XIX века в Гунгербурге стояло уже около трехсот домов. «Врачи, аптека, морское купание, водолечебница, почтово-телеграфное сообщение, некоторое количество необходимых магазинов, музыка утром и вечером, играющая поочередно в кургаузе и на берегу моря – все это довольно необходимые для курорта подспорья, – замечал автор одного из путеводителей. – Устраиваются также красивые экскурсии – вдоль по берегу моря, к нарвскому водопаду и его колоссальным, образцово устроенным мануфактурам. Для любителей охоты и рыбной ловли здесь раздолье…»

Среди курортников Гунгербурга преобладали петербуржцы. Однако бывали и семейства, из года в год приезжавшие сюда из Москвы и даже из еще более отдаленных городов. Бал молодежи в кургаузе обычно каждый год совпадал с приходом эскадры Морского корпуса, заходившей в Гунгербург во время учебного плавания.

Бывали тут и зарубежные гости. «Дети сербского короля Петра I, наследник сербского престола князь Георгий Петрович, 15 лет, воспитанник Александровского кадетского корпуса, и младший королевич Александр, воспитанник Императорского училища правоведения, на днях прибыли в Гунгербург, – сообщал в июне 1903 года "Петербургский листок". – Оба королевича живут в небольшой даче в самом курорте. Во время прогулок в курзале в сопровождении своего воспитателя офицера Александровского кадетского корпуса и казака для поручений, королевичи приковывают к себе внимание массы курортной публики. Скромность и безусловная корректность юношей при симпатичной их внешности вызывают среди публики не только любопытство, но и искреннее восхищение».

* * *

Среди русских курортов той поры были популярны Кисловодск, Старая Русса, Липецк. Но петербуржцы давно лелеяли мечту иметь курорт рядом с Северной столицей. И на рубеже XIX-XX веков их мечта осуществилась: энергичный предприниматель, председатель правления Общества Приморской железной дороги, связывавшей Новую Деревню с Сестрорецком и Озерками, Петр Александрович Авенариус взялся за устройство Сестрорецкого курорта.

«Мысль об устройстве курорта меня давно преследует! – рассказывал Авенариус столичному журналисту. – Лет пятнадцать тому назад, когда мои ноги были помоложе, я пешком исходил всю местность от Лахты до финляндской границы. Этот уголок мне особенно понравился. Местные жители мне говорили, что здесь теплее и меньше дождей, чем в Петербурге».

Власти пошли навстречу Авенариусу, и в 1898 году Министерство земледелия и государственных имуществ передало в бесплатную аренду Обществу Приморской железной дороги участок казенной земли на берегу Финского залива с тем, чтобы общество устроило тут образцовый курорт. Согласно договору, через 60 лет курорт и его постройки должны перейти в казну.

Прошло немного времени, и уже 4 ноября 1899 года состоялось торжественное освящение построенных зданий. А еще через полгода, 8 июня 1900 года (по старому стилю), состоялась церемония открытия курорта. В тот день из Петербурга в Сестрорецк отправилось несколько экстренных поездов с почетными гостями. Из Кронштадта, Лахты, Петергофа, Терпок и Куоккалы пришло множество яхт и лодок. На паровом катере «Рыбка» из Кронштадта прибыл главный командир порта вице-адмирал С.О. Макаров, а по железной дороге из столицы приехали министр земледелия, петербургский губернатор, директор Ботанического сада и многие другие. Ученый мир представляли профессора-медики Лебедев, Павлов, Бехтерев. Присутствовали также представители уездного земства и гласные городской думы. Все происходило, как водится в таких случаях: молебен, поднятие флага, окропление святой водой, затем – праздничный обед. «Шампанское лилось рекой. По окончании обеда гости прослушали концертное отделение», – сообщала столичная хроника. Торжествовавший удачу Авенариус удостоился шумной овации. Его даже качали на руках… Спустя два дня, 10 июня, курорт открылся для петербуржцев.

Он включал в себя курзал с концертным залом, гостиной, столовыми, салонами для дам, водолечебницу с ваннами, банями, гимнастическим залом и бассейном, а также пансионат. Водолечебница – самое крупное сооружение курорта. Ее устроили по последнему слову медицины и строительной техники. Состояла она из двух отдельных зданий, соединенных стеклянной галереей. В одном из них помещались лаборатория, электрическая станция, аппараты для приготовления искусственных минеральных вод, лечебные кабинеты с ваннами, русские паровые и римские бани и гимнастический зал, а в другом – бассейн для плавания. Он был таким большим, что, как отмечали репортеры, на нем можно даже кататься на яхте. «Подобного бассейна у нас нет нигде в Петербурге!» – восторгались они. Перед курзалом сделали широкую гранитную эспланаду и пляж, поднятые на 11 футов над уровнем моря, а на берегу поставили скамейки с подвижными спинками. Вдоль пляжа от курзала шла стеклянная галерея.

Петербуржцы восторженно встретили открытие курорта, наградили его эпитетами «Северная Ницца», «Русский Биарриц» и т.п. «Не хватает только пальм и платанов для полной иллюзии заграничного курорта. Право, трудно было ожидать подобной предприимчивости от петербуржцев. Слишком смело и роскошно для нас, – отмечал "Петербургский листок", иронично добавляя: одним пуантом у нас больше, и жизнь станет разнообразнее. Пусть призванные эскулапы оценят серьезное медицинское значение нового курорта и тоже немного позлословят насчет отечественного, как водится».

Вскоре последовало международное признание: на Бальнеологической выставке в Бельгии в 1907 году курорт удостоился наивысшей награды. Ему пророчили безоблачное будущее. Тем не менее дела у него пошли не так хорошо, как хотелось бы. Главными причинами этого стали малое количество стационарных мест в пансионате и дорогое и не очень удобное сообщение со столицей. «Сообщение с городом, во-первых, очень медленное, и, во-вторых, с часовыми промежутками, может отвадить многих от посещений Сестрорецкого курорта, – замечала "Петербургская газета". – Поезд ползет очень медленно, больше часа, в ходе чего пассажирам приходится глотать пыль, смешанную с копотью, несущуюся в открытые окна вагонов». В начале 1910-х годов курорт, превратившийся в модную дачную местность с очень высокими ценами на дачи и на провизию, стал переходить на аукционах из рук в руки…

Предпринимались попытки создания и других курортов под Петербургом. Например, в мае 1909 года открылся летний курорт в Сергиево, что возле Троице-Сергиевой пустыни (ныне поселок Володарский). Что же он представлял собой? Было выстроено двухэтажное здание кургауза: внизу – лечебница (комнаты с ваннами, помещения для массажа и врачебной гимнастики), вверху комнаты сдавались внаем. Весь курорт, как рассказывали современники, питался «грандиозным артезианским колодцем».

Как замечала газета «Дачник»: «Петербуржец со средним достатком не может позволить себе поехать лечить свой застарелый ревматизм, ожирение и т.п. за границу» и потому вынужден ехать в Сестрорецк, а небогатые люди не могут себе позволить и этого. Курорт же в Сергиево – гораздо ближе к Петербургу, чем Сестрорецк, гораздо дешевле, а по оборудованию не уступает заграничным.

«Магнит для худосочных жителей»

«Луга – для отдыха, Луга – для лечения, Луга – для того, чтобы наслаждаться природой, – отмечал в 1911 году обозреватель „Лужской газеты“. – Те, кому из пресловутого столичного воздуха приходилось попадать в Лугу, хорошо знают, насколько здесь благодатный климат и красива природа…»

Однако не только прелести природы манили сюда петербуржцев. Местом притяжения служили целебные минеральные источники, расположенные вдоль речки Наплотинки. Анализ воды в них производил в начале XX века профессор Боткин, признавший источники здоровыми и целебными. По его свидетельству, благодаря протекающей здесь речке Наплотинке, куда стекают воды из ключей, живущие поблизости постоянно пользовались целебной водой.

Местные жители считали, что вода из одного источника имеет освежающий эффект, а из второго помогает при болезни легких, малокровии и при отсутствии аппетита. Согласно анализу воды, проведенному в те же годы Санкт-Петербургским химическим институтом, в ней обнаружили 38%-ное содержание железа.

Действительно, и по современным данным, лужские минеральные подземные воды обладают целебными свойствами. Они пригодны для лечения заболеваний неврозов, опорно-двигательного аппарата, мочеполовой и сердечно-сосудистой систем.

Многие представители лужской общественности уже тогда, в начале XX века, считали, что уникальные источники могли бы служить развитию Луги и превращению города в популярное курортное место. Эта мысль постоянно высказывалась на страницах популярной у горожан «Лужской газеты». Особенно беспокоил ее обозревателя тот факт, что целебные источники не то что не используются должным образом, но просто поражают царящей вокруг «мерзостью запустения».

«И такие-то ключи бьют подле Петербурга, переполненного малокровным, худосочным, слабосильным населением! – восклицал обозреватель "Лужской газеты". – Если благоустроить лужские источники, то петербуржец сюда валом повалит, эта целебная вода будет притягательным магнитом для всякого худосочного жителя среднего достатка». Действительно, зачем же было ездить на последние гроши «на воды» в Липецк, Старую Руссу, Железноводск или, не имея даже такой возможности, употреблять для улучшения здоровья железистые препараты, если совсем рядом, всего в 128 верстах от Петербурга, существует такое целебное место?..

В начале XX века в Луге часть территории с минеральными источниками принадлежала владельцу усадьбы «Сокольники» некоему коммерсанту Якубовскому, а другая часть – дачевладелице Васильевой. Причем на землях госпожи Васильевой находился самый сильный из всех ключей – и он совсем не использовался.

Якубовский оказался более предприимчивым, нежели его соседка. С 1909 года он занялся выработкой искусственных минеральных вод, хотя в незначительном объеме, а также устроил здесь небольшой частный пансионат на двадцать человек под названием «Сокольницкие ключи». Затем на базе источников удалось организовать выпуск минеральной воды «Лугадар». Ее расфасовывали в бутылки и продавали, однако количество продаваемой «продукции» было очень невелико.

«Жизнь здесь почти первобытная, – писал современник о достоинствах пансионата "Сокольницкие ключи". – Весь этот уголок, несмотря на близость Петербурга, точно оторван от остального мира. Вы не чувствуете ни сутолоки, ни торопливости, ни тех нервных толчков, которые всюду приносит с собой культурный человек». Большинство постояльцев пансионата Якубовского составляли петербуржцы среднего достатка, приезжавшие сюда для отдыха. Тяжелобольных здесь не принимали.

«Прежде всего поражает удивительная тишина, которой вы не встретите ни в одной русской деревне, – описывал жизнь в пансионате "Сокольницкие ключи" современник. – Вечерняя свежесть как будто слегка пробуждает сонно притаившуюся жизнь: около имения прогуливается городская молодежь, едут по дороге крестьяне. Благодаря близости Луги (всего полверсты) – почта ежедневная, но почти нет газет, кроме местных лужских, и это не случайно: приехавшие сюда хотят оторваться от столичной жизни».

Тем не менее пансионату Якубовского по уровню было очень далеко до подобных заведений не только Европы, но и соседней Финляндии, где уже в то время существовало немало курортных мест. Невзрачный пансионат на реке Иматра всего за один-два года благодаря предприимчивости его владельца Рауха превратился в лучший финляндский курорт на Иматре: в нем появились многие тогдашние достижения европейской цивилизации, а также инфраструктура медицинского обслуживания, отдыха и развлечений.

«Благодаря энергии Рауха его пансионат на Иматре из частновладельческого превратился в акционерный, – указывал обозреватель "Лужской газеты". – Отчего, кажется, не подумать об этом и г-ну Якубовскому. Основной акционерный капитал дал бы ему возможность поставить несколько громадных зданий для обслуживания приезжающих, устроить образцовый курзал и т.д.».

Почему же пансионат «Сокольницкие ключи» не стал процветающим курортным заведением? Снова цитирую обозревателя: «Всему виной – наша русская лень, русская непредприимчивость. Кажется, такое золотое и многообещающее дело должно было бы захватить владельца имения, заинтересовать его, заставить его подумать об улучшении дела… Ведь можно было бы здесь создать благоустроенный по-заграничному курорт с роскошными ваннами, променадами, удобствами и развлечениями». Однако обо всем этом приходилось только мечтать: курорта в Луге в те времена так и не получилось.

Тем не менее и сегодня родник на берегу речки Наплотинки, что на северной окраине города Луги, у Киевского шоссе, пользуется огромной популярностью. С давних пор он стал одним из символов Луги…

Как петербуржцы лечились в санаториях

О дороговизне курортного отдыха и малой его доступности для людей небогатых уже упоминалось выше.

Поэтому вокруг Петербурга в ту пору стали появляться всевозможные «санатории» (тогда говорили «санатория», то есть женского рода), рассчитанные на то, что здесь могли отдохнуть и поправить свое здоровье небогатые горожане. Одна из таких «санаторий» разместилась в бывшей демидовской усадьбе в Тайцах.

Усадьба эта, построенная в 70-х годах XVIII века по проекту знаменитого архитектора Ивана Старова для А.Г. Демидова, была одним из самых красивых и поэтичных мест Петербургской губернии. Поэт И.М. Долгорукий как-то заметил: «Кто не знал под Петербургом Тайц? Кто не был очарован тамошними прозрачными ручьями? Я редко видел место прелестнее и не пивал нигде такой воды, которую черпал там для прохлады из самих ключей, бегущих у подошвы строения…»

За долги одного из последних владельцев усадьбы (потомка А.Г. Демидова) в 1862 году она перешла в казну, и имение стало называться «Государевым». А в 1897 году усадьбу передали Обществу русских врачей для устройства первого в России санатория для легочных больных. Новое назначение потребовало перепланировки помещений во дворце и сооружения на территории усадьбы дополнительных хозяйственных построек, в том числе молочни и птичника.

Немаловажную роль сыграли здесь климатические особенности этих мест. Ведь неслучайно А.Г. Демидов построил здесь усадьбу для своей дочери, болевшей туберкулезом. (Правда, как отмечают исследователи, сравнительно недавно изучалась степень целительности климата в Тайцах, и выяснилось: микрофлора этой местности с ее вековыми дубами, елями и пихтами очень полезна для больных, страдающих гипертонией и склерозом, и не совсем полезна для легочных больных и астматиков.)

Но как бы то ни было, в конце XIX века об этом еще не ведали, и именно в Тайцах появилась легочная «санатория», состоявшая под августейшим покровительством государыни императрицы Марии Федоровны. Она располагалась в центре большого соснового парка, живым украшением которого служили расположенные группами «демидовские ключи». Современники отмечали, что местность тут сравнительно возвышенная, туманов гораздо меньше, чем в Петербурге, а солнечных дней больше. Вблизи нет населенных пунктов, воздух чистый и ароматный, дышится легко и свободно.

Первоначально предполагалось, что «санатория» в Тайцах будет бесплатной для ее обитателей, однако из-за недостатка средств пришлось ограничить число мест для неимущих, и большинство больных платили за нахождение в общих палатах 40 рублей, а за отдельную палату – 60 рублей в месяц.

В санатории было два отделения: мужское на 30 человек, и женское на 20 человек. Основной контингент постояльцев санатория составляли жители Петербурга, причем преобладала холостая молодежь. «Одна болезнь, одно желание вернуться к жизни собрало сюда людей разных классов, положений, состояний и возрастов, – писал обозреватель в одной из столичных газет. – Перед лицом страшной болезни исчезают всякие неравенства, все живут общей, дружной жизнью, сходятся в интересах, желаниях, надеждах. Больные одеты в обыкновенные платья, бодры, общительны и кажутся ошибочно попавшими в кадр чахоточных. Не хочется верить, что в каждом из них скрыты какие-то бациллы, подтачивающие жизнь, разрушающие организм».

Жильцы санатория имели возможность пользоваться небольшой библиотекой, куда некоторые столичные издания присылались бесплатно. Свой досуг они проводили весьма разнообразно – играли на пианино (пожертвование лечебнице от фабрики Оффенбахера), на скрипке, гитаре, состязались в шахматах, шашках и лото.

Способ лечения заключался в строгом санаторно-диетическом режиме. Смысл его был в том, что больные чахоткой (туберкулезом) изолировались здесь от житейских волнений, от вредной обстановки мест своих рабочих занятий, пользовались хорошей и здоровой пищей, врачебной помощью и лекарствами. На воздухе они проводили летом по 8-9 часов, а зимой по 6-7 часов в сутки. Месячное содержание одного больного обходилось «санатории» в 70 рублей.

Как отмечали врачи, пребывание в Тайицкой лечебнице сроком в два-три месяца «повышает вес больного, увеличивает жизненную емкость легких, окружность груди, ослабляет лихорадочность, успокаивает его нервы, ободряет». Здесь больные учились уходу за собой и на опыте убеждались, какая примерно обстановка и образ жизни нужны для поддержания их здоровья.