Текст книги "Петербургские окрестности. Быт и нравы начала ХХ века"

Путешествия по губернии

Для многих жителей Петербурга, редко покидавших столицу, поездки и экскурсии на просторы Петербургской губернии служили подчас основным, а иногда и единственным способом познания России и русской действительности. В немалой степени это относилось к воспитанницам столичных закрытых женских учебных заведений, таких как Смольный институт благородных девиц, Николаевский сиротский институт и др.

Именно удаленность воспитанниц от реалий общества и послужила одной из причин введения экскурсий в практику. Так обстояло дело в Николаевском сиротском институте. Институт выполнял задачу государственной важности – воспитывал русских гувернанток.

Зачинателем экскурсий для воспитанниц института явился педагог-географ И.И. Михайлов, предложивший в 1871 году устраивать эскурсии в музеи столицы и в ближайшие окрестности столицы, «где есть немало пищи для изощрения наблюдательности и умственного развития». Идея понравилась начальнице Института Е.Н. Шостак, хотя в то время никто еще и не думал о подобной форме учебы не только в закрытых женских учебных заведениях, но и в открытых мужских.

Воспитанниц института водили в петербургские музеи, вывозили в Кронштадт, Петергоф, Царское Село и т.д., а также в Юкки – через Парголово и Шуваловский парк. К большей части экскурсии составлялись особые планы. География экскурсий постоянно расширялась: летом 1896 г. ездили в Нижний Новгород, на всероссийскую промышленную выставку, в 1911 году – в Великий Новгород, а на следующий год – в Москву.

Что ни говори, но даже в вопросах туризма никуда не деться от пресловутой «политики». Ведь в России туризм стал по-настоящему массовым только после первой русской революции, когда отменили многие формальные ограничения на передвижения по стране.

В центре отечественного туризма стояло тогда Российское общество туристов, или «Русский туринг-клуб», занимавшийся организацией разнообразных походов и обеспечением цивилизованных условий для путешественников почти по всей России. А одной из форм массового туризма в те годы стали «образовательные экскурсии».

В 1907 году при «Русском туринг-клубе» создали Комиссию «Образовательные экскурсии по России». Один из пунктов правил ее работы гласил: «В число экскурсантов принимаются лица, не обладающие настолько достаточными материальными средствами, чтобы совершать образовательные экскурсии самостоятельно. Комиссия имеет в виду необеспеченный материально контингент русской интеллигенции и главным образом – учащихся народной школы и служащих в общественных (земских и городских) и других учреждениях».

Пропорциональный рост числа членов Российского общества туристов. Рисунок из журнала «Русский турист», 1903 год

Опыт туристских поездок в форме «образовательных экскурсий» широко подхватили всевозможные учебные заведения, не в последнюю очередь – Тенишевское училище в Петербурге (в нем учились Осип Мандельштам и Владимир Набоков). Многие преподаватели училища признали необычайную важность подобных туристских экскурсий в учебном и воспитательном деле, а пропагандистом «школьного туризма» стал учитель географии Березин.

При его непосредственном участии воспитанники училища совершили первые походы – по Неве на Ладожское озеро до Шлиссельбурга, в Нарву и на морское побережье до известного в те годы курорта Гунгербург (ныне это Нарва-Ыысу в Эстонии). Не имея опыта, в первые поездки многие брали с собой громоздкие чемоданы с вещами, что резко снижало мобильность туристских групп.

Поэтому, как писал впоследствии учитель Березин в отчете о поездках, решили заменить чемоданы, саквояжи и всевозможные свертки в газетной бумаге на «альпийский мешок, так называемый Ruksack, какой носят горцы и туристы в Швейцарии». Для чего по образцу полученного из Швейцарии мешка в Петербурге заказали целую партию рюкзаков.

Для успеха походов важное значение имел внутренний распорядок. В число обязательных правил входили запреты ученикам на отлучки без предупреждения и на обладание «карманными» деньгами. Последнее правило, как отмечал Березин, приняли потому, что именно деньги являлись главной причиной «разбредания» учеников; их, словно магнит, притягивали каждая будка с лимонадом, каждая лавчонка, торговавшая сластями, открытками, сувенирами и т.п. мелочами.

Приобретя кое-какой опыт в туристском деле, «тенишевцы» продолжали осваивать Северо-Запад – ездили на Ладожское озеро, в знаменитые саблинские пещеры, на сестрорецкие дюны, а также совершили большую трехнедельную поездку в Крым, на Валдай и Днепровские пороги. Всего же за десять лет, как подсчитал Березин, проведено 142 экскурсии, на них потратили чуть больше 28 тысяч рублей, а средняя стоимость затрат на одного ученика составила 7 рублей 74 копейки. Чаще всего детей вывозили на Иматру в Финляндию (19 раз), в Нарву (18), а также в ближние окраины Петербурга – в Дудергоф (15), Шлиссельбург (14) и Поповку (13).

Особенно познавательными явились поездки на территорию Великого княжества Финляндского. Однако путешествовать там оказывалось дорого, поскольку финские железные дороги и пароходы не только не делали той огромной скидки, что существовала в России для особых экскурсионных маршрутов, но не делали вообще никаких скидок. Да и проживание там обходилось дороже.

Положительной особенностью путешествия по Финляндии являлась стабильность цен и отсутствие намерений «содрать» с туристов побольше, пользуясь их затруднительным положением. Тем не менее хорошие дороги, удобные способы передвижения и повсеместное распространение телефонов делали странствия по стране Суоми очень удобными и приятными. Из Петербурга «тенишевцы» выезжали в специальном заказанном вагоне, его финские железнодорожники прицепляли в конце состава.

Как замечал Березин, в «полунемецком» Гунгербурге и особенно в Финляндии туристы встречали со стороны местного населения полную готовность содействовать и отсутствие всякой назойливости, а на остальном же пространстве Российской империи «приставания, скопление любопытных, готовность сорвать лишнее, пользуясь нашим незнанием местных условий, холодное отношение администрации и прочие прелести характеризовали низкий культурный уровень российских умов».

С другой стороны, и русским туристам в Финляндии приходилось следить за собой, ведь многое из того, что считалось нормальным в России, для финнов казалось более чем странным. К примеру, публика там совершенно не выносила столь привычного для русских деления на «господ» и «мужиков», что непроизвольно проявлялось в интонациях, жестах и манерах. Обычное для России пренебрежительное обращение с извозчиками, прислугой, вообще людьми из простонародья резало глаз. По словам Березина, «нет сомнения, что именно в этом заключается причина того, почему многие русские, посетив Финляндию, отчаянно бранят потом финнов, вместо того, чтобы бранить себя…».

Организацией путешествий по Петербургской губернии и за финскую границу занимался и туристический отдел столичного спортивного общества «Богатырь». Во главе общества «Богатырь», основанного в 1904 году, стояла группа единомышленников, среди них: генерал-адъютант барон Феофил Егорович Мейендорф, академик князь Иван Романович Тарханов и профессор Императорской Военно-Медицинской академии Генрих Иванович Турнер. Они стремились воплотить в жизнь педагогическую систему первых европейских филантропов Христофора Гутс-Мутса и Антона Фита, создав организацию, в основу деятельности которой положены ремесленный труд и игра как средства заботы о здоровье, физическом совершенстве. В сочетании с правильно организованным досугом все должно способствовать ощущению поддержания душевного комфорта.

Особенно нравились туристам поездки на знаменитый финский водопад Иматру. Согласно отчету за 1914 год, правление финляндских железных дорог специально для перевозки экскурсантов общества предоставило заказные спальные вагоны 3-го и 4-го классов, с правом ночевки в них по прибытии на Иматру. По пути предусматривались восьмичасовая остановка в Выборге для осмотра города, посещения финского кинематографа и обеда в местных ресторанах.

Во время туристического похода на Иматру, 1909 год. Фотограф К. Булла

Во время туристического похода на Иматру, 1909 год. Фотограф К. Булла

«С нами ездили кадеты 2-го Кадетского корпуса, – вспоминал позднее об одной из поездок на Иматру врач „Богатыря“ Александр Вирениус, – и было очень радостно видеть их молодые, разрумянившиеся лица, с любопытством всматривающиеся в удивительные ландшафты Финляндии».

Впрочем, многие петербуржцы уже тогда понимали, что места вокруг Петербурга славятся не только любопытными природными объектами, но и историческими достопримечательностями.

* * *

Одним из центров туристической деятельности в Петербургской губернии являлась Сиверская, в начале XX века ее называли «дачной столицей России». Еще в 1907 году сиверские дачники-петербуржцы учредили «Общество любителей-путешественников», участники которого совершали пешеходные, велосипедные и экипажные прогулки по родным просторам. Местные коммерсанты способствовали пропаганде туризма, наладив выпуск иллюстрированных почтовых открыток с гатчинскими, сиверскими и вырицкими видами. Кроме того, издавались рекламные путеводители с приложенными к ним планами окрестностей Северной столицы.

Именно Сиверская долгие годы лидировала в туристической «индустрии» Петербургской губернии. Немало этому помогло и то, что здесь к услугам путешественников имелась неплохая гостиница, расположенная вблизи железнодорожной станции. Среди «пионеров» сиверского туризма отметим правнучку А.П. Ганнибала – жительницу Одессы классную даму Института благородных девиц Анну Семеновну Ганнибал. В 1912 году она совершила поездку в родовое гнездо своего знаменитого предка. В том же году на страницах литературного приложения к газете «Новое время» опубликовали ее очерк «В поместье прадеда Пушкина».

Пособием для начинающих туристов-путешественников стала книжка «Сиверская дачная местность по Варшавской железной дороге», изданная в 1910 году на благотворительные средства Сиверского добровольного пожарного общества. Ее авторами явились местные старожилы – доктор А.А. Лучине кий и инженер Н.В. Никитин. В книге описывались туристические маршруты по ближайшим достопримечательностям и сообщались краткие исторические данные.

«Для близких экскурсий и прогулок имеется много прекрасных и живописных уголков и местечек в каждом дачном районе», – говорилось в этой книге. Для «дальних поездок в окрестности» авторы путеводителя рекомендовали поездки в имение Дружноселье князя Витгенштейна, в село Рождествено – «бывший заштатный городок со старинным зданием дворца императора Александра I», в имение Орлово – «бывшее имение графов Строгановых, с чудным парком времен императрицы Анны Иоанновны», в Ново-Сиверскую – в имение Белогорка.

«Во все указанные места поездка продолжится целый день, – предупреждали авторы книги, – а поэтому следует рекомендовать экскурсантам запасаться провизиею. Молоко же, хлеб и яйца, а также самовар всегда можно получить на ферме в указанных имениях или же у местных крестьян. Дороги везде шоссейные и находятся в удовлетворительном состоянии. Экипажи можно брать на станции или заблаговременно заказывать у местных крестьян, так как многие из них промышляют извозным промыслом в С.-Петербурге».

Лужские лососи не хуже финских

Как известно, государь император Александр III был страстным поклонником рыбной ловли и, отдыхая в своей любимой финской «рыбачьей хижине» на водопаде Лангинкоски (Langinkoski), неподалеку от города Котка в Финляндии, неизменно наслаждался рыбалкой – в тех местах водился превосходный лосось. «Европа может подождать, пока русский царь рыбачит» – эта знаменитая фраза Александра III вошла в историю.

Рыбачил император не только близ водопада Лангинкоски, но и в Петербургской губернии. Одним из его любимых мест служили верховья реки Оредеж. Говорят, что и сегодня в этих краях можно поймать крупную форель и даже хариуса.

Рыболовство для царя, конечно, являлось не более чем способом отдыха, и он не задумывался о его государственном значении. Между тем именно на первом году его царствования, в 1881 году, в России учреждается Общество рыбоводства и рыболовства. Мысль о его создании пришла нескольким деятелям, посетившим за год до того первую Международную выставку рыболовства в Берлине. Она состоялась при ближайшем участии председателя Немецкого общества рыболовства фон Бера Шмольдов, тот не раз повторял командированному на выставку из России ученому-рыбоводу Оскару Андреевичу Гримму: «Было бы чудесно, если бы вы в могучей и богатой рыбой России основали общество рыболовства, которое, братски соединенное с немецким обществом рыболовства, стало бы преследовать великие цели развития рыбного промысла».

На этот призыв откликнулся другой русский энтузиаст-рыбовод – Василий Алексеевич Грейг, ставший потом первым председателем общества. Его первое собрание состоялось 25 декабря 1881 года в помещении Сельскохозяйственного музея. Число членов ко дню открытия составляло пятьдесят человек, через пять лет оно утроилось, а в начале XX века доходило до трехсот. Что касается средств общества, то сперва они выражались в сотнях рублей, потом счет пошел на тысячи и десятки тысяч, когда общество получило большие доходы от Всероссийской рыбопромышленной выставки 1889 года и Международной выставки рыболовства и рыбоводства 1902 года.

Эти выставки стали важнейшими событиями в деятельности Общества, а организованная при его участии Каспийская научно-промысловая экспедиция 1904 года обеспечила за обществом не только по уставу, но и по фактическим результатам право на звание «ученого». Отделы общества появились на пространстве всей Российской империи – в Киеве, Симбирске (ныне Ульяновск), Юрьеве (ныне Тарту) и т.д., а в начале XX века у него было уже 18 региональных отделов по всей стране. Лифляндский отдел в Юрьеве имел в своем распоряжении казенный завод и содержал инструктора-рыбовода, Киевский располагал заводом и прудовым хозяйством, а Варшавский даже издавал журнал «Рыбак» на польском языке.

Кроме того, общество сумело обратить на себя внимание высших сфер и приобрести августейших покровителей: с 1882 по 1905 год его почетным председателем стал великий князь Сергей Александрович, а с 1905 года – великий князь Михаил Александрович. В 1896 году общество получило право именоваться «Императорским».

Так чем же занималось Общество рыбоводства и рыболовства? С первых шагов оно много внимания уделяло разработке правил рыболовства в России. Эта тема обсуждалась на самых разных уровнях. К примеру, как частный случай в обществе неоднократно поднималась проблема загрязнения Фонтанки в Петербурге и возможность содержания на ней живорыбных садков.

И, конечно, важнейшая сторона деятельности общества – забота о развитии в стране рыбоводства. Правда, центральное отделение общества не имело своего рыбоводного завода, хотя они появились у филиалов – Киевского и Лифляндского. Поэтому оно довольствовалось посреднической ролью, покупая у рыбных заводов рыб для разведения. Известно, что с 1895 по 1898 год именно таким образом заселили лососями реку Лугу.

Кроме всего прочего, общество пыталось содействовать отечественному рыболовству, поощряя рыбаков за лучшие парусные суда на устраивавшихся ежегодно в мае близ Петербурга, в Стрельнинской бухте, гонках, хлопотало об устройстве на Фонтанке плотов для приема рыбы от рыбаков и т.д. На призы рыбакам за скорость и хорошее содержание судна общество ежегодно выделяло по 50 рублей в распоряжение столичного парусного яхт-клуба.

Ну а поскольку многие из членов Общества рыболовства и рыбоводства принадлежали к ученому миру, то они занялись устройством рыбного музея. Создали его в 1902 году в доме почетного члена общества Алексея Алексеевича Тарасова из экспонатов, предоставленных обществу после прошедшей в Петербурге Международной выставки рыболовства и рыбоводства. В него вошли коллекции рыб, рыболовных орудий, образцов соли, рыбных продуктов, моделей по оборудованию прудовых хозяйств, а также японская и индийская коллекции по рыболовству.

В 1906 году общество торжественно праздновало 25-летие существования. Отмечая столь важную для себя дату, члены общества подчеркивали, что, начиная деятельность, они были совершенно одиноки в своей пропаганде государственного значения рыболовства и рыбоводства.

Несомненной заслугой они считали то, что за прошедшую четверть века взгляд правительства на рыболовство и рыбоводство «вместо безраличного или фискального стал более правильным, а к изучению рыбных промыслов и распространению знаний были привлечены научные силы». Вместе с тем общество сетовало на собственное бессилие в решении многих вопросов и хлопотало об образовании специального учреждения по делам рыболовства и рыбоводства – по образцу Норвегии, Шотландии и Соединенных Штатов.

Судьба ладожского водопровода

В начале прошлого века в Петербурге много говорилось о необходимости использования для Северной столицы воды из Ладожского озера. Невскую воду, в которую отовсюду спускались нечистоты, петербуржцы считали грязной, а нередко и вредной для здоровья. Хотя еще с сентября 1889 года работал городской фильтр, он не справлялся с большим объемом воды.

Таким образом, Петербург и его окрестности, несмотря на кажущееся изобилие воды, страдали от отсутствия хорошей питьевой воды. Накануне 200-летия столицы городские власти стали серьезно задумываться о более рациональном водоснабжении. С этой целью специальная комиссия представила городскому управлению несколько проектов альтернативного водоснабжения – из Ладожского озера и из ключей.

Все три проекта обсуждались городским управлением, учеными обществами и профессорами-гигиенистами, однако их выводы порой совершенно расходились между собой. Русское Техническое общество высказалось за снабжение города водой из Дудергофских и других ключей. Общество народного здравия и Геологический комитет, наоборот, высказались против. Городская управа поручила произвести химико-бактериологические исследования по вопросу о качестве ладожской воды. Они были произведены в 1897-1898 годах и показали, что с санитарной точки зрения ладожская вода должна быть признана вполне пригодной для водоснабжения Петербурга.

Прошло еще десять лет, но дискуссия о способе водоснабжения Северной столицы не утихала. «В настоящее время идет ожесточенная борьба между двумя партиями по вопросу: откуда взять здоровую воду для Петербурга?» – отмечала в 1909 году одна из городских газет.

Масла в огонь подлил эксперимент профессора А.А. Иноземцева, который взял на исследование озонированную воду в здании ортопедического института, снабжавшегося ею с городской фильтро-озонной станции. Воду почтенный профессор взял из водопроводного крана, закупорил в бутылки, запечатал и затем продемонстрировал перед гласными городской думы. По словам газет, экспонат произвел переворот в их настроении: «он окончательно подорвал симпатии к фильтро-озонным сооружениям. Идея ладожского водопровода заняла господствующее положение в думе».

Противники ладожской воды утверждали, что ее состав тот же, что и у невской, а потому она точно так же вредна для здоровья. Одним из борцов против ладожской воды стал инженер Алтухов, доказавший, что всего через три года даст возможность Петербургу пользоваться ключевой водой из Гатчины, «которая не имеет себе равных по составным частям в Европе». Кроме того, Алтухов утверждал, что вода из Ладожского озера может пойти по трубам Петербурга только через восемь лет, а из Гатчины – гораздо быстрее.

В свою очередь оппоненты инженера Алтухова выставляли свои резоны. Они говорили, что гатчинская вода будет слишком дорогой. Кроме того, они доказывали, что гатчинские ключи не дают столько воды в сутки, сколько нужно Петербургу, а буровые скважины быстро засоряются, в результате чего вода из Гатчины будет еще хуже, чем из Невы или из Ладоги.

«Петербург переходит на ладожскую воду» – гласил один из заголовков «Петербургской газеты» в марте 1911 года. Накануне проект водопровода из Ладожского озера приняло «особое собрание», где присутствовали профессора-гигиенисты, бактериологи, инженеры, гласные городской думы и все члены городской управы. Последним принадлежало право решающего голоса, другим членам собрания – право баллотировки, остальные же имели совещательный голос. Председательствовал городской голова Петербурга Илья Иванович Глазунов.

Речь на собрании шла о судьбе 75 миллионов рублей, которые должны были пойти на переустройство водоснабжения столицы. Специальная комиссия ученых огласила свой вывод, что необходимо воспользоваться Ладожским озером как «вечным источником чистой воды». Заслушав мнение экспертов, собрание единогласно постановило «принципиально одобрить» соображения канализационной комиссии П.И. Лелянова «об улучшении водоснабжения путем проведения воды из Ладожского озера». При этом сроком окончания работ по проведению в Петербург воды из Ладожского озера, намеченных комиссией Лелянова, значилось 1 января 1921 года.

В разработке проекта ладожского водопровода приняли участие многие известные российские инженеры. К примеру, инженер путей сообщения и общественный деятель Дмитрий Петрович Кандауров, избиравшийся в 1910-1914 годах гласным петербургской Городской думы и занимавшийся организацией в Петербурге автобусного движения. Или военный инженер Нил Львович Кирпичев, который участвовал в создании проектов и строительстве мостов через Неву в Петербурге, а также моста через Сыр-Дарью и различных гидротехнических сооружений.

Все лето 1911 года шли изыскательские работы по подготовке к устройству водопровода. Сперва три городских инженера под руководством гидротехника Ицековича верхом на лошадях объехали район между селами Ириновка, Ваганово и Кокорево. Они обозревали местные рельефы и болота, через которые предполагалось провести ладожский водопровод. Это заняло у них несколько дней, после чего они начали нивелировку местности между Малой Охтой и берегом Ладожского озера на протяжении 35 верст.

С нивелиром они прошли лесами и болотами от станции Щеглово Ириновской железной дороги и остановились у ладожского берегового маяка в Осиновце. Этот путь признали кратчайшим между столицей и Ладожским озером, однако не вполне отвечающим задачам водопроводной комиссии, так как его пересекало множество холмов и глубоких болот, покрытых торфяниками.

В начале сентября 1911 года начались работы по бурению местных грунтов на пути будущего водопровода – для того, чтобы определить, выдержат ли они тяжесть водопроводной артерии. По мнению экспертов, главная трудность встречалась на дне самого Ладожского озера, где приходилось бурить грунт под водой, поскольку из-за мелководья приемник водопровода предполагалось ставить в трех верстах от берега на глубине пяти саженей, где вода постоянно чистая и прозрачная.

Для этих работ на берегу озера между селами Кокорево и Морье по распоряжению петербургской водопроводной комиссии построили специальный деревянный маяк со световым фонарем на нем и колоколом, в который должны были звонить, чтобы рабочие не заблудились на озере во время тумана. Что же касается «натяжной башни» для водопровода, то ее намечалось строить на горе села Ириновки, отстоявшей от берега озера на 10 верст и возвышавшейся над уровнем моря на 15 саженей. Отсюда воду предполагалось пустить самотеком по громадной чугунной трубе.

Однако, несмотря на то что работы по проведению ладожского водопровода начались, дискуссии о его необходимости не прекращались. В марте 1913 года «Петербургская газета» поставила весьма категоричный заголовок для одной из статей: «Вода Ладожского озера не годна для питья». С таким заявлением выступил инженер Серафимович в «Обществе для содействия торговле и промышленности». Он доказывал, что ладожская вода содержит много вредных микроорганизмов и требует специальной дорогостоящей фильтрации.

«Самая лучшая вода для Петербурга – ключевая, – настаивал Серафимович в 1913 году. – Такой водой пользуются Берлин и тридцать пять городов около него. Около Петербурга есть такие места, которые своей водой могут снабжать столицу: царскосельская гряда и дудергофские высоты. Кроме того, на севере, на расстоянии ста верст от Петербурга, берется вода для Выборга. В этих местах вода совершенно чистая, не требующая фильтровки, да и проводка ее обойдется дешевле, чем из Ладожского озера. Водопровод из севера Петербургской губернии может стоить не более сорока миллионов рублей, что почти в два раза меньше стоимости сооружения предлагаемого ладожского водопровода».

Поэтому инженер Серафимович вносил в городскую думу предложение отклонить идею ладожского водопровода и «признать пригодной для снабжения Петербурга и его пригородов только ключевую воду». В недрах городской власти Серафимович имел своих сторонников. Согласно проекту, предложенному в том же 1913 году гласным городской думы Виссендорфом, в Петербурге следовало построить вторую водопроводную сеть – для ключевой воды. «Пусть в каждой кухне будет кран с ключевой водой, – предлагал он. – А для прачечных и хозяйственных надобностей останется старый водопровод с невской водой. Поливать улицы ладожской фильтрованной водой – ненужная роскошь»…

И все-таки работы по устройству водопровода из Ладоги продолжались. Весной 1913 года на берегу Ладожского озера, при Осиновецком маяке, устроили специальную опытную станцию. Как отмечал обозреватель одной из газет, «город основал на берегу пустынного, угрюмого Ладожского озера культурный уголок».

С Петербургом станцию соединили прямым телефоном. Для жилья сотрудников построили «городской административный дом». Там поселились двое инженеров, двое химиков, четверо студентов и прислуга – повар, горничная и мальчик-посыльный. Каждый из сотрудников имел в доме по отдельной комнате. Три комнаты отвели под лабораторию. Труд сотрудников станции хорошо оплачивался. К примеру, старший инженер получал 250 рублей в месяц.

Опытная станция работала беспрерывно с 26 мая 1913 года. Все работы по исследованию ладожской воды и испытанию очистительных сооружений предполагалось закончить к 1 июня 1914 года.

Однако работы по созданию ладожского водопровода едва не омрачились трагедией. Жертвами разыгравшегося ночного шторма на Ладоге в апреле 1914 года чуть не стали сотрудники опытной станции. В тот роковой день 17 апреля в десять часов утра пятеро служащих станции отправились на лодке на Ладожское озеро. Как выяснилось, их поездка не вызывалась служебной необходимостью: пробы ладожской воды для анализа уже год как не брались вручную – для этого построили специальную насосную трубу, проложенную в озеро на расстоянии версты от берега.

Ночью разыгралась страшная буря, и никому не было известно, что стало с лодкой и спаслись ли участники «экспедиции». Через день на ее поиски отправилась вторая лодка во главе с помощником заведующего станцией инженером-технологом Шреттером. Коварная Ладога была предательски спокойна. Никто не предполагал, что вслед за утихшей бурей поднимется вторая.

Однако случилось именно так, и участь «экспедиции» Шреттера тоже оказалась незавидной: они попали в еще более страшную ночную бурю. Шквальный ветер был настолько силен, что на берегу вырывало телеграфные столбы. Судьба этой лодки также осталась неизвестной…

Начальник округа водных и шоссейных дорог князь Шаховской предпринял все меры, чтобы как можно скорее выяснить, как писали газетчики, «страшную тайну Ладожского озера».

Ввиду чрезвычайных обстоятельств для поиска обеих «экспедиций» на Ладожское озеро откомандировали пароход Министерства путей сообщения «Озерной». Спасательную операцию возглавил инженер Врублевской, а в составе «спасателей» был инспектор судоходства барон Врангель. Команда состояла из девятнадцати опытных матросов. Однако буря не прекращалась, и пароход просто не смог выйти из Невы в Ладожское озеро.

Когда ветер чуть-чуть утих, пароход все же рискнул двинуться на просторы бушевавшего еще Ладожского озера. Он дошел до маяка Кареджи, где и обнаружил всех пассажиров первой лодки – тех, кого считали погибшими. Оказалось, что их прибило бурей к маяку, где они и пережидали стихию.

Произошла сердечная встреча. «Господа, милости просим на пароход!» – предложил барон Врангель. Вскоре выяснилось, что спаслась и вторая лодка – «экспедиция» Шреттера. По словам ее участников, когда поднялись шторм и снежная буря, их маленькое суденышко бросало из стороны в сторону и захлестывало водой. Гибель казалась неизбежной. Только к шести часам утра лодку прибило к берегу возле мыса Морье. «Грозная стихия словно бы пощадила их за великодушный порыв выехать ночью, на рыбачьей лодке, на поиски исчезнувших сотрудников», – замечал современник…

Однако не только буйство стихии осложняло процесс сооружения ладожского водопровода. Городским властям пришлось столкнуться с проблемой земельной спекуляции на почве отчуждения частных земель, попавших в зону строительства. «Принцип добровольного соглашения с владельцами земельных угодий на пути ладожского водопровода потерпел вчера фиаско, – говорилось в одной из петербургских газет в апреле 1914 года. – Земельная спекуляция развилась до крайних пределов. Цены вздуты. Каждый хочет схватить с города хороший куш».

В качестве доказательства приводился характерный случай, когда некие владельцы земельных участков, по которым должен был пройти ладожский водопровод, заломили немыслимую цену для Петербургской губернии – 24 рубля за квадратную сажень. Один из гласных городской думы, Маргулиес, заявил, что ему предлагали купить землю по той же улице, но только на противоположной стороне, гораздо дешевле – всего по 14 рублей за квадратную сажень.

Поэтому в городской думе на повестку дня встал вопрос о необходимости перехода на способ принудительного отчуждения земли под постройку ладожского водопровода. Заслушав мнения гласных, городская дума согласилась с тем, что принудительное отчуждение подавит спекуляцию и выразила этой идее «свое полное сочувствие».

Строительство ладожского водопровода все-таки началось в 1914 году, в бытность городским головой Петербурга Ивана Ивановича Толстого – видного культурного и общественного деятеля, нумизмата и археолога. На него петербуржцы возлагали большие надежды, надеясь, что он сможет исправить неблагополучное санитарно-гигиеническое состояние водоснабжения Северной столицы.