Текст книги "Петербургские окрестности. Быт и нравы начала ХХ века"

Творческая лаборатория в Кикерино

Среди предприятий Петербургской губернии, связанных со строительством, существовала уникальная керамическая мастерская «Гельдвейн-Ваулин» в Кикерино, за короткое время она стала ведущим производителем керамики для построек Петербурга. Основал ее в 1907 году один из выдающихся художников-керамистов рубежа XIX-XX веков Петр Кузьмич Ваулин вместе с компаньоном О.О. Гельдвейном.

Имя П.К. Ваулина пользовалось широкой известностью в художественном мире. С 1890 по 1903 год он руководил керамической мастерской С.И. Мамонтова в Абрамцево, воплощая замыслы известнейших художников: М.А. Врубеля, А.Я. Головина, К.А. Коровина, В.М. Васнецова и многих других. Абрамцевская мастерская удостоилась золотой медали на Всероссийской художественно-промышленной выставке в Нижнем Новгороде в 1896 году и почетного диплома на Всемирной художественной выставке в Париже в 1900 году.

Родом Ваулин – из простой крестьянской семьи с Урала, из села Черемисского Екатеринбургской губернии. «Четырнадцати лет, после окончания сельской школы-трехлетки, я две зимы в глухой деревне учил детей и взрослых грамоте, работая в летнее время со своими родителями на полевых работах, – сообщал Ваулин в своей автобиографии, обнаруженной в архиве Кикеринского краеведческого музея сотрудником Государственного Русского музея Леонидом Матвеевым. – Шестнадцати лет, подготовившись к преподаванию в сельской школе, я две зимы был помощником учителя сельской школы, работал в летнее время то в поле, то по найму на золотых приисках или дровозаготовках.

В декабре 1888 года я получил от земства стипендию в Красноуфимскую сельскохозяйственную школу (техническую) с условием возврата стипендии после окончания (школа-пятилетка для окончивших трехлетку). Окончив школу в 1890 году по классу керамики на звание мастера, я был приглашен в Костромское техническое имени Ф. Чижова училище в качестве будущего руководителя намечаемого к постройке в городе Чухломе технического училища по огнеупорной и кислотной керамике. В целях воспитания из меня соответствующего технического работника, мне была предоставлена возможность обстоятельного изучения керамической отрасли в России и Финляндии.

Были отпущены средства на постройку экспериментальной мастерской, которая была мною построена в селе Абрамцево Московской губернии, в имении душеприказчика Ф. Чижова – С.И. Мамонтова. Также были даны средства на периодические поездки по заводам для практического изучения производства и последующего экспериментирования в мастерской для заводских приемов и техник».

После ухода из абрамцевских мастерских Ваулин получил приглашение заведовать керамической школой в Миргороде Полтавской губернии. «Однако ему не удалось искоренить в этой школе создавшуюся там рутину, и он бросил это дело, дававшее ему больше горечи, чем радости, – писал впоследствии компаньон Ваулина О.О. Гельдвейн в очерке, посвященном кикеринским мастерским. – Ваулин решил, что только в культурном центре, где сосредоточены лучшие художественные силы, можно успешно проводить свои художественные принципы, можно создать дело, поставленное не на ремесленных, а на художественных началах».

В поисках наиболее подходящего места для мастерской Ваулин остановил свой выбор на небольшом кирпичном заводе, существовавшем еще с 1878 года в имении Лилиенфельд-Толь близ станции Кикерино. «Благодаря залежам превосходной глины и удобному расположению около железной дороги эта местность вполне отвечает условиям, необходимым для организации керамического производства, – отмечал Гельдвейн. – Это первые в России мастерские, основанные на широких началах, отвечающие самым требовательным вкусам в художественном отношении и, благодаря превосходному техническому оборудованию, выпускающие товар, по своим техническим качествам соответствующий требованиям нашего сурового северного климата».

В качестве мастеров Ваулин привлек в кикеринские мастерские своих лучших и самых талантливых учеников, работавших под его началом в Абрамцево и Миргороде. С мастерской в Кикерино оказалось связанным имя известного скульптора Александра Терентьевича Матвеева. С 1907 по 1912 год Матвеев работал на керамическом заводе Ваулина – к этому периоду относятся произведения его «кикеринского цикла». Среди лучших работ цикла – «Пробуждающийся» (1907), «Засыпающий мальчик» (1908), «Спящие мальчики» (1907), «Юноша» (1911). Натурой ему служили работавшие на заводе Ваулина подростки.

С первых же шагов деятельность Ваулина в Кикерино встретила очень сочувственное отношение художественного мира Петербурга, и Ваулин вполне оправдал возлагавшиеся на него надежды. В своей мастерской Ваулин воплощал замыслы художников и зодчих в глине и глазури. Так же, как и в Абрамцево, в Кикерино начинают работать виднейшие художники того времени – Н.К. Рерих, A.M. Матвеев, В.Э. Борисов-Мусатов, С.В. Чехонин, Н. Лансере, Н.В. Васильев, Р.Ф. Мельцер.

«Я поставил себе задачу возродить русскую майолику со всей присущей ей красотой русской экзотики, быть пионером в этой работе, – писал впоследствии Ваулин. – Чтобы справиться со столь огромной задачей, я должен был отказаться от ходячей рецептуры красок и приемов, кои укоренились в то время не только на заводах, но и в руководящих органах, как в бывшем Строгановском училище в Москве и Штиглицевском в Ленинграде. Кроме заботы о своем художественном развитии я должен был пополнять свои знания изучением технико-химических, механических и теплотехнических дисциплин. В конечном результате я справился со своей задачей. Все краски, поливы, эмали, глазури и люстры я готовил сам, по своим рецептам. Сам проектировал и строил горны».

Первой крупной работой ваулинской мастерской стали фризы по рисункам Н.К. Рериха для дома страхового общества «Россия» на Большой Морской улице в Петербурге. После успешной реализации этого проекта уже не осталось сомнений в том, как отмечал Гельдвейн, «что материал кикеринских мастерских может вполне выдерживать суровые климатические условия севера, но и в средней полосе наш материал не подвергается изменениям и прочно сохраняется при самых неблагоприятных условиях климата».

Изделия кикеринской мастерской до сих пор украшают некоторые значительные постройки в Петербурге: Соборную мечеть и здание Гвардейского экономического общества (ныне «ДЛТ»). Причем в последнем случае майолика имитировала бронзовые украшения.

Кроме того, ваулинская майолика использовалась и для украшения жилых домов. В доме Бадаева на углу Знаменской улицы (ныне – улица Восстания) и улицы Жуковского майолику применили в отделке наружных фасадов и внутренней отделке вестибюля. В этом доме впервые применили облицовку «металлизированными плитками», то есть специальными керамическими плитками с металлическим блеском. Много печей и каминов изготовила кикеринская мастерская для петербургских домов. Одной из лучших работ стала печь по рисунку архитектора А.И. Таманова для армянской церкви на Невском проспекте в Петербурге. Большие облицовочные работы исполнила мастерская в доме Бажанова на нынешней улице Марата в Петербурге под руководством архитектора П.Ф. Алешина.

«Наша задача – сохранить в майолике тот подлинный стиль, который мы видим на наших лучших исторических образцах, – настаивал Ваулин. – Отсюда, однако, не следует делать вывода, чтобы мы, во имя патриотизма, стали пренебрегать богатым опытом западно-европейской культуры. Нет, мы возьмем у последней ее богатые средства для воспроизведения русской национальной красоты».

Замечательную майолику создала мастерская Ваулина для русского павильона проходившей в 1911 году в Дрездене гигиенической выставки. Впоследствии портал перевезли в Петербург для строящегося здания библиотеки Института экспериментальной медицины. Среди других известных работ кикеринской мастерской – украшения Кронштадтского Морского собора, Ярославского вокзала и Третьяковской галереи в Москве.

Впрочем, ваулинская мастерская выполняла заказы не только для Петербурга и Москвы, но и для всей России. Среди ее работ значились облицовка дома Волжско-Камского банка в Ростове-на-Дону, майолики для Воскресенского женского монастыря, наружные стены Тверского собора, иконостас для церкви Святого Пантелеймона в Пятигорске, образа Спаса для церкви в Шлиссельбурге, порталы для дворца Эмира Бухарского в Железноводске. Ради последней работы мастерам пришлось изучать восточные глазури Самарканда – как на месте, так и по уникальным коллекциям музея Императора Александра III в Петербурге (ныне – Русский музей).

Работал Ваулин и по заграничным заказам. Кикеринская мастерская изготовила наружные иконы, фризы и вставки на фасадах русской посольской церкви в Бухаресте и наружные иконы в русской посольской церкви в Софии.

«Майолика, как искусство по преимуществу декоративное, вносит свет и жизнь всюду, куда она проникает, – писал в очерке о кикеринских мастерских компаньон Ваулина Гельдвейн. – Суровые стены храма оживляются, теряют обычно неприветливый вид, а жилое строение утрачивает с ее появлением свою удручающую утилитарную монотонность… Из производства нашего мы, однако, не делаем фабрики, выбрасывающей товар миллионами, как это сделали наши культурные соседи. Где фабрика – там нет искусства, там не служения красоте».

После закрытия мастерской в Кикерино в 1917 году Ваулин продолжал играть видную роль в художественной жизни страны, являясь комиссаром по делам бывшего Императорского фарфорового завода и Петергофской гранильной фабрики, а также членом петроградской коллегии ИЗО Наркомпроса. Затем он стал техническим директором завода «Горн» – так после революции именовались кикеринские мастерские. В последние годы жизни он служил консультантом на фарфоровом заводе «Пролетарий» и в объединении «Росфарфор». Умер Ваулин в 1943 году…

Петербург стоит на путиловских плитах

Если глина и песок вдоль Невы служили источником кирпичной промышленности для нужд Петербурга, то, как отмечалось в обозрении «Живописная Россия», «плитняк на левом берегу Невы – материал для тротуаров, известный как „путиловская плита“». Коренные путиловцы и сегодня с гордостью говорят: весь Петербург, мол, стоит на путиловской плите…

Еще в далекие допетровские времена новгородцы добывали в этих местах известняк для строительства. А в 1712 году часть преселенцев, присланных по велению Петра I «на вечное жилье» для создания Петербурга, разместили на Путиловской горе. Поселили тут и приписанных в Канцелярии городовых дел «работных людей из раскольников и крестьян, вернувшихся из Польши стрелецких детей».

Сначала путиловцев посылали с октября до апреля на «казенные работы» в Петербург, Шлиссельбург и Стрельну, а затем предложили на своих землях ломать и тесать «в открытых ими местах мраморы половые и столовые цветные» и поставлять их по подрядам на строительство Ладожского канала.

С расширением масштабов строительства Петербурга увеличивались потребности и в путиловской плите. Именно из нее сложены цоколи многих зданий и памятников в Северной столице, в огромном количестве она шла на изготовление ступеней и карнизов, ею мостились тротуары. (Не надо путать, однако, путиловскую плиту с другим распространенным в Петербурге известняковым строительным материалом – пудостским, или «пудожским», камнем, которым облицованы фасады Казанского собора. Каменоломни «пудожского камня» располагались на реке Пудость под Гатчиной.)

Еще в середине прошлого века желтовато-белые тротуарные плиты из путиловской плиты можно было видеть на линиях и проспектах Васильевского острова и в других районах города. Потом их сменил безликий серый асфальт…

В 1833 году создается казенное Путиловское плитное заведение на коммерческом основании, дабы «обуздать монополию небольшого числа промышленников, овладевших этой ветвию торговли, и чрез то понизить цены на плитный материал», а также «освободить крестьян села Путилово от зависимости от промышленников». Места, где залегал камень, каждый год «по назначению общества» делили на небольшие участки, сдаваемые с торгов в аренду желающим добывать путиловскую плиту. «Ломщики» становились приказчиками плитопромыпшенников, они нанимали рабочих-«полетчиков» и содержали лошадей. Труд на каменоломнях был очень тяжелым и физически вредным. Работа вызывала болезни глаз и легких.

Надгробия путиловских мастеровых и плитопромышленников до сих пор сохранились на старинном кладбище близ села Путилово. Среди них – Шарыпины, Спиридоновы, Кукековы, Ларионовы, Рысковы, Пустошкины и многие другие. Добыча путиловской плиты, при умелой постановке, могла стать делом достаточно прибыльным: в середине XIX века за навигацию суда перевозили плиту для Петербурга на сумму почти в полмиллиона рублей, а оборотный капитал путиловских коммерсантов-плитопромышленников доходил до двухсот тысяч рублей…

Лужская выставка образцовых хозяйств

Традиция сельскохозяйственных выставок зародилась в Петербургской губернии довольно давно. Одной из первых стала выставка, устроенная в Луге в середине августа 1910 года Обществом сельских хозяев Лужского уезда. Официально она носила название «Сельскохозяйственная, заводско-промышленная и кустарная выставка».

К проведению выставки ее устроители отнеслись очень серьезно. Председателем выставочного комитета стал известный ученый профессор Сергей Павлович фон Глазенап, чье имение Домкино находилось в Лужском уезде, на берегу озера Врево. Он являлся выходцем из дворян Лифляндской губернии, видным общественным деятелем Петербургской губернии, доктором астрономии и геодезии, создателем российского астрономического общества, председателем которого бессменно избирался с 1890 года.

Выставка состояла из нескольких отделов – скотоводства, птицеводства и коневодства. «Издали место выставки производит приятное впечатление для глаза, – отмечал репортер одной из лужских газет, – среди густого, темно-зеленого хвойного леса то там, то сям кидаются в глаза разукрашенные верхушки и вышки различных павильонов, выставочных зданий и пр., развеваются национальные флаги».

Изданный каталог выставки позволяет нам сегодня представить происходившее мероприятие в мельчайших подробностях. Итак, что же могли увидеть любопытные посетители в отделе скотоводства? Он состоял из двух разделов – «рогатый скот» и «свиньи». Лужский приют принца Ольденбургского показывал двух коров и двух свиней, поражавших своими огромными размерами, а крестьянин Павлов из имения Дубки близ станции Преображенская выставлял на показ и продажу (за 350 рублей) отличного племенного быка голландской породы.

Отдел птицеводства был гораздо обширней. Здесь находилось десять отдельных разделов. Специальный павильон представлял лужский приют принца Ольденбургского – овощи, цветы, ульи, мед и торф. В отделе молочного хозяйства экспонировался торговый дом «Альфа-Нобель», выставивший на обозрение сепараторы, маслобойки, холодильники, фильтры и т.п. «Наилучшие сливкоотделители в мире! – рекламировала "Альфа-Нобель" свои товары. – Продано более миллиона сепараторов. Присуждено более 870 первых наград».

Среди экспонентов павильона рыбоводства, охоты и лесного хозяйства рыбоводный завод деревни Наволок Югостицкой волости Лужского уезда представил коллецию заспиртованной форели и аппараты рыбоводства. А в павильоне школы молочного хозяйства из имения Андромер Запольской волости Лужского уезда можно было ежедневно получать полезные «советы и указания» по маслоделию и сыроварению.

Много интересного помещалось в лекционном зале, также приспособленном под экспозицию. Барон Петр Петрович фон Бильдерлинг из имения Заполье Городецкой волости Лужского уезда представил хлебные злаки и корнеплоды. В Заполье еще отцом Петра Петровича – Петром Александровичем фон Бильдерлингом, крупным специалистом по артиллерийскому вооружению, ставшим в отставке прекрасным специалистом по сельскому хозяйству, было устроено образцовое имение. Там в конце XIX века построили молочню с центрифугой, водокачку, паровую мельницу и лесопильню, а на берегу озера – специальную станцию для наблюдения за температурой воды, влажностью почвы и за росой при помощи им же созданных приборов.

Коммерсант Павел Егорович Молев из города Порхова рекламировал псковское посевное семя – лен «Долгунец». Как сообщал Павел Молев, его продукция удостоилась за «доброкачественность» высших наград, а именно пяти больших золотых медалей на выставках в прибалтийских городах: в Феллине (ныне – Вильянди в Эстонии), в Поневеже (ныне – Паневежис в Литве) и в Газенпот в Курляндии.

«Семя испытанной всхожести, самое лучшее, отборное, первый сорт, – говорилось в рекламных листках, распространяемых на лужской выставке. – За семя имею из разных губерний от земских управ, сельскохозяйственных складов, земских начальников, волостных старшин, сельхоз обществ, кредитных товариществ, торговых фирм и прочих льноводов более 300 официальных похвальных отзывов-удостоверений». Дело Павел Молев поставил с большим размахом. Он занимался не только льноводством. Вот только один пример: в 1905 году он продал Осташковскому уездному съезду Тверской губернии «для обсеменения крестьянских полей 27 вагонов ячменя и 85 вагонов ржи».

Здесь же, в лекционном зале, выставили художественные деревянные изделия из мастерских петербургских глухонемых, а также представили игрушечные кустарные работы крестьян Павловской волости. «Агрономическое бюро для распостранения рационального искусственного удобрения в России» из Петербурга показывало коллекцию минеральных удобрений, а московско-петербургское книгоиздательство «Посредник», основанное еще в середине 1880-х годов при активном участии Льва Толстого, – издаваемые им просветительские брошюры. Они предназначались для крестьянства и в популярной форме рассказывали о сельском хозяйстве, медицине, гигиене и уходу за детьми.

Серьезно и обстоятельно оборудовали павильон земства. Здесь посетители выставки могли ознакомиться с постановкой народного образования, медицинского и ветеринарного дела в губернии, а также с положением дел в области землеустройства. Здесь также выставили труды 250 студентов высших сельскохозяйственных курсов, работавших на практике в имениях Николаевское и Толчино.

Возле земского павильона, под навесом, свою продукцию представили петербургские сельскохозяйственные курсы, имевшие собственный питомник яблок и слив в имении Никольское. Тут можно было увидеть яблоки и капусту, почвенные образцы и «вегетационные опыты», а также «геологическую коллекцию».

Отдельные павильоны представили торговый дом «Густав-Сиверс» («Удобрения, сельскохозяйственные машины и орудия»), пряничное заведение Кюнге, Надбельское лесничество Дашковых и петербургскую фирму Боголюбова, изготавливавшую моторные лодки и катера. А в отделе плодоводства, огородничества и пчеловодства можно было попробовать мед из имения Домкино, принадлежавшего Сергею Павловичу фон Глазенапу, и из Серебрянского пчеловодного общества. Русское общество пчеловодства представило передвижную выставку под названием «Коробейник».

Выставка продолжалась пять дней, после чего состоялись награждение и раздача наград за лучшие экспонаты. Среди серебряных призеров оказались крестьянин Ванн, удостоенный награды за кобылу с тремя жеребятами, павские кустари, надбельское лесничество, приют принца Ольденбургского, школа молочного хозяйства и т.д. Роздали 26 бронзовых медалей и 34 похвальных листа, а четверо крестьян получили денежные премии.

Лужская выставка стала важнейшим событием в жизни не только Лужского уезда, но и Петербургской губернии и даже всего Северо-Запада. И хотя не приехали на открытие выставки петербургский губернатор с директором департамента земледелия и государственных имуществ, которых очень ждали, выставка вызвала большой интерес и властей, и земледельцев.

Правда, некоторые обозреватели все-таки не могли скрыть своего недовольства. «Теперь уже можно сказать, что выставка не оправдала возлагавшихся на нее надежд, – писала одна из газет. – Устраивалась она для крестьян, а их было совершенно не видно: может быть, повлияла высокая входная плата – 50 копеек, а может быть, и иные причины».

Ладога-кормилица

По какой бы автомобильной дороге вы ни подъезжали к Ладожскому озеру, практически в любом, даже самом маленьком населенном пункте вы сможете купить превосходную рыбу из Ладоги. Где-то вы увидите специальные ларечки, а чаще всего это будут просто столики возле сельских изб. В некоторых местах есть даже настоящие рыбные базары, которые всегда пользуются неизменной популярностью у проезжающих. Ничего удивительного: рыбный промысел сегодня, как и век назад, да и еще раньше, служит одним из существенных источников дохода жителей приладожских селений.

«Ладожское озеро отовсюду окружено жителями, которые ходят по оному на судах разного рода и привозят в С.-Петербург произведения своих промыслов, сверх того многие из них самые свои промыслы, как то рыбную ловлю и добыванье тюленей, в сем озере производят, отлучаясь от берегов во все стороны», – сообщалось в книге Николая Озерецковского «Путешествие по России», изданной в Петербурге еще в конце XVIII века.

Быт ладожских рыбаков в начале XX века прекрасно описал в одном из своих очерков в «Петербургской газете» знаменитый бытописатель Петербурга и его окрестностей журналист Анатолий Александрович Бахтиаров. Его перу принадлежали сотни блестящих очерков, описывавших быт городских низов, жизнь петербургских окраин и окрестностей.

«С открытием навигации ладожские рыбаки начинают доставлять в Петербург рыбу, пойманную в Ладожском озере и озере Ильмень, – писал Анатолий Бахтиаров в мае 1907 года. – Особенно много занимаются рыболовством в Ладожском уезде, от устья реки Свирь до Шлиссельбурга». Ловили рыбу мережами, переметами и неводом. Причем мережи использовали, главным образом, в южной части озера и ставили их на глубине шести саженей. Ими была буквально утыкана вся Шлиссельбургская бухта. Однако любимым «рыболовным снарядом» на Ладоге были переметы – веревка, унизанная через аршин крючьями, на которые нацеплялась нажива – черви или мелкие рыбы. Именно на переметы хорошо ловились на Ладоге судаки и сиги.

Ладога являлась кормилицей не только для местных жителей. Попытать счастья на Ладожском озере приезжали и рыбаки из отдаленных мест, например крестьяне из Осташковского уезда Тверской губернии – их называли «осташами». На Ладоге они занимались не только ловлей рыбы, но и прасольством, то есть покупкой рыбы и ее сбытом в Петербург.

Некоторые прасолы (перекупщики рыбы, мяса и других сельскохозяйственных продуктов) имели по шесть-восемь сойм (описание этих плавсредств – чуть ниже). Прасолы объезжали места улова и тотчас же скупали у рыбаков пойманную ими рыбу – сигов, лещей, окуней, осетров, форелей, лососей, затем грузили ее на свои соймы, приспособленные для доставки живой рыбы в Северную столицу. Занятие рыбным промыслом и торговля рыбой приносили неплохой доход купцам из Новой Ладоги, многие из которых прошли путь от мелких скупщиков рыбы до богатых прасолов.

Упомянутый выше Николай Озерецковский свидетельствовал, что прасольство было распространено и в конце XVIII века. «Не считая ряпушки, рипуксы и других мелких рыб, которых прасолы от рыбаков не принимают, наибольше попадаются в озере сиги, кои величиною в три четверти аршина случаются, – говорилось в книге Озерецковского. – Мелкий сиг прасолами отметается, а в счет идет только такой, который длиною не меньше четверти, мераж их берется от глаз до хвоста».

Впрочем, вернемся к ладожским соймам, описанным Бахтиаровым. «Сойма имеет в длину шесть саженей, а в ширину – две сажени, – сообщал Анатолий Бахтиаров. – Посередине ее устроен трюм-водовик, а по концам – два люка. Трюм имеет с боков горизонтальные прорези в палец толщиной – для доступа воды. Сойма глубоко погружается в воду, так что в трюме, во все время пути, стоит свежая вода: на озере – ладожская, на Неве – невская, на Фонтанке – питерская».

Заметим, что живую рыбу в Петербург требовалось везти именно по Ладожскому озеру, поскольку малопроточная вода могла испортить нежную рыбу. Такая живая рыба ценилась вдвое дороже «сонной», привозимой в соймах вместе со льдом.

Из Новой Ладоги при попутном ветре сойма приходила в Петербург на вторые сутки. Во время следования на ней находились шкипер и его помощник-мальчик. Если на Ладожском случались буря или шторм (а такое случалось нередко), то трюм и люки в сойме закрывали наглухо. А поскольку сойма погружалась глубоко, то бывало, что волна перекатывалась прямо через палубу.

Прибыв в Петербург, ладожские соймы останавливались возле Летнего сада – у Прачечного моста через Фонтанку чтобы пройти к Семеновскому мосту у цирка, где находилась рыбная биржа для продажи рыбы. Каждая сойма везла в столицу около 150 пудов свежей рыбы – на 300-500 рублей. Каждая сойма делала за лето почти полтора десятка поездок в Петербург и привозила рыбы в столицу за весь сезон на 4-5 тысяч рублей. Всего же таких сойм на Ладоге насчитывалось больше тысячи!

Выгрузив рыбу на бирже, шкипер тотчас же отправлялся на сойме обратно за следующей партией живой рыбы. На рыбной бирже, как отмечал Анатолий Бахтиаров, ладожская рыба сбывалась двум комиссионерам, имевшим на Фонтанке свои живорыбные садки – Лебедеву и Веренчеву. Те, в свою очередь, или тотчас же перепродавали рыбу петербургским разносчикам, за что получали от своих «доверителей» 10 процентов, или же пересаживали живую рыбу в свои садки и продавали ее по мере спроса, за что получали 13 процентов с вырученных денег.

По воспоминаниям петербургских старожилов, живорыбные садки, находившиеся на Неве, Невках и Фонтанке, представляли собой характерную черту старого Петербурга, ныне совершенно ушедшую в прошлое. Не случайно упоминания о садках можно встретить в стихах многих поэтов Серебряного века, воспевавших Петербург. Вот, к примеру, строки Владимира Княжнина, посвященные Фонтанке (1914 год):

 
Влекут гранитные изгибы
И живорыбные садки,
Под вечер с барок диатрибы,
Олонецкие мужики…
 

Это были большие баржи с надстройкой, в которой располагались торговые, складские и жилые помещения для приказчиков и рабочих. Садки круглый год стояли на одном месте и жили одинаковой жизнью и летом, и зимой. Продавали тут и свежую рыбу, и соленую, а также икру всевозможных сортов.

«Больше всего покупателей было в масленицу и посты, когда многие не ели мясного, – говорится в известных воспоминаниях о Петербурге рубежа XIX-XX веков, принадлежащих перу Д.А. Засосова и В.И. Пызина. – Среди покупателей встречались и такие, у которых денег было мало, а полакомиться вкусной икрой хотелось. И вот приходили такие покупатели со своей булкой, подавали ее приказчику, прося помазать ее икрой то того, то другого сорта, чтобы попробовать, прежде чем купить. Так они пробовали несколько сортов, а потом, находя, что икра-де горьковата или солоновата, уходили, неплохо закусив, провожаемые недоброжелательными взорами хозяев и продавцов».