Текст книги "Покинутая царская семья. Царское Село – Тобольск – Екатеринбург. 1917—1918"

Я никогда не скрывал от лиц, которых считал нужным посвятить в детали моей поездки в Сибирь, всего того, что мне лично пришлось видеть и пережить и что мною было предпринято в деле облегчения участи царской семьи. Таким человеком я считал капитана Булыгина и от него не скрыл ничего, что мне было известно по интересовавшему его делу, и во всех подробностях описал ему свою поездку в Тобольск, службу в Красной армии, о своей связи с братом ее величества, великим герцогом Эрнстом Людвигом Гессенским, и т. д.

Уступив его просьбам, я согласился дать свои письменные заметки по всему мною рассказанному для передачи их судебному следователю Соколову на предмет сохранения со всем собранным следственным материалом. Передавая свои письменные заметки, которые можно охарактеризовать как краткий конспект настоящей книги, я убедительно просил капитана Булыгина просить Н. Соколова не пользоваться этим материалом для мемуарных целей, то есть ни в коем случае не публиковать его за границей, так как я считал, что предание гласности некоторых фамилий более чем преждевременно.

Я заметил капитану Булыгину, что на основании всего того, что мне пришлось пережить и увидеть, я мог бы сам написать сенсационные мемуары, но я далек от мысли о спекуляции на памяти дорогих для меня их величеств. Капитан Булыгин заверил меня, что и Н. Соколов далек от мысли опубликования собранного им материала, что этот материал представляет из себя не только судебную, но и государственную тайну и что весь материал, как и найденный пепел, обрубок пальца и кусочек кожи, вместе со всеми найденными в Ипатьевском доме вещами царской семьи будет в самом непродолжительном времени передан на благоусмотрение ее величества государыни императрицы Марии Феодоровны.

Каково же было мое удивление и негодование, когда в газете «Последние новости», № 1208 от 30 марта 1924 года я прочел статью господина Словцева «Три попытки спасения царской семьи». Из этой статьи мне сделалось ясно, что Н. Соколов, вопреки уверениям капитана Булыгина, решил предать судебную тайну гласности путем издания книги своих воспоминаний на французском языке. Это ясно говорило о коммерческой подкладке этого предприятия, так как совершенно очевидно, что французская публика более кредитоспособна, чем русские беженцы, которых Н. Соколов заставил прождать более года, прежде чем он дал нам всем возможность ознакомиться с русским подлинником его книги.

Так как в статье господина Словцева, написанной на основании книги Н. Соколова, была затронута и моя фамилия, и затронута весьма бесцеремонно, то я счел в целях установления истины ответить на эту статью письмом в редакцию газеты «Руль» с кратким объяснением своей поездки в Тобольск и связи с братом государыни. Это письмо было напечатано в газете «Руль» и перепечатано газетой «Вера и верность».

Мое письмо нашло отклик, и Марков-второй на страницах своего еженедельника разразился, как замечает газета «Руль», «гнусной руганью» по моему адресу.

Я решил не вступать в дальнейшую перебранку с почтенным автором статьи «Ловцы правды» в № 124 еженедельника «Высший монархический совет». Я полагаю, что предлагаемая книга является достаточно исчерпывающим ответом на все инсинуации по моему адресу, состряпанные Марковым-вторым.

Ознакомившись с книгой Н. Соколова сначала во французском издании, а потом в русском подлиннике, я констатировал, что Н. Соколов, воспользовавшись позднейшими показаниями Маркова-второго и Соколова-Баранского, которые он воспроизвел на страницах своей книги «Убийство царской семьи» (с. 95, 96, 97), моими показаниями совершенно пренебрег, хотя они и проливали достаточный свет на деятельность Маркова-второго по делу освобождения императорской семьи.

Далее… Н. Соколов не отказывается от того, что у него были мои письменные показания, и, выбирая из них две или три нужных ему строки, пользуется ими явно пристрастно. Так, например, я показываю, что, насколько мне известно, Б.Н. Соловьев бывал в мирное время в Берлине (а кто же из нас там не бывал?). Пользуясь этим показанием, Соколов силится этим подчеркнуть свои предположения видеть в Б.Н. Соловьеве немецкого агента.

Совершенно точно зная о причинах моей поездки в Сибирь, о моей службе в Красной армии и о целях, побудивших меня поступить в нее, Н. Соколов совершенно пренебрегает этими сведениями, но зато приводит показания генерала X., допрошенного им 2 сентября 1919 года, почему-то скрывая от гласности его фамилию. В этих показаниях последний делает обо мне сенсационно бульварные разоблачения, характеризуя меня не только как «определенного монархиста», что, конечно, сущая правда и за каковую аттестацию я могу только благодарить анонимного генерала, но и как монархиста «определенной германской складки»!

Доказательств к последнему не приводится никаких! Мне еще придется остановиться на этих баснях почтенного анонима обо мне, так как и генерал М.К. Дитерихс принял за чистую монету эти весьма относительные разглагольствования.

Читателю книги Н. Соколова должно быть совершенно ясно, что покойный ныне автор при составлении своего труда был одержим какой-то неотвязной, бредовой идеей. Красной нитью через всю его книгу проходит желание доказать читателю, что германское правительство и даже германские родственники государыни в той или иной мере повинны в екатеринбургской трагедии. И для подкрепления этого своего убеждения судебный следователь Н. Соколов не гнушается ничем!

Вот достаточно красочный пример.

На 100-й странице своей книги Н. Соколов пишет, что я имел связь с германским Генеральным консульством в Петербурге через чиновника консульства господина Германа Шилля, но, зная причины таковой, он умышленно о них ничего не пишет.

Далее у Н. Соколова можно прочесть: «В октябре месяце 1918 года происходит в Киеве свидание Маркова с неким Магенером… и т. д.». И снова Н. Соколов, зная, что Магенер является посланным от августейшей сестры государыни принцессы Ирэны Прусской, предпочитает назвать его «неким»!

Еще далее можно прочесть, что я говорил о судьбе царской семьи с германским военным шпионом, но он не пишет, что я встретился с ним в германской комендатуре города Киева, где, скрываясь от петлюровцев, помогал генералу Д.И. Гурко в его самоотверженной работе по вывозу офицеров за границу!..

Кстати, вспомнив о разговорах моих с германским шпионом, Н. Соколов совершенно забывает упомянуть о том, что я имел совершенно идентичный разговор с начальником чехословацкого эшелона, возвращавшегося на родину, на станции Шпильфельд в Каринтии в мае 1920 года…

Н. Соколов делает все эти передержки совершенно сознательно.

«Таков, – говорит он, – „хороший русский человек“, от которого императрица ждала себе спасения. И какой странный круг знакомств для русского офицера…» – так заканчивает свои разоблачения обо мне Н. Соколов!

Читатель и сам из прочитанных страниц может убедиться в том, ждала ли государыня от меня лично спасения и странный ли у меня был круг знакомств.

Я же скажу, что меня поражает странная манера писать и извращать факты, чем отличился Н. Соколов на страницах своей книги!

Считая собранный им на месте следствия материал совершенно неопровержимым, Н. Соколов безапелляционно приписывает найденную им искусственную челюсть лейб-медику Боткину. Но ему достаточно было допросить придворного зубного врача их величеств С.С. Кострицкого, чтобы у него узнать, что найденная им челюсть никогда Боткину не принадлежала. Е.С. Боткин носил челюсть работы С.С. Кострицкого особой формы и фасона.

Так чья же это была челюсть? Ни государь император, ни князь Долгорукий, ни генерал Татищев искусственных челюстей не носили. Но на этот важный факт мы ответа в книге Н. Соколова не находим.

Н. Соколов пишет, что по его «требованию» я дал ему свои показания. Но этот маленький факт не верен. Я дал свои показания гвардии капитану Булыгину, произведшему на меня очень симпатичное впечатление, поставив ему при этом условия, о которых я писал выше. Понятно, я не могу поставить в вину капитану Булыгину факт опубликования судебного следствия, да еще в такой печальной редакции, как не виноват П.П. Булыгин и в том, что его в некотором роде начальник не передал императрице Марии Феодоровне священных для нас останков и всего собранного материала и вещей царской семьи, которыми он не имел никакого права распоряжаться, а передал их в одни более чем сомнительные руки, так что, к моему глубокому прискорбию, можно очень сомневаться, получит ли когда-нибудь воспрявшая от сна национальная Россия прах тех, кто бестрепетно за нее принял мученическую кончину!..

Не могу не остановиться и на других, не менее фантастических в буквальном смысле этого слова, данных обо мне, которыми заполняет четыре страницы своего труда «Убийство царской семьи и членов Дома Романовых на Урале» (Владивосток, 1922, издание автора) генерал М.К. Дитерихс, совершенно запутавшись в «нитях», которые он пытается «соткать» между Берлином и Уралом, силясь, так же как и Соколов, доказать какое-либо причастие Германии к екатеринбургской трагедии. Почтенного генерала Н. Соколов не особенно жалует. На первых же страницах своей книги он обвиняет генерала в том, «что он не удержался на высоте исторического беспристрастия», объявив себя «высшим руководителем следствия», что, по мнению Соколова, отнюдь не соответствует действительности.

Я вполне согласен с Н. Соколовым, что действительно М.К. Дитерихс далек и даже весьма далек от «исторического беспристрастия», что же касается того, руководил ли М.К. Дитерихс работой судебного следователя Соколова или Соколов был совершенно самостоятелен в своей работе, то это положения вещей нисколько не меняет.

Одно только совершенно несомненно, что работу по столь для нас всех святому и чистому делу, работу беспристрастного и нелицеприятного судебного следователя, каковую, как справедливо замечает Соколов, «великий Достоевский определил как „свободное творчество, свободное от какого-либо давления, симпатий и антипатий“», они оба сделали весьма и весьма бесцеремонным творчеством!..

Как иначе назвать тот детский лепет, коим пестрят страницы 78, 79, 80 и 81 труда почтенного генерала?..

Тут упоминается и о письме ее величества к брату, «принцу» Гессенскому. Мне стыдно за генерала Дитерихса! Неужели же генералу неизвестно, что «принцем» брат ее величества был во времена своей далекой юности, до вступления на прародительский престол. И что в данное время титул его следующий:

Ernst Ludwig Albert Karl Wilhelm, Grossherzog von Hessen und bei Rhein, Herzog von Brabant, Landgraf Herr von Hessen usw[104]104
  Эрнст Людвиг Альберт Карл Вильгельм, великий герцог Гессенский и Рейнский, герцог Брабанта, ландграф Гессена и т. д. (нем.).


[Закрыть].

Такового письма, как видно из моей книги, никогда не существовало, но генерал утверждает, что письмо это «существовало, его видели другие (офицеры. – С. М.) и видели такие лица, которые могли знать почерк императриц».

Почему же генерал не сообщает фамилии этих «знатоков» и «других» лиц?..

Странно и непонятно все это!.. И кому нужна эта заведомая неправда?.. Не оставлен без благосклонного внимания и император Вильгельм, который якобы предлагал государыне и великим княжнам приехать в Германию, забыв о существовании государя и наследника!..

Как грустно и больно, что уважаемый русский генерал столь легкомысленно отнесся к своей работе, обратив свой труд, на который он смотрит как на труд исторический, в чисто романтическое повествование!

Как, например, я, будучи личным ординарцем генерала от кавалерии графа Келлера в Киеве, мог выходить на улицу «только в сопровождении двух немецких капралов»!.. Почему именно двух, а не четырех или шести?! И почему именно капралов, а не фельдфебелей или даже лейтенантов?!

Словом, получается что-то, еще никогда не виданное на военной службе: ординарец ходит гулять с ординарцами же, к тому же еще и иностранными!

И потом, какое это было командование в Берлине, с которым я сносился по телеграфу?..

Неужели же генералу Дитерихсу неизвестно было, что германское командование на Украине находилось в Киеве, а главнокомандование было в то время в Аахене?

Из моей книги явствует, что единственная телеграмма, которую я послал из Киева в Германию, была на имя великого герцога Эрнста Людвига Гессенского с извещением, что прибыл в Киев!

Я не буду затруднять читателя дальнейшей полемикой с генералом Дитерихсом, который, доверив досужим осведомителям, не постеснялся столь легко и нелицеприятно отнестись ко мне. Господь Бог да будет ему судьей!..

Быть может, читателю покажется странным, что я ни словом не упоминаю о трагических событиях июля 1918 года.

Я не делаю этого потому, что о них много написано лицами, считающими себя в этом вопросе компетентными, мне же ничего нового по этому делу неизвестно.

В моей душе и в моем сердце память о царственных узниках и святых страдальцах, брошенных нами в далекой Сибири на произвол судьбы, никогда не умрет!! И скорбные лики их, виденные мною в последний раз в Тобольске, будут мне на всю жизнь укором, что мы, считавшие и пытающиеся ныне считать себя их верноподданными, не так должны были отнестись к ним… Не такой помощи они ждали от нас!..

И мы должны признать, что присяги, данной им на кресте и святом Евангелии, мы не сдержали, и за это преступление русский народ сторицей расплачивается, десять лет пребывая во власти кровавой большевистской тирании, а мы, беженцы из родной земли, в голоде, холоде и нищете прозябаем на чужбине!!!

Фотоархив

Его императорское величество государь император Николай II с семьей. Царское Село. 1913 г.

Его императорское величество государь император Николай Александрович (1868–1918)

Ее императорское величество государыня императрица Александра Феодоровна (1872–1918)

Его императорское высочество наследник цесаревич и великий князь Алексей Николаевич (1904–1918)

Ее императорское высочество великая княжна Ольга Николаевна (1895–1918)

Ее императорское высочество великая княжна Татьяна Николаевна (1897–1918)

Ее императорское высочество великая княжна Мария Николаевна (1899–1918)

Ее императорское высочество великая княжна Анастасия Николаевна (1901–1918)

Государыня императрица Александра Феодоровна и наследник цесаревич Алексей Николаевич

Государыня императрица Александра Феодоровна и великие княжны

Иван Антонович Думбадзе, отчим Сергея Маркова

Кавалерист Крымского Конного ее величества государыни императрицы Александры Феодоровны полка. 1914 г.

Офицерское собрание Крымского Конного полка в Симферополе

Императрица Александра Феодоровна и Анна Вырубова

Императрица Александра Феодоровна, Анна Вырубова и Юлия Ден

Анна Вырубова

Николай Евгеньевич Марков (Марков-второй)

Февральская революция 1917 г. в Петрограде

Восставшие на улицах Петрограда в феврале 1917 г.

Февраль 1917 г. Революционная милиция в Петрограде

Императрица Александра Феодоровна и ее дочери, великие княжны Ольга и Татьяна, в госпитале с ранеными и персоналом

Императрица Александра Феодоровна, Ольга и Татьяна в форме сестер милосердия во время работы в военном лазарете

Николай II под арестом в Царском Селе в 1917 г. Прогулка под охраной

Царские дочери с обритыми головами после перенесенной кори. Май 1917 г.

Дом в Тобольске, где содержалась царская семья

Приближенные семьи Романовых, последовавшие за ними в ссылку. В первом ряду: гофлектрисса Е.Г. Шнейдер, графиня А.В. Гендрикова; во втором ряду: генерал-адъютант И.Л. Татищев, наставник наследника цесаревича П.А. Жильяр, гофмаршал князь В.А. Долгоруков

Николай II под арестом в Тобольске заготавливает дрова вместе с сыном

Окруженный частоколом дом Ипатьева в Екатеринбурге, где под охраной разместили царскую семью

Помещение, в котором было совершено убийство царской семьи и слуг