Текст книги "Крах Обоятелей"

Но даже несмотря на принятые меры, Денни волновался. Больше за Милицу. Слишком неопытной, казалась она ему. И хотя, они привезли с собой хорошее снаряжение, он беспокоился. Места опасные… Белая в любую секунду могла показать свой дикий нрав.

Быстро накачав лодку, ребята стащили ее к реке, облачились в защитные костюмы, надели шлемы и заняв позицию, веслами удерживали лодку на месте. Тщательно проверив амуницию, Денни долго выжидал, словно проверяя настрой рафтеров.

– За вас я не беспокоюсь, – положив руку на плечо Андрею, негромко сказал он. – За девочек… Все же больше пятидесяти километров! Справитесь? – сделал, он еще одну попытку упростить маршрут. Но почувствовав коллективное нетерпение, отступил. – Ну, тогда джигиты и джигитессы, вперед!

– Будь спок, Денни! – улыбка не сходила с лица Романа. – Мы с Андрюхой на этом деле уже собаку съели, а те что сзади, в воде не тонут, по той простой причине, что хотя не всякое добро долетит до середины Днепра, то доплывет любое…. – закончить он не успел, получив по плечу веслом от не оценившей его шутки Татьяны.

– Ну, с Богом? – Андрей повернулся к девушкам. – Гвардия – вперед!

Отчалив от берега, рафтеры под возгласы Денни, в несколько движений выгребли на стремнину… На стартовом участке, течение казалось тихим и спокойным, но стоило им пройти мост, как она стала проявлять характер. Заволновалась, покрылась белыми бурунами, и скоро ее малахитовое тело, уже ревело в объятиях скальных берегов. Лодку кружило, то прибивая к берегу, то вновь бросая в бешенный ток воды. На сливах их болтало, словно в шторм, затягивало обратным ходом в воду, чтобы как пробку из бутылки, выбросить на мощную, встающую стеной, изумрудную струю.

Где-то далеко за спиной, на небе среди облаков, остался Фишт, а его взбалмошная дочь, оставив всякие сомнения, неслась к своей судьбе, в долину.

Кишинские пороги, царство гранита всех мыслимых и немыслимых оттенков, они прошли на полном ходу, со скоростью экспресса. Вокруг всё двигалось, всё пело, грохотало… На безымянной «бочке» рафт засосало во вращающейся водной яме; поставило на борт и тут же выбросило, под заглушавший рев реки, крик Милицы. Она не умолкала почти весь маршрут; до предела загружая связки. Голос её стоял над всем каньоном, бился эхом о скалы, небо и возвращаясь, зарывался под веслами, в волшебной пене Белой.

Время от времени, тронутая очередным видом девственной природы, она умолкала, задумчиво рассматривая берега. В Хамышках это были небольшие водопады; в Ходжохской теснине – причудливые, каменные кряжи… Казалось, Белая открыла все, вплоть, до отточенной до абсолюта, музыки воды. Но несколько гребков и за очередным изгибом, вновь скальные каньоны; сливы, водопады, бочки; вздымающие к небу горы; и пышный, укутанный изумрудным пледом, лес.

И только, выбравшись в долину, «Беглянка» резко изменила нрав. Солидно и размеренно, подгоняя воды, она все шире раздвигала берега. За очередным поворотом, русло вплотную подошла к дороге, на которой рафтеров поджидали две «Волги».

– Денни, Денни! – первой увидев горца, размахивая шлемом, закричала Милица. – Это так здорово! Я чуть со страху не умерла. Мы сумасшедшие, не правда ли? Но мы молодцы. А наши мальчики – герои….

Тем временем, героям было не до комплиментов. Последние гребки давались им с большим трудом. Сил не осталось даже на эмоции. Едва, нос лодки коснулся берега, как они повалились друг на друга; уставшие, но сказочно довольные.

– Господи! – выбираясь из лодки, вздохнула Татьяна. – Так я согласна жить вечно!

* * *

В сауне, куда спустя пару часов после сплава, подалась вся кампания, витал аромат кавказской пихты. Андрей с Романом, вооружившись вениками, словно шаманы колдовали над обнаженными телами. Повизгивание девушек быстро накрыло близлежащее пространство. Милица не сдерживаясь стонала во весь голос, придавая ему сексуальный характер. Дух «банного блаженства» сладким туманом расплывался над «Лесной Сказкой».

Оставив молодежь, Денни ушел подальше от такого срама; присел на бугорок и закрыл глаза. Вульгарная раскованность гостей, вызывала в нем двоякие чувства. С одной стороны, он видел умных, прекрасно образованных ребят; с другой, непозволительную для кавказцев раскрепощенность. Он никогда не мог понять, такого вольного обращения с наготой; и едва сдерживал желание дать всей компании, пару «добрых» советов. И как тут не понять тревогу старцев, для которых появление таких вот туристов, было сродни нашествию инопланетян.

Да! Мир изменился до неузнаваемости. Стал пренебрежительней к чужим традициям, и все же, он был твердо убежден – Кавказ стоит на страже их древней и особенной культуры. И каждый, кто бы ни пришел сюда, обязан уважать их консервативный, отражающий особое мировосприятие быт.

Как-то незаметно для себя, он задремал. Наполовину скрывшееся за Трезубцем* Солнце, теплыми лучами резвилось на его ресницах. Голова мужчина склонилась на грудь. Невдалеке, как и века назад шумела Белая. В слаженном хоре птиц, слышались голоса зябликов, скворцов, иволг, кукушек. Время от времени, что-то утробное доносилось из чащи. «Лесная сказка» дымкой растворялась среди гор….

На следующий день, когда в программе отдыха всей кампании, уже значилась Пицунда и до отправления поезда оставались считанные часы, девушки закапризничали.

После бурно проведенного, накануне, дня, они все еще валялись на кроватях, прячась с головой под одеялами от назойливых мужчин. Милица наотрез отказывалась покидать номер санатория, вцепившись для верности в руку Денни.

– Я хочу остаться, здесь …., навсегда! – лепетала она в лицо смутившемуся мужчине. – Денни, скажите, вы же удочерите меня? Ну, пожалуйста! У вас есть дочка?

– Ребят, может правда, другим поездом поедем? – жалобно блеяла из своего убежища Татьяна. Тем временем, Роман с Андреем, упираясь ногами в кровать, пытались стащить Милицу на пол.

– Ты еще не знаешь, от чего отказываешься? – кряхтел Роман. – Пицунда – это жемчужина Абхазии! Это море! Сосновый бор! Рядом Рица…. Пещеры. Красота. Что ты молчишь, Андрей? Тат? Хотите, чтобы мы на поезд опоздали?

– Пицунда! Как много в этом слове для сердца русского слилось! – вольно процитировал классика, Андрей.

– Андрюшенька, миленький, – стонала не выспавшаяся Милица. – У меня ножки болят; у меня ручки болят; у меня попа болит; у меня все болит! Я хочу домой, к маме….

– Тат! Ты тоже, как маленькая! Опоздаем ведь. Я хочу моря, понимаешь. Душа моря просит! – стиснув зубы, шипел Роман.

– В общем, у вас есть полчаса. – потеряв терпение, крикнул Андрей. – Я пошел собираться; отзвонюсь в редакцию, а ровно к одиннадцати всем в полном сборе и при параде быть в фойе. Опоздание приравнивается к дезертирству. Виновные будет злостно и безжалостно изнасилованы….

– Лучше я стану добычей маньяка, чем недосыпания. – покорно потупила глаза Татьяна. .

– Да ну вас! – махнул рукой Андрей. – Мне, что больше всех надо? Валяйтесь… Денни, пожалуйста! Я насчет звонка в Москву. Без вашей помощи здесь ничего не получается….

– Пойдем, дорогой! – вежливо высвободившись из цепких рук Милицы, Денни торопливо вышел вслед за Андреем.

– Фу! – уже на улице, вытер он со лба пот. – В мое время девушки себе такое не позволяли! – улыбаясь, пожаловался он.

– Но ведь, красивые, чертовки!– хитро прищурился Андрей. – Признавайтесь!

– Фу! Я бы, даже, сказал, очень! – быстро согласился Денни. – Но? Как бы это? В общем, наши девушки лучше…

Ровно через полчаса вся компания собралась в фойе и Денни на своей старенькой «Волге», довез их до вокзала, где девушки в порыве благодарности зацеловали его на перроне до нездорового румянца. Стараясь никак не проявлять эмоции, он молча кивал головой и скромно улыбался. Затем, отвел Романа в сторону.

– Послушай, меня! Возможно, я и ошибаюсь, но есть такое подозрение, что за Андреем следят.

Выдержав удивленный взгляд Романа, он кивнул утвердительно головой и продолжил:

– Народу у нас, как ты понимаешь, немного. Мы все, друг друга, в лицо знаем. Было поручено встретить, встретили. Охрану обеспечили. Но, тут еще человек пять крутится. Не местные, с московским акцентом. Ходят за ним по пятам и не очень маскируются. Это не менты. Скорее всего комитетчики…

Хитро взглянув на кавказца, Роман недоверчиво улыбнулся.

– Может, я и ошибаюсь, но ты понаблюдай в поезде, и если мои подозрения подтвердятся, передай все Андрею. Обязательно, передай…

-Денни. Вы мне как на духу скажите, это все что вас волнует? Я заметил, вы деньги собираете. Пересчитываете их постоянно. У меня есть две тысячи долларов. Если эта сумма, как то может вам помочь, буду очень рад.

Взяв из рук Романа небольшую пачку денег, Денни выразительно посмотрел на него.

– В любое другое время, я на тебя обиделся бы. Но сейчас… ОБХСС за моих приемных сыновей плотно взялось. Десять американских долларов просят. Я возьму у тебя эти деньги, и не обещаю, что быстро отдам. Но с этого мгновения я твой должник…

Прощание с «Лесной сказкой» получилось грустным; не было конца, долгим объятиям и поцелуям. Девушки плакали; мужчины молча обнимались… Поезд ушел, а Денни все еще стоял на перроне и смотрел ему вслед. Эта яркая неделя, оставила в его сознании странные ощущения. Общение с привилегированной молодежью, стало для него испытанием, соблазном сладкой жизни. Но, он не купится, на эти побркушки, которые как грозовые тучи приносит и уносит ветер. Будет лучше поскорее обо всем этом забыть. Но возвращаясь к автомобилю, уже взявшись за ручку двери, он огляделся, неожиданно подпрыгнул на месте, сделал несколько па из «Лезгинки», лихо запрыгнул на переднее сиденье, и утопив до упора педаль газа, с пробуксовкой рванул с места.

42/

За ГЭС

Тбилиси 1988

Забив табак, Герцеговина Флер в мундштук, Павел Васильевич Платов устроился удобней в кресле качалке и прикрыл пледом ноги. Даже летом, он делал это с особой тщательностью. Дни, накануне, выдались дождливыми, и только в тепле он мог уберечь ноги.

Солнце давно зашло, напоминая о себе бордовыми бликами на кромках облаков. С веранды, вид на долину Куры, текущей между невысоких холмов, ласкал и успокаивал взгляд. Коричневая лента реки, вычерчивая замысловатые петли, упиралась в массивное тело плотины. За нею, горы волнами откатывали за горизонт.

– Ночь обещает быть не сладкой. – с досадой подумал Павел Васильевич – Дождь будет непременно, а значит, невыносимая ломота в суставах только усилится. Да! С возрастом человеку мало, что нужно, кроме здоровья.

Мужчина поерзал в кресле в поисках удобной позы, размял колени, достал мундштук из широкого кармана пижамы, и вновь погрузился в свои мысли.

Господи! Сколько же прошло лет? – втянул он в себя отдающий табаком воздух. – Он ведь отчетливо помнил, как открывали Земо-Авчальскую ГЭС. Ему тогда было… пятнадцать! Может, чуть больше! Это был настоящий праздник! Сколько народу собралось? Славное было время. И, как ни пытайся, «вражеским голосам» не удастся опорочить время их трудовых побед; ничего у них не выйдет. Где им понять, что тогда происходило? Какие настроения владели умами людей? Растормошить огромную, крестьянскую страну; поставить ее в ряд, могучих индустриальных держав, не смотря на яростное противодействие Запада, такое не каждому народу по плечу.

Славное было время, славное! Какие замыслы, масштабы строек? И он, выходец из простой семьи, участвовал в этом глобальном проекте. Да, что там? – раскачиваясь в кресле, и все глубже погружаясь в воспоминания, раззадоривал себя мужчина. – Он был важнейшей звеном этого эксперимента. Не винтиком, не шпунтиком, а частью стержневой системы, которая охватывала все государство, скрепляя в нем, буквально, всё. Многое, им удалось; многое, еще только предстоит сделать. Жаль, только время не давало в полной мере узреть плоды их трудов!

Годы…. Время, единственное, что они так и не смогли поставить на службу государству. Но и мириться с ним, не было в правилах большевиков. Чекист, он на то и чекист, чтобы постоянно быть в обойме.

Поддерживая амплитуду кресла в убаюкивающем ритме, Павел Васильевич в полудремоте, коснулся книги лежавшей на бамбуковом столике и улыбнулся. Книгу, ему подарил внук… Забавное чтиво. Оно всегда веселило его. И жанр забавный, детектив. Смешное, здесь выдавалось за трагическое. Все мелко и на бытовом уровне. Ни тебе, глобального столкновения идей; ни противостояния систем. Причина зла – банальная алчность или размазанные по женской пудренице слюни. Скука…

Да, буржуи, странный и мелочный народ. Им никогда не хватало масштабного мышления. Копаются в своих национальных огородах и кичатся своим благополучием. Но, если вдуматься, что создали они? Общество потребления; систему ложных ценностей. А им бы следовало обеспокоиться. Европа, сама того не замечая, меняется на глазах. Почти открыто культивируется, подмена их же фундаментальных ценностей. Таких, как вера, воздержание, семья. Разврат и пошлость становятся главной отличительной чертой западной культуры. Вон, даже внук жалуется – «повсюду властвует попса. Рок умирает, а в кинематографе все скатывается к пошлости и порнографии». А по нему, как человеку традиционной, советской закалки, всю западную культуру можно охарактеризовать одной фразой – Содом и Гоморра! Разврат и вседозволенность! Со всех обложек только и видишь слащавых упырей; дутых героев. На самом деле, пустышек без твердых убеждений, характера и самое главное – идейных основ. Хотя, еще совсем недавно это были достойные противники; сражаться с ними, для него было делом чести.

Борьба была жесткая, даже жестокая, без четкого определения правил. Но это была борьба равных соперников. И отголоски этого противостояния, все еще стояли в его сознании. (Исполняя или защищая интересы своих государств, они творили историю; придавали благопристойность действиям власти, если не делать этого, герои в одночасье превратятся в преступников. Вся их деятельность была обусловлена «пресловутыми интересами государства». И «жить стала лучше, жить стало веселей»*…

Мудро было сказано. Людям жизненно необходимы такие ощущения. Человеку не надо забивать голову всякими проблемами. В его реалиях, их должно быть, как можно меньше. Иначе, он начинает думать, а это, как говорится, уже чревато. Напряжение в обществе, нужно сбрасывать, как пар… Именно, для этого существует пропаганда; именно для этого создаются спецслужбы. И задачи у них простые, не доводить общество до точки кипения; стоять на страже его интересов, ограждая сознание граждан от ненужных мыслей.

Так получилось, что он, Павел Васильевич Платов, именно этим и занимался; он был хранителем великого множества секретов и тайн государства, которому служил. И виной тому было его здоровье. Приходили и уходили первые секретари, генсеки, председатели, а он сидел на своем месте и собирал информацию. Он хорошо усваивал исторические заповеди: «лишь тот, кто владеет информацией, лишь тот владеет миром»* (Ришелье). И добывал её всеми доступными средствами.

Да, он любил свою страну, но и страна воздала ему за заботы… Сторицей… Она подняла его с самого дна, воспитала, наделила силой. И пусть, порой, её применение было неоправданно жестоким, но разве не жестокость заставляет человека исполнять закон?

Ради соблюдения интересов своего государства, они были готовы сражаться насмерть. Суть их профессии в том и заключалась, чтобы всегда быть начеку и противостоять вызовам… Их обучали не доверять очевидному, не озвучивать даже прописных истин и беспрекословно выполнять любой приказ. Это была их мантра…

Но, даже самопожертвенная работа на «контору» не гарантировала ни кому и ничего. На его памяти было много таких, которые так и не осознали, где оступились, и сгинули в подвалах ведомства. Но, он сумел вникнуть в суть системы, в принципы её сложной структуры, хотя и его жизнь не раз висела на волоске.

Борьба! Вечная борьба, вот что такое была его жизнь. Гитлер не дурак был! Действительно, жизнь любого революционера – вечное противостояние. Подчас странное, когда врагов вы не боялись, а лишь нахмуренные брови старшего соратника бросали в лихорадочную дрожь. Борьба жестокая – если приходилось класть на жертвенный алтарь товарищей, друзей, родственников; циничная – когда ради достижения цели нужно было идти на сделки с совестью. Но все же, очистительная и светлая борьба.

Но что это, он так расчувствовался? Годы! В его календаре уже восемьдесят пять листков. И, даже от седины, когда-то так робко пробивавшейся сквозь его буйную шевелюру, осталось лишь два жалких островка. А пышные, кустистые усы – теперь две жидкие, прореженные полоски.

Да, странная штука это время… Безжалостно пройдя по его телу, оставив на нем глубокие шрамы, оно не коснулось его памяти. И в мельчайших подробностях воскрешало картинки далекого прошлого; даже те, о которых ему хотелось бы забыть.

Раскурив трубку, теперь он это позволял себе все реже, Павел Васильевич отметил про себя, что с возрастом, стал все больше подражать манерам «Хозяина». Но получалось это не намеренно, а само собой, словно эти особенности поведения были обретены им самим. В молодости, он никогда и никому не подражал, ну а по прошествии стольких лет, это вполне простительно. Теперь, пришло время осмысления прошлого; попыток ощутить вкус прожитых лет.

И ведь, как ярко начиналась его карьера; в то смутное и беспокойное время? Нет никаких сомнений – «судьбы пишутся на небесах». Когда, они вас либо отмечают, либо остаются безучастными (и вы так и остаетесь неприметной, серой единицей, впустую проживающей жизнь.) Но, что они отметили в нем? Он никогда не сомневался, цепь произошедших с ним событий, не могла быть простой случайностью….

Главу Закавказского Крайкома партии, они на грузинский манер называли «патрони» – хозяин*. И никак иначе, ведь он был настоящим хозяином всего Закавказья. И даже не столько партийной главой региона, сколько легендой. Чекист герой, гроза антисоветчиков всех мастей; соратник железного Феликса; сподвижник самого Сталина; его воспитанник и ученик. Это был воистину неутомимый человек. Строгий, справедливый… Для всех находил и время, и слово, будь то металлург, винодел, нефтяник, хлопковод, шахтер или чаевод. Вся его жизнь была окружена ореолом таинственности. Враги приписывали ему неслыханные предательства и немыслимые злодеяния, друзья – преданность делу, беспримерное мужество, большевистскую харизму.

Как и со всеми выдающимися личностями, с ним было трудно. Еще трудней было приспособиться к режиму его работы. Не было дня, чтобы свет в его кабинете не гас далеко за полночь. Потоки посетителей, казались нескончаемыми. Вокруг него всегда царила деловая атмосфера, и быстро складывался мощный, профессиональный коллектив. «Твердою рукою, вел он прозревшие горские народы в светлое будущее». Так в то время, трубили все закавказские газеты.

Одной ногой, он уже твердо стоял в Москве. Не зря же Вождь, так часто требовал его к Себе! И уже дважды, Павел Васильевич, сопровождал его в поездках столицу.

Эти поездки отличались беспрецедентной степенью секретности. Никто, ни партийное руководство Закавказья, ни ближайшие помощники, ни ставились в известность о сроках и целях таких визитов. Только узкий круг избранных, и самых доверенных лиц. И он – Павел Васильевич – входил в их число.

Объяснение этому могло быть только одно. Он чувствовал «хозяина»; был готов стать беспрекословным исполнителем его «доктрины твердой руки». Но путь в команду приближенных главы Закавказья получился вымученным. Одно дело попасть в поле зрения высшей партийной элиты, но стать её доверенным лицом – это нечто иное.

Тот жаркий июльский день, ни чем не отличался от остальных. Под вечер, после заседания бюро Заккрайкома, в приемную прибыл первый секретарь соседней республики, близкий приятель «хозяина» – Ханджян*, и как обычно, они уединились в гостевой комнате кабинета, пропустить по стаканчику холодного «кахетинского».

Через пару часов, заслышав шум доносившийся из помещения, он не удивился. Хозяин вел дела жестко и без оглядок на ранг посетителей. Даже перепалку, доносившуюся в узкую щель едва открытых из-за жары дверей, он не отнес к разряду необычных. Когда раздался приглушенный, похожий на пистолетный выстрел хлопок, сидевший за столом приемной, начальник личной охраны Обулов поднял на окружающих настороженный взгляд, подкрался на носках к массивной двери кабинета и приложился ухом к деревянному полотну….

Много позже, возвращаясь к этому судьбоносному для него дню, Павел Платов пытался объяснить, что заставило его покинуть пост и, пробравшись сквозь моментально пропитавшееся липким страхом помещение, встать за спиной своего непосредственного начальника. На следующий хлопок, тот не колеблясь, распахнул дверь и они, не сговариваясь, ворвались в кабинет с оружием на изготовке.

Картина, которую они застали в помещении, ввела их в крайнее замешательство. На полу, у кожаного дивана, в окровавленной рубашке, лежал первый секретарь ЦК Компартии Армении Ханджян. Над конвульсивно содрогавшимся телом, стоял «хозяин» иступлено щелкая затвором разряженного пистолета. Быстро овладев собой Обулов, подошел к нему, осторожно забрал из дергавшейся руки оружие и бережно поддерживая, повел в другую комнату. В дверях, он бросил не терпящим возражения голосом:

– Без моего приказа никого. Даже если это будет сам Господь Бог.

В сковавшей все пространство, мертвой тишине приемной, время застыло. И в сотне мыслей, которые пронеслись в голове Павла Платова, все до одной подсказывали – свидетелей таких событий ждет неминуемый финал. Но, он не сбежал никуда. Он решил принять свою судьбу.

Где-то, через четверть часа мимо него как тени проплыли три зловещие фигуры в штатском. Мрачный Кобулов, отдавал жесткие, кинжальные распоряжения. Несколько женщин из машинописного отдела, с выпученными глазами и немым криком на лицах, возились с бесполезными медицинскими склянками. Воздух вокруг вибрировал, придавая наполнившей его какофонии звуков, металлические оттенки. И в первый раз, будто завороженный некой высшей силой, он ощущал себя не рядовым чекистом, а стражником у ворот в потусторонний мир…

43/

Поезд

Кавказ 1988

В купе, Роман и Андрей, обнялись.

– Рад, что, ты в порядке. – наконец, сказал Роман. – Месяца три, как в последний раз виделись, а такое ощущение, будто вечность прошла. Милица мощная телка. Завидую.

– Зависть бяка…

– Она у меня белая. Подстегивает… Хочу, чтобы вокруг меня они тучами вились….

– Как ты?

– Привыкаю.

– Вид, у тебя, боевой! – кивнул головой Андрей.

– И настрой, тоже. – бодро, ответил Роман. – В последнее время, во мне заговорил дух предпринимателя.

– Интересно?

– Я понял, что при желании, всё можно превратить в золотую жилу. Нужно только мозги включать. Стройбат – кладезь. Там у командиров отделений есть определенный процент на бой, на брак, вот я и понял, что это можно использовать. Собрал их всех и предложил улучшить качество работы, а все излишки мне носить. Потом пошел в товарищество дачников, к председателю, оно у нас в сотне метров от части; в общем, наладил сбыт. Со старшиной договорился, комендантский взвод подключил. Но все под моим контролем. Бабки, просто рекой текли. Уезжал, всем офицерам долги простил. Это не я, это они вольную получили…

– Так уж и всем…

– Кроме начальника штаба и командира части.

– Что-то ты мне об этом ничего не рассказывал?

– А зачем? Ты же у нас идеалист. Но дело совершенно в другом. Я о свободе задумался. Деньги дали мне свободу. Настоящую.

– Деньги?

– Именно! Что, если не деньги делают человека свободным. Я служил в армии и совершенно не чувствовал бремени. Ходил куда угодно, делал, что хотел! Вот уже несколько недель, как у меня нет этих потоков, и я как не в своей тарелке. Ощущаю настоящий голод…

– По-моему, в армии нужно не бабками заниматься…

– Ну вот, пошло поехало. Щас заведешь, что армия цвет нации, элита общества. Что Родине служить – это честь и патриотизм.

– Смешной ты. Если нет идеалов, жить скучно… А деньги – это суета..

– Только я могу слушать этот бред. Корчишь из себя дворянина, а рассуждаешь, как наш политрук. Какая элита? Какая, к черту честь…. Может, так оно и было, при царе Горохе. Сейчас, армия – это пьяные офицеры, голодные глаза их скучающих жен, и абсолютно бесправные, полуголодные солдатики. Вот твоя армия. А то, что она воспитывает, это байки, которыми морочат мозги призывникам.

– А я, думаю, в Афган податься. Во «Взгляде» идея такая образовалась, сделать сравнительные репортажи, о службе в нашем десанте, и американском спецназе. Мне предложили сделать серию репортажей с «отрогов Гиндукуша».

– Ты придурок? Какой Гиндукуш? Куда тебя несёт? Я вон, как устроился, и все равно стонал. Для службы нужна особая организация. Казарма, муштра, воинская дисциплина, поверь мне, там нет никакой романтики.

– Службу надо превращать в приключение, тогда все сложится. Танки, самолеты, пушки – это же продолжение детства. Это адреналин, гормоны, мужское начало.

– Ага. Стражи Добра, воины Света! Да, ты Лукаса* объелся? – усмехнулся Роман. Он немного лукавил. «Звездные войны» были гордостью его коллекции. – Кино все это.

– А по-моему, служить интересно…

– У тебя, точно крыша едет. Ты понимаешь, куда тебя несет? – все больше возбуждался Роман. – Там жуткая жара и злобные офицеры, гоняющие голодных салабонов*. Есть! Слушаюсь! Так точно! Армия – это бескрайняя тоска! И несвобода!

– Свобода это внутреннее состояние. Внешние ограничения – ерунда. Человек должен уметь быть выше обстоятельств. – Андрей неторопливо встал, оперся о соседнюю полку и стал отжиматься.

– Тебе точно крышу повредило! – покрутил пальцем у виска Роман. – Такую пургу несешь.. А качаешься, на что? К форме американских коммандос примериваешься?

– Примериваюсь! – выдохнул Андрей. – Ибо тело есть продолжение мысли, а не его обуза.

– А я, больше не готов служить. Ни в американской, ни в монгольской, ни даже в армии Папуа Новая Гвинея… Не хочу… Ни генералом, ни министром обороны. Отныне, исключительно цивильные костюмы – Джорджо Армани и Дольче Габбано, вот наша цель.

– Знаю я твои цели! Джинсы, бейсболка и брюнетки… Одна уже телефон сорвала. Когда будет, когда будет..

– О ком ты? Светке, что ли? Видел…. Часа три мозги лечила. Феминистка хренова. Я к ней под лифчик лезу, а она мне о загадочной женской душе. Мужчины, видите ли, должны признать, что загнали нашу цивилизацию в тупик. Бред какой-то. В конце концов, сообщила по секрету, что ей не хватает толстого негритянского члена…. Вот и вся загадка. Нет. Женщины это не цель. Джинсы…, другое дело.

– Люблю я женщин, но странною любовью! – подмигнул ему, Андрей. – А что тогда цель?

– Деньги! Успех! Сама жизнь!

– Не знаю! По-моему главное познание. Попытка хоть как-то разобраться в этой круговерти. Заглянуть в себя; оглядеться! Что-то не так, вокруг? Откуда в мире столько фальши, и лжи…

– Стоп! – Роман предупредительно выставил вперед руку. – Меняем направление. Лучше скажи, что это тебя носило в Саратов.

– Я же тебе говорил. За «кандидатскую» засел. – Андрей сел на полку и озираясь, продолжил понизив голос. – В общем, даже не знаю, стоить ли говорить тебе…

Продолжить, он не успел. В купе впорхнула Милица и зажужжала на колибри:

– Мальчики, я за косметичкой….

Порывшись недолго в своих вещах, так же быстро выпорхнула, на ходу одарив друзей воздушным поцелуем и очаровательной улыбкой.

– Не девка – ураган! – улыбаясь, сказал Роман.

– Огонь! – согласился Андрей. – Будет трудно без нее.

– Ты о чем? – поднял на него глаза Роман.

– Они заявление в ОВИР* подали. Хотят вернуться в Черногорию. Хотя, понятно, Подгорица станет перевалочным пунктом. Я через отчима посодействовал и все быстро решилось. Один звонок и…. дело в шляпе.

– Что тут скажешь. Меняются времена. Раньше, даже подумать о подобном не дали бы. Заставили бы челом бить, каяться, открещиваться от всех и вся. Но не сейчас. Складывается ощущение – бунт назревает в датском королевстве.

– Прям таки бунт!. Хватит нам, потрясений. – закачал головой Андрей.

– Может, так оно и лучше будет? – сказал Роман. – Я вот, тоже, твердо для себя решил. В общем, хочу уйти из «Аэрофлота». В бизнес подамся. Чувствую, пора. Да и двигать меня больше некому и некуда. Спасибо, Николаевичу, конечно, огромное и за внимание, и за квартиру, но дальше мне надо все самому.

– Брось прибедняться, Ром. Машина, квартира, положение. Сам не промах, умен и чертовски привлекателен. Правда, злые языки, отказывают в скромности…

– Скажу тебе прямо, друг. Клевета… Завистники. А если серьезно, чем выше я забираюсь по комсомольской линии, тем труднее скрывать свои неправильные корни.

– Надеюсь, твое заявление не пылится в ОВИРе? – покосился на него Андрей. – Ты же не бросишь меня?

– Если, как на духу, посещают дурные мысли. – глядя в окно, сказал Роман. – Да на кого тебя оставишь?

– То-то и оно. Без меня ты, как желторотый птенчик…

– Живи, спокойно. Пока… – сказал Роман. – А я, в бизнесе себя опробую. Должен же кто-то заниматься нашим будущим. Но из комсомола уйду. Уже решено. Бабками займусь. Я и фирму открыть успел. Кооператив. Компьютерами буду торговать, как ты советовал…

– Может, подождешь? Ты уже секретарь партийной организации огромного предприятия! Бизнес никуда не денется. В смутные времена всегда легче продвигаться по службе…

– Куда? – неожиданно, вспылил Роман, но тут же смягчил тон. – Куда можно продвинуть Шмулерсона Якова Абрамовича. Разве, что осваивать необитаемые районы Сибири.

– Богатствами Сибири будут прирастать капиталы Романа Белькевича! – Андрей в своем стиле перефразировал Ломоносова.

Но шутка не удалась. Роман только отмахнулся.

– О Господи! Кто бы избавил меня от объяснений с Николаевичем? – взмолился он. – Понимаешь, я чувствую открывающиеся горизонты. Я чувствую запах денег… Это гены. Они мне кричат, вперед, парень. Вон она, твоя лошадь удачи. Не пропусти….

– Тогда вперед. У тебя все получится!

– Посмотрим! Слушай, старик! Ты не забыл о моей просьбе? Я понимаю, что это наглость, но мне больше не к кому обратиться. Бабок катастрофически не хватает. Взносы, квартира, ремонт.

– Не забыл.

– Спасибо! Я и перед твоими, по уши увяз. – продолжил Роман. – Не знаю, как расплачиваться буду…

– Перестань! Матушка, души в тебе не чает. Ты, по-прежнему, ее любимчик.

– Хату увидишь, обалдеешь. Представляешь, у меня никогда не было собственности. И вдруг! Измайлово, это же тоже Москва?

– У меня есть десять тысяч долларов. Гонорар матери за кулинарную книгу. Можешь рассчитывать.