Текст книги "Крах Обоятелей"

– Это ваше мнение, или мнение военного руководства?

– Насколько мне известно, переговоры уже завершены. Мы на пороге подписания мирного договора…

– Это здорово, что мы начали чистить свои конюшни.

– Не боитесь? Откроем шлюзы, можем в собственном дерьме захлебнуться!

– А разве есть другой выход? По-моему надо попробовать…

– Не знаю, не знаю.

– Ну что, товарищ генерал, готовы? – раздался веселый голос Андрея.

– Так точно.

– Тогда, прошу сюда. Откроем врата стольного шведского града, чтобы погрузиться в мир чистогана, наживы, и разврата.

– С огромным удовольствием.

– Начнем, пожалуй, с «лифта Катарины»*; это лучшее место чтобы увидеть город во всей его красе. Итак… Набираем побольше воздуха Родины и покидаем территорию Советского Союза.. Вот здесь, вы еще товарищ, а там, уже господин. И осторожней в дверях. У нас доводчик неисправный…

– Я готов! – уверенным голосом пробасил генерал. – Нет, нет… Только после вас.

18

Королевский дворец.

Будапешт 1938

Будайская крепость, древняя резиденция венгерских королей, гордо красовалась над мутными водами Дуная. Множество старинных сооружений, венчал великолепный Замок, накрытый черепичным покрывалом. Она словно всплывала из нагромождений времен.

Величественный ансамбль Королевского Дворца поднимался из средневековых руин. В его блестящем окружении, выделялись, готическая вязь собора святого Матияша и примыкающий к нему Рыбацкий бастион. Площади, фонтаны; каскад скульптурных групп великих полководцев, охранявших покой и благополучие венгерской знати. На одной из колон резиденции, восседала птица Турул*, с широко раскинутыми крыльями. Мистическая птаха зорко следила за владениями Аттилы. В её когтях, уверяли Рауля, был намертво сжат легендарный меч*. (Вечером, в лучах заката, со смотровой площадки фуникулера, открывался великолепный вид на Будапешт и соединяющий две части города, Цепной Мост.) Королевский дворец, Рауль невольно сравнивал с подобной резиденцией в Стокгольме и если находил, какие либо сходства, немедленно сообщал об этом Миклошу. Сын регента, как показалось Раулю, несколько снисходительно относился к таким сравнениям, нисколько не сомневаясь, что пуп земли находится именно здесь, у скульптуры Святого Иштвана.

Во многом Рауль мог бы согласиться с ним. Древний замок доминировал над городом, как обобщенный образ Венгрии, как храм ее элиты, как символ общих устремлений жителей этой прекрасной и горячо любимой им страны.

– Как тебе жизнь в музее? – спросил Рауль, когда они верну-лись в комнату Миклоша. – В ряду портретов монархов не хватает только портрета твоего отца.

– Между прочим, в 22-ом, ему предлагали корону. После провала попытки реставрации. Но он отказался. Иштван* мог стать наследным принцем.

– И мы обращались бы к нему Ваше Величество! – рассме-ялся Рауль и отвесил поклон.

– В таком случае, я вне сомнений, был бы только рад за брата. Я, вообще, им горжусь. Мои же политические амбиции ничтожны. И это не радует отца.

– Может, ты скромничаешь?

– Сейчас решается вопрос о моей отправке послом в Бразилию. В некотором смысле, я сгораю от нетерпения. Хотя отлично понимаю, что это просто ссылка от греха подальше.

– Я, скажем так, тоже на распутье. – неожиданно разоткровенничался Рауль. – Все мои попытки создания собственного бизнеса потерпели крах. Я не оправдываю ожиданий, но что гораздо хуже с точки зрения нашей семьи, не чувствую себя банкиром. И потому, за мной укрепляется репутация неудачника.

– Ты не должен опускать руки, Рауль! – обнял его Миклош. – Мы, поможем тебе. Вопрос щепетильный, но мы сделаем все возможное. Надеюсь, ты понимаешь, у нас связаны руки. Когда, в стране появляется представитель славного дома банкиров Валленбергов, это сразу же вызывает множество вопросов. Операции вашего фамильного «Эншильда-банкен» с еврейскими финансовыми структурами, ни для кого не секрет. Отец осторожничает. – расхаживая по комнате, размышлял Миклош-младший. – Это в его стиле. У нас целый пакет антиеврейских законов. Антисемитские настроения в обществе настолько сильны, что это уже элемент политики..

– Я должен понимать, это как невозможность….

– Ну почему, Рауль. Я только сказал, что мы предпримем все меры предосторожности.

– Будем надеяться! – сказал Рауль.

– Евреи для нас фактор напряженности! – отбросив этикет, немного пафосно воскликнул Хорти-младший. – С одной стороны на нас давит Запад, в связи с антиеврейскими зако-нами, с другой Гитлер и внутренняя оппозиция упрекают в мягкости.

– Для Гитлера евреи корень зла. Он обвиняет их во всех смертных грехах. – осторожно начал Рауль. – Но мое общение с ними не выявило ничего особенного. Никаких злодейских черт я в них не нашел. И кровью младенцев меня не угощали.

– Евреи сами заслужили свою славу. Но для нас они только одна из проблем. Совладать с венграми, гораздо труднее, чем с кем либо еще. Гембеш*… Дарани*… Имреди*… Салаши*… Правые… левые… радикалы… Отцу трудно! Каждое его движение находится под пристальным вниманием. Друзья и недруги обкладывают нас со всех сторон…. А еще немцы… Чехов, они уже раздавили. Отец считает, на этом они вряд ли остановятся. Еще не ясно, какую цену фюрер запросит за свои услуги в наших территориальных притязаниях. Нас всех сближает Версальское унижение, но дальше наши пути расходятся.

– У тебя нет предчувствия грозы?

– Какой грозы, Рауль? Вокруг давно бушует буря! Мы на пороге очередного передела мира! И меня не покидают ощущения, что и на этот раз удача будет не на нашей стороне.

– Вы, с Иштваном, обречены быть в гуще событий. – почти с завистью, сказал Рауль. – Востребованность временем, мне кажется, должна вдохновлять. Вам есть к чему приложить руки. У вас множество целей.

– На Иштвана отец имеет большие виды. И не одобряет его увлечение авиацией.

– И его можно понять…

– А я завидую тебе! – упав на стул, сказал Миклош. – В тридцать лет, ты уже исколесил полмира. Европу объехал… Америку, Африку! Святые места посетил? Как тебе Иерусалим?

– Знаешь? – задумчиво посмотрел на него Рауль. – На первый взгляд захолустный, провинциальный городишка. Церкви, минареты, множество рынков, верблюды. Арабы в тради-ционных гутре* и джалабии*, немного евреев. Из экзотики – британцы. Причем их много меньше, чем верблюдов. Довольно значительный христианский район, третья часть которого армянский сектор с собором святого Иакова…

Город, безусловно, захватывает! Стоит только побродить по его улочкам, как, он начинает проникать в тебя; пропитывать чем-то неясным, будоражащим. Как будто холодок по телу. Безусловно это – город Храм! С божественной стороны, он безупречен, а вот с человеческой….

– Что ты имеешь ввиду?

– Там нет мира. Ни в городе, ни в душах. Три родственные, аврамические религии, а разногласий больше чем у заклятых врагов. Может быть, именно в Иерусалиме, как нигде в другом месте, глубока пропасть разделяющая людей.

Иудеи, христиане, мусульмане! Единый Бог и разделенный мир. Сам город можно рассматривать, как образ. Он не объединяет даже тех, кто в нем живет. Православные, католики, армяне, копты, эфиопы, сирийцы! Все говорят о любви, при этом люто враждуя. Еврей и арабы еще и безжалостно уничтожают друг друга.

– Что Иерусалим, Рауль? Боюсь, весь мир таков. – вздохнул Миклош. – Люди и не думают усмирять гордыню, обуздывать амбиции. А ведь, избавившись от них, мы стали бы свободнее, сильнее. Венгры, впрочем, как и остальные народы, заложники своих амбиций. Нам не дает покоя наше героическое прошлое; тени великих предков; легендарные, полумифические герои. И земли, якобы заповеданные Богом. И потому, мы никогда не признаем Трианонское бесчестие. Они же просто распяли нас!

Миклош помолчал недолго, словно изучая реакцию и настроение Рауля, и сменил тему.

– Давай, оставим человечеству его проблемы! Завтра, я тебя представлю одной милой графине. – подмигнул он Раулю, и хлопнул по плечу. – Она красавица, и воспринимает мир ушами. Парочку твоих историй, про райскую лагуну, где нибудь посередине Тихого океана и ты ее кумир. Страстная такая, штучка. Любит парады эсэсовцев, напористых гренадеров и красное вино.

– Да мы с ней просто родственные души!

– А когда ты увидишь ее грудь? – Миклош закрыл глаза и замотал головой. – Мне страшно за тебя, Рауль! Швеция может потерять одного из лучших своих сыновей.

– Есть повод вспомнить Карла Великого. Некоторые источники утверждают, что он брал самые неприступные крепости.

– В таком случае готовься. После охоты, на приеме, ты сможешь проявить свое обаяние и выиграть главное сражение жизни. (Кстати, Гёдёллё* – это настоящая сказка!)

–

*Дворцово-парковый комплекс, летняя резиденция адмирала Хорти в 30 км от Будапешта

19/

Геленджик

Черное море 1985г.

Летом, 1985 года, пути троицы на время разошлись…

Татьяне сообщили обнадеживающие новости из Свердловска: «Папу переводят в Москву. Слава Богу, мы опять будем жить вместе» – сказала ей по телефону мать. Андрей, отправился к родителям, в Стокгольм. Теперь, он это делал регулярно, при каждом удобном случае. Жизнь в шведской столице ему определенно нравилась. Роман не поехал никуда… Но последнюю декаду августа, они договорились провести вместе. В Геленджике. Татьяна настояла именно на этом городке, где-то прочитав об «изумительно красивой, подковообразной бухте».

– Черное Море – это не только Сочи»! – заявила она, вручая им путевки в «лучший санаторий города». – Вам номер на двоих, и мне, люкс….

Они с ней не спорили, тем более, что рядом находились знаменитые виноградники Абрау Дюрсо*.

– Какая разница, где пить шампанское? – подмигнул Андрей Роману.

Оставшись в одиночестве, Роман с головой ушел в поглоще-ние спиртного и бурную, комсомольскую жизнь «Аэрофлота», просиживая задницу на бесконечных собраниях. Для разнообразия, он закрутил роман со стюардессой. Впрочем, «яркая блондинка в очаровательной лётной пилотке» быстро от него сбежала; её раздражала «грубая щетина» на его лице. Он не переживал. Откровенно скучая, без устали бренчал на гитаре, мучая и инструмент, и дядюшкино терпение. И искренне возмущался двуличием и равнодушием общества. «Этот мир никогда не станет другим»*. Кроме Леннона, ну и еще пары небожителей, его никто не понимал.

Когда пришло время отъезда, он наконец, смог вздохнуть с облегчением. До Анапы, добрался без проблем. Потом, еще час на такси, и вот он уже в небольшом рыбацком поселке; маленьком, уютном, чистом, утопающем в зелени и цветах. Выспавшись, он отправился осматривать его достопримечательности, и был приятно удивлен. С доминирующей высоты, куда он не поленился взобраться, открывался великолепный вид на прекрасную бухту; в зеленых водах которой, покачивалось несколько рыбацких шхун. Вот, местное вино ему не понравилось; показалось абсолютно бессодержательным.

– «Кислятина»! – поморщился он.

На следующий день, он встретил Татьяну, которая, по обыкновению, сразу же запросилась на пляж. Он отвез ей на «дикий», совершенно безлюдный, со скальным обрывом, каменистым дном и кристально чистой водой. В нескольких метрах от них возвышался удивительный каменный парус. Подобной «фишкой», можно было «зацепить» кого угодно Татьяна, не скрывая восторга, восхищалась и пляжем и водой. Было тепло и солнечно; не покидало ощущение, что именно здесь, на краю тверди, навеки поселилась гармония.

После легкой прогулки вдоль береговой линии, поселок показался им скорее рыбацким, чем курортным; что подтверждала группа сейнеров, трущихся бортами о вдающийся глубоко в залив мол. Роман купил у рыбаков «ставриду» и тут же договорился с шашлычником в кафе.

– Через двадцать минут, нас ждет блаженство на верителе! – гордо похвастался он. – И местное, домашнее вино. Посмотрим, водится ли в этих краях дух «Абрау».

Развлекая Татьяну, Роман рассказывал ей анекдоты. Рядом, устроившись прямо на песке расположилась группа музыкантов с гитарами. Прислушавшись к их игре Роман понял, что это далеко не дилетанты.

– Они поют Наутилус Помпилиус. – сказала Татьяна. – Слышал о таких?. Наша, свердловская группа. Слава Бутусов… Он еще о себе заявит…

– Ну, конечно! Свердловск – центр рок-эн-рола Советского Союза! – усмехнулся Роман.

– Как ни странно, но именно так все и обстоит. – с вызовом ответила задетая девушка.

– Я не люблю советский рок. – он, почему-то посчитал важным, чтобы последнее слово осталось за ним.

Повар оправдал все ожидания. Аппетитная, золотистая корочка рыбы, легко отваливаясь от белого мяса, источала изумительный аромат.

– Помнится, кто-то обещал спеть мне? – прищурилась Татьяна. – Просто клятвенно божился…

Роман отмахнулся.

– Ну, нет! На этот раз ты не открутишься. – не отставала девушка. – Хочешь, попрошу гитару.

– Давай, сегодня, послушаем другую музыку. – Роман отошел к администратору, о чем то пошептался, отдал кассету и поманил её пальцем. – Позвольте? – взяв за руки, притянул к себе. – Как бы банально не звучало, но это… Битлз! – вместе с зазвучавшей музыкой, повел он её в танце. – Ревнивый парень*.

– Боже! Здорово как? – закрыв глаза, разомлела девушка. -Ты просто прелесть.

Роман чувствовал её волнение, и только улыбнулся в ответ. Как-то незаметно, они выпили пару бутылок совсем неплохого вина, закусывая изумительной рыбой, которую без конца подносил шашлычник. Татьяна жаловалась на «округлившийся животик» и то и дело посматривала на часы.

– Да ты места себе не находишь… Куда он денется, твой ненаглядный?

– Он самый настоящий хмырь, твой друг. – наконец, не выдержала она.

– Это еще почему?

– Мог бы взять меня в свою Швецию…

– Я бы тоже не отказался. – пожал плечами Роман.

– Знаешь, что я тебе скажу? – нагнулась к нему Татьяна. – А не пошел бы твой дружок куда подальше?

– И я так думаю.

После не в меру сытного застолья, они долго валялись на песке. Роман, даже вздремнул на берегу раскрасившего воды, желтыми огнями моря. Затем, вернулись в номер…

Андрея нигде не было. Ни к шести, как обещал, ни к семи, он так и не появился. А вскоре, зазвонил телефон, и из администрации пансионата, сообщили ошарашенной Татьяне, что в связи с возникшими обстоятельствами, Андрей Дмитриевич Белосельских, приносит тысячу извинений и просит его не ждать. Застыв от неожиданной вести, Татьяна беспомощно посмотрела на Романа, не в силах что либо выдавить из себя. Он бережно усадил её в кресло, забрал с усилием, трубку и положил её на аппарат.

– У тебя есть что нибудь выпить? – с трудом выдавила она из себя.

– Коньяк.

– Это конец. Он больше не хочет меня видеть! – обреченно сказала она, осушив залпом рюмку. – Я чувствовала это. В последнем разговоре, он сказал мне, что пришла пора поставить все точки над и. Вот и поставил....

– Ну, что ты говоришь? –взялся утешать её, Роман – Что, собственно случилось? Не приехал сегодня, приедет завтра. Не надо ничего выдумывать. Сейчас, дозвонюсь и всё выясню.

Вместо ответа, она сорвалась с места и схватив за руку, увлекла его за собой. Маленький городок, словно в насмешку, искрился радостью. Все, здесь, дышало праздником – море, небо, горы, лица людей. Повсюду играла музыка; брызгами лился смех.

Роман никак не мог подстроиться под рванный ритм ее шагов; она то уходила вперед, то шла медленно едва передвигая ногами.

– Давай, искупаемся! – неожиданно предложила она. – Слабо, бухту переплыть?

– Да я бассейн с трудом одолеваю. – попытался отшутиться он. Для волгарей, он плавал неважно, но был готов на все, лишь бы ее успокоить. Но едва они вошли в воду, берег стал стремительно отдалялся, а вода быстро холодеть.

– Давай назад! – робко попытался остановить он её, но она будто не слышала. Более того, сменила брасс на кроль.

– Что ты делаешь? – бросившись грести вслед за ней, воскликнул он. Никогда еще, ему не приходилось заплывать так далеко. – Перестань валять дурака.

Когда, наконец, он нагнал, и смог оглядеться, то понял, что они где-то посередине бухты. Татьяна лежала на спине не обращая на него внимания. Затем выпрямилась, подняла руки и пошла ко дну.

Очертя голову, Роман нырнул за ней. Он не мог поверить в происходящее. Это было какое-то безумие. Из последних сил держась на воде, он ещё должен был кого-то спасать. Обмякшее тело девушки, выскальзывая из руки тянуло вниз. Стоило огромных усилий вытолкнуть её на поверхность.

– Отпусти меня! – неожиданно, совершенно спокойно, сказала она. Отплыла на несколько метров и вновь подняла руки. Но, он был готов к этому и не дал ей погрузиться глубоко под воду. Так повторилось несколько раз. Он чувствовал, что силы покидают его, и где-то глубоко внутри, пробуждается страх. Нужно было, что-то предпринять. В очередной раз вытолкнув её на поверхность, он с силой влепил ей пощечину…

– Слушай, Офелия! Хочешь утопиться, пожалуйста! Но будь добра, сделай это без меня, иначе моя жизнь будет на твоей совести.

Ничего не ответив, Татьяна легла на грудь, и как ни в чем не бывало, загребла к берегу. Минут через десять, Роман понял, что переоценил свои силы, и что до берега ему не дотянуть. Словно, почувствовав, она подставив плечо, дав перевести дыхание; еще минут через десять, замерзшие и обессиленные, они вышли на берег.

До пансионата шли долго, почти не разговаривая. В номере, она скинула платье и стала под душ. Роман налил себе коньяк, взял гитару и завалился на кровать.

– Все влюбленные, любят из ничего раздувать трагедии, – думал он. – Но он не такой. Он ни за что не даст захватить себя таким пустякам. Расстроенная гитара дребезжала, пальцы не слушались, но постепенно, он почувствовал гриф и стал извлекать чистые, глубокие звуки. В душе, он ругал Андрея. Ему было больно за Татьяну; за себя. Не зря, последнее время у него было такое гадкое настроение. Ничего не складывалось; валилось с рук. «Этот мир никогда не станет другим».

Услышав его пение, Татьяна замерла. Долго слушала, затем обвязалась полотенцем, подошла к кровати и села рядом с ним.

– Ты меня обманывал! – тихо сказала она. – Говорил, не умеешь петь, голоса нет. А получается не плохо, и с душой. Люблю мужские голоса с хрипотцой…

– Ты понимаешь, что мы чуть не утонули? – после долгого молчания, спросил он.

– Мы будем жить, Ромочка! Долго, долго! – приблизившись она поцеловала его в щеку. Поддавшись порыву, он прижал ее к себе, нежно целуя лоб, глаза, брови. Все распаляясь, незаметно подобрался к губам и замер… И тут она ответила ему. Впилась ногтями в спину и словно обезумев стала страстно целовать толи его, толи некий, стоявший перед ней образ… На доли секунды, он забылся, воспринимая мир словно в бреду. Но вот, жалобно взвизгнула упавшая на пол гитара и сорванное с девушки полотенце, стало последним пологом, отделявшим их от безумия.

Пытаясь притупить боль, они стонали, заглушая сознание утробным криком. Когда, полностью выжатые, на грани сознания, разжали объятия, мир вокруг них распался. Это уже был новый, неизвестный, разорванный темной энергией, мир.

– Кажется, мы сделали что-то не то… – наконец, присев на кровати, сказал Роман.

Она ответила не сразу; задергалась на кровати, и одарив гневным взглядом, как сорвалась.

– Пусть, теперь пеняет на себя. – отшвырнув простыню, вскочила на ноги и нервно заходила по комнате. – Господи, как же я была глупа. Он никогда не думал обо мне. Он никогда меня не любил. Постоянно в себе, в своих мыслях, и всегда где-то далеко. Я совершенно, ему не нужна. Знал же, как я жду. Нет! Это, сумасшествие какое-то! – обхватила она голову руками. – Жить, как на вулкане, считать недели, дни, часы, секунды, чтобы дождаться такой пренебрежительной насмешки… приехать не могу. Да, что он из себя возомнил? – встав у окна, Татьяна теребила край занавески. – От женщины, которую любишь, так не отмахиваются. Ими не пренебрегают… И о них не вытирают ноги. Он, кажется, забыл, кто я? Я Елина! И не позволю, так с собой обращаться…

Вернувшись к кровати, она упала на неё всем телом, лицом в подушку, и зарыдала.

– Господи! Я же ему все позволяла, лишь бы был рядом; был со мною; лишь бы я была ему нужна. Только, я должна была сразу понять. Такие, как он не приручаются. Они не принадлежат никому, даже себе…

Вздрагивая всем телом, она то лежала без движений, то колотила руками по кровати. Роман придвинулся к ней ближе и положил руку на спину.

– Я все понимаю; понимаю, что дурак, что ты меня не любишь, и можешь сейчас мне не отвечать, но знай… в любое время, любую секунду, как только ты позовешь, я буду рядом….

– Не надо, Роман! – перевернулась она на спину и навзрыд повторила. – Не надо.

Он видел её лицо в слабом свечении Луны; видел тяжело вздымающуюся грудь, слезы на щеках и думал, о том, как непонятно устроен этот мир.

Еще долго, он не мог заснуть. Густая, липкая на ощупь ночь, под пение цикад разлилась над городом. Он слушал её тихое звучание, и в сознание постоянно врывался один и тот же въедливый мотив: «Этот мир никогда не станет другим».

Татьяна спала. Роман, сев в изголовье, гладил ей волосы и улыбался. Яркий фейерверк вспыхнувший над заливом, мог обозначать только одно, прощание. Они переступили черту, за которой не было ничего.

Поздним утром, когда он проснулся, кровать и шкаф были пусты, но еще большая пустота звенела в его сознании. Он еще долго валялся в постели, вкушая аромат её тела. Затем оделся, постоял над кроватью с гитарой, словно невзначай уронил её, и быстро вышел из номера.

20/

Отчим

Стокгольм. Август 1985г.

Сняв наушники, Евгений Викторович Панин отложил их в сторону, помял пальцами переносицу, и бегло пробежался по шуршащим, только отпечатанным листам донесения. Оно было составлено в полушутливой форме, и это говорило о многом. Масса вещей изменилась в советском посольстве шведского королевства. Раньше такое было невозможно.

«Объекты наблюдения весь отрезок от посольства до Старого Города шли пешком, не совершая никаких подозрительных действий. Спорили громко, но доброжелательно. В районе площади Стурторьер* выпили по кружке пива и около полулитра «Абсолюта». Матерно ругали «заморский напиток» и грозили шведским гражданам «кузькиной матерью». Затем переместились в район известного рыбного ресторана и после двухчасового застолья завели русские народные мелодии которые пели громко, но неумело. Белосельских Андрей вступил в спор с группой японских туристов настаивая на том, что Москва лучший город земли, а «водка – напиток настоящих мужчин», в подтверждении чего распил с генералом Бромовым на брудершафт из пивных бокалов две бутылки «Абсолюта». В завершении вышеуказанных событий, генерал Бромов принял парад от Андрея Белосельских, под мелодию «Варяга» и бурные овации зевак. В 21/00, участники вылазки, сели в такси, и через двадцать пять минут вошли в здание посольства….

Отложив в сторону отчет, Евгений Викторович закрыл глаза и пригревшись в лучах теплого вечернего солнца, задремал. Это давно вошло у него в привычку. Несколько минут сна действовали благотворно; можно было расслабится, почувствовать прилив сил. Он даже не сразу отреагировал на звук селектора, но голос секретарши настойчиво крушил его приятное уединение.

– Евгений Викторович! Ваш кофе! Тут еще Андрюша просится! По-моему, он очарователен. А его костюм, может только чуть-чуть уступает вашему! Нет никаких сомнений, что сегодня еще одна девушка лишится сна.

– И как, наш Стенька Разин?

– Кается! Говорит, не успел приехать, как уже отличился. Интересуется, не остыл ли еще ваш гнев?

– Впускай, архаровца! Пусть, заодно, кофе принесет …

– Ах, Клавдия Семеновна! – доносил динамик далекий голос Андрея. – Вы неподражаемы! А каш кофе, просто психотропное оружие. Не зря же у нас шведов говорят, скажи мне, кто тебе готовит кофе, и я скажу…

Евгений Викторович отключил селектор. Пасынка он любил и встречал радушно. Его приезды всегда вносили что-то новое в однообразную атмосферу посольства.

Когда дверь кабинета раскрылась, он поднялся с кресла и обнял Андрея. Хотел было пожурить за вчерашнее поведение, но вместо этого, еще сильнее прижал к себе и поцеловал.

– От тебя прямо веет свежестью; ветром перемен! Ну, давай, рассказывай, как там первопрестольная?

Андрей не сомневался, что отчим не хуже него знает, как там, в столице, но стал в деталях рассказывать о том, чем жила страна.

– Создается впечатление, что все становится на уши! – сделал он в конце рассказа резюме.

– Вот, именно, на уши! – внимательно выслушав, тревожно закачал головой отчим. – Как бы чего не вышло?

– А может, будет лучше, если что-то выйдет?

– Я-то всем сердцем, мой мальчик, только вот вся наша история говорит, что перемены дело хлопотное и беспокойное; а резкие перемены – это, считай катастрофа. Вот и с перестройкой ничего пока не ясно. Кто знает, что она такое и куда нас ведет….

– А я был твердо убежден, что вы сторонник Горбачева.

– Как дипломат, я сторонник всех начинаний своего руковод-ства, – улыбнулся отчим, – но как человек, не уверен, что понимаю, куда все это приведет. Нет никаких сомнений, встряска нам нужна. Только какая? Опять до основания? Опять разрушим, а потом.… Вот я и допытываю тебя, что там и как?

– Мне нравится. Все необычно и захватывающе! Как будто ты на чертовом колесе, на самой верхней точке! Смотришь вниз, и дух захватывает; но ты и представления не имеешь, что будет дальше. Еще вчера, мы и не мечтали о таком. Теперь все можно, или почти все. Я международник, но сейчас гораздо интереснее освещать внутренние события.

– Только не забывай об осторожности. Кто знает, как оно все обернется?

– Нам, как лекарство нужен воздух перемен, хватит травиться медицинским кислородом. По другому, никак, уважаемый Евгений Викторович.

– Может быть ты и прав? Не знаю! Отсюда из-за дымки Стокгольма, не очень хорошо просматриваются контуры первопрестольной; её перспективы. И все же, мир еще не знает рецептов безболезненных реформ. Резать то, по живому будем.

– Вы не узнаете Москву. Люди на глазах меняются… У них глаза светятся. И все подошло к точке кипения, но не обычного, я бы сказал…. холодный ядерный синтез.

– Вот-вот! И неизвестно, куда все это выплеснется?– хлопнул ладонями по столу, Панин поднялся. – Это отвечает нашему менталитету – лишь бы броситься куда не глядя; да пустить, что нибудь под откос…

– Горбачев – гений. Он дает нам шанс!

– Ты то как? – после недолгой паузы, спросил Евгения Викторович.

– Спасибо! Неплохо! Тружусь…

– Ко мне, пойдешь, трудиться?

– У нас в «Комсомолке» складывается отличный коллектив, – замялся Андрей. – Команда молодая.., бесшабашная. Я еще во «Взгляде» подрабатываю. На телевидении….

– Видел, видел…

– В общем, интересно! – Андрей не хотел обидеть отчима, и ответил уклончиво.

– Я бы не настаивал, но понимаешь, я очень люблю твою маму, а она зациклена на твоей карьере! Так что твой отказ повлечет за собой серьезный международный кризис. – скрывая смущение, Евгений Викторович пытался придать разговору шутливый тон. –Так что судьба реформ, да и всей страны, в твоих руках.

– Чтобы не расстраивать нашу любимую женщину, предла-гаю перенести разговор в Москву, а там, что нибудь приду-маем.

– Ну, расстроить мы ее уже расстроили… Что это вы вдруг решили русской удалью блеснуть, молодой человек?

– Я строго выполнял поступившее распоряжение, господин посол, развлечь боевого генерала.

– И потому, вместе с этим боевым генералом, братались с варягами, и пили с ними на брудершафт водку из пивных бокалов?

– Уже доложили…

– Это только легенды, что мы здесь зря хлеб проедаем. В былые времена не сносить бы ни мне, ни боевому генералу, головы.

– Ничего противоправного мы не совершили. А если учесть варяжскую версию нашего происхождения, то еще Гамлет утверждал, что по части выпивки все мы крайне не сдержаны в плане употребления горячительных напитков. Так что это все отголоски нашего темного прошлого.

– Да! – погрузившись в раздумья, закачал головой отчим. – Свобода, как-то слишком быстро осваивает наши просторы. Скорее всего, я недооценил глубину реформ Михал Сергее-вича.

– Не мучайте себя сомнениями. И не закрывайтесь. –несколь-ко фамильярно, сказал Андрей. – Вы же современный чело-век, товарищ Панин!

– Значит, вы считаете, что следуя велению времени и новому мышлению, я должен спустить на тормозах ваш бросок на Гамла Стан?

– Учитывая то, что репутация нашего государства только возросла, подобное поведение можно расценивать, как проявлением открытости и толерантности нового советского человека. Предлагаю, за взятие нами, без каких либо сущест-венных потерь плацдарма во «всескандинавской столице», представить генерала Бромова к очередному воинскому званию….

– Не думаю, что делать подобные представления все еще в моей компетенции, и потому…

– И потому? – в тон отчиму, повторил Андрей

– ..будем считать инцидент исчерпанным! Хотя добрые люди все равно сообщат куда надо.

– Знаете ли, уважаемый господин бывший посол? – поднявшись с места, Андрей похлопал отчима по плечу. – Это серьезный просчет МИДа, назначение вас всего лишь заместителем министра иностранных дел! Очень серьезный!

– Вот тут, причем без ложной скромности, я пожалуй, с тобой соглашусь! Но, все же давай вернемся к вопросу твоего трудоустройства. Чтобы не ввергнуть нашу жизнь в хаос, ты должен урегулировать вопрос со своей мамой. Проблема архисложная, но её надо решать; в противном случае мне придется проситься к Бромову, в Афганистан…

– Я постараюсь! – пообещал Андрей и, поймав испытываю-щий взгляд отчима, добавил. – Я решу… И знаете, как только обстановка в стране утрясется, я с удовольствием поработаю под вашим началом.

– Приятно слышать! Кстати, по совместительству, можешь продолжить работу по делу Валленберга. Я пробью тебе доступ в архивы…Тема то интересная. В духе времени и открытости, как ты изволил выразиться….

– Вы даже не представляете, насколько я уже погружен в неё. Могу поделиться, всем что удалось найти; прямо сейчас! – предложил Андрей.

– Может, отложим до Москвы? – остановил его отчим.

– Как скажите.

– Замечательно. – кивнул головой Евгений Викторович. – Сегодня вечером, как всегда?

– Конечно. В последний раз мы остановились на…

– Вышинском!* Почему тебя так интересует Вышинский?

– Хотя бы потому, что вы с ним работали. Живое свидетель-ство, самое ценное в работе журналиста.

– Учитывая настроения в обществе, меня нисколько не удив-ляяет твой выбор. Но обещаю, скучно не будет.

– В вашем обществе скучно не бывает. – отреагировал Андрей.

– На сём я тебя и оставлю. Устал, чертовски…

Пройдя к лестнице, Евгений Викторович взялся за поручень, и аккуратно перекладывая руку, стал медленно подниматься на второй этаж. Где-то посередине пролета неожиданно остановился и спросил с беспокойством.

– Вчера, несмотря на твое, прямо скажем, не лучшее состояние, я слушал как ты музицировал…, там в гостиной. Когда человек в твоем возрасте играет Шопена*(20. До диез минор) да так, что просто душу разрывает, это может означать только то, что он либо в отчаянии, либо безнадежно влюблен. Слушая тебя, я подумал, что пропустил, что-то очень важное в твоей жизни.