Текст книги "Крах Обоятелей"

– Какая, еще Полинка? Представления не имею…..

– Зато, он имеет. – Роман поднялся на ноги. – А ты не пай мальчик, как это казалось.

– Ты тоже? – теперь уже Андрей стал с любопытством изучать Романа. – Влез, чего? Жалко стало?

– Мне себя жалко. Не могу я смотреть на несправедливость . Страдаю, сердцем.

–Посмотрите, какой сердобольный?

– Я и сам удивляюсь! – пожал плечами Роман. – Раньше за собой ничего подобного не замечал.

– Действительно, чего это ты? – усмехнулся Андрей.

Заслышав в коридоре голоса, они не сговариваясь, выпрыгнули через окно на улицу и почти с квартал шли молча.

– Травку хочешь? – покосившись на Андрей, спросил Роман.

– Можно.

Роман достал из портфеля уже забитую папиросу, прикурил, сделал несколько глубоких затяжек и протянул её Андрею.

– Пользуйся, моей добротой. Кашкарский план*. Славная дурь. Ну, как? – через какое-то время поинтересовался он.

– Ничего! – пожал плечами Андрей. – Только не забирает.

– А как забирать будет, если это кизяк. Я его нашим придур-кам подсовываю. Смешно смотреть, как они глаза закатывают.

– Не удивительно, что они тебя недолюбливают.

– А я, ни в чей любви не нуждаюсь. И вообще, мы с Гришаном все давно решили. Получаем паспорта и валим в Израиль. На хер Совдепию, и да здравствует «Земля Обетования».Там, наверное, тоже не сахар, зато все свои.

– Значит, и тебя здесь капитально прижали…

– Ничего не значит. Тёрки, конечно, есть, но ничего… справлюсь. (Да и пока они садятся играть со мной в карты, не пропаду.

– Ты что – шулер?

– Нет. Карты меня мало интересуют. Деньги – вот моя истинная страсть. И рано или поздно, я сдам себе достойный прикуп. А карты, это так… увлечение. Но пару фокусов показать могу.

– Покажи.

– Пожалуйста. – Роман достал из портфеля пачку игральных карт. Потасовал. Затем раздал на несколько колод. – Для вас дамы, короли, валеты, а для меня…, – он вскрыл свои карты, – тузы. Здорово, да?!

– Мне бы такой расклад не понравился…

– Вот и пацанам не нравится! – ответил Роман, прикрыв рукой синяк под глазом. – Они думают, что я мухлюю.

– А что на самом деле?

– Сам не знаю. Но в колоде с двадцати одной картой, какая на какой лежит, скажу запросто. Это бессознательно происходит…. )

– Мой дом. – Андрей остановился на перекрестке и словно извиняясь, добавил. – Мне сюда.

– Бывай! – махнул рукой Роман, и ощущая какую-то непонят-ную неловкость, перешел через дорогу. – Теперь, тебе лучше в другую школу. Или хотя бы в другой класс.

– Спасибо за совет. Только мне нравится именно эта школа, и именно этот класс! – уже без злости в голосе сказал Андрей.

– Ну, смотри! – пожал плечами, Роман. Небрежно махнул рукой и не скрывая раздражения, шаркая ногами, побрел дальше. – Вот тип? Всё выпендривается…

Переминаясь с ноги на ногу, Андрей смотрел вслед удаляющейся фигуре. Затем повернулся и неторопливо зашагал к дому. Но у подъезда, услышал свист и оглянулся.

– Эй, столица! А пожрать у тебя есть что? – Роман стоял, в десятке метров, облокотившись на платан.

– Найдется. А, если моего старика нет дома, то и сообразим, что нибудь! – после короткой паузы, подмигнув, сказал Андрей.

6

Рауль.

Палестина Хайфа 1936г.

Старики захмелели быстро.

– Знаете, что я вам скажу? – вновь наполнив рюмку, пошатываясь, поднялся с кресла Катц. – Это такая отрава, кошерная пища достопочтенного Германа Струка, дай Бог ему всех благ! Но сегодня у нас настоящий стол, не хватает, разве что, парочки свиных ножек….

– Ай..я..яй! – погрозила ему пальцем Надежда Соломоновна. -И это вы говорите на Святой Земле? Вы, что не поститесь?

– К своему стыду, я не самый последовательный иудей. Но искренне борюсь с искушениями. Только, не просите от нас всё и сразу. Даже таким добропорядочным евреям, какими мы с Исааком Моисеевичем, несомненно, являемся, требуется время. Знаете Рауль! Когда вам наполняют полную кружку добротного баварского пива, все уходит на второй план. Даже их детины со свастиками. Немцы народ суровый, заорганизованный, но пиво у них скажу вам, как еврей еврею – это мечта!

– Но если там было так здорово, почему же вы уехали?

Рауль заметил, с каким недоумением переглянулись Катцы.

– Миллионы наших братьев мечтают выбраться из этого ада, несмотря на то, что у них лучшее пиво в мире! – грустно заметила фрау Катц. – Но если он выпустит всех евреев, не на кого будет валить беды свалившиеся на Германию.

– Когда у вас желтая звезда на рукаве, вопрос не в том, уехать или не уехать, а в том, как это сделать? – Катц достал сигарету из кармана и прикурил. – На деле это очень трудно. Нашего брата нигде не ждут, даже здесь в Хайфе, как вы легко могли в этом убедиться.

– Знайте, Рауль, я уверена, этот ефрейтор еще много чего натворит! – покачала головой фрау Катц. – Всех на уши поставит! Немцам, он быстро вдолбил в голову, что они народ особый – арийцы! Высшая Раса! Но, как нам всем хорошо известно, после буйного веселья наступает похмелье.

– Но и евреи считают себя богоизбранным, исключительным народом. Разве не так?– Рауль любил заводить стариков. – Давайте откровенно!

– О..о! Это в нем ариец заговорил! – скептически заметил Исаак Моисей Шварц.

– Знание! Все дело в знании! – прикурив сигарету, выпустил огромный клуб дыма Яков Мануилович Катц. – Высшее знание на новой ступени развития человечества будет передано через евреев. Но для нас богоизбранность, это не привилегия, а тяжелая обязанность.

– С другой стороны, каждый народ считает себя исключительным! – сказал Исаак Моисеевич. – И пусть. Лично я, ничего против этого не имею. Сделал же фюрер её национальной идеологией.

– Но разве можно отрицать вклад евреев в современную цивилизацию? – вмешалась в полемику Надежа Соломоновна.

– Нельзя. – покачал головой Шварц. – К тому же, наша исключительность и немецкая – это, как говорят в Одессе, две большие разницы! – Исаак Моисеевич, вслед за «немцем» осушил рюмку водки, и сморщился. – Кроме небольшого клочка земли, мы ни на что не претендуем.

– Сейчас…. Одну секунду, – Катц на небывалой для себя скорости выскочил из комнаты, и через какие-то секунды влетел обратно с книгами в руках. – Вот… Здесь всё…. Всё зло мира…, – тряс он одной, на обложке, которой Рауль легко прочел название – «Майн Кампф». А это Тора, – гордо вытянул он вторую руку. – Разницу не чувствуете? Здесь – Божественная мудрость; а здесь – животная ненависть. Нет в мире книги равной Торе. Уже поэтому мы можем считать себя народом исключительным.

– Ну, успокойся, дорогой! – нежно взяла его за руку фрау Катц. – Мальчик, как и все вокруг находится под воздействием его дьявольского обаяния. Но, он хоть пытается думать!

– Давайте я вам прочту пару абзацев?! – сказал Катц, и стал листать книжку в поисках нужной страницы. – Вот! Цитирую. Без купюр:

«Евреи, как мы уже знаем, никогда не имели собственной культуры… – подражая манерам и голосу фюрера, прочел он на немецком. – Если бы евреи были одни на этом свете, они неизбежно задохлись бы в своей собственной грязи и нечистотах. Вот почему мы и видим, что еврейский народ – при всем том, что внешне кажется очень развитым – на самом деле никакой истинной культуры не имеет, а в особенности не имеет никакой своей собственной культуры. Еврей умеет только подражать чужому искусству, а точнее будет сказать – искажать его. Евреи были и остаются типичными паразитами, они живут за чужой счет. Подобно вредным бациллам, они распространяются туда, где для бацилл создается подходящая благоприятная питательная среда. Еврей несет с собой только смерть. Куда ни ступит его нога, там народ, до сих пор живший своим трудом, раньше или позже начинает вымирать. Так во все времена евреи гнездились в чужих государствах и образовывали внутри них свое собственное государство, маскируя последнее под псевдонимом «религиозная община…. Евреи живут, как паразиты, на теле других наций и государств. Это и вырабатывает в них то свойство, о которых Шопенгауэр должен был сказать, что «евреи являются величайшими виртуозами лжи».

– Если этого вам мало – читаю дальше!

«Все существование еврея толкает его непременно ко лжи. То же, что для жителя севера теплая одежда, то для еврея ложь…. Чем интеллигентнее каждый отдельный еврей, тем скорее удается ему обман…. На деле евреи не могут представлять собою и религиозной общины, хотя бы потому, что им и для этого не хватает необходимого идеализма, а тем самым не хватает веры, в какую бы то ни было загробную жизнь. Посмотрите на Талмуд. Разве это книга для загробной жизни? Нет, эта книга посвящена исключительно вопросу о том, как создать себе на практике жизнь получше в этом лучшем мире….».

И все это только на двух трех страницах, – не сдерживая гнева, потрясал руками Катц. – Каков подлец…

– Удивительный в своей демагогии и изуверстве пасквиль, – ввернул в страстную речь «немца», свою мысль Исаак Моисеевич. – Можете представить, что твориться в этой несчастной стране, если с утра до вечера им вдалбливают мысль об их собственной исключительности и дьявольском коварстве, евреев.

– Он кричит на весь мир, что мы не хотим иметь своего государства. И это притом, что даже из его «фатерланда» сюда сумели выехать тысячи и тысячи людей. Каждое его слово – это кощунство. – Вот, слушайте, – вновь затряс книжкой Катц, – как, по мнению фюрера, мы порабощаем «народы». Итак: а) Вначале мы втираемся в доверие несчастных, и уже затем, б) начинаем, цитирую – «постепенно пролезать в хозяйственную жизнь, выступая при этом не в роли производителя, а исключительно в роли посредников. При их тысячелетнем торговом опыте и при беспомощности, а так же безграничной честности арийцев евреи сразу завоевывают себе известное превосходство, и через короткое время вся торговля грозит стать монополией еврея. Еврей начинает выступать в роли заимодавца, причем деньги дает на ростовщических процентах. Проценты вообще изобрел еврей.… Нет, я не могу больше. Все шестьсот страниц выдержаны в подобном духе. Ну, и естественно, выжав все соки из несчастных бюргеров, мы начинаем питаться кровью их младенцев.

– У нас не лучше было! – с горечью, заметил Исаак Моисеевич. – Большевики, свою мясорубку называют классовой борьбой. А так между двумя этими вурдалаками разницы мало. Правда наш по национальному признаку не трогает.

– С Катцем все понятно, но вы зачем уехали, Исаак Моисеевич?

– Наше ЧК – не слаще гестапо! И я подумал, какого черта, Исаак?! Сидеть и ждать пока за тобой придут? Тебе слишком много лет, чтобы провести их остаток в подвалах этого ведомства….

– Ах, Рауль?! Вы даже не представляете, что это за невозможный человек? – всплеснула руками Надежда Соломоновна. – Людей хватают направо и налево, а он к ним со своей правдой лезет! Что ЧК? За его язык мне самой часто хотелось сделать ему самое радикальное обрезание. Очень долго, с этой светлой мыслью я просыпалась каждый день…

– Вот и решил – пусть мои косточки покоятся на обетованной земле! – продолжил Исаак Моисеевич. – В Эрец-Исра-эль! Связался с бывшими контрабандистами, и оказалось…, что не такое грозное, их грозное ЧК. Детей мы не уберегли, так что им не на ком было выместить злобу. Да и вряд ли они бросились разыскивать двух, внезапно исчезнувших стариков, а просто заняли освободившуюся квартиру.

– Простите меня, Исаак Моисеевич, – Рауль перешел на русский, – но Сталина нельзя сравнивать с Гитлером. Какие колоссальные задачи поставил он перед Россией? Его пятилетки поражают грандиозностью. Будущее за социализмом. Хотя, может быть мое протестное настроение вызвано тем, что я неудачник из клана банкиров.

– Вы добрый и умный молодой человек, очень широких взглядов, – категорически не согласилась Надежда Соломоновна. – И всем нам, очень трудно скрывать свои симпатии к вам.

– Широта взглядов не является пропуском к успеху. – одернул жену одессит.

– Это правда. – согласилась женщина. – Мир крайне несправедлив. Хорошему человеку очень трудно в нем устроиться.

– Уважаемый Исаак Моисеевич! – решил разъяснить свою позицию Рауль. – Что вам сказать? Я много путешествую и должен вам признаться, что мир действительно несправедлив; особенно по отношению к евреем. Но я не знаю, почему это происходит. А, что касается фюрера, в разных странах к нему относятся по-разному. Немцы считают, что он отстаивает их права; венгры, что он борется с несправедливостью «Версальского мира». Даже в Америке у него полно поклонников. Конечно, огромную роль здесь сыграла пропаганда. Но феномен Гитлера волнует всех. И молодежь в особенности. Мы часто с друзьями обсуждаем эту тему. Мы даже изучали истоки его философии. Это, несомненно, Гвидо фон Лист!* Очень неординарный и многоплановый философ. Он не приемлет христианство и вновь уводит всех германцев к друидическому прошлому. Его Бог – природа! А главнее зло – разрушение традиций, отход от преданий предков. Он очень точно предсказал приход Гитлера к власти…

Рауль обвел быстрым взглядом стариков. Затаив дыхание, они слушали его.

…Да! Фюрер очень умело использует настроение масс. Здесь он виртуоз. Поклонение ему доходит до фанатизма. В Германии я очень тщательно подбираю слова, чтобы не сказать ничего лишнего. Да-да! Для них Гитлер безгрешен. Но будем надеяться, что он образумится и перестанет преследовать евреев…

– Ну, что я тебе говорила, Ися?* – оживилась одесситка. – Наш Рауль мальчик мыслящий, но он еще совсем мальчик….

– У меня достаточно амбиций, Надежда Соломоновна! Всю свою жизнь, я мечтаю строить, но пока действительность разрушает все мои, даже умозрительные сооружения. Я знаю, что неплохо образован, но не найду поля применения для своих способностей. Так, что я на распутье. Но ничего. Вот вернусь через пару месяцев в Стокгольм, обязательно заставлю своих дядюшек профинансировать один из моих архитектурных проектов. И вот тогда вы услышите обо мне.

– Насколько я понимаю, образование вы получили в Америке?! – поинтересовался Яков Мануилович Катц.

– Да! – утвердительно кивнул головой Рауль. – Энн-Арбор. Коннектикут.

– И как вам Новый Свет?! – не унимался старик.

– Нормально! Правда, последнее дни мне снилась только Швеция.

– Зачем вам Швеция, Рауль? – окончательно разомлел после очередной рюмки Исаак Моисеевич. – Давайте я вас усыновлю. Вы станете первым Израильским президентом, и мы восстановим на должном месте Храм Соломона.

– Почему нет? – воодушевился Рауль. – Ирод Великий кажется, был идумеем. Почему первым президентом Израиля не может стать швед?

– Только вторым, Рауль! Только вторым! На роль первого президента у меня уже есть кандидатура! – обняв слегка покачивающегося Исаака Моисеевича, запротестовал Катц.

– Не слушайте этих дряхлых сионистов, Рауль, – Надежда Соломоновна махнула в сторону супруга рукой, – и лучше пообещайте мне, что выполните в Иерусалиме то, о чем мы договорились. Чувствует мое сердце, что вряд ли мне придется еще раз удастся побывать там.

– Вы не должны думать, что я забуду, тем более после такого удивительного угощения. Непременно сделаю всё, как договорились. И еще самым подробным образом расскажу, что там творится. Надеюсь, что англичане уже навели порядок. Пока могу сказать только, что комиссия Пиля предложила раздел Палестины на два государства. Но вряд ли Амин аль-Хусейни* и его Верховный арабский комитет* пойдут на это.

– Вот, что я вам скажу Рауль. Нашему нечастному народу не стоит надеяться ни на кого, кроме себя. – махнул рукой Яков Мануилович. – Только забрезжит луч надежды, как тут же эти мудрецы с Даунинг-стрит обвиняют нас во всех грехах.

– Арабы загнали англичан в угол, и те не нашли ничего лучшего, как сократить квоты для переселенцев. – согласился с ним Исаак Моисеевич.

– Я постараюсь прояснить ситуацию.– пообещал Рауль.

– Постарайтесь. Нет ничего хуже, чем сидеть здесь в неведении…

– Только не попадите под руку нашим парням из Эцел.* Там тоже горячих голов полно. – обеспокоенно сказала Надежда Соломоновна.

– Да, Иерусалим – это мечта! Но знали бы вы, Рауль, что за красавица наша Одесса? – заплетающимся языком, сказал захмелевший Исаак Моисеевич. – Одесса это… это параллельная Вселенная. Это… Новый Иерусалим. Какая красота, какие люди жили в нашем городе?! Фроим Грач, Беня Крик, Мишка Япончик. Это же не люди, это легенды. А Утесов?! Такой талант, как Утесов, не мог не быть одесситом?! Хотя, конечно, откуда вы можете знать, кто такой Утесов….

– Одесса, может и хороший город, но Кёльн ни чем не хуже?! Кельнская синагога?! – поднялся на защиту родины Катц. – Хотя, что мне рассказывать?! Вы же, конечно, видели этот шедевр! А какой у нас синагогальный хор?!

– Не верьте ашкенази, Рауль! Очень подозрительный люди, скажу я вам. Пришли откуда-то с Хазарии, говорят на идиш! Вы, осторожней с ними…

– Идиш! – оживился Рауль. – В Нью-Йорке, местные евреи постоянно крутили одну мелодию. Сейчас, сейчас вспомню… Купите, койфте папиросн*…

В наступившей паузе, Рауль мог наблюдать, как с удавлением переглядывается вся компания.

– В таком случае, пришла самая пора спеть эту самую песню. – сказала, наконец, Надежда Соломоновна и отодвинув стул села за фортепиано. – Ися! Ты нам поможешь?

– Дорогая! Нет, ничего такого, чего бы я не выполнил ради тебя. – поцеловав жену, сказал Исаак Моисеевич и снял со стены гитару.

– Тогда, я за скрипкой…, – послав воздушный поцелуй, скрылась за дверью фрау Катц.

– Вы поете под скрипку? – провожая её взглядом, спросил Рауль.

– Конечно! – пробурчал в подбородок, Катц. – Скажу вам по большому секрету, скрипка – это еврейский народный инструмент.

Музыка в исполнении еврейского трио, показалась Раулю божественной. А песня, о сироте мальчике, торгующем папиросами, душераздирающей.

Еще с пару часов кампания, развлекалась, стараясь не поднимать сложных вопросов. Старики пели на идиш, переходя, затем, на русский: «Друзья, купите папиросы… Подходи пилоты и матросы. Подходите пожалейте, сироту меня согрейте, посмотрите ноги мои босы». Рауль, как мог подпевал. И только глубоко под вечер, обняв и расцеловав каждого по очереди, он тепло распрощался с ними. На следующий день, в составе британской транспортной колоны, он выехал в Иерусалим.

7/

Дом на театральной площади

Саратов. 1979г.

Старая, купеческая улица, на которой жил Андрей, вне всякого сомнения, была одной из красивейших в городе. Театр, прекрасный сквер, множество старых особняков, отличавшихся незаурядной архитектурой. Высокое двухэтажное здание, с роскошными арочными окнами, было построено в стиле классического русского барокко. Поднявшись на второй этаж, юноши вошли в просторную комнат.

– Здесь, как во дворце. – озираясь по сторонам, сказал Роман. – Почему во дворце? – удивился Андрей, но быстро спохва-тился. – А? Квартира? Я же говорил тебе, у меня дед акаде-мик. Мы, скажем так, привилегированные. – бросив сумку на пол, Андрей повалился в кресло. – Кроме бесконечных регалий всех времен и народов, он еще и почетный член-коррес-пондент всех самых престижных университетов мира. Гарвард, Оксфорд, Кембридж… и прочая, и прочая… Еще, у него одна из лучших частных библиотек в стране; часть здесь, часть в загородном доме.

– И чем занимается наш дед?

– Его конек Федор Михайлович.

– Это, который Достоевский?

– Он самый. Бяка и махровый реакционер, который не в чете у советской власти. Зато, его до сих пор любят в Европе. Поэтому, дед в определенных кругах, личность знаменитая.

– Боже! Как все сложно…

– А здесь, его тайная палата! – вскочив с кресла, Андрей распахнул высокие дубовые, инкрустированные двери, и завел Романа в огромный, отделанный деревом, кабинет. – Он говорит, если большевики заперли нас в клетке, так пусть она будет золотой. Не помню, чье это выражение. И не скрывает своей тяги к роскоши.

– Он – диссидент? – нервно улыбнулся Роман.

– Нет! Он у меня русский человек!

– Не понял…

– Не советский, русский!

– Остальные что, не русские?

– Ну, корни у нас у всех русские, но в нем нет ничего советского, а это большая редкость.

Наслаждаясь эффектом, произведенным на одноклассника, подталкивая в спину, Андрей повел его вдоль ощетинив-шихся рядами толстых энциклопедических томов, книжных полок.

– А теперь, сюда! – остановился он у небольшой, стилизованной под винный погреб, комнаты. Стройные ряды элитного алкоголя стояли на инкрустированных арками, полках. – Здесь, многолетние коньяки, виски, марочные вина… И это только витрина, что он прячет в настоящем погребе – тайна за семью замками. Ну, выбирай…

– Как? – подозрительно, сконфузился Роман. – Не влетит?

– Не…а! – помотал головой Андрей. – Он у меня старик эмансипированный. Предлагаю французский коньяк. Мартель… Дорогая марка. Долларов триста…

– Дай подумаю! – подняв голову, Роман почесал висок. – Как говорят в таких случаях, я бы предпочел причитающуюся мне порцию получить наличными, – переведя дыхание, отшутился он. – Но если честно, мне легче управляться с нашим родным советским портвейном, или водкой…

– Водка – лучший в мире напиток. Дед, так говорит. Хотя… это и следовало ожидать. Он русофил…. Если, рыба, то осетр; если пить, то водку. – спародировал Андрей «старика». –Я предпочитаю шампанское, затем коньяк и виски.

– Академикам нужно верить! – философски заключил Роман. – Но придется подчиниться грубому давлению. Наливай.

– И как? – поинтересовался Андрей, после первого глотка Романа.

– Столичная лучше…

– Пойдем, я покажу тебе свою палать… И не парься. Я сам здесь как в царских хоромах! – Андрей повел Романа в свою комнату. – У меня два деда. Один аскет и убежденный коммунист; его дача – это стены, шкаф, стол, два стула и походная кровать. Но зато какой вид на долину Куры? Помнишь, «там где сливаясь шумят»…. Это не совсем там, но рядом. Он разведчик. Знает весь Союз и курит Герцеговину Флер! Другой, белогвардеец, участвовал в «Ледовом походе». Сибарит. Имеет два роскошных дома; имя за границей и не общается ни с кем. Короче, скучать они мне не дают.

С такой роскошью Роман столкнулся впервые. Он не считал себя завистливым, но мир дорогих вещей, роскошь и изыс-канность, заводили его. Нисколько не заботясь о том, как выглядит его неподобающее любопытство, он гладил, щупал старинную мебель, обивку стульев, портьеры; подолгу всматривался в висящие на стенах гобелены и картины. И эта пышность вовсе не смущала его. Напротив. В заполнен-ной дорогой утварью квартире, он чувствовал себя свободно и легко. Ему даже казалось, что он сам был частью этого пространства.

– А это что за ящик? – положил он руку на процессор.

– Компьютер.

– Ух, ты! Настоящий?

– А что есть бутафорские?

–Там, в Москве, у тебя такие же хоромы?

– У родителей? Не хуже… Я же говорю, по советским меркам, мы из недорезанных.

– Да! Красиво жить не запретишь! – с грустью сказал Роман, и залпом осушил бокал с коньяком. – Не люблю серость. И уважаю всех, кто чего-то добивается.

– Моим дедом нельзя не восхищаться. У него все так склад-но, получается! – сказал Андрей.

– Вот объясни мне, где справедливость? – налив себе новую порцию, Роман разглядывал колеблющуюся в бокале жидкость. – Мне уже шестнадцать лет, а жизнь проходит мимо. Точнее, проносится в бесконечных очередях. За мясом, рыбой, сыром и прочей дрянью, которой набивают брюхо. Меня просто тошнит от этой беспросветной битвы за жрачку….

– Ты так несчастен?

–Нет. Просто не знаю, как вырваться из этого порочного круга. И если честно, я с тобой согласен. Саратов – это болото.

– Если ты о сочинении, то, я хотел совсем другое сказать.

– Именно, это ты и хотел сказать. – сделав большой глоток, глубокомысленно продолжил Роман. – Но тебе легко рассуждать. У тебя есть база, стартовая позиция. А тут такая безнадега… Но ничего. Я выгребу. Даже если придется плыть против течения. Это как дважды два! – с шумом выдохнув воздух, поморщился он. – А водка все равно лучше, чем эта клоповая настойка.

Андрей, тем временем, открыл крышку проигрывателя и поставил пластинку.

– Дед у меня «старик» современный. У него музыка на любой вкус! – дождавшись первых аккордов блюзовой мелодии, он упал на кровать.

– Это мир принадлежит мужчинам! Джеймс Браун! – узнав мелодию, радостно воскликнул Роман.

– Да! – равнодушно отреагировал Андрей. – Но я предпочи-таю Пинк Флойд или Лед Цеппелин.

– Твой дед, скоро будет? – Роман сполз на шкуру белого медведя, подложил руки под голову и с наслаждением закрыл глаза. Приятная волна легкого опьянения накрыла его с головой.

– Кто, дед? Нет. Но в любом случае, он без стука не войдет. Расслабься.

– Ну, да! Конечно! – понимающе кивнул Роман.

– Хочешь сигареты? Справа от тебя шкафчик. Помельче был, коллекционировал. Хотя, коллекционировал – это громко сказано. В аэропортах набирал. Как то, в Амстердаме, дед в табачную лавку за нюхательным табаком заглянул. Лучше бы он этого не делал. Кто что, а я с тех пор сигареты собираю. Хотя, сам не курю…

– Ты был в Голландии? – перебирая яркие пачки, Роман подозрительно покосился на товарища.

– И еще в Бельгии, Германии, Франции, Италии, Англии, Швеции… Это не считая соцстран, конечно. Один дед меня воспитывал и таскал по Союзу; другой, другой просвещал и возил по Европе.

– Догадываюсь, с кем тебе было интереснее?

– С ними не могло быть неинтересно. Единственно, на всё, два противоположных мнения. Но они, как бы дополняют друг друга. С их помощью, я всегда мог составить достаточно полную, биполярную картину мира… – Андрей пригубил коньяк и кивнул на шкаф. – Альбомы с фотками там, на полке.

8

«Англичанка».

Саратов 1979г.

Просмотрев пару альбомов с фотографиями, Роман перестал скрывать восторг.

– Вы только посмотрите на него! – комментировал он, чуть ли не каждую страничку фотоальбома. – Женевское озеро…. Эйфелева башня…. Кельнский собор…. А здесь я был! – поднял он над головой фотографию лондонского Тауэра и поймав недоверчивый взгляд, добавил. – Во сне…

– А…а! Ерунда все это!– небрежно махнул рукой Андрей. – У нас не хуже. Просто надо исторические центры сохранять. Туристические зоны… А к Европе очень быстро привыкаешь. Там все так, как должно быть. Чисто. Опрятно. И люди, вежливые до неприличия. В общем, все так, как у нас было…, до совка. Я после первой вылазки за кордон, в капстраны, долго под впечатлением ходил. Испытывал чувство дискомфорта, пока меня продавщица не припечатала на родном и великом… Сразу полегчало. Родина…

– Да. Теперь я понимаю, почему к тебе бабы липнут. Ты так изящно треплешься! – усмехнулся Роман.

– Ничего я и не треплюсь. Просто принимаю гостя.

– И это у тебя неплохо получается. Ты меня впечатлил. Не дом, а музей; вокруг все, как в магазине «Березка». Французский коньяк, сигары, заморские пляжи с твоей физиономией во всех ракурсах. И все это, как бы в порядке вещей…

Роман неожиданно почувствовал раздражение и, сжав кулаки, подумал, что неплохо бы съездить этому самодовольному красавчику по физиономии. Но вместо этого только улыбнулся.

– Я что, должен испытывать угрызения совести? По моему, жить достойно, должно быть для всех в порядке вещей. Ну, извини, если что ни так….

– Только вот этого не надо! – От твоей вежливости меня еще больше коробит! – не сдержавшись, зло выпалил Роман. – Ты всегда такой…. пряный?

– Я нормальный! – недолго подумав, ответил Андрей.

– Тогда, не все потеряно.

Поняв глупость своего поведения, Роман поднялся и медленно засеменил к дверям.

– Слушай, а что ты тогда нашей «англичанке» ляпнул? А? Она просто вылетела из класса, со слезами на глазах…

Мысли о молодой учительнице, не просто волновали его. Стройная, всегда модно одетая учительница, казалась ему верхом совершенства.

– Да так! – отмахнулся Андрей. – Иногда, она заговаривается! Для нее урок – это спектакль, где она обязательно должна быть главной героиней. Но, бывает, что она увлекается.

– И что?

– А то, что превращается в напыщенную провинциалку, пафосно декламирующую Офелию… Зуб даю, она сейчас, как на игле, сидит на Шекспире.

Держа перед собой бокал, Андрей водил пальцем по его ободку, прислушиваясь к издаваемому гулу.

– А то, что она тащится с тебя, знаешь?

Андрей промолчал.

– Это все заметили! Она ведь не просто училка, она кумир всех девчонок и пацанов школы. Любит, одеться по последнему писку и все такое. А походка? – Роман зажмурился, и поцеловал сложенные в горсть пальцы. – Какие попкой кружева плетет? Так что, если закадришь, у тебя все шансы стать героем нашего поколения.

– Да! – задумался Андрей. – Женщина она, действительно, что надо.

– Какая женщина? Ей и двадцати трех нет. Она с Урала к нам приехала. Отец там, шишка большая. Из партийных… Под папиным крылышком не захотела. Вот, по распределению к нам и укатила. К ней, здесь, такое внимание? Разве что на руках не носят…

– Ты тоже вижу на нее запал! Глаза горят…

– О! Самым, что ни на есть, синим пламенем. Она не женщи-на, она мечта. О таких грезят… Только, подобные ей красотки не для нас смертных. Они дозволяют любить, наслаждаться собой, но на расстоянии… для них, мужские взгляды, как зарядка. Можешь, пялиться на них сколько угодно и получать, так сказать, эстетическое удовольствие.

– Она, конечно, не дурна, но не такая и красавица. Но ты не отчаивайся. Шансы всегда есть; нужно верить в себя.

– И чем, по-твоему, я должен ее поразить? Своей прыщавой физиономией? Или, нет – атлетической фигурой! Да, что это я, конечно, широтой кругозора и энциклопедическими знаниями! Постой, дай выберу, одно из своих бесконечных достоинств. Загадочность души, неотразимое обаяние, демоническая натура! Окстись, парень! – Роман махнул рукой. – У меня дневной бюджет тридцать копеек на буфет, а остальное амбиции, амбиции, ни чем не подкрепленные, голые амбиции. Даже на джинсы не могу собрать.

– Слушай! – неожиданно вскочил с кровати Андрей, – Дед мне джинсовый костюм подарил, а он мне мал. Точно твой размер.

Покопавшись в шкафу, Андрей достал куртку и брюк; натянул на голову бейсболку и взял под козырек.

– Ты это серьезно? – вертя в руках костюм, Роман недоверчи-во косился на Андрея. И тут же согласился. – Ладно. Уговорил! Мне как, сразу уходить, чтобы не передумал?

– Не передумаю…

– И вообще, если возникнут какие проблемы, можешь на меня рассчитывать?

– Давай договоримся, ты не будешь корчить из себя супермена? Хорошо!

– По рукам. Только, если очень прижмет…..

– Ну, если очень….

– Андрюша, я вернулся. – раздался за дверью мужской голос.– У тебя все в порядке?

–Да, деда! Все нормально.

– Слушай, сколько ему лет? – шепотом спросил Роман.

– Восемьдесят!

– Да, он у тебя, просто Черчилль какой-то!

– А почему шепотом?

– Не знаю. Конспирация…

– Как насчет, «еще по рюмахе»?

– Можно и еще. – охотно согласился Роман.

Дегустация коллекционных напитков затянулась до глубо-кой ночи. Вскрывая факты биографий, они потягивали пиво, изредка подкрепляя его более крепкими напитками. И в какой-то момент, Роман стал «отрубаться».