Текст книги "Крах Обоятелей"

– Но ведь мы пострадали больше других. И стали жертвой несправедливого передела мира. – в голосе Иштвана звучал праведный гнев.

– Австро-Венгрия была обречена. Именно из-за националь-ного вопроса. Американцы подталкивали её народы к само-определению, применяя очень действенное оружие – пропа-ганду. Этот запал, в конце концов и взорвал Империю.

Ставка на государство, в котором мы являлись абсолютным национальным меньшинством, при полном игнорировании настроения окраин, не могла быть успешной. Близорукость во многих сферах нашей политики, вылилась в непомерно высокую плату Версальского позора. В итоге, мы стали изгоями на своей земле… Трудно передать, что стоило пережить период раздела. И этого… с позволения сказать, мира. Распад многовекового национального очага, его уклада: крушение всего, что представлялось, нерушимым, вечным; разрыв экономических связей, расправы, угнетение. Спасала только вера и… убеждение, что время все расставит на свои места. Но и сейчас, не должно быть места для эйфории. Этот мир слишком изменчив, чтобы судить о нем по итогам временных побед.

– Но мы, не могли не реагировать на последствия такого мира? – нарушил долгую паузу Миклош-младший. – Это же наши земли! Что осталось от владений святого Иштвана; от Транслейтании? * Веками она была венгерской! Более тысячи лет мы творили здесь историю, и что…

– Творили, да видно не совсем правильно! – Иштван предложил Раулю сигару. – Мы – венгры, белоручки. Вся наша знать только и заботилась, что о своих замках и охотничьих угодьях. Нас сгубило высокомерие. Пока мы прожигали жизнь на светских раутах, румыны и славяне действовали. И стоило им выступить единым фронтом, мы потеряли все.

– Оказаться в лагере побежденных – горькое испытание! – сказал Миклош-младший. – Но Трианонский договор – это нечто; вопиющая несправедливость. И мы должны настоять на его полном пересмотре. Не один венгр не смирится с его положениями; и при первой же возможности, сделает все для его денонсации. В настоящее время главная задача вернуть то, что возможно вернуть. И первые результаты не так и плохи. Южная Словакия – это двенадцать с половиной тысяч квадратных километров; миллион нашего населения. Нам удалось вернуть Комаром (Комарно), Кашша (Кошице), Унгвар (Ужгород), Мункач (Мукачево). Не удалось – Нитру и Пожонь (Братислава). А ведь она, в16-18 веках была нашей столицей. До 1835 года, там короновали наших королей. Все это, Рауль, трудно понять не венгру…

– Чтобы вернуть эти земли, отец приложил много усилий. – сказал Иштван. – Ну, а теперь, как водится, архитекторов победы – пруд пруди? Имреди* так задирает нос, будто это его заслуга. В конечном счете, словакам пришлось потесниться.

– Теперь на очереди – Трансильвания. – сказал Миклош-младший.

– Баната*, Темешвар*! – согласился с ним Иштван. – В КСХС* надо смотреть…

– Головы остудите! – оборвал сыновей адмирал. – Действо-вать следует осторожно. Горячность тут ни к чему. Мы не можем вновь противопоставить себя всему миру. Стоит ли напоминать, что из всего этого вышло! Антивенгерская политика по-прежнему главенствует в умах наследников Антанты. Крушение и роспуск Австро-Венгрии – это трагедия. Но мы не можем еще раз подставить себя под удар.

– И все же первый шаг сделан! – не смотря на замечание отца, страстно заявил Миклош-младший. – И все благодаря вам.

– Не надо преувеличивать наши заслуги. Венский арбитраж – это частичный успех, – со скепсисом продолжил адмирал. – Конечно, самыми счастливым временем для меня. был въезд в Будапешт 16 ноября. Не думал, что нечто подобное испытаю ровно через двадцать один год в Кашша*. (Хорти прибыл в Кашша 10 ноября 1938). Ноябрь для меня счастливый месяц. В первый раз мне доверили Венгрию; во второй, мы добились возвращения части южной Словакии. Слезы, единение, ликующие толпы… Но всякий раз, к эти победам примешивалось чувство досады. Слишком велики потери; слишком велики…

– С момента подписания Трианоского позора, все флаги Венгрии были приспущены. – повернулся к Раулю Миклош-младший. – Кашша – это конечно не триумф, но первая ласточка! Ты знаешь, что я испытывал, когда мы поднимали наш триколор с гербом и двойным крестом над резиденцией регента?

– Догадываюсь. – улыбнулся Рауль.

– Я не большой поклонник Риббентропа* и Чиано*, но здесь был благодарен им и сердцем и душой, – поддержал брата Иштван. – Одна надежда на «страны оси». Кстати, Рауль –

это термин ввел наш премьер Гембеш, выдвиженец отца.

Наблюдая за братьями, Рауль заметил, что убеленный сединой адмирал, не разделяет их оптимизма.

– Все территориальные жесты в нашу сторону нужны «Тройственному союзу» только для того, чтобы придать хоть какую-то благопристойность планам начавшегося передела мира. Версальский договор камнем висит на шее Гитлера. Скоро, он от него окончательно откажется. Но строить дом в логове хищника?! Мы должны отчетливо понимать, все заигрывания с Гитлером направлены на то, чтобы не быть съеденными. Конечно, нельзя сбрасывать со счетов и противостояние большевизму. Это так же важнейшая задача. Мы, не колеблясь, должны пойти на все, лишь бы не допустить повторения событий 1918– 1919-ых годов. Знаете, Рауль?! Тогда, у меня не было и пятидесяти тысяч солдат, а только лежавшая в развалинах, отравленная большевистской пропагандой несчастная страна.

– Коммунисты – это зараза, – пылко подхватил отца Миклош-младший. – И евреи тоже. Запад уже показал, какой он видит Венгрию. Урезанную, и полностью опутанную их финансо-выми структурами. Но мы должны вести свою, прагматичную политику. Муссолини, Гитлер… Ты же не думаешь, что они помогают бескорыстно. Весь вопрос в том, какова будет цена этой помощи?

– Гитлер? Каков он? – не удержавшись, обратился к адмиралу Рауль. – Вы ведь с ним не раз виделись? Могу засвидетель-ствовать, немцы в нем души не чают. Мы очень внимательно следили за вашим визитом в Киль! Создавалось впечатление, что германский крейсер приложил все усилия, чтобы взять на абордаж венгерскую канонерку.

– Осмелюсь заметить, молодой человек, вам следует пойти по стопам деда. Вы позволили себе очень тонкую оценку ситуации. Гитлер?! – легкая ухмылка, пробежала по лицу регента. – Сам он из Линца, но ведет себя, как прусак…

Такая характеристика могла бы сказать о многом. При дворе Франца Иосифа, это была бы ярко выраженная отрицательная характеристика. Учитывая мой консервативный подход к оценке личностей, – продолжил адмирал, – мою старую закалку, я бы ни за что не стал бы служить канцлеру. И все же, Гитлер – впечатляет! Тут ничего не скажешь. Это он умеет делать, хотя, всё в его поведении слишком помпезно, что ли? Он пригласил нас в Киль, на церемонию спуска «Принц Евгений». Знал, чем подкупить старого моряка. Когда-то, очень давно, я командовал «Новаро», но «Принц Евгений» корабль нового поколения. Да! Он устроил самый пышный прием, из всех, что я только видел. И этот прием был ширмой, за которой последовало прямое предложение на конфронтацию со Словакией. Далее, следуя логике, должна была настать очередь Румынии. Но Венгрия не может решать свои территориальные вопросы военным путем. Мы так и сказали об этом фюреру. На что он нам ответил: «тот, кто хочет сидеть за столом должен помогать и на кухне». Знаете, в его видении решения европейских проблем просматривается недопустимый радикализм. Всему виной его взрывной темперамент. И грандиозные амбиции…, завораживающие, но опасные амбиции. Вас словно погружают в гипнотический сон, в котором вы с легкостью находятся решения всем проблемам. Но, он совсем не добродушный медиум, наш маленький ефрейтор. Боюсь с его непомерно страстным темпераментом нам не избежать проблем. – на последних словах, адмирал встал. – Все остальное я приберегу для своих мемуаров.

– Но откуда такая неприязнь к евреям? – недоумевал Рауль.

– Трудно сказать. Сажем, я тоже не самый горячий поклонник этих ребят. С огромным сожалением должен признаться, что в восемнадцатых-двадцатых годах, были допущены коммунистические и еврейские погромы. Но любая ненависть, возведенная в ранг государственно политики это патология. И за ней стоит… комплекс неполноценности. Надеюсь, фюрер сможет подняться над своими предрассудками. Однако, – поднялся с кресла контр-адмирал, – что-то я разоткровенничался, тут с вами. Не стоит забывать и о государственных делах. А вам, – регент многозначительно посмотрел на детей, -вместо того, чтобы муссировать болезненные темы, лучше бы показать гостю дворец. Здесь есть на что посмотреть. Как вы на это смотрите, господин Валленберг?

– С огромным удовольствием! – с неподдельным интересом откликнулся Рауль.

– Вот и отлично! Сидите, – жестом остановил он поднявшую-ся молодежь. – Кстати, Рауль! Я прочел письмо вашего дядюшки! Передайте ему, что ответ он получит через нашего представителя.

Неторопливо дойдя до дверей, адмирал неожиданно остановился.

– Вы знаете, что сказал мне фюрер на приеме в Вене? – загадочно обвел он взглядом молодежь. – Он наклонился ко мне и сказал: «Будапешт – безусловно, самый красивый город на Дунае». Но сказал это с неким чувством ущемленности, что ли. По-моему, он вообще недолюбливает венгров. Кстати, Рауль! Как вы относитесь к охоте?

– Я? – растерялся от неожиданности Рауль. – Я…

– Вот и прекрасно! Завтра посмотрим, чего стоит шведская молодежь? – утвердительно кивнув головой, адмирал, сделал шаг и растворился в распахнутой двери.

16/

Обед.

Стокгольм. 1985г.

Уже который год, летние каникулы, Андрей неизменно гостил у матери с отчимом, в Швеции. Жизнь в Стокгольме ему нравилась; город приятно отличался от огромного количества стандартных европейских городов. С Венецианским колоритом, пятнадцать островов, бесчисленное множество мостов, каналов, но своим северным своеобразием. Не зря же шведы называли свою столицу «Красавица на воде». Ей не хватало, конечно, просторов Москвы, но была и своя, варяжская изюминка.

Как юноша любопытный, Андрей сразу же взялся за прочесывание окрестностей посольства. Это было не просто; одолеть в сложном пространстве холмов, лагун, проток и островов, огромное множество узких и извилистых улочек, выложенных брусчаткой; бульваров, набережных, где каждый элемент пейзажа был любовно выписан многими поколениями горожан. Прельщали, разноцветная палитра домов, украшенных старинной атрибутикой – фонарями, рыцарскими шлемами и прочими элементами декора в средневековом духе. В тесных пролетах домов, среди черепичные крыш, самых замысловатых форм и расцветок прятались остроконечные шпили церквей…

И каждый раз, город представал перед ним в новом обличии; открывал что-то новое; он мог быть птичьим, цветочным; радужным. Андрей называл его «Пасмурным»; в дождливые дни, он обретал мистические очертания….

За многие каникулы, проведенные в Швеции, он успел порядком исколесить страну, и все же главной его страстью оставался Стокгольм. Он исходил его вдоль и поперек; изучая географию, архитектуру, историю…

В 1520 году, город был захвачен жестоким датским королем Кристианом 2, провозгласившим себя «отцом Швеции» Опасаясь мести горожан, он решил казнить всю знать города. Было убито более сотни лучших граждан с формулировкой «повинны в явной ереси». Казнь прошла на «Рыночной площади». Но уже через год, восставшее население, под предводительством Густава Васы, свергли жестокого узурпатора. В 1523 году оно же провозгласило его королем Швеции. С тех пор бдительные тени предков, стражем стоят на главных рубежах города. Ровно в полночь, в Гамла Стан*, самом уютном и красивом районе города, начинается «час обхода теней». Проявляясь из воды, призраки начинают свой «ночной дозор» рядом с церковью Риддархольмскирхен, шефствуя в ночи мимо риксдага, Королевского дворца, церкви Святого Николая, немецкой церкви, и вновь исчезают в водах залива…

С Гамла Стан, у Андрея сложились особые отношения. Этот небольшой район можно было бы без натяжки назвать визитной карточкой города. Хитрая паутина улочек, пленяла своим архитектурным обаянием, уютом и теплотой. Так же, как с улицей Фьелльгатан – где можно было выпить отличный кофе, и полюбоваться чудесным видом на город.

Но больше всего времени, он посвящал музеям. Огромный, под открытым небом Скансен*, с его историей архитектуры; городская Ратуша, в Золотом зале, которой проводили банкеты в честь нобелевских лауреатов. Королевский дворец, с чудными гобеленами, Викинги Упсале*, сад Миллсов, город Астрид Линдгрен в котором, где-то между шпилями и флюгерами обитал Карлсон… Он исходил их вдоль и поперек; благо, время позволяло…

В музеях «Тре Крунур», он нашел много интересного; короны, вооружения, доспехи, роскошные кареты, и не забыл конечно, про корабль-музей Васа, который стал наглядным памятником человеческого тщеславия. Задуманный, как самое мощное военное судно своего времени, он затонул, едва выйдя из порта. Невольно возникали аналогии с Титаником. И все же корабль впечатлял, вызывая бурные эмоции. Насколько нужно было уважать войну, чтобы ее орудием сделать красоту.

Часто он просто позволял себе удовольствие, побродить по замысловатым лабиринтам Старого города. В волшебном излучении старых зданий, его охватывало состояние гармонии. Но самый большой интерес вызвала коллекция древнерусских икон в Национальном музее. На нее он наткнулся случайно, любуясь живописью мастеров эпохи Возрождения. И сразу же в глаза бросилась икона «Параскевы Пятницы», работы 16 века Владимиро-Суздальской школы.

Его давно увлекла тема разрушенных церквей Кремля; его утерянных святынь. Иконы занимали здесь особое место. Он словно вновь открывал их для себя, и совершенно с другой стороны. И до одурения спорил с Романом, доказывая что иконы это не просто изображения святых, в них нечто большее; каждая икона сохраняет след соприкосновения с вечным.

Он, даже, стал подумывать, не сделать ли «Утерянные святыни Кремля» темой своего исследования, и даже написал статью для «Огонька». Отчим, отношения с которым, становились все теснее, поддержал его, сказав, что «открытие им русского Стокгольма радует», но все пошло по другому сценарию…

В тот день все началось с банального, домашнего обеда при посольстве. Трапеза, с пониженным содержанием углеводов, протекала в гнетущей тишине, нарушаемой только звоном вилок и посуды.

– Что на этот раз? – заметив изменения в настроении мужа, не выдержала Нина. – Сегодня я бы посоветовала тебе никуда не выходить. Твой внешний вид подрывает авторитет нашего государства.

– А..а! – отмахнулся отчим, нанизывая маленький кусочек брокколи на вилку. – Допекли они меня с делом Валленберга. Покоя не дают. Если бы, я еще владел хоть какой информацией?

– Запроси, в министерстве.

– Я тебя умоляю, Нина! – не отрываясь от еды, невнятно ответил отчим. – Дело старое, и до последней буквы – политическое. Вне всяких сомнений, там все решалось на самом верху. Поэтому, информации практически никакой. Во всяком случае, у меня.

– Прямо таки, никакой? – выразительно глядя на мужа, засомневалась Нина.

– Есть кое-что, конечно! – проглотив очередной кусок капусты, вновь загремел вилкой отчим. – Я задал этот вопрос в Комитете; председателю. Неужели, говорю, вы ничего не знаете о Валленберге. Неужели все документы уничтожены? Давайте покончим с этой темой? Закроем, так сказать, вопрос. Почему, говорит. Мы никогда, и ничего не скрывали. Расстреляли мы его. Как двойного агента, расстреляли… Естественно, это внутренняя информация.

– Сделай еще запрос? – спокойно предложила Нина. – Второй, пятый, десятый… Подключи нашего мальчика. У него хороший, яркий стиль, лучше, чем у твоих помощников

Пусть помогает тебе в этой, «нервной» схватке.

– Ну, что ты меня клюешь; без передышки? – увлекшись чтением, сказал отчим. – Подключай, подключай. Пусть подключается. Я же не против.

– А я, что? Я, пожалуйста! – не отставая в поглощении пищи от отчима, дернул плечами Андрей. – Только, у меня через неделю институт…

– Спасибо! – поднялась из-за стола Нина. И на удивленный взгляд супруга добавила. – Приятного вам аппетита. А я, уже сыта. Пойду, подточу свой «клювик».

– Дорогая? Ну, что ты, в самом деле? Я не хотел тебя задеть! – спохватился отчим, и с запозданием бросился вслед за женой, но сделав несколько шагов, неожиданно вернулся за стол. – Знаешь, что в этом деле больше всего меня поражает? – обратился он к Андрею. Тот с интересом, бросил на отчима взгляд. – Равнодушие. На какое-то время, о нем просто забыли… Сразу же после войны. Потом, какая-то чрезмерная дипломатия; много суеты, недоговоренности… Одни беспардонно врали, другие бессовестно верили вранью… Именно, бессовестно. Есть такая категория веры, когда не задумываясь, веришь в ложь. Такая вера, худшее из преступлений.

Отчим, закурил сигарету и откинулся на спинку стула.

– Время было такое. Западной дипломатии казалось, что заслуги Сталина, перевешивают некоторые его недостатки. Вот и заигрывали с ним. Ясно, что это было его, единоличное решение. Но, что там было на самом деле – кто знает? Только очень узкий круг посвященных людей. Архивы и только архивы могут хоть что-то прояснить. Но я не думаю, что там многое сохранилось. Нет! Шведы наивно думают, что это я хранитель абсолютно всех секретов комитета госбезопасности. А у меня кроме официальной, нет никакой другой информации; да и не могло быть. Как они этого не понимают?

– А кто он, Валленберг? – скорее из вежливости спросил Андрей.

– Лучше бы ни мне, и ни тебе ничего о нем не слышать. – опустил голову отчим. – Для них он герой, для меня голов-ная боль. Но человек был неординарный. И смелый. Он выдавал шведские охранные паспорта евреям Будапешта. Считается, что таким образом он спас от 10-ти до 100-а тысяч евреев. Последняя цифра, думаю, явно завышена.

Но кроме этого, он был двойным, а скорее всего даже тройным агентом. Вся его деятельность покрыта туманом. Возможно, он сумел сконцентрировать в своих руках значительные средства репрессированных евреев. За этим парнем шлейф какой-то тянется? Но какой? У меня в кабинете папка под заголовком Валленберг, там все, что собрали шведы за последние тридцать лет. «Белая книга»* и все такое…. Можешь ознакомиться. Твоя мама права. Рано или поздно тебя надо погружать в эту кухню…

– И все же, кто он? – неожиданно, Андрей почувствовал пробуждающийся интерес.

– На первый взгляд обычный молодой мужчина. Не совсем удачный бизнесмен. В 1944, он прибыл в Будапешт с важной миссией, хоть как то облегчить участь оставшихся в живых евреев. Вот тут, все и началось…

Этот не самый яркий с виду человек, не только спас тысячи человеческих жизней, но и поставил множество неразрешимых вопросов. Ну вот, один из них. Кто мы? Я имею ввиду человечество? Кто мы на самом деле, если сплошь да рядом позволяем уничтожать себе подобных? Придумывая тысячи оправданий, спим спокойно, несмотря на то, что руки у всех по локти в крови. Так устроен человек, но не Рауль Валленберг. Он не знал границ в деле спасения людей, даже если его действия задевали интересы государств. Никто не требовал от него подвигов, а он нарушая все нормы дипломатии, спасал людей, ни гнушаясь при этом, ничем… С приходом наших, ему бы в посольстве отсидеться, а он полез в самую гущу событий. Явился в передовые части Малиновского. Тут его и накрыли. Дело в том, что Будапешт, наряду со Швейцарией, был на особом счету у нашей разведки. Это были центры сепаратных переговоров союзников с немцами. Их сотрясали самые настоящие битвы разведчиков; приехав в Будапешт, он попал в их эпицентр. Несомненно, он был смелым парнем, но к сожалению романтиком…. Наивно полагал, что самое главное это человеческая жизнь.

– А разве это не так? – Андрей выразительно посмотрел на отчима.

– Во время войн, цена человеческой жизни ничтожна. Поэтому стали возможны такие катастрофы, как Вторая Мировая. Будапешт был очень опасным местом. Там, много всякого движения было. Сделки разные; попытки обмена евреев на грузовики. И он, был ко всему этому причастен. Обеспечивал евреев документами, организовывал шведские дома*. Методы и средства, которыми, он спасал евреев, многим не нравились. Ни своим, ни чужим. Каким-то образом, он стал неудобен и немцам, и шведам; ну, а затем и нашим чем-то не угодил. Вот его и устранили. Арестовали наши; шведы открестились; а американцы, слишком долго выжидали, прежде чем вступиться за своего агента. Так мне представляется эта старая история. Но устранить его могли, только по представлению разведчиков. И только по распоряжению Сталина, а он, как известно, был донельзя категоричен.

– Понятно! – задумчиво сказал Андрей, поднимаясь с места.

– Вы это куда, молодой человек? – провожая взглядом, спросил отчим.

– Пойду, пороюсь в вашем кабинете. Тема интересная.

– Тема, конечно интересная, – вздохнул отчим. – но должен предупредить, бесперспективная. Но ты, все же, попробуй.

Первые же, попавшиеся Андрею документы в кабинете отчима, только подогрели его любопытство. Он ощутил, что погружается в некую захватывающую проблему, с огромным множеством ходов и лабиринтов; касающуюся важных, первых и даже августейших особ.

Открыв наугад первый документ, он наткнулся на свидетельство личного помощника короля Густава – Пальмшрена. На призыв поднять вопрос Валленберга на встрече с министром иностранных дел Громыко, в 1955году, последовала раздраженная реакция монарха: «Что вы от меня хотите? Вы собираетесь провести обыск в российских тюрьмах или, может быть, даже объявить им из-за Валленберга войну»?

Опустившись в кресло, и поерзав недолго, Андрей прочел в следующее сообщение.

Визит Хрущева. Стокгольм. 22-27 июня. Газета «Экспрессен». «Где Валленберг? – вопрошал заголовок. – Вы привезли с собой свиту в пятьдесят человек, но одного человека в ней все-таки нет. Валленберга!»

Перебирая многочисленные папки, листая сообщения, знакомясь с версиями Андрей, казалось, потерял счет времени. Он и глазом не повел, когда в кабинет вошел отчим; постоял не долго, словно изучая глубину погружения пасынка в материал, и осторожно вышел, аккуратно закрыв за собой дверь. Не заметил матери, неоднократно, с чувством беспокойства, заглядывавшей в кабинет. Пока, наконец, не отложил, документы в сторону и долго смотрел перед собой в пустоту; в ту бездну человеческих пороков, в которую ему заглядывать может и не стоило.

17/

Генерал Бромов

Стокгольм 1985

Вторую половину августа, шведскую столицу накрыло непривычной жарой. Но не это было главной причиной уныния, охватившего советское представительство. В Москву, на новую должность, отзывался посол, а это значило – новые люди, новые назначения, неизбежные перемены. Для Андрея, отзыв означал прощание со Стокгольмом. Очень важный и красивый отрезок его жизни соскальзывал в безвозвратное прошлое.

Церемония прощания прошла, как и ожидалось, на редкость скромно. Посол не любил никакой помпезности. Нанеся визит министру иностранный дел, и выполнив ряд положенных формальностей, он позволил себе, наконец, расслабиться. Поднявшись в кабинет, долго и тщательно подбирал спиртное, пока не остановился на виски. Насыпал в стакан льда, плеснул напиток, сел в кресло и лихо скрестив ноги на журнальном столике, стал неторопливо, потягивать светло-коричневую, с золотым отливом жидкость.

Он мог быть доволен собой. Главный в его жизни, карьерный шаг, был сделан. И это было не просто, заслужить такую оценку руководства, особенно в МИДе, в этой банке, наполненной пауками. Конечно, не без закулисной борьбы, но о смог получить один из самых значимых постов в министерстве. И кто бы мог подумать, что какие либо силы, смогут вытолкнуть его так высоко! Вот, что такое жить в эпоху перемен. Раб ставит на колени Рим; капрал становится императорам, семинарист – генсеком. В его карьере, конечно, не было таких крутых взлетов, но он мог быть довольным собой. Теперь, пришла пора подводить итоги. Его ждет Москва, бурлящая, предреволюционная, и кто там знает, как дальше распорядится им судьба…

Новый министр, личность несомненно яркая, неординарная. Типичный образец лукавого, восточного визиря. Но сейчас, он был готов работать с кем угодно, даже с индийским махараджей. Было интересно, узнать куда, в очередное лихолетье развернет его великую и несчастную страну.

Вошедший без предупреждения начальник службы безопасности, положил перед ним пакет с кассетами и рапорт на нескольких листах.

– Я вам из записей кое что принес. Ваш сын и генерал Бромова. Ребята повеселились немного. Вы послушайте и примите решение, давать делу ход или нет! Я поступлю, как вы скажите. По-моему, ничего серьезного.

Отпустив кивком помощника, Евгений Викторович Панин вставил кассету, одел наушники и нажал на клавишу магнитофона.

– Вы хотите, вот так, в советской форме разгуливать по Стокгольму? – зашуршали динамики.

– Почему бы нет? Я до мозга костей советский офицер. Уверен, эта форма красит меня.

– А знаете ли вы, что советские офицеры не самые популяр-ные персоны среди скандинавских пацифистов? Возможны провокации!

– Догадываюсь! Пока из Афганистана войска не выведем, ситуация вряд ли изменится.

– Так ведь решение уже принято*. Или, вы считаете, что нужно остаться?

– С военной точки зрения победить афганцев нельзя. Еще Черчилль говорил: «нельзя победить страну, основной военный принцип которой, партизанская война». Я тоже думаю – победить нельзя, но в крови утопить – можно. Все зависит от воли руководства!

– Руководство уже высказало свою волю. Мы уходим…

– Радоваться тут не чему. Со стратегической точки – это ошибка. Нас тут же заменят американцы. Афганистан ключ ко всему региону; ко всей Центральной Азии!

– Можно, сменить тактику, войти в контакт с афганцами.

– Тактику, в Афгане, мы разную применяли. – усмехнулся генерал. – Да весь фокус в том, что она никогда не срабаты-вала. Слишком жестко, все началось, уже на самых ранних стадиях. И устранение Амина, и взятие дворца. Все это усугубили ужасные просчеты в оценке религиозного фактора. Теперь, к большому сожалению, все переведено в область военного противостояния. И вся беда в том, что афганцы больше не верят нам. Еще, относительно недавно мы были друзьями, теперь мы для них безбожники, которые пришли на их земли, чтобы разрушить их дома. И даже если они вам улыбаются, это не повод показывать им спину. Обязательно получите удар. Коварство среди них не грех; более того, в очень большом ходу.

– Но, мы ведь к ним, не в виде ангелов явились? В Союзе об этом ничего не пишут, но здесь? Такого наслушаешься? Пресса то, свободная!

– А вы, не увлекайтесь средствами массовой информации. Не читаете перед обедом шведских газет. Журналисты, они ведь, еще тот народец. Хуже них только политики. Хотя, здесь можно поспорить. В общем, они друг друга стоят. Что хочешь напишут. Вон, обо мне, сколько накатали.

– Спешу вам сообщить, я журналист…

– Да? – несколько смутился Бромов. – Вот, потому, мне никогда не стать дипломатом. Могу, сходу ляпнуть, что нибудь, не подумав. Но? Давайте разберемся. Представление о мире нам навязывают политики и… журналисты.

– Представление о жизни формируют образование, и атмосфера в обществе…

– Это в идеале. В жизни главное слово за политтехнологами. К сожалению, последнее время мы ясно наблюдаем кто владеет нашими умами…

– Не боитесь так откровенно? В посольстве? Здесь же прослушка вокруг…

– А разве перестройка военных не касается? – с вызовом спросил Бромов. – Считаю, что могу говорить, о чем угодно, пока не поступит приказ. Поступит – буду выполнять. К тому же, я уже давно ничего не боюсь. Да и беседа у нас, я так понимаю, конфиденциальная? Или… В дальнем зарубежье, я впервые, так, что дайте мне немного осмотреться. Но, вряд ли я изменю мнение.

– С удовольствием помогу вам, осмотреться…

– А, что касается бдительности, так я всегда начеку. И вовсе не считаю себя подневольным. По-моему, это журналисты в гораздо большей мере люди подневольные, чем мы, военные. Именно вы стоите на страже интересов недобросовестных политиков и толстосумов всех государств. Работаете по заказу редакторов, которые, в свою очередь обслуживают интересы политиков. И в результате искаженная картина мира; недоверие, злоба, войны, в которых самую неприглядную работу приходиться делать нам. А свобода это иллюзия Западного мира. Нет никакой свободы. Кто платит, тот и заказывает танцы….

– Но кто вас заставляет делать эту грязную работу? Разор-вите цепь….

– Во-первых, молодой человек, я не считаю нашу работу грязной. Да, на войне нужно убивать, или отдавать команды, но он таков, мир. И был всегда таким, ничего не изменилось. И ничего тут не поделаешь. Что до ответственности, её несут те, кто отдают первоначальные приказы. Из теплых и уютных кабинетов. Обрекая десятки тысяч, миллионы людей на грязь, лишения, кровь. Чаще всего, военные, только расхлебывают кашу, которую заваривают гражданские. Мы же, руководствуемся присягой! Присяга – это вериги, которые обречен нести любой военный человек.

– Но ведь она нарушается повсеместно. Все поголовно, нарушают Женевские конвенции ведения войны? Вот вы, поставлены стоять на рубежах нашей Родины, но не за их пределами.

– Мы поставлены, чтобы блюсти её интересы…

– И разве, преступный приказ не отменяет присягу. Соблюдай мы это простое правило, не было бы войн.

– Вы очень наивны, молодой человек.

– Но почему? В чем заключается моя наивность? Должно же быть какое-то высшее правило?

– Война, как и политика, это борьба без правил. На войне нет правил, а точнее, есть одно, главное – свой, чужой…

– Вот Западная пресса и шумит. Что они нам только не приписывают? Выходит все это правда?

– Зачем вам, сыну посла, журналисту, лезть в наши военные дела? Любой материал, можно, как угодно подать; как угодно преподнести.

– В свете политики открытости, проводимой нашим государством, сыну посла интересно все….

– Хорошо! Пусть, сын посла, высказывает предположения, а я буду или не буду их опровергать…

– Вот тут говорят, о ковровых бомбардировках….

– Без комментариев…

– Напалм….

– Без комментариев….

– Кассетные бомбы…

– Без комментариев….

– Химическое оружие?!

– Вот это точно нет.

– Больше на ум ничего и не приходит….

– Я бы добавил сюда еще и некоторые вакуумные устройства, но это тоже без комментариев….

– С юридической точки зрения, считаете ли вы нашу армию преступной?

–Я бы не стал так резко выражаться. Я считаю нашу армию воюющей. Мы отстаиваем свои интересы.

– И ради этого вы допускаете гибель мирного населения?

– Для меня, в первую очередь, гибнут мои солдаты. Твои сверстники, между прочим. Мальчишки, практически! И тут я полностью с вами согласен, армию нужно выводить, и как можно скорее….