Текст книги "Надеюсь и люблю"

– Как же мне быть? – глухо спросила я, чувствуя, что земля уходит у меня из-под ног.

– Во-первых, быть сильной, ибо слабый в жизни ничего не добьется. Во-вторых, мы попробуем отстоять права опекуна.

– Ее же никто не лишал этих прав? – спросила я, смутно осознавая происходящее.

– Пока нет. Но видите ли, Катя, документы уже подготовлены на комиссию…

– Зачем?

– Дашу хочет забрать бездетная пара. – Голос Николая Павловича прозвучал тихо, но мне он показался сильнее грома в безоблачный день.

– Что же мне делать?! – выделяя каждое слово и покачиваясь из стороны в сторону, спросила я. – Что делать?

– Надо договориться с этими людьми, восстановить права опекуна, а потом уже и ваши, Катя.

– Это возможно?

– Конечно! Но для этого нужно время…

– И деньги, – добавила я, перебив Николая Павловича.

– Да, Катя, деньги – тоже.

– Опекун не против?

– А куда она денется? Ее семья нуждается в деньгах и жилье. Ради этого она пойдет на все. Но жилье, Катя, понадобится не только ей, но и Максу.

– Конечно, я знаю.

– А также членам комиссии и, возможно, той паре, которая оформляет на Дашу документы.

– Николай Павлович, снимите со счета столько, сколько понадобится.

– И еще, Катя. Последним этапом будет суд, он должен восстановить ваши родительские права.

– Николай Павлович! – взмолилась я. – Заберите все, что у меня есть, возьмите деньги, дом, машину, магазин – все, только верните мне Дашу! Без нее мне ничего не надо! Ничего!

– Катя, я прошу вас, не впадайте в панику. Денег на счету у Владимира Олеговича много, очень много. Скоро вы вступите в законное наследство. Этих средств хватит на все, даже на ваше дальнейшее безбедное существование, поверьте мне, – говорил мне Николай Павлович, а я слушала его знакомый голос и понемногу успокаивалась.

– Что бы я без вас делала? – в который раз повторила я.

– Все будет хорошо, Катя, – пообещал мне мой верный друг.

* * *

Николай Павлович периодически приезжал, потом опять уезжал, иногда на день, иногда – на несколько суток. Он привозил какие-то бумаги, акты, в которых я ничего не смыслила. Я видела, что он разрывается между поставками в «Джаз» и моим заданием, но ничем не могла ему помочь.

– Я хочу сдать в аренду помещение магазина, – сообщила я однажды Николаю Павловичу.

– Я бы не советовал вам спешить, – подумав, сказал он. – Это никогда не поздно будет сделать.

– Я просто не могу смотреть на то, как вы устаете, – призналась я. – Это несправедливо, нечестно с моей стороны.

– Ничего страшного. Эта суматоха скоро закончится, и все пойдет своим чередом, – улыбнулся Николай Павлович грустно.

– Как только все закончится, я отправлю вас на пенсию, – погрозила я ему пальцем.

– Я не против, – ответил он и поднял руки. – Пора. Мне действительно пора отдохнуть.

– Тогда я и сдам в аренду этот магазин.

– Думаю, это будет правильное решение. Здание большое, расположено в хорошем месте. К тому же в «Джазе» самые низкие цены в городе. Арендная плата будет неплохая, и желающие работать там всегда найдутся, – размышлял Николай Павлович. Потом, помолчав, спросил: – А может, вы сами захотите им заниматься?

– Нет, – помотала я головой. – Мне будет кем заниматься. Столько времени упущено!

– Вы правы, Катя.

– Николай Павлович, вы видели Дашу?

– Конечно.

– Я тоже хочу ее увидеть.

– Думаю, вам не стоит спешить.

– Но почему?!

– У ребенка не было матери, он ее не знал. Потом появитесь вы, но не сможете сразу забрать Дашу. Девочка будет страдать, скучать, да и вы тоже. Дети в детдоме рано становятся взрослыми и, как только себя осознают, начинают ждать маму, которую никогда не видели. Для них мама – это нечто недосягаемое, но очень желанное…

– Какая она, Даша?

– Красивая, как вы.

– Расскажите о ней хоть что-нибудь, – попросила я, с надеждой заглядывая в глаза Николаю Павловичу.

– У нее большие карие глаза, красивые, с черными пушистыми ресничками, а щечки розовые.

– А волосики? – спросила я, чувствуя, как сжимается горло и к глазам подступают слезы.

– Темные, темные волосы, как у вас. Она совершенно не похожа на него, – сказал догадливый Николай Павлович, и я поняла, кого он имеет в виду. – Воспитатель говорила, что Даша – умная, не по годам развитая девочка.

– Правда?! – обрадовалась я, не сразу заметив, что по моим щекам струятся слезы.

– Но очень замкнутая, – продолжил Николай Павлович. – Вернее, недоверчивая. Обычно дети тянутся к взрослым, ища у них защиты, тепла, а Даша держится в сторонке.

– Бедная моя девочка! – прошептала я.

– Ничего, детка. – Николай Павлович обнял меня за плечи. – Все наладится, и лед в сердце вашей красавицы растает. Я знаю одно: все будет хорошо. Только не надо плакать. Надо уметь признавать свои ошибки и исправлять их.

Я утвердительно покивала головой и проглотила ком, застрявший в горле…

Дни ожидания тянулись невыносимо долго, тоскливо, словно за окном все время моросил надоедливый осенний дождь. Прошла зима, началась ранняя весна, которую я не замечала, а вопрос с Дашей все еще не был решен. То назначали какие-то заседания, то переносили их из-за отсутствия каких-то бумаг, то еще что-то. И это «что-то» порядком измучило и меня, и Николая Павловича. Но однажды в апреле он приехал домой усталый, с покрасневшими глазами, но счастливый.

– Ну что? – спросила я.

– Скоро финиш, Катя, – сообщил Николай Павлович. – В середине мая состоится последнее заседание суда, на котором вы обязательно должны присутствовать.

– И все?!

– Да, все.

И я опять расплакалась, но уже от радости.

– Что вы, Катя, что вы, – обнял меня Николай Павлович. – Не надо. Самое страшное позади.

– Теперь я могу обустроить детскую комнату? – всхлипывая, спросила я.

– Да, теперь уже можно, – дал «добро» Николай Павлович. – Нанимайте дизайнеров, строителей… Еще нам с вами надо будет съездить к нотариусу, оформить покупку квартир.

– Мы поедем в мой родной город?

– Поедем. Знаете, Катя, я немножко посвоевольничал в том, что касается квартиры Макса, – замялся Николай Павлович.

– Вы не выполнили его условий? – Я удивленно подняла на Николая Павловича заплаканные глаза, забыв вытереть слезы.

– Нет. Квартиру ему я нашел, правда, на последнем, девятом этаже, но он был не против. Кстати, Макс потребовал еще и мебель, и я дал согласие на приобретение самого необходимого. Я поставил ему условие, чтобы в случае его смерти квартира досталась Даше. Мы сразу же это оформим.

– И он согласился?

– А куда ему деваться?! Хотя, как мне кажется, Макс уже не сможет вернуться к нормальной жизни. Но… Поживем – увидим.

– Мне все равно, – ответила я.

* * *

Измучив дизайнеров, я с трудом определилась, какой должна быть детская комната. По составленному дизайн-проекту я заказала мебель и наняла строителей, поставив над ними надсмотрщиком Леху.

Рано утром мы с Николаем Павловичем выехали на «Хаммере» в мой родной город.

У нотариуса я испытала ужасную неловкость и стыд, когда в кабинет вошел Макс. От него несло помойкой и стойким перегаром. Нотариус с удивлением смотрел на нас с Николаем Павловичем, оформлявшим дарственную на имя Макса, не соизволившего даже вымыть руки. Секретарша морщила маленький носик, подавая документы Максу на подпись, – наверное, мечтала о том, чтобы мы поскорее покинули кабинет. Когда сделка была завершена и мы направились к выходу, бедная девушка схватила освежитель воздуха и забегала по кабинету, распыляя его во все стороны. Я не выдержала и рассмеялась.

– Что-то не так? – скривив губы, спросил Макс.

– Все нормально, – сквозь смех ответила я и отвернулась.

– За старика выскочила, – кивнул Макс в сторону Николая Павловича. – «Бабки» его понадобились.

– Вы правы, – вежливо улыбнулся Николай Павлович. – Всего вам доброго.

– Катя, – остановил меня Макс.

Я обернулась. Он стоял грязный, растерянный, очень несчастный. Левый глаз у него нервно подергивался, а под правым была лиловая гематома.

– Что еще? Ты получил все, что хотел?

– Да, спасибо тебе. Я хотел спросить, мы еще увидимся? – произнес Макс, теребя в руках бумаги.

– Надеюсь, что нет, – ответила я, не испытывая к этому человеку никаких чувств, кроме жалости.

Резко повернувшись и даже не попрощавшись, я поспешила к машине. Макс меня не окликнул. Я села за руль и, как когда-то, машинально поехала к родительскому дому.

Остановившись у соседнего подъезда, я напрасно искала глазами машину отца: ее опять не было на привычном месте. «Наверное, папа на работе», – подумала я и стала вглядываться в лица людей, надеясь хоть издали увидеть маму.

– Вы здесь жили? – вывел меня из задумчивости голос Николая Павловича.

– Да. Видите окна с розовыми шторами? – показала я пальцем. – Там была моя комната.

– И в ней висело свадебное платье, – сказал Николай Павлович. – Катя, а что вам известно о судьбе Сергея, кроме того, что он женился на вашей подружке Свете?

– Ничего. Абсолютно ничего, – помотала я головой.

– Может, стоит поинтересоваться? – как бы невзначай спросил Николай Павлович.

Его слова задели застывшие струны моей изболевшейся души, мгновенно оживив то, что я пыталась похоронить в самом отдаленном уголке сознания. И вдруг это вырвалось наружу. Так бурный, стремительный весенний поток сметает все на своем пути, не оставляя никакого шанса. Я столько лет пыталась забыть Сергея, вычеркнуть его из своей жизни, считая себя недостойной даже думать о нем, но слова Николая Павловича перевернули все внутри меня, заставили меня поднять руки вверх и смириться с неизбежным.

– Я люблю его, – произнесла я вслух то, что пыталась скрыть от самой себя. Сдерживаться дальше у меня уже не было сил, и я повторила: – Я люблю его, и всегда любила. Только, чтобы это понять, мне пришлось пройти нелегкий, долгий путь.

– Наверное, так было надо.

– Наверное. А может, я просто бестолковая? – пожала я плечами.

– Заедете к Сергею? Вы ведь хотите узнать о его судьбе?

– Мне страшно.

– Почему?

– Мне кажется, что при встрече с ним у меня разорвется сердце.

– Я буду рядом.

– А если… если он будет вместе со Светкой?

Я с надеждой посмотрела на Николая Павловича. Мне так хотелось, чтобы он сейчас взял меня за руку и сказал: «Я уже все разузнал. Сергей один и надеется на встречу с вами…» Но чуда не случилось.

– Поедем и все выясним, – ответил Николай Павлович.

И я поехала. Я знала: если не сделаю это сегодня, то не сделаю уже никогда.

Дом Сергея был недалеко. Не колеблясь ни минуты, я решительно захлопнула дверцу автомобиля и, посмотрев, идет ли за мной Николай Павлович, поспешила к подъезду. «Сейчас мое сердце разорвется и рассыплется на мириады мелких частиц», – думала я, поднимаясь по ступенькам. «Тук-тук, тук-тук», – выбивало оно бешеный ритм под звонкий стук каблучков.

Подойдя к двери, я вдруг струсила и остановилась, почувствовав, что нас с Сергеем разъединяет не дверь, а огромная пропасть долгих лет. Николай Павлович нажал на кнопку звонка. Казалось, прошла вечность, прежде чем по ту сторону послышались чьи-то шаги. Мое сердце перестало стучать. Дверь приоткрылась, и я увидела Лилию Васильевну.

– Здравствуйте, – сказала я, ища глазами за ее спиной Сергея.

– Катя? – удивилась Лилия Васильевна, словно увидела перед собой привидение.

– Кто там? – раздался из глубины комнаты голос Олега Владимировича, а потом показался и он сам.

– Это Катя, – ответила ему растерянно Лилия Васильевна без привычной улыбки на лице.

– Катя? – заглянул через плечо жены высокий Олег Владимирович и поправил свои вечно съезжающие с носа очки, словно пытаясь воочию убедиться, что на пороге стоит не привидение, а живой человек.

– Да, это я. Можно войти? – спросила я.

– Пожалуйста. – Лилия Васильевна распахнула дверь, жестом предлагая нам пройти.

Я вошла в коридор, ища глазами Светкину обувь.

– Проходите, присаживайтесь, – вежливо, но не очень дружелюбно пригласил нас отец Сергея.

– Это мой друг Николай Павлович, – представила я своего спутника.

– Очень приятно, – сдержанно кивнул Олег Владимирович. – А я подумал, что муж.

– У меня нет мужа. Я – вдова, – ответила я, присаживаясь на краешек дивана.

Лилия Васильевна, прежде такая улыбчивая, сегодня сохраняла серьезность, но я объяснила это тем, что она на меня обижена. Ее прическа, которая всегда казалась мне чересчур пышной и несоразмерно большой, сейчас выглядела жалкой. А Олег Владимирович показался мне более грустным, чем раньше, и постаревшим.

– Как ваши? – спросила я, имея в виду Сергея и Свету.

– А ты не в курсе? – спросила Лилия Васильевна, избегая наших с Николаем Павловичем взглядов. – Сергей со Светой прожили вместе несколько месяцев и разошлись.

– Простите, я не знала, – тихо сказала я, чувствуя неловкость своего положения. – А где сейчас Сергей?

– Сергей? Беда у нас с Сергеем, – сказала огорченно Лилия Васильевна и закрыла глаза, чтобы не расплакаться.

– Что случилось? – спросила я упавшим голосом.

– Сергей сейчас под следствием, – сказал Олег Владимирович и отвернулся.

– В СИЗО, – уточнила тонким голосом Лилия Васильевна.

– Что произошло? Расскажите мне, пожалуйста, – попросила я.

– Зачем? Разве тебе не все равно? – сказала Лилия Васильевна, не поворачивая головы в мою сторону.

– Я… Я прошу у вас прощения за все, что сделала, – на одном дыхании выпалила я. – Простите меня, если сможете, но прошу вас, расскажите, что случилось.

Супруги Архиповы переглянулись, и Олег Владимирович мне все рассказал. Последнее время Сергей работал водителем. Однажды ночью за городом какой-то бомж решил покончить жизнь самоубийством…

– Я точно не знаю, как это было, но сын говорил, что он вынырнул из темноты и попал под колеса, – произнес Олег Владимирович, и я увидела, как дрожат его длинные пальцы. – Сергей растерялся, испугался и проехал еще метров сто-двести. Потом, осознав происходящее, сдал назад. Он вернулся на место аварии. Там уже стояла какая-то машина, и ее хозяин позвонил в милицию… Бомж был уже мертв.

– Но Сергей ведь не виноват в том, что кому-то надоело жить и он выбрал именно его машину, – начала я. – Надо просто нанять хорошего адвоката.

– Есть у нас адвокат, но пока ничего не выходит. – Олег Владимирович поправил дрожащим пальцем очки.

– Может, надо поменять адвоката? – оживилась я. – Мы могли бы найти хорошего правозащитника?

Последний вопрос я адресовала Николаю Павловичу, до сих пор не вмешивавшемуся в разговор.

– Конечно, можем, – ответил он.

– Это бесполезно, – махнула пухленькой ручкой Лилия Васильевна и опять взглянула на супруга.

– Вы чего-то недоговариваете, – заметила я. – Мы с Николаем Павловичем смогли бы помочь Сергею, но для этого нам надо знать всю правду.

– Правда, Катя, заключается в том, что Света замужем за следователем, который ведет дело нашего сына. Супруг у нее ревнивый и сделает все, чтобы упрятать Сергея за решетку. Знаешь, какие подлые бывают милиционеры… Впрочем, откуда тебе знать? – махнул рукой Олег Владимирович. Интеллигентность даже в такой момент не позволила произнести ему слова «мент» или «мусор».

– Дайте мне адрес, я хочу поехать к Сергею в СИЗО. Думаю, что все вопросы можно решить… – Я замолчала на полуслове, чуть не сказав: «с помощью денег».

Архиповы еще раз переглянулись, и Олег Владимирович рассказал мне, где находится СИЗО. Мы с Николаем Павловичем направились к выходу.

– Не держите на меня зла, – попросила я еще раз Лилию Васильевну, закрывавшую за мной дверь.

– Катя, – остановила она меня, явно испытывая неловкость. – Может, это и не мое дело, но я хотела бы спросить…

– Да, да, спрашивайте, – обрадовалась я, чувствуя, что между нами протянулась нить хороших взаимоотношений, пусть пока что и тоненькая, как паутинка.

– Ты была у своих родителей?

– Еще нет. И я вас очень прошу, если встретите их, не говорите, что я к вам заходила. Через месяц я сама приеду к ним и все объясню.

– Значит, ты ничего не знаешь? – произнесла мама Сергея, и я увидела в ее глазах сочувствие.

По моей спине пробежал холодок плохого предчувствия, но я отбросила дурные мысли.

– Что именно?

Лилия Васильевна молчала, глядя куда-то мимо меня.

– Не молчите, прошу вас! – почти закричала я.

Николай Павлович, уже спускавшийся по ступенькам, резко остановился и подбежал ко мне:

– Что случилось?

– Иван Петрович… Нет уже Ивана Петровича. Умер он. Инфаркт.

Последние слова были для меня словно удар молнии. Я вскрикнула и почувствовала, как уходит почва из-под ног. Последнее, что я запомнила – сильные руки Николая Павловича, подхватившие меня…

* * *

Николай Павлович вел мою машину, а я сидела сзади, забившись в угол. Я подтянула колени к себе и, обхватив их руками, оцепенела.

– Катя, не вините себя ни в чем. У вашего отца мог случиться инфаркт независимо от того, были бы вы дома или нет, – пытался успокоить меня Николай Павлович.

– Это я его довела. Я во всем виновата, – сказала я, с трудом ворочая пересохшим языком.

– Болезнь не выбирает. Она просто приходит…

– Он умер накануне нашей с Володей свадьбы. Я звонила маме, и она хотела мне что-то сказать, но я не стала слушать… Почему я тогда не поговорила с ней? Почему я такая дура? Если бы я тогда ей ответила, то смогла бы хотя бы попрощаться с отцом… Бедная моя мама! – Наконец меня прорвало, и я разрыдалась.

– Поплачьте, Катя, поплачьте. – Николай Павлович остановил машину у обочины. – Излейте горечь утраты, и вам станет легче.

Я рыдала, всхлипывая и причитая:

– Папочка, прости! Прости меня, дуру! Я не хотела, чтобы так получилось, не хотела-а-а…

* * *

Здание СИЗО из мрачного серого кирпича едва виднелось из-за высокого кирпичного забора, обтянутого колючей проволокой «Егоза». С улицы был вход в одноэтажный административный корпус. У его крыльца в несколько обвалившихся ступенек толпились люди с полными сумками, приехавшие на свидание с заключенными. Я вышла из машины с маленькой сумочкой в руках, и женщины, стоявшие с грустными лицами у входа, проводили меня любопытными взглядами.

Подойдя к дежурному охраннику, я попросила назначить мне встречу с Сергеем Архиповым.

– Кто вы? – не поднимая головы, спросил охранник, продолжая что-то писать.

– Его… знакомая.

– А у знакомой есть фамилия?

– Да. Валетчик Екатерина Ивановна.

– Паспорт. – В мою сторону протянулась рука.

Я нашла в сумочке паспорт и отдала его.

– Ждите, – сказал охранник и куда-то ушел.

Я нервно заходила взад-вперед. Мне не верилось, что после долгой разлуки я опять увижу Сергея. Я так старалась забыть его, вычеркнуть из памяти, но он приходил ко мне во снах. Это было как наваждение! Я видела его ясные зеленые глаза – то с веселыми лучиками, то грустные. Они звали меня за собой, манили в неведомую, прекрасную даль, а потом исчезали. Чувствуя за собой огромную вину, я старалась навсегда забыть о Сергее или хотя бы вспоминать как о чем-то далеком, безоблачно-невесомом и хрупком, о том, что надо хранить в глубине души, но не более. Теперь воспоминания ожили, выпорхнули из тайника подобно легкой бабочке, впервые покинувшей кокон. Я не знала, сможет ли Сергей когда-нибудь простить меня, но сейчас мне надо было помочь ему, хотя бы для того, чтобы искупить свою вину. Конечно же, мне не было прощения, я поступила с ним очень подло. И мне было уже не важно, что скажет мне Сергей, лишь бы он был на свободе и жил счастливо.

Дежурный дважды повторил мою фамилию, прежде чем смог вырвать меня из нахлынувшей волны воспоминаний.

– Да, это я!

– Архипов отказался от свидания, – безразлично, монотонным голосом сообщил мне охранник.

– Как… отказался? – спросила я, ошарашенная этим сообщением.

– Я непонятно выражаюсь? – Охранник соизволил посмотреть на меня. – Заключенный от свидания отказался.

– Этого не может быть! – воскликнула я. – Может, он не понял, кто его хочет видеть? Понимаете, у меня изменилась фамилия…

– Чего вы от меня хотите?

Усталый охранник посмотрел на меня безразличным взглядом и опять принялся перекладывать бумаги.

– Я хочу, чтобы вы меня выслушали, – залепетала я, не теряя надежды. – Архипов знал меня под фамилией Левченко, потом я вышла замуж и стала Валетчик. А он, Сергей, наверное, не понял, кто его хочет видеть и… вот и все.

– Мне совершенно не интересна история вашей фамилии. Отойдите, не мешайте работать. – Охранник отмахнулся от меня, как от надоедливой мухи.

Дрожащими руками я открыла свою лакированную сумочку, нашла кошелек, достала пятидесятидолларовую купюру и протянула ее охраннику.

– Не стойте у окошка, – сделал он мне замечание, уставившись в бумаги.

Я постучала длинным ноготком по стойке, привлекая его внимание. Голова охранника лениво поднялась, и взгляд сразу же оживился – он увидел деньги.

– Вот. – Я придвинула купюру поближе к нему. – Возьмите и скажите Архипову, что его очень хочет увидеть Левченко Катя.

– Попробую, – сказал охранник, поднимаясь со скрипучего, еще «совдеповского» стула и пряча деньги в карман брюк.

«Что же ты, Сережка? – думала я, нервно меряя шагами малогабаритную «дежурку». – Разве сейчас время думать о прошлых обидах? Надо выбираться на свободу».

На этот раз дежурный вернулся быстро. По выражению его лица трудно было догадаться, какую новость он принес.

– Я сожалею, но заключенный наотрез отказался от свидания, – сказал охранник, и в его голосе совершенно не было сочувствия.

Мне показалось, что внутри меня что-то оборвалось. Я тяжело вздохнула.

– Что он сказал? – спросила я упавшим, полным отчаяния голосом.

– Он сказал, что никогда не согласится на эту встречу. И если вы что-то принесли, он попросил отдать это кому угодно, только не ему, – бросил охранник и, медленно засунув руку в карман, достал денежную купюру.

Видя, как жаль ему расставаться с деньгами, я сказала:

– Не надо. Оставьте себе. Извините за беспокойство.

Подавленная и униженная, я прошла мимо хмурой толпы и села в машину. «И на этот раз без помощи Николая Павловича мне не обойтись», – подумала я, резко разворачивая «Хаммер»…

– Сергей не хочет меня видеть, – ответила я, поймав вопросительный взгляд встретившего меня дома Николая Павловича, и бросила в сердцах сумочку в угол комнаты.

– Ничего, Катя, время лечит. В конце концов старые обиды забудутся.

– Вы так думаете? – Я с надеждой посмотрела ему в глаза, словно все зависело от него, Николая Павловича, а не от Сергея.

– Знаю, – улыбнулся мой друг. – Вам надо выпить горячего чаю. Я добавил мяту, она успокаивает.

– Это не мята, а вы меня успокаиваете, – сказала я, но все-таки согласилась выпить чаю.

Из-за ремонта одной комнаты строители перевернули вверх дном весь мой дом. Я то и дело натыкалась на рулоны обоев, спотыкалась о банки с красками и пугалась невесть откуда взявшейся стремянки.

– Как можно быть такими неаккуратными?! – возмущалась я, перепрыгивая через рулон линолеума.

– Это рабочий беспорядок, – смеялись они.

– Я вытерплю весь этот хаос, – поднимала я руки вверх, – только сделайте все в оговоренные сроки.

– Будет исполнено, – прозвучало в ответ.

Николай Павлович уехал, чтобы встретиться с адвокатом Сергея, а я, устав слоняться по запыленному дому, решила съездить к Наде. Конечно, сейчас мне было очень стыдно за свое гадкое поведение. В памяти всплыл Новый год, уютная, чистая Надина кухня и мы вдвоем. Я уже не помню, кто из нас первый назвал другую сестрой… А потом было утро и Надя внезапно появилась с ребенком на руках. Пытаясь оправдать свою неадекватную реакцию, я вспомнила детали того утра до мелочей. Во-первых, никто не может представить, какую боль я испытала, когда оставила свою Дашу. Спасаясь от отчаяния, я старалась избегать маленьких детей. Мне надо было набраться терпения, чтобы не бросить все к черту и не помчаться назад, туда, где жила моя дочь. Кто знает, может быть, было бы лучше, если бы я так и сделала? Но я была упряма, настойчива и амбициозна. Увидев малышку Нади, такого же возраста, как моя дочь, я дико испугалась и отпрянула в сторону. И имя, у нее было такое же имя! Движимая необъяснимым страхом, я ужаснулась, решив на миг, что Надя держит на руках мою Дашу. «Господи, как глупо получилось!» – думала я, подъезжая к знакомому домику. Теперь я могла спокойно все объяснить Наде и попросить у нее прощения за свою глупую выходку. Еще не зная, с чего начну, я постучала в дверь.

Дверь открыла моя подруга, голубоглазая, с распущенными белокурыми волосами.

– Здравствуй, Надя, – сказала я, чувствуя ужасную неловкость. – Я хотела бы попросить прощения за… свой поступок, тогда, на Новый год.

Надя посмотрела мне прямо в глаза. В ее прозрачных ярко-голубых глазах было столько упрека и материнского страдания, что я не выдержала и опустила взгляд.

– Нам не о чем с тобой говорить, – сказала она тихо, и ее ответ был словно пощечина.

«Лучше бы ты ударила меня, отругала последними словами, чем так смотреть», – думала я, пытаясь найти нужные аргументы.

– Надюша, кто там? – услышала я мужской голос и, подняв голову, увидела высокого стройного парня, заглядывающего через плечо Нади.

– Да так, ошиблись адресом, – ответила она, продолжая смотреть на меня.

– Прости, – прошептала я, не поднимая головы и боясь снова поймать на себе ее укоризненный взгляд.

Быстро повернувшись, я почти побежала к машине.

* * *

Пройдя заседание суда и все круги ада бумажной волокиты, мы с Николаем Павловичем приехали забирать Дашу. Вышло так, что это совпало с днем ее рождения. Именно сегодня, четырнадцатого мая, Даше исполнялось три года. В полуобморочном состоянии я переступила порог детдома. Мне предстояло встретиться с дочерью, которую я ждала с таким нетерпением три долгих года. Я наломала за это время много дров, но бесстрашно стремилась к ней.

В самый последний момент я испугалась и дрожала как осиновый лист, цепко ухватившись за руку Николая Павловича.

– Не волнуйтесь, все будет хорошо, – погладил он мои дрожащие пальцы и улыбнулся, пытаясь меня приободрить.

Я сидела в фойе, когда открылась дверь и воспитательница за руку подвела ко мне мою Дашу. На меня из-под густых пушистых ресниц с нескрываемым любопытством смотрели большие, цвета молочного шоколада грустные глаза.

– Дашенька, – прошептала я и протянула руки ей навстречу.

Девочка мгновенно спрятала ручонки назад и, подняв голову, посмотрела на толстую воспитательницу.

– Она будет моей мамой? – спросила Даша тонким голоском.

– Даша, это и есть твоя мама, – объяснила женщина. – Я тебе уже говорила, что мама заберет тебя и ты будешь с ней жить.

– А она не будет меня пороть? – совсем по-взрослому спросила Даша, рассматривая мои застывшие протянутые руки.

– Нет, – улыбнулась воспитательница. – Никто тебя обижать не будет. Иди к маме, не бойся.

– Я не боюсь.

И Даша сделала мне навстречу маленький шажок, переставляя ножки в потертых сандаликах.

– Дашенька, я – твоя мама, – начала я ласково, нежно, боясь спугнуть это маленькое чудо с черными кудряшками и круглыми розовыми щечками. – Иди ко мне, я тебя не обижу. Хочешь домой?

– Да, – ответила девочка и протянула мне тоненькую ручку.

Я обхватила ладонями маленькую теплую ручонку с розовыми ноготками, и от этого прикосновения по моему телу побежали мурашки. Как же мне хотелось прильнуть губами к маленьким пальчикам и расцеловать их! Но, боясь испугать дочь, я продолжала тихонько разговаривать с ней:

– У тебя сегодня день рождения. Ты знаешь об этом?

– Да, – ответила Даша и с любопытством посмотрела на меня.

– Хочешь, я подарю тебе большого-большого медвежонка?

– Да.

– Ты будешь с ним спать в кроватке?

– Буду.

– А дома тебя ждут куклы, много-много кукол. Все они твои.

– Нельзя много игрушек, – нахмурила узкие черные бровки Даша.

– Почему? – спросила я, не выпуская ее мягкую ладошку.

– Каждый должен играть одной игрушкой, другие дети тоже хотят куклу, – серьезно объяснила девочка и посмотрела на меня удивленными большими глазами. – А ты разве не знала?

– Поедешь со мной? – спросила я, не зная, как ответить на простой детский вопрос, от которого у меня защемило сердце.

– На автобусе? – Глазки Даши загорелись.

– На машине. Ты когда-нибудь ездила на машине?

– Нет, – помотала она головой, и ее кудряшки запрыгали в такт движению.

– Иди ко мне, – сказала я и хотела взять ее на руки, но Даша отстранилась от меня, спрятавшись за толстую ногу воспитательницы, словно за тумбу.

– Я уже большая, сама пойду, – сказала моя дочь, выглядывая из-за массивного тела женщины.

– Даша, не капризничай, – сделала ей замечание воспитательница. – Иди с мамой.

Даша покорно покинула свое убежище. Николай Павлович, молча наблюдавший за нами, протянул ей руки:

– Иди ко мне. Я сильный, могу тебя понести.

Даша протянула ему обе ладошки, и Николай Павлович взял ее на руки.

– Скажи «До свидания» воспитательнице и помаши ей ручкой, – сказал Николай Павлович.

– Пока, пока, пока, – помахала рукой Даша, а пышнотелая воспитательница утерла набежавшую слезу:

– Пока, пока, пока, Даша.

– Ты будешь моим папой? – спросила Даша Николая Павловича, когда он нес ее к автомобилю.

– Нет, я твой дедушка. Дедушка Коля.

– Дедушка Коля, ты хороший? – задала очередной вопрос Даша, трогая пальцем щеку Николая Павловича.

– Хороший. И мама у тебя хорошая.

– А у Стасика мама алкашка.

– Надо же! – изумленный заявлением Даши, сказал Николай Павлович. – Вот на этой большой и красивой машине мы поедем домой.

– Большой и красивой! – эхом повторила Даша, зачарованно рассматривая автомобиль.

– Смотри, какой мишка тебя ждет! – распахнула я дверцу автомобиля, где на заднем сиденье заждался свою новую хозяйку большой медведь.

Даша ловко вскарабкалась в машину и уселась рядом с игрушкой.

– Это мой? – спросила она, обнимая медведя.

– Конечно, твой, – ответила я, усаживаясь рядом.

– Хороший! – Даша поцеловала медведя в большой черный нос.

Мы поехали домой. Я обняла Дашу за худенькие плечики и услышала ее детский запах. У меня защипало в глазах. «Моя маленькая Дашенька, – обращалась я мысленно к дочке. – Никогда, никогда мы больше не расстанемся».

– Машу тоже мама домой забирала, – сказала Даша.

– И что же?

– А потом привезла ее назад. Нянечка сказала, что Маша не слушалась маму и плохо себя вела, – рассуждала Даша. – Маша писалась в кроватку.

– А что еще говорила нянечка? – пытаясь поддержать разговор, спросила я у дочери.

– У Саши есть мама. Она его тоже скоро заберет. А папы у Саши нет. Его мама нагуляла.

– Что?! – переспросила я, услышав, как девочка повторяет взрослые слова. – Так сказала нянечка?

– Да, нянечка Валечка так сказала.

– Что еще она говорила?

– Говорила, говорила… Она говорила, что моя мама – богатая стерва, – с невозмутимым видом серьезно заявила Даша, а я застыла с открытым ртом.

– У тебя, Дашенька, очень хорошая мама, – вмешался в разговор Николай Павлович.

– Ты хорошая? – Даша подняла на меня круглое личико и с любопытством заглянула в глаза.