Текст книги "Посиделки на Дмитровке. Выпуск восьмой"

Так вот, прибыХ собственной персоной обратно в военную приемку, Вадим Иванович Пономарёв принимает решение заменить триста коробок перемены передач в полевых условиях! Кроме того, он требует созыва всех специалистов завода и с трибуны разносит главного инженера, демонстрируя документы с результатами экспертизы, объясняя попутно, что главный инженер ошибся, посчитавши, что глубина прокалки шестерни компенсирует низкий углерод стали. И в конце прямо с трибуны добавил: «Запомните! На хитрую ж… есть х… с винтом! И еще в золотой оправе!»

Сталь на производстве шестерен коробок перемены передач на «зисах» заменили, и, как и велел подполковник Пономарёв, поменяли в полевых условиях все триста коробок!..

Потом, когда главный инженер встречал подполковника Пономарёва на заводе, он обязательно снимал шапку, кланялся и громко кричал во всеуслышание, что этот офицер понимает в производстве автомобилей больше него самого!.. Действительно, кто бы мог предположить, что этот подполковник автомобильных войск не просто прекрасный автомеханик, но еще и грамотный металлург!

Помните наказ старого преподавателя техникума? Большому кораблю – большое плавание!

В следующий раз подполковник Пономарёв удивил уже кадровых военных. Случилось ему со своими трехосными армейскими полноприводными грузовиками участвовать в зимних маневрах Северо-Кавказского военного округа. Дороги в горах крутые, а тут еще и обледенели. «Зисы» с солдатиками в гору залезть не могут: буксуют. Марш срывается.

Что делать? Генералы за головы хватаются, на свои звезды поглядывают: как бы не уменьшилось их количество?

И тут заместитель старшего военпреда автозавода ЗиС подходит к командующему учениями и говорит: «Давайте снижайте давление во всех колесах до минимума».

Так и сделали. Стоят «зисы» практически на осях, задние сближенные колеса образовали единую мягкую гусеницу.

«А теперь, – говорит подполковник Пономарёв, – с разбегу!»

Вот так вся часть на автомашинах и забралась на перевал по обледенелой трассе! А генералы потом долго подбирали челюсти, отвалившиеся от удивления.

И, наконец, вершина славы и кульминация судьбы военпреда поневоле состоялась, как и положено, на Красной площади в Москве. По ночам репетировали парад. В нем участвовало шесть полковых пушек, влекомых шестью же ЗиС-151.

Ответственный за подготовку парада главный маршал артиллерии Митрофан Неделин заметил, что из-под колес пушек летят искры, хорошо видимые в ночи. Как выяснилось, колеса пушек не крутились. В отличие от колес грузовиков. Маршал обратился через своих подчиненных к заместителю старшего военпреда автозавода имени Сталина подполковнику Пономарёву, также присутствующему на репетиции: мол, что за ерунда?!

Пономарёв разобрался. Оказалось, что на пушках поставили тормоза. Естественно, пневматические, конструктивно соединенные с тормозной системой тягачей. Но те, кто их разрабатывали, ошиблись в расчетах, раза в три уменьшив против необходимого объем ресивера. В результате пушка тормозила только один раз: а потом – оказывалась на стояночном тормозе. Чтобы вернуть такие тормоза пушки к жизни, надо было разгерметизировать систему.

Инженер автомобильных войск Пономарёв доходчиво объяснил это артиллеристам. А также и то, что подведомственные ему зисовские тягачи тут абсолютно ни при чем. Подчиненные передали его слова Неделину. А тот возьми да и затребуй Пономарёва к себе.

Как раз тут и начинается самое интересное! Подполковник Пономарёв часто имел дело с генералами. А вот с маршалами как-то не приходилось. Привычки не было. Теперь прибавим к этому ночь, нервы и, наверное, далеко не первую репетицию парада на Красной площади.

Так вот, подполковник Пономарёв подходит, как и положено, строевым шагом к Неделину. Прикладывает руку к козырьку и начинает доклад:

– Товарищ генерал!.. – внезапно до него доходит, что это не звание Неделина. – Тфу! Товарищ маршал!..

У Неделина челюсть застучала от бешенства. И он сквозь этот стук процедил:

– Ч-ч-т-то, т-товар-рищ п-подполк-к-ковник, н-на-ш-ши п-пушк-ки х-хуж-же в-ваш-ши-х ав-вт-том-моб-б-билей?!

– Так точно! – не моргнув глазом, ответил Пономарёв. – Ваши пушки х..ёвей наших автомобилей!..

На этом их беседа и закончилась. Однако Вадим Иванович прекрасно понимал, что это только начало: жди проверок! Поэтому с утра пораньше он посетил стоянку парадных ЗиС-151 и с помощью манометра проверил мощность воздуха, идущего на тормоза прицепа. У пяти машин этот показатель был в норме. У одной – был несколько ниже. Но Пономарёв быстро отрегулировал подачу воздуха до штатного давления.

Только он закончил это благое дело, как ворота стоянки распахнулись и в них стали залетать элитные легковые машины сталинского времени: ЗиС-110, ЗиС-110, «Победа», «Победа», еще «Победа»… Из них повылезали военные в лампасах и не спеша направились к грузовикам. Вадим Иванович – руку под козырек и докладывает проверяющим:

– Заместитель старшего военпреда автозавода имени Сталина подполковник Пономарёв!

– Что?! – внезапно остановился, как бы налетев на преграду, ведший группу незнакомый генерал. – Пономарёв?! И, повернувшись к остальным, добавил:

– Нам здесь нечего делать!

Все генералы дружно полезли обратно в машины и покинули стоянку парадных грузовиков автозавода имени Сталина…

Но и этим дело не закончилось. Парад-то никто не отменял! Поэтому артиллеристы смиренно пришли к подполковнику Пономарёву и попросили научить их, что же им делать?

Вадим Иванович и здесь нашел выход.

– Заменить ресиверы тормозов пушек до парада вы не успеете: их еще надо разработать и изготовить. Поэтому – просто отключите их. А пушки к машинам дополнительно прикрутите проволокой: мало ли что может случиться со штатным сцепным устройством. Скорость на параде небольшая, поэтому все обойдется.

Так и сделали. И парадный расчет полковых пушек 7 ноября какого-то там пятидесятого года (маршал Неделин погиб в 1960-м на Байконуре при взрыве баллистической ракеты) успешно преодолел брусчатку Красной площади перед трибуной Мавзолея В. И. Ленина.

* * *

На этом, увы, и закончилась карьера офицера поневоле, беспартийного военного инженера Вадима Ивановича Пономарёва, который всю жизнь хотел быть гражданским. Министерство обороны не отпускало его. Но и не двигало. Потенциал же, как говорила мне моя мать, у него был на министра автомобильной промышленности. Его пребывание на посту заместителя старшего военпреда автозавода имени Сталина (Лихачева) было похоже на почетную ссылку. И было, по сути, жизненным тупиком.

Нам, нынешним, трудно судить фронтовиков. Хотим мы того или нет, но у человека, видевшего смерть, рисковавшего своей жизнью, убивавшего, пусть и с благородной целью защиты родины, но все же не животных, а себе подобных homo sapiens, психика стронута. Как правило, в сторону большей подвижности. И не к ночи помянутые ежедневные «наркомовские» 100 грамм водки без закуски, которые, с учетом жутких потерь на фронте, выливались в не менее чем в 200 в день. А то и более.

В общем, начал Пономарёв Вадим Иванович, идя домой со службы-работы, покупать четвертинку водки. Дома употреблял, а утром – как огурец. И такая дребедень – каждый день.

Полковника на службе в военной приемке он так и не получил: должность военпреда не предполагала третьей звезды. В мои одиннадцать лет, в 1964 году, отец внезапно «уехал на Кубу», как мне доходчиво объяснили. На самом деле, его вторая жена, моя мать, с ним развелась. «Кубой» оказалась трехкомнатная квартира на 3-й Кожуховской улице, в трех остановках автобуса от автозавода, ставшего уже имени И. А. Лихачева. Там он и жил со своей третьей женой Марией Семеновной и падчерицей Еленой. Туда же и вышел в отставку после почти тридцатилетней службы в рядах Советской Армии.

Жизнь была прожита. Впереди был только стакан. И редкие встречи с сыном, то есть со мной. В этой же квартире Вадим Иванович Пономарёв получил инсульт. Но не умер сразу. А долгих одиннадцать лет пролежал, опекаемый заботливой и несчастной третьей женой.

Империя, но уже совсем другая, чем та, в которой он родился, похоронила с почестями ветерана войны и заслуженного офицера. Он уже лежал в инсульте и мог только сесть в постели, да и то с посторонней помощью, когда ему всё же присвоили по запасу звание полковника. Сопровождавшая церемонию похорон крематорская дама сказала в прощальной речи, что Вадим Иванович был прекрасным коммунистом. Так ей написали. Хотя покойник был прекрасным. Но специалистом. Ораторше и в голову не пришло, что такой уважаемый военный, умерший в звании полковника, провожаемый в последний путь оружейным салютом, никогда не держал в руках партбилета Коммунистической партии Советского Союза, что он служил всю жизнь той стране, которая его родила и укрепила. Той стране, за которую он проливал кровь и которой дарил свои глубокие знания. В чью землю он, в конце концов, лег навеки. Имя той стране – Россия.

Путь в призеры

Рассказ раллиста

Иду на спуске на скоростном участке ралли по проселочной дороге. Вдруг вижу: справа вдоль взгорка скачет впереди меня кто-то. Думаю, заяц. Хотя какие тут зайцы?! На скоростном-то участке ралли… Их давно уже всех распугали!

Подъезжаем ближе, вижу – колесо скачет! Надо же! Кто-то колесо потерял…

И вдруг до меня доходит: да это же мое колесо! Я его по зеленому диску узнал… Вот тебе и в призах!

Иду на спуске, скорость – под 100 километров в час, правого переднего колеса – нет…

С этим колесом была история. В начале гонки у меня на нем зажужжал подшипник.

…Когда мы бываем на гонках за границей, мы, гонщики, привозим что-нибудь женам – одежду, обувь, украшения. Наши же механики ничего женам не привозят. Потому, что они покупают инструменты. Ни у кого нет таких великолепных инструментов, как у раллийных механиков!

На каждую операцию по замене чего-либо на раллийной машине во время гонок есть жесткий норматив. И наши механики никогда из него не выходят – профессионалы высшей пробы! Так вот, норматив на смену колеса – 15 секунд. Еду я и думаю: если мне его произвести – я пролетаю мимо подиума… Если колесо не менять, я – в призах!

Прикинув все это, я на пит-стопе крикнул механикам:

– Подтяните мне пошипник переднего правого колеса!

На это и норматива нет – секунда! Трык – и всё! И можно гнать дальше…

И вот теперь это самое колесо скачет передо мной со скоростью 100 километров в час…

Я спрашиваю штурмана:

– У нас внизу какой поворот?

– Правый!

Ну и хорошо! В правом повороте правое переднее колесо не нужно…

Вхожу в поворот, все штатно.

А что потом? Потом-то что?!

И тут я напрягаю все мышцы, которые у меня есть. А также все мышцы, которых у меня нет. И отвожу машину с дороги вправо. Тут надо и не перевернуться, и дорогу освободить: ведь за мною летят другие ребята…

С жутким треском падаю на то место, где когда-то было колесо. Расплевывая детали подвески и кузова, пытаюсь компенсировать разворачивающий момент. В пыли, в кусках вырванного дерна «жигули» замирают под взгорком…

Слава богу, не перевернулись! И дорогу другим не перегородили…

Всё! Гонка для меня закончилась… Плакали мои призы!

13 ноября 2013 г.

Поселок Томилино

Людмила Стасенко

Рассказы

Дети войны

Дети войны! Сколько вам сейчас лет: 70, 80 или около того? А сколько вам было, когда началась война: пять, десять, или же вы родились в год войны, как я?

Война носила нашу семью по стране. Мои родители совсем недавно успели только пожениться. Они были совсем юные: мама – студентка Курского пединститута, отец – военный, только что возвратившийся с войны с белофиннами. За мужество в бою он был награждён орденом Красного Знамени. В Курском Доме офицеров на вечере, на который были приглашены студентки пединститута, они познакомились и вскоре поженились. Какая это была красивая пара! Когда я смотрю на их фотографию 1940 года, то всегда вспоминаю песню Валентины Толкуновой «Если б не было войны»:

 
Еще до встречи вышла нам разлука.
И все же о тебе я вижу сны.
Ну, разве мы б прожили друг без друга,
Мой милый, если б не было войны.
 

В 1941 году отец ушел на войну, а в ноябре родилась я. Отец увидел меня через полтора года в 1943 году во время краткосрочного отпуска. Увидел свою дочь всего лишь один раз!

В начале войны мой отец Александр Дмитриевич Русанов был назначен адъютантом в Украинский штаб партизанского движения, которым командовал генерал-лейтенант Т. А. Строкач. В январе 1943 года он стал командиром партизанского отряда имени 25-летия РКПБ (Рабоче-крестьянской Красной армии). Отряд успешно провел ряд боевых операций в Брянской области. Но весной 1943 года немецкое командование направило несколько дивизий против орловских, украинских и курских партизан.

В неравном бою капитан Русанов был тяжело ранен и взят в плен. Он прошел все круги ада допросов в немецких застенках тюрьмы Тегель. Там же находился и известный татарский поэт Муса Джалиль. Камера Джалиля находилась над камерой Русанова, поэтому им удавалось часто перестукиваться и даже переговариваться. Во время массированных налетов английской авиации на фашистскую столицу тюремщики перемещали заключенных. Если для тюремщиков воздушная тревога – вечный страх, то заключенным терять нечего! Это самое время для знакомства друг с другом, возможность обмена информацией, рассказов о себе. Вот в такой-то огнестрельной заварухе с моим отцом капитаном Русановым познакомился Михаил Иванович Иконников, учитель из Архангельска. Во время этих кратковременных встреч они узнавали друг о друге самое главное в жизни: о родственниках, о борьбе, сражениях, допросах. Узники Тегельской тюрьмы дали священную клятву: кто выживет, тот расскажет всем о судьбе своих товарищей. И Михаил Иванович сдержал клятву: к счастью, ему удалось спастись. Спустя много лет мы с ним встретились, и он поведал мне историю моего отца.

Каждый день из Тегеля увозили заключенных. Многих расстреливали, других же отправляли в лагерь смерти в Заксенхаузен. Туда был отправлен и мой отец. И долгое время ничего не было известно о нем.

В 1943 году моей маме пришло извещение, что капитан Александр Дмитриевич Русанов пропал без вести. Это был страшный приговор вдвойне: он предатель, а жена – жена предателя. Семьи предателей Родины отправлялись в советские концлагеря. Друзья предупредили мою маму, и она успела со мной уехать из дома. Судьба привела нас в город Сталино (ныне – Донецк). Война заканчивалась, шел 45-й год. Там мама вышла замуж. Мой отчим, военный, подполковник, оказался человеком редчайшей доброты. Он прошел всю войну, весь был изранен, но сердце сохранил большое, открытое, отзывчивое на человеческие беды. Мое детство было обеспеченным. Отчим ничего для меня не жалел. В семье был мир. Но все было, как в песне Валентины Толкуновой «Если бы не было войны»:

 
И снова ты протягиваешь руки,
Зовешь из невозвратной стороны.
 

Я часто замечала, как опечаливалась мама, когда пела Клавдия Шульженко песни военных лет, как тихо плакала она, когда смотрела военные фильмы, читала книги. А когда в мире было неспокойно, то всегда говорила: «Что угодно, только бы не было войны!» Воспоминания о прошлом, о молодости, о первой любви, о войне, о потере любимого человека всегда были с нею. Она поддерживала отношения с матерью «пропавшего без вести» мужа, изредка переписываясь с нею. И вот однажды пришло письмо из Курска от матери моего отца. Из Советского комитета ветеранов войны, созданного в 1956 году по инициативе маршала СССР Г. К. Жукова, ей сообщили следующее. В 1951 году во время работ по расчистке территории бывшего лагеря смерти Заксенхаузена солдатом 53 мотоциклетного батальона 25-й танковой дивизии Советской армии рядовым В. Ф. Заболотным была найдена железная банка с удостоверением на имя капитана госбезопасности А. Д. Русанова с письмом.

Вот что писал он на документе. «Победа наша близка. В эту победу я вложил свою лепту, но не пришлось посмотреть плоды своей работы, ибо страданиям должен быть предел. Прощай, Родина и соотечественники! Твой сын Александр Русанов». Далее в письме сообщалось о том, где он воевал, скитался по ряду тюрем Германии до 15.09.1944. Письмо заканчивалось словами: «Родину не предал, секретов не выдал. Да здравствует Родина!»

О последних днях А. Русанова сообщил советским следователям бывший начальник отдела концлагеря Заксенхаузен Курт Эккарнус. По его словам, в октябре-ноябре 1944 года, находясь в камере смертников, подвергаясь невыносимым пыткам, в ночь перед казнью А. Русанов вскрыл себе вены. Ему было 25 лет.

Через генерала Т. А. Строкача и писателя Юрия Королькова (автора книги «Через сорок смертей») М. И. Иконников получил копию посмертного письма и стал устанавливать связи с родственниками. И об этом он тоже написал в своей книге «В каменном мешке».

Доброе имя моего отца было восстановлено. 23 октября 1963 года газета «Правда» опубликовала статью «Родину не предал, секретов не выдал». Это письмо есть и в книге, вышедшей в 1966 году в издательстве политической литературы «Говорят погибшие герои».

«Какая неодолимость духа! Не человек, а огонь, – сказал о своем бывшем адъютанте генерал Т. А. Строкач.

Спасибо всем, кто увековечил имя моего отца. Он был настоящим борцом и патриотом. Теперь это слово часто произносят с иронией, потому что утеряны ориентиры в жизни. Но мы, дети войны, помним, как свято для нас все, что связано было с победой в Великой Отечественной войне. Война еще долго ходила следом. Я помню, как мы, дети, участвовали в восстановлении нашей школы, в которую попала бомба. Я помню как мы играли в «фрицев и партизан», как «расстреливали» предателей. Я помню, как погибли два наших товарища в школьном дворе от взрыва снаряда, который они нашли в земле. Еще я помню огромный черный рупор, который голосом Юрия Левитана «Говорит Москва. Работают все радиостанции Советского Союза» собирал вокруг себя толпы людей, ожидающих известий.

Прошли десятилетия. Но ничто не забыто. Никто не забыт. В Центральном музее Великой Отечественной войны на Поклонной горе в Москве хранится электронная Книга памяти о 26 миллионах 600 тысячах наших соотечественников, погибших и пропавших без вести. И в этой Книге среди миллионов других бойцов есть имя моего отца – Александра Дмитриевича Русанова.

Летят перелетные птицы…

Посвящается И. С. Михайлову

 
Летят перелетные птицы
В осенней дали голубой.
Летят они в жаркие страны,
А я остаюся с тобой.
А я остаюся с тобою,
Родная моя сторона,
Не нужен мне берег турецкий
И Африка мне не нужна.
 

Эту песню любил петь мой дорогой отчим, Иван Сергеевич Михайлов, героический человек, прошедший Первую мировую войну, Гражданскую, Финскую и дошедший до Берлина в 1945 году. Много раз был ранен, но уцелел. Его достойные награды – ордена и медали – похитили в день его похорон в 1969 году. Но светлую память о человеке никто украсть не может.

Шел 1945 год. Только что закончилась война. Следы ее были повсюду. Разрушенные города, разрушенные судьбы. Моя молодая, красивая мама стала вдовой в 1943 году, в 21 год. Горю не было конца. Под свое надежное крыло взял нас добрый, честный, мужественный человек, Иван Сергеевич Михайлов, тогда подполковник. Он был вдвое старше мамы. Его любили дети и собаки. А их не проведешь.

Детство свое вспоминаю как пребывание в постоянных болезнях. Ко мне липло все. Окруженная подушками, я рассматривала картинки в журнале «Вокруг света». Там был сфинкс и египетские пирамиды. Мама читала журнал, чтобы как-то скрасить время моих болезней. А папа по вечерам пел свою любимую песню, всякий раз приговаривая: «Африка мне точно не нужна». А почему? И он рассказывал мне страшные истории, которые приключились с ним не где-нибудь, а в далекой Африке, в Алжире. Африка для нас всех тогда была далека, как Луна. Он рассказывал и о красоте загадочной, далекой Африки и о своем жутком пребывании там, о высоченных пальмах, на которых растут сладкие финики, о мандариновых деревьях, на которых весь год по очереди созревают мандарины (а не только на Новый год!). Говорил он о городе под названием Блида, утопающем в розах, об оливковых рощах, где живут черепахи. В фантазиях он уходил далеко, незаметно для себя пересекал границы, вот он уже рядом с египетскими пирамидами. Я верила всему. Мама – нет. Но остановить его было невозможно, он сочинял сказки на ходу, чтобы меня развлечь. И чем дальше, тем – страшней! Вот он уже перенесся в джунгли (откуда в Алжире джунгли?) и сражается со львом один на один, схватив его за гриву. Страшнее всего было слушать о змеях, которые, свернувшись огромным колесом, гонялись за людьми. Но он был хитрее их! Не так-то легко его провести, если он даже самих французов провел! Взял и бежал из их плена! Из какого плена? Из страшного, африканского, куда он попал с тысячами российских воинов, они работали на вредных рудниках – медных и свинцовых. Чахли день за днем. Подвели союзнички-французы, обманным путем завезли людей батрачить в их колонии, а обращались, как с рабами. Но никогда русский человек рабом не был! Сговорились они с группой товарищей и устроили побег. Прощай, Африка! Поминай как звали! Пробирались через апельсиновые рощи, прятались в Атласских горах, добрались до Средиземного моря, до столицы, которая называется, как и страна – Алжир. Смотрят, пароход готов к отплытию. Куда идет? Неважно, только бы отсюда поскорей, а дальше видно будет. Чудом пробрались на пароход, помогли сделать загрузку трюмов товарами, да там и спрятались. И только потом узнали, что пароход-то идет до Одессы! Вот уж воистину Бог помог! Пожалел за все, чего натерпелись на войне и в плену. Одесса! Своя земля! Рукой подать до Луганска, откуда он был родом. И уж это была чистая правда, а не сказка для ребенка.

Во время Первой мировой войны, которая началась 28 июля 1914 года и закончилась 11 ноября 1918 года, погибло 10 миллионов человек и 20 миллионов получили ранения. В войну были втянуты 38 государств из 59 существующих в то время. Мобилизовано 110 миллионов человек. Война коснулась полутора миллиардов человек, то есть более трех четвертей населения земного шара. Союзные державы рассматривали Российскую империю как страну больших людских ресурсов. Среди наших союзников была Франция. В 1915 году Франция обратилась к российскому правительству отправить на Западный фронт от 300 до 400 тысяч солдат в обмен на французские винтовки, в которых остро нуждалась русская армия. Проведя переговоры, достигли компромиссного решения: отправлено было 45 тысяч солдат, которые сражались на французской земле. Отношение к русским военным трудно было назвать союзническим: небрежное отношение к раненым, наши бригады выставлялись на самое острие французской атаки, о раненых не заботились и при этом несли огромные потери. Российские солдаты, находясь на чужой территории, не желали больше воевать, потому что не понимали, ради чего они сражаются. В армии рос протест, переросший в мятеж. Наиболее активных участников мятежа отправили во французские тюрьмы. Французское военное командование предложило российским воинам три возможности: сражаться дальше, устроиться на военные предприятия в качестве рабочих во Франции, где идет война, или уехать в Африку, во французскую колонию – в Алжир, где нет войны. Вот сюда и попал мой отчим. Хотя войны в Алжире не было, но судьба отправленных российских солдат оказалась трагичной. Их здесь приняли как преступников, ссыльных каторжан, держали за рабов. До чего же было им обидно! Ведь они проливали кровь на полях сражения Франции, они не военнопленные, а здесь их брали на мушку французские пулеметчики, которые работали надзирателями на угольных шахтах, медных и свинцовых рудниках. Труд был непосильно тяжел, наказания за малейшую провинность, а за непослушание и расстрел. Жили во французских армейских казармах в тесноте, антисанитарных условиях. К тому же – непривычный жаркий климат. Люди умирали от истощения и болезней. Рос бунт. Наказание – расстрел. Что делать? Начались побеги. Многие закончились провалом.

В России в это время произошел Октябрьский переворот. Новому правительству было не до судеб оказавшихся в беде российских граждан. И только 20 апреля 1920 года в Копенгагене было подписано соглашение между большевистским и французским правительствами, по которому многие русские смогли вернуться на родину.

Но мой отчим совершил побег в 1919 году и сходу попал на Гражданскую войну.

Прошло много лет с тех пор. В мире все изменилось. Алжир – страна с богатой историей, когда-то был завоеван арабами, маврами, римлянами, 200 лет был в составе Османской империи, сто лет – французской колонией, наконец-то в 1962 году приобрел независимость и стал Алжирской Народной Демократической Республикой. Строя новую жизнь, страна нуждалась в национальных кадрах, для подготовки которых приглашали наших специалистов.

В 1978 году я была направлена на работу в Алжир, в Блиду, в гидромелиоративный институт, где преподавала физику для арабов на французском языке. Наш институт состоял из нескольких строений, где проводились занятия и находились студенческие общежития, которые были очень похожи на армейские казармы. Город Блида очень красив. Сейчас там живет около 250 тысяч человек. Блида вся в цветах, не случайно ее называют городом роз. С давних времен остались оборонительные сооружения. Широкие улицы с современными красивыми домами составляют облик города.

После работы я любила заходить в антикварную лавку, где были выставлены всякие интересные вещи: заспиртованные змеи, чучела варанов, огромные шишки атласского кедра, там-тамы, «розы пустыни». Продавец, он же и владелец магазина, пожилой араб, был очень симпатичным и разговорчивым человеком. Однажды мы с ним разговорились, и он, узнав, где я работаю, сказал, что знает хорошо это место, ведь там раньше были французские армейские казармы и в них жили русские военнопленные. Вот так! Для них наши соотечественники так и остались пленными! Подумать только: я работаю там, где когда-то был мой отчим! Вот уж поистине зигзаги судьбы!

Как-то я увидела ласточку, вылетающую из гнезда, свитого под крышей казармы-общежития. «…Летят перелетные птицы», – вспомнилось мне. Мир праху вашему, российские воины, погибшие и замученные войной. Да не повторится это никогда.