Текст книги "Делай деньги"

Глава 7

Эскалопные радости – Мистер Гнут отправляется на обед – Темные Изящные Искусства – Актеры-любители, как избежать беспокойства от них – Перо Судьбы! – Профессор Блох устраивается поудобнее – «Страсть является в разных обличьях» – Герой банковского Дела! – Чашка Скралса наполняетшя

Солнце сияло сквозь окна гостиной банка, освещая сцену истинного довольства.

– Да вы билеты могли бы продавать! – задумчиво сказала Ангела Красота, подперев руками подбородок. – Люди, страдающие от депрессии, ходили бы сюда, и возвращались полностью исцеленными.

– Воистину, невозможно видеть такое и остаться печальным, – поддержал ее Мокрист.

– Просто потрясающий энтузиазм, он, того гляди, собственную пасть наизнанку вывернет, – добавила Ангела Красота.

Мистер Хлопотун с шумом сделал последний глоток и перевернул миску в надежде обнаружить еще немного пудинга из тофу. Это никогда не срабатывало, но мистер Хлопотун был не такой собакой, которая пасует перед теорией вероятности.

– Итак… – принялась перечислять Ангела Красота, – сумасшедшая пожилая леди – ну ладно, очень хитрая сумасшедшая пожилая леди – умерла, завещав тебе свою собаку, которая, типа, принесла тебе в клювике этот банк, а ты всем объявил, что золото ничем не лучше картошки. Потом ты выкрал трусливого преступника прямо из камеры смертников, и сейчас он сидит у тебя в подвале, рисуя «банкноты». Ты разозлил самое мерзкое семейство в городе, а люди в очереди выстраиваются в твой банк, потому что ты их забавляешь… Я ничего не упустила?

– Я думаю, в меня, гм, влюбилась моя секретарша. Хотя она вовсе и не секретарша, просто она сама так решила.

Некоторые невесты при таких словах ударились бы в слезы или в крик. Ангела Красота расхохоталась.

– И она – голем, – добавил Мокрист.

Смех оборвался.

– Это невозможно. Они устроены совсем иначе. И вообще, почему это голем вообразил, что он – женщина? Такого раньше не случалось.

– Да уж, эмансипированных големов мир еще не видел, готов поспорить. С другой стороны, а почему голем обязательно должен думать, что он – мужчина? Она мне глазки строит… ну, ей самой так кажется, по крайней мере. Это все наши кассирши виноваты. Послушай, я серьезно. От нее куча проблем, значит, это «она».

– Я с ним поговорю… или с «ней», как ты утверждаешь.

– Хорошо. И еще одно: есть такой человек…

В комнату заглянул Эймсбери. Он был влюблен.

– Хотите еще рубленых эскалопов, мисс? – спросил он, движением бровей давая понять, что радости рубленых эскалопов – секрет, доступный лишь немногим[6]6
  К счастью, так оно и есть.


[Закрыть].

– А у вас еще остались? – спросила Ангела Красота, глядя на свою тарелку. Даже мистер Хлопотун не мог бы вычистить блюдо лучше, а ведь она проделала это уже дважды.

– Ты знаешь, из чего их готовят? – спросил Мокрист, остановивший свой выбор на омлете, сделанном Пегги.

– А ты знаешь?

– Нет!

– И я нет. Но моя бабушка прекрасно их готовила, и это одно из лучших воспоминаний моего детства. Не надо его омрачать, спасибо. – Ангела Красота широко улыбнулась счастливому повару. – Да, Эймсбери, сделайте еще, прошу вас. Только позвольте заметить, что вкус будет гораздо лучше, если добавить в них немного чес…

– Ты совсем не ешь, мистер Гнут, – сказал Космо. – Может, попробуешь фазана?

Главный кассир нервно огляделся, явно ощущая себя не на месте в этом огромном доме, заполненном предметами искусства и слугами.

– Я… я хотел бы подчеркнуть, что моя лояльность банку вне…

– …всяких сомнений, мистер Гнут. Ну конечно, – Космо пододвинул к нему серебряный поднос. – Съешь что-нибудь, у тебя весь день впереди.

– Но и вы почти не едите, мистер Космо. Только хлеб и вода!

– Это помогает мне думать. Так ты хочешь…

– Они все любят его, мистер Космо! Он просто говорит с людьми, и они тут же в него влюбляются! И он действительно намерен упразднить золото. В чем же тогда останется истинная ценность? Он говорит, это все ради города, но на самом деле отдает нас на милость политиков! Снова его трюки!

– Выпей немного бренди, полегчает, – посоветовал Космо. – Твои слова – чистое золото, но что же нам делать?

Гнут помедлил. Он не любил семейку Мотов. Они оплели банк, словно ядовитый плющ, но они хотя бы не пытались отменять заведенный порядок вещей, и они верили в золото. И не были глупцами.

Определение «глупости», которое использовал Маволио Гнут, большинство других людей сочли бы излишне широким. Смех был глупостью. Театр, поэзия и музыка были глупостью. Одежды, имевшие иной цвет кроме серого, черного, или, на худой конец, цвета некрашеной ткани, были глупостью. Изображения несуществующих предметов были глупостью (в изображении существующих предметов он просто не видел нужды). Типичным состоянием бытия была тотальная глупость, которую следовало преодолевать всеми силами смертной души.

Миссионеры пуританских религий признали бы Маволио Гнута идеальным кандидатом для обращения в свою веру, да вот беда: он считал религию чрезвычайной глупостью.

Не глупостью были числа. Числа объединяют все сущее. Не глупостью было золото. Моты верили в числа и в золото. Мистер же Губвиг обращался с числами так, словно это игрушки, а золото почитал не более чем обычным свинцом на каникулах! Это было хуже глупости, это было «недопустимое поведение», грех, который он с огромным трудом вырвал из сердца в результате многолетней битвы с самим собой.

Губвига надо убрать. Гнут проложил себе путь наверх с самого дна, в отчаянной борьбе с многочисленными собственными недостатками, и нельзя допустить, чтобы этот… тип теперь насмехался над всем его трудом! Нет!

– Сегодня в банк зашел один человек, – сказал Гнут. – Очень странный. Он, кажется, знал мистера Губвига, но звал его Альбертом Блестером. Говорил так, словно знаком с ним многие годы, и мистеру Губвигу это явно пришлось не по душе. Скралс, так его назвал мистер Губвиг. Очень старая и грязная одежда. Он притворялся священником, но я в этом сильно сомневаюсь.

– Поэтому ты назвал его странным?

– Нет, мистер Космо…

– Для тебя просто Космо, Малькольм. Оставим церемонии.

– Гм… хорошо, – сказал Маволио Гнут. – Нет, дело не в этом. Это из-за его зубов. Такой, знаете ли, протез, который постоянно двигается и постукивает, когда его владелец говорит, время от времени издавая «хлюп».

– А, старая модель, с пружинами, – сказал Космо. – Очень хорошо. И Губвиг был встревожен?

– О, да. Он сказал, что не знает этого человека, но назвал его по имени. Странно, правда?

Космо улыбнулся.

– Да, это странно. И тот человек ушел?

– Ну, да, сэр… мистер… Космо, – ответил Гнут. – А я направился сюда.

– Ты поступил правильно, Мэтью! Если тот человек придет опять, не мог бы ты проследить за ним, и выяснить, где он живет?

– Если смогу, сэ… мисте… Космо.

– Молодец!

Космо помог Гнуту встать из кресла, пожал ему руку, почти провальсировал с ним к двери и выпроводил гостя наружу, проделав все это одним плавным балетным движением.

– Поспеши обратно, мистер Гнут, ты нужен банку! – сказал он, закрывая дверь. – Какое все-таки странное создание, как полагаешь, Барабантт?

«Лучше бы он перестал меня так называть, – подумал Бывший. – Он что, вообразил себя Ветинари? Как называют тех рыбок, что повсюду следуют за акулами, оказывая всякие мелкие услуги, чтобы не быть сожранными? Это я, я так себя веду, просто плыву рядом, потому что это безопаснее, чем пытаться бежать».

– Как Ветинари стал бы искать плохо одетого человека, новичка в городе, с плохими вставными зубами, а, Барабантт?

«Пятьдесят долларов в месяц и полный пансион, – подумал Бывший, очнувшись от своего морского кошмара. – Не забывай об этом. И через несколько дней будешь свободен».

– Он часто пользуется услугами Гильдии Нищих, сэр, – сказал он вслух.

– Ах да, конечно. Займись этим.

– Понадобятся деньги на расходы, сэр.

– Да, Барабантт, я осознаю этот факт. Всегда расходы. А по другому вопросу?

– Скоро, сэр, очень скоро. Тут Клюква не справится, сэр. Мне приходится раздавать взятки на самом высоком уровне. – Бывший кашлянул. – Молчание дорогого стоит, сэр…

Мокрист провожал Ангелу Красоту к Университету в гробовом молчании. Но ничто не разбилось и никого не убили, это главное.

Как будто придя к некоторому выводу после длительных размышлений, Ангела Красота сказала:

– Я ведь работала в банке, ты знаешь. И, что интересно, там ни в кого не швыряли ножом.

– Извини, я забыл предупредить тебя. Но зато своевременно оттолкнул в сторону.

– Способ, которым ты внезапно швырнул меня на пол, совершенно вскружил мне голову, должна признаться.

– Послушай, я извиняюсь, окей? И Эймсбери тоже! А теперь, может, все-таки расскажешь, в чем дело? Вы нашли четырех големов, так? И что, удалось вам их откопать?

– Нет, туннель обрушился до того. Я же говорила тебе, мы зарылись на полмили, под миллионы тонн песка и грязи. Судя по этим отложениям, когда-то в горах образовалась природная ледяная дамба, которую потом прорвало и затопило половину континента. Сказания о городе Гм утверждают, что его смыло наводнением, так что все сходится. Големов просто унесло прочь селевым потоком, который остановился только у меловых холмов морского побережья.

– А как вы узнали, где именно надо копать? Это же… страшная глухомань!

– Как обычно. Один из наших големов услышал пение. Представь только. Они пролежали под землей шестьдесят тысяч лет…

Во тьме вечной подземной ночи, под страшным всесокрушающим давлением глубин… голем пел. В этом пении не было слов. Песня была старше слов, старше, чем все языки мира. Это был зов самой глины, и он разносился под землей на многие мили. Он путешествовал по рудным жилам, заставляя кристаллы в огромных пещерах звучать в унисон, он звенел вдоль рек, никогда не видевших солнца…

…а потом поднялся от земли вверх, вибрируя в ногах голема из Траста Големов, который волок фургон с углем по единственной в этом районе проезжей дороге. Прибыв в Анк-Морпорк, голем рассказал о песне Трасту. В конце концов, это и было одной из важнейших задач Траста: искать потерянных големов.

Города, королевства, целые страны – все исчезало со временем. Но големы, изготовленные древними жрецами из обожженной глины и оживленные священным огнем, были практически вечны. Когда им больше не отдавали приказов, когда не нужно было носить воду или рубить дрова, потому что страна погрузилась, например, на дно моря или город самым неудобным образом засыпало пятидесятифутовым слоем вулканического пепла, они просто останавливались и ждали новых распоряжений. Они были всего лишь собственностью. Каждый голем действовал только в соответствии с инструкциями, начертанными на небольшом свитке, помещенном ему в голову. Рано или поздно камень рассыплется песком. Рано или поздно поблизости возникнет новый город. Придет день – и будут новые приказы.

Големы не понимали, что такое свобода. Они были всего лишь предметами, некоторые до сих пор несли на своей глине отпечатки пальцев давно умерших создателей. А созданы они были только для того, чтобы кому-то принадлежать.

У Дорфла, первого освобожденного голема, появился план. Он очень много работал, круглые сутки, потому что не нуждался в отдыхе, и, в конце концов, накопил достаточно, чтобы купить другого голема. Два голема много работали, и купили третьего… так возник Траст Големов, который покупал големов, разыскивал големов, погребенных под толщей земли или воды, а потом снова помогал големам выкупать самих себя.

В быстро растущем городе големы ценились на вес золота. Они соглашались на скромную плату, но зато получали ее постоянно, потому что работали без остановок. Хозяевам это все равно было выгодно – более сильный, чем тролль, более надежный, чем вол, более выносливый и умный, чем дюжина тех и других вместе взятых, голем вполне мог приводить в действие все машины на целом небольшом заводе.

Особой любви окружающих они этим не заслужили. Всегда была причина не любить големов. Они не пили, не ели, не ругались и не смеялись. Они работали. Если где-то вспыхивал пожар, все окрестные големы бросались тушить огонь, а потом немедленно возвращались к своим прерванным занятиям. Никто не знал, почему существа, рожденные в огне, ведут себя именно так, но и это вызывало в людях всего лишь чувство какой-то смущенной обиды. Невозможно ощущать благодарность к созданию с неподвижным лицом и пылающими глазами.

– И сколько их там захоронено? – спросил Мокрист.

– Я же сказала. Четверо.

Мокрист ощутил некоторое облегчение.

– Ну и хорошо. Вы молодцы. Может, устроим сегодня праздничный ужин по такому поводу? Ну, из чего-нибудь, что не очень по вкусу моей собачке? А потом, кто знает…

– Тут, возможно, есть загвоздка, – задумчиво предупредила Ангела Красота.

– Не может быть!

– Перестань, – Ангела Красота вздохнула. – Послушай, гмцы были первыми создателями големов, понимаешь ты это? Легенда големов гласит, что гмцы их изобрели. В это нетрудно поверить. Какой-нибудь жрец засунул в печь подношение богам, сказал нужные слова, и глина вдруг ожила. Это было их единственное изобретение. Других им не потребовалось. Големы строили их город, големы обрабатывали их поля. Гмцы знали, что такое колесо, но использовали его только в детских игрушках. Колеса им тоже были не нужны, понимаешь ли. И оружие не нужно, если вместо стен город охраняют големы. Даже лопаты им были ни к чему…

– Ты ведь не хочешь сказать, что они создавали гигантских боевых големов?

– Очень мужская мысль.

– Это наша работа, – парировал Мокрист. – Если ты первый не подумаешь о гигантских боевых големах, о них подумает кто-нибудь другой.

– Ну, никаких доказательств их существования нет, – быстро ответила Ангела Красота. – Гмцы даже не изобрели железо. Хотя с бронзой работали… и с золотом.

В том, как прозвучало слово «золото», Мокристу что-то весьма не понравилось.

– Золото, – повторил он.

– Гмский – самый сложный язык на свете, – заторопилась Ангела Красота. – Никто из големов Траста не знает его как следует, поэтому мы не уверены…

– Золото, – еще раз сказал Мокрист, но в его голосе звучала сталь.

– Вот почему, когда наша команда нашла подземные пещеры, мы разработали план. Туннель все равно уже был нестабилен, поэтому мы его засыпали, а всем сказали, что он обрушился. Часть нашей команды осталась внизу. Сейчас они копают ход из пещер к морю, чтобы вывести големов под водой, и потом скрытно проводить их по дну до самого города, – сказала Ангела Красота.

Мокрист указал на ее сумку с рукой голема.

– Ну она-то хоть не золотая? – с надеждой спросил он.

– На полпути вниз мы нашли множество обломков, – вздохнула Ангела Красота. – Остальные лежат глубже… гм, потому что они тяжелее, возможно.

– Золото вдвое тяжелее свинца, – мрачно заметил Мокрист.

– Захороненный голем пел на гмском, – сказала Ангела Красота. – Я не была уверена, что мы все правильно поняли, поэтому решила для начала привести их в Анк-Морпорк, где они будут в безопасности.

Мокрист тяжело вздохнул.

– А ты знаешь, сколько проблем у тебя будет из-за нарушения условий контракта с гномами?

– Ой, да ладно! Не начнут же они войну!

– Они начнут судебные тяжбы! В случае с гномами это даже хуже! Ты же сама говорила, что контракт не позволяет забирать оттуда драгоценные металлы!

– Это не металлы, а големы. Они живые.

– Послушай, ты забираешь…

– …возможно, забираю…

– …хорошо, возможно, забираешь, боже помоги мне, целые тонны золота из гномьей земли…

– Земли Траста Големов…

– Хорошо, но в договоре есть пункт об этом! Который ты злостно нарушаешь, забирая…

– …ничего я не забираю. Оно уйдет само, – спокойно заметила Ангела Красота.

– Небеса всемогущие, только женщина способна так рассуждать! Ты полагаешь, что если для твоих действий есть разумные, с твоей же точки зрения, основания, то юридическую сторону дела можно просто игнорировать! А что делать мне? Я почти убедил людей, что доллар не обязательно должен быть круглым и блестящим! И вдруг оказывается, что в город, весело сверкая и радостно приветствуя горожан, того гляди притопают четыре огромных блестящих голема!

– Нет нужды впадать в истерику, – заметила Ангела Красота.

– Нет, есть! Вот в чем нет нужды, так это в ледяном спокойствии!

– Послушай, но ведь проблемы тебе по душе, так? Тогда ты чувствуешь, что жив, а твой ум работает, как никогда. Ты найдешь выход, верно?

Ну вот что можно поделать с такой женщиной? Ничего. Порой она становится упрямой, как скала, а ты с размаху налетаешь прямо на нее.

К счастью.

Они пришли к Университету. Над ними угрожающе возвышалась статуя Альберто Злоча, основателя сего учреждения. На голову изваяния был водружен ночной горшок. Это доставляло большое неудобство голубю, который, по семейной традиции, проводил большую часть своего времени, сидя на голове Альберто. На голову голубя была напялена миниатюрная версия той же самой ночной тары.

«Опять, наверное, Неделя Дурака недавно случилась», – подумал Мокрист. Студенты, что с них взять? Можешь их любить или ненавидеть, но лупить студиозусов лопатой по спинам строжайше воспрещено.

– Послушай, големы там или не големы, давай все-таки поужинаем сегодня в моих апартаментах? Только ты и я. Эймсбери будет рад. Ему нечасто выпадает случай готовить для людей, это повышает его самооценку. Он все что захочешь приготовит, я уверен.

Ангела Красота искоса взглянула на него.

– Я так и знала, что ты это предложишь. Поэтому уже заказала для себя баранью голову. Эймсбери был в восторге.

– Баранью голову? – мрачно переспросил Мокрист. – Ненавижу пищу, которая смотрит на меня, ты же знаешь. Не рискую взглянуть в лицо даже сардине.

– Он обещал завязать ей глаза.

– О, прекрасно.

– Моя бабушка готовила чудесный студень из бараньей головы, – предалась воспоминаниям Ангела Красота. – Чтобы бульон вышел погуще, туда кладут свиные копытца, поэтому, когда он остынет, ты начинаешь…

– Знаешь, есть такая штука – излишняя информация, – проворчал Мокрист. – Значит, решено: сегодня вечером. А теперь пойдем, познакомимся с твоим мертвым волшебником. Тебе наверняка понравится. Там точно будет много черепов.

Черепа были на месте. Как и черные драпировки. Пол покрывали непонятные символы. Над черными курильницами вился дымок благовоний. А посреди всего этого облаченный в страшную маску глава департамента Посмертных коммуникаций пытался зажечь свечу.

Услышав, что они вошли, он оставил свое занятие и поспешно выпрямился.

– А вы рано, – заметил он. Из-за торчащих клыков голос звучал несколько неразборчиво. – Извините. Никак не совладаю со свечами. Свечи должны быть из дешевого жира, чтобы получалась хорошая копоть, но мне постоянно подсовывают пчелиный воск, представляете? Я сто раз говорил – просто оплывших свечей недостаточно. Нам нужна едкая черная копоть. Или, точнее, им нужна. Извините, Джон Икотс, глава департамента. Думмер рассказал мне о вас.

Он снял маску и протянул руку. Волшебник явно пытался, как и положено уважающему себя некроманту, отрастить устрашающую козлиную бородку, однако, по причине природного недостатка злобности, лицом скорее походил на овцу. Через несколько секунд Икотс догадался, на что они недоуменно смотрят, и поспешно снял резиновую перчатку, сделанную в виде руки с длинными черными ногтями.

– Я думал, некромантия под запретом, – заметил Мокрист.

– А мы тут и не занимаемся некромантией, – возразил Икотс. – С чего вы взяли?

Мокрист еще раз огляделся, пожал плечами и сказал:

– Да так просто, в голову почему-то само пришло, когда я увидел, что с двери осыпается краска, но все еще можно разглядеть грубо намалеванный череп и буквы НЕКР…

– Это история, древняя история, – быстро сказал Икотс. – Мы называемся «Департамент Посмертных коммуникаций». Сила во имя добра, понимаете ли. Некромантия же является разновидностью черной магии, которой занимаются только злые волшебники.

– Поскольку вы не злые волшебники, то вашу работу нельзя называть некромантией?

– Именно!

– И каковы же, гм, признаки злого волшебника? – спросила Ангела Красота.

– Ну, занятия некромантией наверняка во главе списка.

– А вы не могли бы напомнить, чем мы сейчас будем заниматься?

– Мы собираемся побеседовать с профессором Блохом, – ответил Икотс.

– Который мертв, так?

– Весьма мертв. Просто крайне.

– А разве это совсем чуть-чуть не напоминает некромантию?

– Ну что вы, для некромантии нужны кости, черепа и общий кладбищенский дух, – ответил доктор Икотс. Потом он разглядел выражение их лиц. – А, понимаю, к чему вы клоните, – сказал он с коротким и не совсем убедительным смешком. – Пусть видимость не вводит вас в заблуждение. Мне все это не нужно. Это для профессора Блоха. Он у нас традиционалист и ни за что не выйдет из своей погребальной урны ради чего-то меньшего, чем полный Ритуал Душ в комплекте с Жуткой Маской Призывания.

Он щелкнул по клыку.

– И это, значит, Жуткая Маска Призывания, да? – спросил Мокрист.

Волшебник секунду помедлил, а потом сказал:

– Конечно.

– Просто очень похожа на маску Злого Заклинателя, из магазинчика шуток Боффо с улицы Десятого Яйца, – поделился наблюдением Мокрист. – На мой взгляд, за пять долларов ничего лучше не сыскать.

– Я, гм, думаю, вы ошибаетесь, – сказал Икотс.

– А я не думаю, – возразил Мокрист. – Вы ценник забыли снять.

– Где? Где?

Совсем-совсем-не-некромант схватил маску и принялся вертеть ее в руках, в поисках…

Потом он заметил улыбку Мокриста и округлил глаза.

– Ну ладно, вы правы, – пробормотал он. – Настоящую мы потеряли. Тут все теряется, вы просто не поверите, что творится в последнее время. А все оттого, что кое-кто не следит за своими заклинаниями. Огромного кальмара в коридоре видели?

– Сегодня днем его уже не было, – сказала Ангела Красота.

– Кстати, да. Почему здесь кальмар?

– Ооо, я столько мог бы рассказать вам о кальмаре! – воскликнул Икотс.

– Да?

– Но вы не захотите узнать правду о кальмаре.

– Не захотим?

– Уж поверьте! Вы уверены, что его там сейчас нет?

– Такую штуку не заметить невозможно, – сказала Ангела Красота.

– А, ну значит, распался, наконец, – с облегчением вздохнул Икотс. – Кавардак просто невозможный. На прошлой неделе все карточки в моей картотеке вдруг сами собой собрались в ящике «В». И, кажется, никто не знает, почему.

– А еще вы собирались рассказать нам о черепах, – напомнила Ангела Красота.

– Все поддельные, – признался Икотс.

– Извините? – голос был сухим и хрипловатым, он раздавался из темного угла.

– Кроме Чарли, разумеется, – поспешно поправился Икотс. – Он тут уже целую вечность!

– Я – становой хребет департамента! – с оттенком гордости заявил голос.

– Послушайте, может, начнем? – предложил Икотс, копаясь в черной бархатной сумке. – Там за дверью на вешалке есть черные плащи с капюшонами. Они просто для виду, разумеется, потому что некро… посмертные коммуникации – это, в основном, как театр. Большинство людей, которых мы призы… с которыми мы коммуницируем – волшебники, и они не любят новшеств, честно говоря.

– Нам ведь не нужно будет делать чего-нибудь… омерзительного? – спросила Ангела Красота, с сомнением разглядывая плащи.

– Не считая бесед с человеком, умершим три сотни лет назад, – добавил Мокрист.

В присутствии черепов он ощущал себя неуютно. Все люди были так генетически запрограммированы, еще с тех пор, когда они были обезьянами, потому что: а) тварь, превратившая череп в череп, все еще может быть поблизости, а значит, лучше немедленно влезть на ближайшее дерево; и б) черепа выглядят так, словно насмехаются над тобой.

– Не волнуйтесь, – успокоил их Икотс, вынимая из черной сумки небольшой изукрашенный сосуд и полируя его своим рукавом. – Профессор Блох завещал свою душу Университету. Он немного ворчлив, но охотно поможет, если мы устроим для него впечатляющее представление.

Он сделал шаг назад.

– Так, посмотрим… коптящие свечи, Круг Намарета, Сосуд Тихого Времени, Маска, разумеется, Драпировки… гм, просто Драпировки и, – тут он поставил рядом с сосудом небольшую коробочку, – кровно необходимые ингредиенты.

– Извините? Вы хотите сказать, все остальные дорогущие на вид предметы не являются необходимыми?

– Они скорее для… декорации, – пояснил Икотс, поправляя капюшон. – Я хочу сказать, мы можем тут сидеть кружком и читать заклинания хоть до вечера, но кого привлечет подобная сцена без соответствующих костюмов и декораций? Вы вообще театром интересуетесь? – спросил он с надеждой в голосе.

– Хожу иногда, когда время есть, – осторожно ответил Мокрист, распознавший эту интонацию.

– А вы, случайно, не видели пьесу «Как жаль, что она оказалась инструктором по рукопашному бою», которая шла недавно в Малом Театре? В исполнении труппы актеров из района Сестричек Долли?

– Гм, нет. Опасаюсь, что нет.

– Я играл сэра Арнольда Метеоризма, – сказал доктор Икотс в явной надежде, что у Мокриста вдруг неожиданно случится приступ воспоминаний.

– О, так это были вы! – с энтузиазмом вскричал Мокрист, которому и раньше доводилось общаться с актерами. – На службе все только об этом и говорили!

«Все будет окей, если ему только не стукнет в голову уточнить, о каком именно вечере шла речь», – подумал он. Для любой пьесы рано или поздно настает такой вечер, когда на сцене неожиданно происходит что-нибудь катастрофически-смехотворное. Но Мокристу повезло. Опытный актер знает, когда надо остановиться и не испытывать далее свою удачу.

Вместо этого Икотс спросил:

– Вы знаете какой-нибудь древний язык?

– Я закончил базовый курс Занудного Бормотания, – сказал Мокрист. – Оно достаточно древнее для наших целей?

–

[7]7
  Я могу говорить на официальном големском (големск.).


[Закрыть] – сказала Ангела Красота, и у Мокриста по спине побежали мурашки.

Секретный язык големов для человеческих органов речи был настоящим кошмаром, но в исполнении Ангелы Красоты он звучал невероятно сексуально. Слова будто звенели серебром.

– Что это было? – спросил Икотс.

– Язык големов, которым они пользуются последние двадцать тысяч лет, – ответила Ангела Красота.

– Правда? Очень, гм, бодрит… гм… Начнем…

В бухгалтерии никто не рисковал поднять взгляд, хотя стол главного кассира с грохотом вертелся туда и сюда на своем возвышении в центре зала. Бумаги так и порхали в руках Маволио Гнута, пока его мозг терзали мрачные мысли, а ноги беспрерывно нажимали на педали, словно стремясь избавиться от темных энергий, переполнявших его душу.

Он не вычислял, по крайней мере, не так, как все прочие люди. Вычисления были уделом тех, кто не мог, бросив беглый взгляд на цифры, просто сразу увидеть нужный ответ. Взглянул – увидел. Так всегда было.

Гнут весь дрожал от яростных дум, но гора скопившихся бумаг быстро уменьшалась.

В последнее время люди открывали все новые и новые счета. Но почему? Благодаря доверию? Честности? Стремлению экономить? Благодаря каким-то истинным ценностям?

Нет! Это все из-за Губвига! Люди, которых мистер Гнут прежде не видел, и очень надеялся никогда не увидеть вновь, устремились в банк с деньгами в шкатулках, деньгами в копилках-свинках, и, нередко, с деньгами в носках! Некоторые из них даже сами носили носки.

А причиной были всего лишь слова! Сундуки банка наполнялись, потому что этот чертов Губвиг давал людям развлечение и надежду. Люди его любили. Мистера Гнута, насколько ему было известно, не любил никто. Ну да, была материнская любовь и объятия отца, но первая была слишком холодной, а второе произошло слишком поздно. И куда они его завели? В конце концов, он остался один. Поэтому он убежал, и присоединился к бродячему серому каравану, и обрел новую жизнь, основанную на числах, истинных ценностях и уважении. Он пробился наверх, да, сам стал человеком истинных ценностей, и заслужил уважение, да! Да, уважение. Даже мистер Космо уважал его.

А потом, из ниоткуда, выскочил Губвиг, но кто такой Губвиг? Никто, кажется, не знал, за исключением человека со странными вставными зубами. Вот никакого Губвига нет, а вот он вдруг уже Почтмейстер! А потом он оказался в банке, человек, чья ценность только в его болтливом языке, и который не уважает никого! Он развеселил людей – и в банк потекли деньги!

«А Моты хоть что-нибудь промотали на тебя?» – спросил знакомый тоненький голосок у него в голове. Это была самая ненавистная часть его личности, которую он постоянно бил, морил голодом, и в конце концов на многие годы загнал в шкаф. Это не был голос его совести. Он сам был своей совестью. Это был голос… маски.

– Нет! – воскликнул Гнут.

Некоторые из клерков, заслышав необычное восклицание, подняли было головы, но тут же опустили их снова, опасаясь встретиться взглядом с главным кассиром. Гнут вперился в лежащий перед ним лист, неподвижно глядя на пляшущие цифры. Полагайся на числа! Они не обманут…

Космо никогда не уважал тебя, ты дурак, дурак! Ты управлял для них банком и покрывал их делишки! Ты зарабатывал, они тратили… да еще и потешались над тобой! Ты и сам знаешь. Глупый мистер Гнут с его дурацкой походкой, глупый, глупый, глупый…

– Убирайся прочь, убирайся, – прошептал он.

Люди любят его, потому что он любит их. А мистера Гнута не любит никто.

– Зато я привержен истинным ценностям! – мистер Гнут пододвинул к себе очередной документ и принялся искать успокоения в колонках цифр. Но упрямые мысли не отставали…

Где были твои истинные ценности, когда ты жонглировал цифрами, мистер Гнут? Бедными, невинными цифрами? Ты щелкал кнутом, заставляя их танцевать, крутить сальто и вытворять разные кульбиты, и в итоге они попадали совсем не туда, куда нужно, так? А все потому, что сэр Джошуа требовал от тебя платы за молчание! И куда же в итоге утанцевало золото? Надувательство!

– Нет!

Все перья в бухгалтерии на секунду замерли, а потом заскрипели с удвоенной силой.

Прослезившись от позора и ярости, мистер Гнут пытался снять колпачок со своей патентованной перьевой ручки с зелеными чернилами. В тишине бухгалтерии этот звук раздавался, словно скрип точильного камня по топору палача. Клерки еще ниже склонились над столами. Мистер Гнут Обнаружил Ошибку. Его подчиненным оставалось лишь впериться в свои бумаги и молиться: «лишь бы не я!»

Кому-то, боги, только бы не мне, вскоре надлежало предстать перед столом главного кассира. Они знали, что мистер Гнут не прощал ошибок. Он считал, что ошибка есть признак деформированной души.

При звуках Пера Судьбы старший клерк заторопилась к столу главного кассира. Некоторые из служащих, презрев опасность быть расплавленными свирепым взглядом мистера Гнута, искоса следили за происходящим. Они увидели, как ей был предъявлен проклятый документ. Раздалось «тук-тук» каблуков старшего клерка. Ее шаги эхом отдавались в мертвой, застывшей тишине, пока она спускалась по ступеням и шла через комнату. Торопясь в своих блестящих туфельках к столу самого юного и неопытного клерка, она еще не знала, что рок предназначил ей встречу с молодым человеком, который войдет в легенды, как один из величайших героев банковского дела.