Текст книги "Делай деньги"

Мрачная органная музыка заполнила помещение департамента Посмертных коммуникаций. Мокрист предположил, что она призвана создавать верный настрой, хотя настрой наверняка создался бы гораздо вернее, не будь это старая мелодия «Кантата и Фуга Для Того, Кто Путает Педали».

Когда после продолжительной болезни умерла последняя нота, доктор Икотс повернулся к ним на вертящемся стульчике и приподнял маску.

– Извините за музыку, мне медведь на ухо наступил. Вы не могли бы продекламировать что-нибудь, пока я буду совершать мистические пассы? Насчет слов не волнуйтесь. Сойдут любые, лишь бы звучало помрачнее.

Пока он обходил магический круг, выкрикивая нечто вроде «аа!» и «ооо!», Мокрист гадал, сколько банкиров заняты сейчас призыванием мертвых. Вряд ли много. Не стоило все это затевать. Лучше бы он мирно делал деньги. Сов… Чрезмер, наверное, уже закончил дизайн банкнот. Завтра Мокрист мог бы держать в руках свои первые бумажные деньги! А ведь был еще чертов Скралс, который бродил где-то и наверняка болтал с кем не надо. Конечно, Скралс и сам мошенник отъявленный, однако политика в городе делается на основе альянсов. Скралсу достаточно объединиться с Мотами, и вся биография Мокриста будет раскрыта, вплоть до повешения…

– В мое время мы старались хотя бы маску настоящую использовать, – неожиданно проворчал старческий голос. – Ого, здесь что, женщина?

В центре магического круга появилась фигура. Обошлось без лишней суеты и спецэффектов, не считая ворчания. Мантия, остроконечная шляпа, борода и престарелый возраст – судя по всем основным признакам, это был волшебник, только полупрозрачный и одноцветный, с легким серебристым оттенком.

– А, профессор Блох, – поприветствовал его Икотс. – Как любезно, что вы решили к нам присоединиться…

– Ты сам меня вызвал, и не нужно притворяться, будто у меня был выбор, – оборвал его Блох, а потом снова обернулся к Ангеле Красоте, немедленно сменив тон на приторно-сиропный. – Как вас зовут, моя дорогая?

– Ангела Красота Добросерд, – в ее голосе прозвучали предупреждающие нотки, но для профессора Блоха они были, что об стену горох.

– Чрезвычайно рад познакомиться, – сказал он со слащавой улыбочкой. К сожалению, впечатление несколько портили тонкие нити слюны, слегка дрожащие у него во рту, словно паутина очень старого паука. – А вы поверите мне, если я скажу, что вы чрезвычайно похожи на мою возлюбленную сожительницу Блудди, которая умерла более трехсот лет назад? Сходство просто поразительное!

– Судя по всему, вы собрались меня «снять», – констатировала Ангела Красота.

– Боже, какой цинизм, – вздохнул покойный профессор Блох, и снова обратился к главе департамента Посмертных коммуникаций. – Не считая прекрасной декламации юной леди, все остальное было просто ужасно, Икотс, – заявил он.

Потом попытался похлопать Ангелу Красоту по руке, но его пальцы прошли насквозь.

– Извините, профессор, но у нас плохое финансирование, – оправдывался Икотс.

– Знаю, знаю. Оно всегда такое, доктор. Даже в мои времена, если тебе нужен был труп, приходилось самому искать его! А если не удавалось найти, значит, будь любезен, сделай сам! Это сейчас все такими добренькими стали, такими, черт побери, тактичными. Ну да, обычного свежего яйца вполне достаточно, если говорить о технической стороне дела, но где же стиль? Я слыхал, у вас даже мыслящая машина появилась, но Изящные Искусства, конечно же, и тут последние в очереди! И кто меня в итоге вызвал? Один полуграмотный посмертный коммуникатор и два стональщика-любителя!

– Некромантия – изящное искусство? – удивился Мокрист.

– Нет ничего изящнее, молодой человек. Одна-единственная мельчайшая ошибка, и мстительные духи мертвых влетят тебе в голову через уши, чтобы выдавить мозги через нос!

При этих словах взгляды Мокриста и Ангелы Красоты устремились к доктору Икотсу, словно стрелы к мишени. Тот протестующе замахал руками:

– Это нечасто случается!

– А что здесь делает такая прелестная девушка, как вы, хм? – спросил Блох, снова попытавшись взять Ангелу Красоту за руку.

– Мне нужно перевести кое-что с гмского, – ответила она, одарив профессора застывшей улыбкой и бессознательно вытирая руку о платье.

– И женщинам в ваши дни разрешается таким заниматься? Какая прелесть! Знаете, о чем я сожалею больше всего? Что не позволял своему телу, когда оно у меня было, проводить достаточно времени в компании юных леди…

Мокрист огляделся, высматривая аварийный выход. Ну, должно же тут быть хоть что-то, скажем, на случай вышеупомянутого носомозгового выдавливания.

Он бочком пододвинулся к Икотсу и прошипел ему в ухо:

– Сейчас тут будет бойня!

– Не волнуйтесь, я могу изгнать его в Зону Неупокоенных буквально за секунду, – прошептал в ответ Икотс.

– Если она разозлится, это его не спасет! Однажды я видел, как она проткнула человеку ногу каблуком своей туфли. И при этом курила сигарету, заметьте себе. К настоящему моменту она не курила уже целых пятнадцать минут, и мне даже представить страшно, что тут начнется!

Однако Ангела Красота просто вынула из сумки руку голема, и в глазах покойного профессора Блоха сверкнуло нечто большее, чем обычное вожделение. Страсть является в разных обличьях.

Он взял руку голема. Вот и второй сюрприз. Через секунду Мокрист сообразил, что рука лежит на своем месте, у ног профессора Блоха, а то, что он взял, является ее серебристой призрачной копией.

– А, часть гмского голема, – сказал он. – В плохом состоянии. Очень редкая находка. Вероятно, откопана в развалинах Гма, да?

– Возможно, – ответила Ангела Красота.

– Хммм. Возможно, значит? – пробормотал Блох, разглядывая призрачную руку. – Посмотрите только, какой тонкий материал! Легкий, словно перышко, он был прочным, как сталь, пока внутри горел священный огонь! С тех пор ничего подобного не делали!

– Возможно, я знаю, где этот огонь еще горит, – сказала Ангела Красота.

– Спустя шестьдесят тысяч лет? Думаю, вы ошибаетесь, мадам!

– Я думаю наоборот.

Она умела говорить очень убедительно, когда хотела. Просто излучала уверенность. Мокрист годами вырабатывал у себя такой голос.

– Вы хотите сказать, что один из гмских големов выжил?

– Да. Точнее, четыре гмских голема, – подтвердила Ангела Красота.

– Петь могут?

– Как минимум, один из них.

– Эх, вот бы увидеть такого! И можно умереть спокойно.

– Э… – начал Мокрист.

– Образное выражение, образное выражение! – прервал его Блох, раздраженно взмахнув рукой.

– Думаю, встречу можно будет устроить, – пообещала Ангела Красота. – А между тем, мы записали их песню фонетическими рунами Боддли.

Она вынула из своей сумки небольшой свиток. Блох протянул руку и взял его. Опять-таки, не сам предмет, а призрачную копию.

– Какая-то тарабарщина, – сказал он, разглядывая запись. – Впрочем, гмский на первый взгляд всегда так выглядит. Мне нужно время, чтобы разобраться во всем. Значение гмских слов очень сильно зависит от контекста. Самих големов вы видели?

– Нет, туннель обрушился. Мы даже с нашими големами, кто на раскопке работал, сейчас не можем связаться. В морской воде пение разносится недалеко. Но мы думаем, что откопали весьма… необычных големов.

– Золотых, да? – предположил Блох, и эти слова вызвали задумчивую паузу.

Наконец, Ангела Красота сказала:

– О.

Мокрист закрыл глаза. Перед его мысленным взором, весело поблескивая, бродил туда-сюда золотой резерв Анк-Морпорка.

– Каждый, кто интересуется Гмом, рано или поздно натыкается на легенду о золотых големах, – сказал Блох. – Шестьдесят тысяч лет назад какой-то знахарь сунул в огонь глиняную фигурку и сообразил, как ее оживить. Это было единственное изобретение, в котором гмцы нуждались, понимаете? Вы знаете, что они даже големов-лошадей делали? С тех пор никто не смог повторить этот трюк. Вот почему гмцы никогда не работали с железом! Не изобрели лопату или колесо! Големы пасли для них стада и кроили одежду! Единственное, что производили сами гмцы – ювелирные изделия. В основном, украшенные сценами человеческих жертвоприношений. Жутко исполненными, во всех смыслах этого слова. В данной области они проявили потрясающую изобретательность. Теократия, конечно же, – добавил он, пожав плечами. – Даже не знаю, отчего храмы в виде ступенчатых пирамид так скверно воздействуют на богов… В любом случае, гмцы умели работать с золотом, это факт. Их жрецы облачались в золотые одежды. Очень может быть, что и нескольких големов тоже сделали из золота. Но в равной степени вероятно, что слова «золотой голем» указывают всего лишь на ценность големов для гмского народа. Когда люди хотят обозначить нечто ценное, слово «золотой» всегда первым приходит на ум…

– Да неужели? – пробормотал Мокрист.

– …а может, это просто легенда, не имеющая под собой никаких оснований. В руинах города ничего подобного не нашли, лишь фрагменты разбитых керамических големов, – сказал Блох, усаживаясь поудобнее прямо в воздухе.

Он подмигнул Ангеле Красоте.

– Может, вы в каком-то другом месте искали? Одна из легенд гласит, что после смерти всех людей големы ушли в море…?

Вопросительный знак повис в воздухе, словно крючок с наживкой, каковым он, по сути, и был.

– Какая интересная легенда, – сказал Ангела Красота с непроницаемым видом заправского игрока в покер.

Блох улыбнулся.

– Я расшифрую это послание. Может, придете ко мне завтра?

[8]8
  Вы делаете вечность выносимой (големск.).


[Закрыть]

Мокристу не понравилось, как прозвучала последняя фраза, что бы она ни означала. То, что Ангела Красота улыбнулась, не улучшило его настроения.

Блох добавил:

–

[9]9
  Почему вас так волнуют големы? Они ведь лишены орудий страсти! (големск.)


[Закрыть]

– А вы, сэр? – рассмеялась Ангела Красота.

– Я тоже, но мне хотя бы есть, что вспомнить!

Мокрист нахмурился. Он предпочел бы с ее стороны более прохладное отношение к старому ловеласу.

– Думаю, нам пора идти, – проворчал он.

Младший клерк на испытательном сроке Простак Хаммерсмит взирал на приближающуюся мисс Драпс с гораздо меньшим беспокойством, чем его старшие коллеги. Видимо, бедняга пробыл здесь еще слишком недолго и поэтому просто не понимал, что последует дальше.

Старший клерк энергично бросила документ на его стол. Итоговая сумма была обведена кружочком из еще не просохших зеленых чернил.

– Мистер Гнут желает, – объявила она с оттенком удовлетворения в голосе, – чтобы вы пересчитали все заново. Правильно.

Поскольку Хаммерсмит был воспитанным молодым человеком и только первую неделю работал в банке, он сказал:

– Конечно, мисс Драпс.

Потом аккуратно взял листок и принялся за работу.

О том, что произошло дальше, позднее рассказывали по-разному. Все последующие годы клерки измеряли свой опыт в банковском деле, базируясь на том, как близко они находились к месту Происшествия. В частности, существуют разногласия на предмет, что именно было сказано в Тот Момент. Разумеется, никто никого не бил, что бы ни утверждали на этот счет некоторые версии легенды. Но это был день, когда мир, или, по крайней мере, его часть, включающая в себя бухгалтерию, рухнул на колени.

Никто не спорит, что Хаммерсмит потратил некоторое время, проверяя процентные ставки. Говорят, он достал блокнот – свой личный блокнот, что само по себе уже было недопустимо – и часть вычислений записал в нем. Потом, по прошествии пятнадцати минут, или, по другим данным, получаса, он подошел к столу мисс Драпс и объявил:

– Извините, мисс Драпс, но я не нахожу никакой ошибки. Я проверил все расчеты, и уверен, что итог правильный.

Эти слова прозвучали негромко, но вся бухгалтерия притихла. Собственно, это было гораздо больше, чем простая тишина. Сотни ушей насторожились так энергично, что под потолком закачалась паутина. Он был отослан обратно к своему столу с напутствием «все пересчитать заново и не отнимать время у занятых людей». Прошло еще десять минут, или пятнадцать, как уверяют некоторые свидетели. Потом мисс Драпс сама подошла к его столу и заглянула ему через плечо.

Большинство рассказчиков согласны, что примерно через полминуты уже она взяла злосчастный лист бумаги, вынула из туго стянутого на затылке пучка волос перо, согнала молодого человека с его стула, села и сама принялась за вычисления. Потом встала. Подошла к столу другого старшего клерка. Они склонились над листом уже вдвоем. Потом позвали третьего. Он копировал себе эти несчастные цифры, поработал над ними, и в ужасе поднял взгляд. Его лицо побелело. Вслух никто ничего не сказал. Работа в бухгалтерии встала, но мистер Гнут, кажется, ничего не замечал, продолжая работать над своими цифрами, тихо бормоча себе под нос.

Но все остальные почуяли кое-что.

Мистер Гнут Сделал Ошибку.

Большинство старших клерков поспешно собрались в углу на совещание. У них не было высшего авторитета, к которому можно было бы апеллировать. Высшим авторитетом всегда считался мистер Гнут, уступавший первенство лишь жестокому Богу Математики. В конце концов, всё свалили на несчастную мисс Драпс, которая лишь недавно была карающим мечом неудовольствия мистера Гнута. Ей пришлось написать на документе: «Извините, мистер Гнут, но молодой человек прав». Она сунула лист в стопку других бумаг, которые издалека бросила в лоток «Входящие», словно опасаясь, что он ее укусит. Потом, цокая каблучками по полу бухгалтерии и рыдая, она убежала в женский туалет, где с ней приключилась форменная истерика.

Оставшиеся клерки неуверенно переглядывались, словно древние чудовища, увидевшие в небесах неумолимо растущее второе солнце, но не имеющие ни малейшего понятия, что нужно в связи с этим предпринять. Мистер Гнут быстро расправлялся с бумагами в лотке «Входящие», и, судя по всему, должен был наткнуться на роковой документ менее чем через две минуты. Внезапно, все одновременно бросились к выходу.

– Ну и как все прошло, по-твоему? – спросил Мокрист, когда они вышли из Университета.

– Судя по тону, чем-то недоволен? – ответила вопросом на вопрос Ангела Красота.

– Ну, в мои сегодняшние планы не входила болтовня с трехсотлетним лапом.

– Трупом, ты хотел сказать? Он вовсе не труп, а всего лишь призрак.

– Но явно пытался тебя облапать!

– Только в своем воображении, – заметила Ангела Красота. – В твоем, кстати, тоже.

– Обычно ты страшно злишься, если кто-то относится к тебе свысока!

– Верно. Однако большинство людей не знают гмский, язык настолько старый, что даже големы понимают его с большим трудом. Обзаведись похожим талантом, и тоже сможешь охмурять девушек через триста лет после твоей смерти.

– Ты просто флиртовала, чтобы добиться своих целей!

Ангела Красота внезапно остановилась прямо посреди площади и сердито повернулась к Мокристу.

– Ну и что? Ты заигрываешь с людьми постоянно! Ты с целым миром флиртуешь! Именно это делает тебя интересным, потому что ты скорее артист, чем жулик. Забавляешься с мирозданием, как с игрушкой. А теперь я отправляюсь домой, принять ванну. Только сегодня утром вылезла из дилижанса, не забыл?

– Сегодня утром, – сказал Мокрист, – я обнаружил, что один мой сотрудник поместил мозги другого моего сотрудника в турнепс.

– Это хорошо? – уточнила Ангела Красота.

– Не знаю пока. Думаю, лучше сходить, проверить. Послушай, мы оба устали. Я пришлю за тобой карету к половине седьмого, окей?

Скралс блаженствовал. Он никогда, вплоть до настоящего момента, не увлекался чтением. О, читать он умел, и писать тоже. Его аккуратный наклонный почерк многие находили весьма изысканным. И «Таймс» ему всегда была по душе, в основном потому, что газета печаталась крупным четким шрифтом. Вооружившись ножницами и горшочком клея, Скралс частенько использовал «Таймс» для составления писем, которые привлекают внимание адресата не красивым почерком, а фразами, составленными из вырезанных букв, слов, и, если повезет, даже целых предложений. А вот чтением для удовольствия он раньше пренебрегал. Но теперь он читал, о да! И, боги свидетели, с превеликой радостью! Если точно знаешь, что ищешь, можно сделать поразительные открытия! И он ликовал, словно к нему собрались придти все пропущенные им Страшедства сразу…

– Чашечку чаю, преподобный? – раздался рядом с ним голос. Это была невысокая пухлая леди, старший архивариус «Таймс». Как только Скралс вручил ей свою широкополую шляпу омнианца, она немедленно прониклась к нему добрыми чувствами. У нее был тот самый, слегка томный и слегка голодный взгляд, которым часто смотрят на мир дамы определенного возраста, принявшие решение уверовать в богов по причине полной невозможности далее верить в мужчин.

– О, благодарю вас, шестра! – широко улыбнулся он. – И разве не сказано: «Чашка пожертвованная воистину дороже курицы брошенной»?

Потом он заметил у нее на груди маленькую скромную серебряную поварешку, а также серьги в виде ножей для рыбы. Ага, святые символы Афроидиоты. Он как раз только что прочел о ней в разделе «Религия». Очень популярная в последнее время богиня, а все благодаря молодому Альберту Блестеру. Афроидиота начала свою карьеру с незавидной должности богини Тех Штук, Что Застревают В Ящиках, однако в разделе «Религия» утверждалось, будто её могут вскоре повысить до богини Безнадежных Дел. Очень, очень доходная сфера деятельности для ловкого человека, однако, – тут Скралс мысленно вздохнул, – вряд ли будет разумно обращаться в эту веру при наличии свеженазначенной активной богини. Афроидиота может рассердиться и найти новое применение для рыбного ножа. Кроме того, Скралс и так уже скоро сможет уйти на покой. Молодой Блестер оказался весьма талантливым парнишкой! Пронырливый маленький дьявол! Легко ему не отделаться, о, нет! Будет платить пожизненную пенсию. А жизнь Скралса теперь станет счастливой и очень, очень долгой, а не то…

– Еще чего-нибудь желаете, преподобный? – волновалась женщина.

– Моя чашка и так уже переполнена, шестра, – сказал Скралс.

Волнение усилилось.

– О, извините. Я надеюсь, она не пролилась на…

Скралс осторожно прикрыл чашку рукой.

– Я хотел шказать, я полностью доволен, – заявил он, ни капли не покривив душой. Истинное чудо, черт его возьми, вот что произошло. Если Ом действительно настолько щедр, в Него и правда стоило бы поверить.

«Чем больше размышляешь об этом, тем больше радуешься», – сказал он сам себе, когда женщина удалилась прочь. Как парнишка провернул все это? Ему наверняка помогли. Во-первых, палач, плюс парочка тюремщиков…

Погрузившись в задумчивость, он со щелчком вынул свои вставные челюсти, прополоскал их в чашке, просушил салфеткой и как раз успел вставить на место, когда прозвучавшие шаги подсказали ему, что женщина неожиданно вернулась. Она вся трепетала от собственной храбрости.

– Извините, преподобный, могу ли я попросить вас об одолжении? – краснея, спросила она.

– Ог орск… уггер! Ушт арг огент…

Скралс отвернулся, и, под аккомпанемент щелчков и невнятных проклятий, впихнул непокорные челюсти на положенное место. Черт бы их побрал! И зачем понадобилось выдирать их изо рта того старика? Скралс и сам не понимал своих мотивов, честно говоря.

– Прошу прошения, шестра, небольшая жубная проблемка… – пробормотал он, снова оборачиваясь к ней и промокая рот салфеткой. – Продолшайте, молю.

– Забавно, что вы сами упомянули об этом, преподобный, – сказал женщина, оживленно сверкая глазами. – Потому что я принадлежу к небольшой группе дам, организовавших клуб «Божество месяца». Гм… то есть, мы выбираем себе бога и месяц веруем в Него… или в Нее, конечно же… «Оно» тоже годится, хотя мы решили не выбирать таких, у кого слишком много клыков или ног. Гм… Ну вот, мы весь месяц молимся, а потом собираемся и обсуждаем впечатления. Ведь богов так много, правда? Тысячи! Насчет Ома мы раньше как-то не задумывались, но если бы вы согласились рассказать о нем в будущий вторник, мы, я уверена, с радостью дали бы шанс и ему тоже!

Скралс улыбнулся так широко, что пружины снова звякнули.

– Как вас зовут, шестра? – спросил он.

– Береника. Береника, гм, Хаузер.

«А, не хочешь упоминать фамилию бывшего муженька, – подумал Скралс. – Очень мудро».

– Чудесная мысль, шестра! – воскликнул он вслух. – С удовольштвием!

Она просияла.

– А не осталось ли у вас печенья, Береника? – спросил Скралс.

Миссис Хаузер опять покраснела.

– Думаю, найду немного, шоколадного, – сказала она, будто выдавая великий секрет.

– Да возгремит Афроидиота твоими ящиками, шестра, – благословил Скралс ее удаляющуюся спину.

«Чудесно», – подумал он, наблюдая, как раскрасневшаяся и счастливая начальница архива спешит прочь. Потом спрятал свой блокнот в карман и откинулся в кресле, слушая мерное тиканье часов да тихое похрапывание бродяг, обычных посетителей архива в такой жаркий полдень. Все вокруг дышало миром, порядком и спокойствием. Такой и должна быть жизнь.

И такой она будет всегда, начиная с сегодняшнего дня. Плюс жирненький навар.

Если он сам будет очень, очень осторожен.

Мокрист поспешил пройти в дальний конец подвала, освещенный ярким бриллиантовым сиянием. Там он застал картину совершеннейшей умиротворенности. Хьюберт стоял пред Булькером, иногда постукивая по трубкам. Игорь у огня изгибал очередную замысловатую стеклянную поделку, а мистер Скоба, ранее известный как Совик Дженкинс, с задумчивым видом восседал на своем столе.

Мокрист ощутил приближение неприятностей. Что-то было не так. О, ничего конкретного, просто ощущение общей неправильности происходящего. Особенно сильно ему не понравилось выражение лица мистера Скобы.

Тем не менее, Мокрист постарался, как мог, отдалить момент истины. Что поделать, это природное свойство человеческого ума, который всю свою жизнь проводит, вопреки очевидности надеясь на лучшее. Мокрист подошел к столу и оживленно потер руки.

– Ну-с, как дела, Сов… то есть, мистер Скоба? – спросил он. – Уже закончили, надеюсь?

– О, да, – ответил Скоба со странной, безрадостной улыбкой. – Вот, полюбуйтесь.

На столе пред ним лежал эскиз обратной стороны первой на Диске бумажной банкноты. Мокристу доводилось и раньше видеть нечто подобное. В детском садике, когда ему было года четыре. Лицо лорда Ветинари было изображено кружочком с двумя точками и широкой улыбкой. Панорама Анк-Морпорка представляла собой набор квадратиков, каждый с парой таких же квадратных окон посередине, дверью внизу и треугольной крышей сверху.

– Лучшая из моих работ, – похвастался Скоба.

Мокрист доброжелательно похлопал художника по плечу, и решительно направился в сторону Игоря, который тут же сделал вид, что совершенно ни в чем не виноват.

– Что ты сотворил с этим парнем? – требовательно спросил Мокрист.

– Я шоздал для него уравновешенную личношть, ижбавленную от бешпокойштва, штрахов, и демонов паранойи, – ответил Игорь.

Мокрист посмотрел на рабочий стол Игоря. Весьма храбрый поступок, как ни взгляни. На столе стояла банка, в которой что-то плавало. Мокрист пригляделся повнимательнее. Еще один маленький подвиг, учитывая градус «игоризма» в окружающей среде.

Это был турнепс. Судя по всему, чрезвычайно несчастный. Его покрывали пятна. Он постоянно плавал, натыкался на стенки емкости, а порой переворачивался на 180 градусов.

– Да уж, вижу, – сказал Мокрист. – Но, к сожалению, снабдив нашего друга спокойствием и уравновешенностью, свойственными, – не хотелось бы заострять на этом внимание, но придется, – турнепсу, ты равным образом передал ему и артистические способности упомянутого, не побоюсь повториться, турнепса.

– Жато он штал гораждо шчаштливее в душе, – настаивал Игорь.

– Согласен, однако сколько же души в нем осталось, после того, как ты превратил его буквально в – чтобы не говорить это слово опять – овощ?

Игорь старательно обдумал вопрос.

– Будучи человеком медицины, шэр, – объявил он, наконец, – я должен штремитьшя к благу пациента. Шейчаш он шчаштлив и доволен, его ничто не бешпокоит. Жачем ему менять вшё это на умение ловко корябать карандашом по бумаге?

Мокрист услышал настойчивое «бум-бум». Это турнепс упорно колотился о стенку своей банки.

– Весьма интересный философский вопрос, – сказал Мокрист. – Однако сдается мне, что все эти маленькие личные проблемы собственно и делали Совика, ну… Совиком.

Отчаянный стук стал громче. Игорь и Мокрист стояли, переводя взгляды с овоща на бездумно улыбающегося человека и обратно.

– Игорь, ты, похоже, понятия не имеешь, что движет людьми.

Игорь покровительственно усмехнулся.

– О, шэр, поверьте…

– Игорь? – прервал его Мокрист.

– Да, Хожяин? – мрачно ответил Игорь.

– Давай-ка, тащи обратно эти свои чертовы провода.

– Да, Хожяин.

Мокрист поднялся по ступеням и попал прямо в центр всеобщей паники. Заплаканная мисс Драпс заметила его и торопливо зацокала каблучками в направлении босса.

– Мистер Гнут, сэр! Он только что с криками выбежал из бухгалтерии! И мы нигде не можем его найти!

– А зачем искать-то? – удивился Мокрист, и тут же понял, что произнес это вслух. – Я хочу сказать, что такого страшного случилось?

Ему рассказали о Происшествии. Пока мисс Драпс объясняла, у него крепло ощущение, что все вокруг понимают что-то, чего не понимает он.

– Ну ладно, он ошибся, – сказал, наконец, Мокрист. – Но ведь никто не пострадал, так? Все исправлено. Конечно, неприятно, что уж говорить…

«Но ведь ошибка хуже, чем грех, не так ли?» – вдруг вспомнил он.

«Что за глупости!» – возразил его здравый смысл. Гнут мог бы сказать: «Ну вот видите? Даже я иногда совершаю ошибки по невнимательности! Все мы должны постоянно быть начеку!» Или мог бы сказать: «Я нарочно ошибся, чтобы проверить вас!» Такую уловку знают даже школьные учителя! Мокрист сходу придумал полдюжины способов выкрутиться из неприятной ситуации. Но Мокрист был профессионалом уверток. Гнут же никогда прежде не изворачивался.

– Я надеюсь, он не совершил какую-нибудь… глупость! – всхлипнула мисс Драпс, выуживая из рукава мятый носовой платок.

«Какую-нибудь… глупость», – подумал Мокрист. Так люди говорят о прыжках в реку с моста. Или о попытке разом проглотить всю аптечку. Такого вот рода глупости.

– Никогда не встречал менее склонного к глупостям человека, – сказал он вслух.

– Ну, гм… Честно говоря, мы всегда немного беспокоились за него, – сказал какой-то клерк. – Он всегда приходил на работу еще до рассвета, и, как уборщики говорят, частенько засиживался допоздна… Что? Что? Ой, больно же!

Мисс Драпс сильно толкнула болтуна в бок, и теперь что-то шептала ему на ухо. Клерк сник и виновато посмотрел на Мокриста.

– Извините, сэр. Я заговорил без очереди, – пробормотал он.

– Мистер Гнут хороший человек, мистер Губвиг, – заявила мисс Драпс. – И всегда очень много работал.

– И вас, похоже, заставлял, – заметил Мокрист.

Эта попытка единения с массами трудящихся, кажется, не возымела эффекта.

– Наш девиз: назвался груздем, полезай в банку, – заявила старший клерк, чем вызвала всеобщий одобрительный ропот.

– Э… «полезай в кузов», так говорят, кажется, – пробормотал Мокрист. – «Банка», наверное, намекает на место работы, но…

– Половина главных кассиров в городах Равнин когда-то работали в нашей бухгалтерии, – оборвала его мисс Драпс. – И очень многие менеджеры тоже. Например, мисс Ли, заместитель менеджера Коммерческого банка Эпсли в Сто Лате. Она получила свое место по рекомендательному письму мистера Гнута. «Гнутовы птенцы», понимаете ли. Это дорогого стоит. Если у вас есть рекомендация от мистера Гнута, вы можете придти в любой банк и получить работу в мгновение ока.

– А если вы остаетесь здесь, то получаете оклад бо́льший, чем где-либо еще, – добавил другой клерк. – Он всегда говорил Совету Директоров, что если они хотят нанимать лучших, то и платить должны лучше всех!

– Он весьма требователен, конечно, – поддержал третий клерк. – Но я слышал, что в банке Пайпворта наняли менеджера по трудовым ресурсам. Если уж на то пошло, я предпочитаю мистера Гнута. Он хотя бы считает нас людьми. А эта менеджер дошла уже до того, что засекает время, проведенное человеком в туалете!

– Это называется «Контроль за рабочим временем», – сообщил Мокрист. – Послушайте, я думаю, мистеру Гнуту просто захотелось побыть одному. На кого он кричал? На этого парня, сделавшего ошибку?.. Или, точнее, не сделавшего, я хочу сказать.

– Молодой Хаммерсмит, – сказала мисс Драпс. – Мы отправили его домой, парень был не в себе. Но нет, мистер Гнут не кричал на него. Он вообще не кричал на кого-то. Он просто… – она запнулась, подыскивая подходящее слово.

– Нес околесицу, – подсказал клерк, и раньше говоривший «без очереди», чем внес в «очередь» новую порцию беспорядка. – И не смейте на меня так смотреть, вы, все! Вы сами слышали. А выглядел он так, словно увидел привидение.

Клерки стали по одному и парами возвращаться в бухгалтерию. Общее мнение было таково, что Гнут сбежал через Монетный двор, воспользовавшись царившей там суматохой. Мокрист в этом сомневался. Банк был очень стар, в старых зданиях всегда полно укромных местечек, а Гнут работает здесь уже…

– Сколько лет он в банке? – спросил Мокрист вслух.

Клерки сошлись на формулировке «так давно, что простому смертному и не упомнить». Однако мисс Драпс, которая по каким-то причинам сильно интересовалась судьбой Маволио Гнута, заявила, что с тех пор, как тринадцатилетний Гнут пришел в банк, прошло 39 лет. Подросток просидел на ступенях крыльца всю ночь, дождался Председателя Правления и получил работу, впечатлив Председателя своим умением обращаться с цифрами. За двадцать лет он прошел путь от посыльного до главного кассира.

– Шустрый! – прокомментировал Мокрист.

– И ни одного дня не пропустил по болезни, – закончила свой рассказ мисс Драпс.

– Мда. Может, он решил, наконец, наверстать упущенное? – предположил Мокрист. – Вы знаете, где он живет, мисс Драпс?

– Доходный дом миссис Торт.

– Правда? Это же… – Мокрист остановился, подбирая подходящее слово, – …весьма недорогие апартаменты?

– Мистер Гнут говорит, что его холостяцкие нужды они вполне удовлетворяют, – сказала мисс Драпс, отводя взгляд.

Мокрист почувствовал, что сегодняшний день пропал. Но все служащие так смотрели на него… Чтобы поддержать свой имидж, ему оставалось только одно.

– Что ж, думаю, мне следует сходить туда, проверить, – сказал Мокрист. На лицах окружающих расцвели улыбки облегчения. – Но кому-то из вас лучше пойти со мной. Вы его знаете, в конце-то концов.

«Можно подумать, я не знаю», – мысленно добавил он.

– Я сейчас, только возьму пальто, – сказала мисс Драпс. Она выпалила это со скоростью звука лишь потому, что не могла заставить звук двигаться быстрее.