Текст книги "Как убить рок-звезду"

– Ну извини. Я думала, что ты как раз больше всего хочешь перетянуть на свою сторону «дикарей и язычников». А я никогда не была ни в Торонто, ни в Чикаго.

Пол медленно откинулся на спинку сиденья, и по его светящимся в темноте глазам я поняла, что у него появилась какая-то хитрая идея. Я просто слышала, как она шевелится у него в мозгу.

– Хорошо, – сказал он и ехидно усмехнулся, – тогда у меня есть условие.

Я радостно положила ему руку на ширинку, пологая, что он о чем-то таком думает.

– Называйте свою цену, мужчина!

– Вернее, у меня два условия. – Он, удивившись, покачал головой. – Не думал, что когда-нибудь придется сказать такое, но, пожалуйста, убери свою руку с моей ширинки. Мне нужен лист бумаги.

Я быстро выполнила его требование и даже дала ему ручку. Он написал соглашение о том, что он готов поехать в турне, если другая сторона согласится выполнить два неназванных условия.

Я поставила свою подпись, стараясь представить, что же может прийти ему в голову. Секс на лестничной клетке? Втроем?

Он тоже расписался и взмахнул ручкой, как дирижер палочкой.

– Ты только что согласилась выйти за меня замуж;.

– Так я ведь давно согласилась, – засмеялась я.

– Не когда-нибудь потом, а сейчас. Как только вернемся из турне.

– Заметано, – сказала я, решив, что легко отделалась.

– Подожди. Это не все. Потом у нас будет свадебное путешествие.

Опять ничего страшного. Я открыла рот, чтобы согласиться.

– В свадебное путешествие мы полетим.

Я немедленно почувствовала тошноту.

– Пол…

– Ты подписалась. Если ты не согласна, сделка расторгается.

Я глубоко вдохнула и не стала выдыхать. На самом деле одиннадцатое сентября уничтожило последний слабый шанс, что я когда-нибудь войду в самолет. Просто Пол об этом пока не знал.

– Да или нет? – спросил он.

Так и не выдохнув, я кивнула. Но только потому, что речь шла о будущем. А будущее еще не скоро, а вполне возможно, его и вообще не будет.

* * *

Кровь Пола капала на пол.

Во время концерта в Торонто он порезал мизинец разорвавшейся струной. Ни порез, ни отсутствие струны не помешали ему допеть песню, а когда кровь начала стекать по гитаре, я вспомнила о библейских открытых ранах и вдруг захотела его так сильно, что мне пришлось сесть.

Я стояла за сценой слева, а потом отошла к стене, села на большой ящик для гитар и крепко сжала колени. Чем громче звучала музыка, тем сильнее вибрировал ящик. Это было похоже на секс, в котором моим партнером был дух Пола, в то время как его тело делало свою работу на сцене.

На шее у него была любимая «ЕС-335», и он как раз пел «Charlie Bucket», когда это случилось. У песни были сложная мелодия и глубокий первобытный ритм, и он исполнял ее со сдержанной страстью и только в самом конце давал себе волю, и его финальный фальцет звучал как вопль человека, пронзенного копьем в сердце.

На эту песню могло быть две реакции: либо пугала, либо завораживала. В Торонто аудитория казалась скорее завороженной. А когда показалась кровь, несколько первых рядов закричали и засвистели с каким-то извращенным восторгом, который не далеко ушел от моей собственной реакции.

Пол был прав относительно публики, приходившей на концерты. Это были в основном студенты колледжей, и восемьдесят процентов из них составляли девушки. На прошлом концерте в Монреале Пола принимали не особенно горячо, но, к моему удивлению, вполне доброжелательно. Хотя они и были смущены и напуганы его напором, хотя его вопли вызывали у них недоумение, они вежливо хлопали, как будто не желая обижать бедного сумасшедшего.

Но все же я заметила группу зрителей, которые были захвачены музыкой Пола. Их было нетрудно отличить: расширенные глаза, изумленные улыбки и дергающиеся в трансе головы.

Это были новообращенные.

Сзади из темноты появился Лоринг, и я не сразу смогла выйти из транса. Чтобы я услышала, ему пришлось сложить руки рупором и кричать.

– Как ты думаешь, он знает, что у него идет кровь?

Я пожала плечами.

– Когда он поет, он не почувствует, даже если загорится, – прокричала я в ответ.

Я представила палец Пола у себя во рту, мне показалось, что я чувствую острый металлический вкус крови на языке. Я вдохнула запах одеколона Лоринга, и мне пришлось притвориться, что я чихнула, чтобы скрыть дрожь охватившего меня наслаждения.

В этот день Табу исполнилось двадцать семь лет. Он решил, что это стоит отпраздновать, и пригласил всех в номер Лоринга. Мне он поручил заказать закуски, а Вера, которая прилетела на выходные, отправилась за тортом, колпаками и шариками.

Номер Лоринга был гораздо больше, чем тот, который вчетвером занимали я с Полом и Вера с Майклом. В нем были широкая кровать, гостиная с большим столом, диваном, баром и видеодвойкой с игровой приставкой.

Пока все собирались, я рассказала Вере о том, что произошло со мной во время концерта.

– Мать моя женщина! – вздохнула она. – Секс с гитарным ящиком?

Вечеринка началась сразу после концерта. Кроме обеих групп Таб пригласил еще полдюжины девиц, с которыми познакомился за сценой. Они, кажется, приехали на концерт автостопом из Детройта, и теперь им было поздно возвращаться домой. Он пообещал, что завтра отвезет их на автобусе.

Одна из гостей – Бренди – высокая и мускулистая, с баклажанового цвета волосами и таким слоем косметики на лице, что я могла бы выцарапать у нее на щеке свои инициалы, недовольно спросила у Таба, что здесь делаем мы с Верой.

– Они у нас отвечают за коммерцию, – объяснил Таб, – и не только.

– За какую коммерцию? – спросила вертлявая девушка, которая сказала, что ее зовут Стар-с-двумя-р.

– Ну, продают наши футболки и прочее, и еще дают, когда попросишь.

Глаза Бренди расширились. Вера, которая уже выпила три водки с тоником, подмигнула мне.

– Они хорошо платят, – объяснила она, пожав плечами.

Волосы у нее были заплетены в две косички, на ней была одна из ее длинных клетчатых юбок, и она была больше похожа на учительницу, чем на девушку, «ответственную за коммерцию».

Стар-с-двумя-р, кажется, сильно заинтересовалась возможностям, которые открывались при такой работе.

– А как Лоринг в постели? – спросила она Веру, решив, что они уже стали лучшими подружками.

– Тигр.

В другом конце комнаты Лоринг и Пол играли в компьютерный бейсбол. После знакомства с Дутом Пол стремительно становился болельщиком. Бёрк и Майкл стояли рядом с ними, дожидаясь своей очереди. И все они, очевидно, прислушивались к нашей беседе, потому что периодически до нас доносилось хихиканье.

У Бренди были огромные руки, а на верхней губе пробивались усики, и сначала я решила, что она трансвестит, но, по мнению Веры, для трансвестита у нее была слишком маленькая грудь. Она тоже немало пила и, разговаривая, наклонялась слишком близко к моему уху.

– Так вы, типа, со всеми спали?

Она явно считала, что говорит тихо, но ее бас разносился по всей комнате.

– Они тебе скажут, что я здесь круче всех, правда, милая? – вмешался Таб.

– Никакого сравнения, – подтвердила Вера. Ее косички уже расплелись, глаза стали стеклянными. – Какие штуки он вытворяет своим подбородком. У-у-х!

– А этот как? – спросила Стар-с-двумя-р, положившая глаз на Пола. – Он вообще ничего. Даже с таким носом.

– Между нами, он гей, – шепнула ей я.

Бренди кивнула в сторону Стар-с-двумя-р.

– Видишь? Я же говорила, что он какой-то женственный.

Вера написала что-то на салфетке и подсунула ее мне. «Она не поймет, что такое женственность, даже если сядет на нее всей задницей», – прочитала я.

С нами за столом сидела еще одна девушка, рыжая и хорошенькая, чье имя я не запомнила. Она читала книгу и не встала с места, когда Бренди и Стар-с-двумя-р удалились в спальню с Анджело и Хуаном – клавишником Лоринга.

– «Янки» выиграли кубок дважды за час! – радостно сообщил Пол, размахивая в воздухе стодолларовой бумажкой. И прибавил что-то о том, что Дэвид Джастис был выбран «лучшим игроком года», как будто он знал, что это такое.

Я опустила подбородок и уставилась на него.

– Кто ты такой и куда ты дел Пола Хадсона?

Рыжая девушка подняла на меня глаза.

– Ты ведь на самом деле не спишь со всей группой, верно?

– Хуже. На самом деле я сплю с этим геем.

Девушка засмеялась.

– Меня зовут Анна, – представилась она.

Я посмотрела, что она читает. На обложке книги был фрагмент росписи Сикстинской капеллы, тот, где Бог и Адам касаются пальцами.

– Это биография Микеланджело, – объяснила Анна. Она рассказала, что она художник, учится в колледже в Торонто, и, извинившись, ушла в ванную.

Пол продолжал играть уже с Майклом, а Лоринг подошел к нам и сел рядом с Верой. Он казался мрачным, и я спросила, что случилось.

– Устал, – неубедительно ответил он.

Вера наклонилась к его уху.

– Знаешь, что тебе надо? Снять напряжение.

– Что?

– С-Е-К-С, – объяснила Вера. – У тебя, похоже, давно его не было.

Лоринг оглянулся на меня в надежде, что я спасу его от своей пьяной подруги, но я вместо этого улыбнулась и кивнула на место, где до этого сидела Анна.

– Как насчет этой? Она славная.

Он помотал головой.

– Я не сплю с поклонницами.

– Она не поклонница, а художница. – Я показала ему обложку книги. – Видишь, Ренессанс. У вас много общего.

Лоринг быстро и невнимательно полистал книгу и положил на стол.

Вера понюхала его шею.

– Как ты вкусно пахнешь. Элиза, иди понюхай!

– Я знаю, как он пахнет, – сказала я, не думая.

Вера все еще сидела, уткнувшись носом в шею Лоринга, и не обратила внимания на мои слова, но он на секунду поднял на меня глаза, а я быстро отвернулась и почувствовала себя виноватой, сама не поняв почему.

– Когда ты занимался сексом в последний раз? – гнула свое Вера.

Лоринг подпер подбородок кулачком.

– А тебя это почему волнует?

– За тебя переживаю. Ну, когда? Скажи.

– Сначала сама скажи.

– Сегодня утром в душе, – быстро ответила Вера.

– В нашем душе?! – возмутилась я.

– Он и наш тоже. – Она засмеялась и крикнула через всю комнату. – Эй, Пол, догадайся, когда у Элизы последний раз был оргазм?

– Вчера, – крикнул в ответ Пол, не отрываясь от экрана. Он подтолкнул Майкла, – когда вы ушли на ланч.

– Это ты так думаешь, – заявила Вера. – Она изменила тебе с ящиком для гитар.

– Она что? – спросили практически хором все присутствовавшие.

Я закрыла лицо руками, забрав у Веры стакан.

– У тебя шла кровь, – объясняла она, имитируя мою интонацию, – а эти ящики вибрируют от громкой музыки.

Чтобы удобней было смеяться. Пол повалился на спину, но тут же быстро вернулся к игре, потому что его команда приблизилась к кромке поля. Он опять толкнул Майкла.

– Мы можем ею гордиться.

– Я ничего не слышал после вчера, – ответил Майкл.

– Постой, – Лоринг повернулся ко мне, – это значит, что, когда я стоял рядом, ты…

– Может, поговорим на другую тему? – вздохнула я, до крайности смущенная.

Вошел Таб в колпаке с надписью «Мой первый день рождения», в расстегнутой рубахе и с сигарой во рту.

– Я что-то пропустил?

– Моя нареченная отдалась ящику для гитар, – гордо ответил Пол.

– Она что?…

– Прекратите наконец! – закричала я.

Вера потянула Таба за рукав.

– Когда Лоринг делал это последний раз?

– Один или с кем-нибудь?

– Хоть как.

– Я открою вам маленький секрет Лори. – Таб крутил головой между мной и Верой. – Он обычно принимает душ очень быстро, три минуты максимум. И если он задерживается в ванной, я понимаю, что там что-то происходит. В Монреале он побил рекорд – девять минут.

Я чувствовала, что Лорингу неприятен этот разговор, а Вера схватила Таба за локоть.

– Здесь куча девушек, – сказала она. – Ты хочешь сказать, что ни одна из них его не привлекает?

– Ну, одна, во всяком случае, уж точно привлекает, – таинственно ответил Таб.

Лоринг резко встал со стула.

– Уймись! – бросил он Табу.

Потом он выгнал Бренди, Стар-с-двумя-р и Анджело из своей спальни, закрылся, и дальше праздник продолжался без него.

На следующее утро я проснулась около полудня. Я понятия не имела, как долго продолжалась вечеринка, после того как мы с Полом ушли, но мы заранее договорились с Лорингом, что будем бегать вместе, поэтому я постучала в дверь его номера.

Мне открыл Таб с банкой пива в одной руке и куском торта в другой.

– Это завтрак или поздний ужин? – спросила я.

– И то и другое. – Он протянул мне торт. – Хочешь?

– Нет, спасибо. Я иду бегать. Лоринг встал?

Таб пригласил меня войти, широко распахнув дверь.

– Лори, – завопил он, – Тысяча Способов тебя ждет.

– Как ты меня назвал?

Таб засмеялся.

– Никак. Заходи.

Я зашла. Стар-с-двумя-р над раковиной делала «Кровавую Мэри». Девушка, которую я вчера не видела, смотрела телевизор. Анна спала на полу, а Бренди, которой уже давно приглянулся Анджело, нигде не было видно.

Лоринг сидел на диване, подтянув колени к груди и наклонив лицо к дымящейся чашке чая, будто пытаясь согреться.

– Привет, – сказала я, покаянно и игриво ткнув кроссовкой его ступню.

Он поднял на меня глаза и слабо улыбнулся.

– Ты не злишься? – спросила я.

– Нет.

– Вчера ты вроде как злился.

– Нет.

– Значит, – я кивнула на Анну, – ты нас послушался?

Он все-таки улыбнулся.

– Очень смешно. Ладно, посмотрим, кто будет смеяться, когда я сублимирую свою нерастраченную сексуальную энергию в бег.

14 января 2002 года

Понятия времени, которое бывает у нормальных людей с нормальными работами и нормальной, черт подери, жизнью, не существует на гастролях. Ночи растягиваются, как черная лента шоссе, по которому мы едем, а дни сливаются в однородную массу, зыбкую, как желе.

Ты никогда не знаешь, где ты сейчас и который час, и окружающий мир как бы исчезает.

И это круто.

Наверное, если такая жизнь продолжается долго, что-то начинает раздражать, но пока единственное, что меня не устраивает, – это еда: в дороге неизбежно приходится употреблять всякую дрянь. Две недели – это недостаточный срок, чтобы устать от гастролей. Мне нравится езда в автобусе. Мне нравится каждый день просыпаться в новом городе. А играть каждый вечер для тысяч людей – это самый большой кайф на свете. Сейчас я сижу в нашем автобусе, который стоит на парковке в столице Америки, и думаю о том, что этот тур как короткий взгляд в будущее, которое нас ожидает. И кстати, Лоринг много рассказывал мне о том, как в его первом большом турне им с женой приходилось ставить детские кроватки в конце автобуса и что его сыновья успели побывать почти во всех штатах Америки еще до того, как им исполнился год. Правда, его жена считала такую жизнь адом. В конце концов она уехала домой, и именно тогда в их отношениях появилась «ржавчина».

Для Элизы, которая не может летать, но при этом хочет путешествовать, эта поездка – сбывшаяся мечта. Я, к сожалению, добираюсь до кровати только к середине ночи и потом сплю полдня, но моя нареченная каждый день встает на рассвете и идет бегать. В дороге она обычно спит, потом болтается где-то с Лорингом, потому что это часть ее работы. Люси отпустила ее на две недели с условием, что она будет вести дневник о жизни Лоринга Блэкмана на гастролях и ежедневными порциями отсылать его в редакцию. Обычно она ходит с ним на настройку звука, общается с ним за сценой во время концертов, делает несколько цифровых фотографий, потом выходит на сайт «Соники» и отправляет все это электронной почтой.

Теоретически я как бы не возражаю, но они проводят много времени вместе, а несколько дней назад был такой случай… Может, тут и рассказывать нечего, но я о нем все время думаю, поэтому лучше его задокументировать.

В Чикаго у нас был выходной. И поскольку всю неделю мы жили в одной комнате с Майклом, я решил раскошелиться и снял отдельный двухкомнатный номер. Сразу после ее пробежки с Лорингом, которая стала ежедневной, мы собирались пойти погулять, посмотреть город и выбрать себе обручальные кольца. Она должна была вернуться в одиннадцать. В двенадцать я услышал шум в коридоре, выглянул в глазок и увидел, что Лоринг, удерживая Элизу на спине, пытался попасть ключом в скважину. Они оба смеялись, но мне почему-то показалось, что в их смехе было что-то слишком интимное. Ее руки обнимали его за плечи, а его руки обхватывали сзади ее ноги, как два, черт подери, крыла.

Я не знал, что делать, поэтому прошел в спальню и стал ждать. Я видел их через открытую дверь, а они вряд ли могли заметить меня.

Лоринг положил Элизу на диван так осторожно, будто она была стеклянная. Потом произнес, загибая пальцы: «Покой, лед, тугая повязка, приподнятое положение». Что это за хрень?

Она сняла кроссовку и положила ногу на подлокотник дивана, а Лоринг достал из холодильника лед и завернул его в полотенце. Потом он приподнял ее ногу, как Принц, примеряющий хрустальную, черт подери, туфельку, и приложил к ней полотенце со льдом.

Я видел, как Лоринг смотрит на Элизу, и начал что-то подозревать. Это было не похоже на удар молнии и тому подобное. Скорее на осторожное предупреждающее постукивание по плечу, поэтому я и не стал выходить из себя. Кроме того, я доверяю своей нареченной.

Но все-таки мне совсем не понравилось то, как Лоринг смотрит на нее, когда она отворачивается. И то, как они оба засмеялись, когда полотенце упало и лед рассыпался по всему полу.

Я сделал вид, что только что проснулся, и вышел к ним, и они одновременно повернули головы в мою сторону. Элиза искренне обрадовалась, и мне сразу полегчало, но Лоринг повел себя как подросток, которого застукали с подружкой в родительской постели.

Я спросил у Элизы, что с ней. Она засмеялась, поглядела на Лоринга и сказала, что думала, что сломала лодыжку. Слово «сломала», вероятно, значило для них что-то смешное и было сказано специально, чтобы ободрить Лоринга, который тоже засмеялся.

– Не сломала. Просто подвернула. Через пару дней все пройдет, – сказал он.

Я взглянул на лодыжку. Она заметно распухла, и слева начинал проявляться синяк. Я спросил, как это случилось, и она начала рассказывать о том, как Лоринг поставил ей подножку. Тут он поднял руку и остановил ее, и сам рассказал, как она хотела бежать наперегонки, «а поскольку он гораздо быстрее, чем она» – его точные слова, – она специально наступила ему на пятку и сама упала.

Раньше он никогда не говорил так, черт подери, быстро, так громко и так отчетливо.

Элиза застонала, и он сразу же вызвался сходить к себе за панадолом. Я сказал, чтобы он не беспокоился и что у меня у самого есть панадол, хотя, возможно, это прозвучало грубо. Наверняка прозвучало, потому что Лоринг быстро собрал весь рассыпавшийся лед, бросил его в раковину и попрощался.

Элиза его долго благодарила, и он выдал ей одну из своих очаровательных застенчивых улыбок, от которых падают в обморок целые женские колледжи.

– У тебя сегодня паршивое настроение? – спросила Элиза, когда за ним захлопнулась дверь.

Паршивое настроение! У меня не было паршивого настроения. Просто, объяснил я ей, я торчал здесь все утро и ждал ее, пока она таскалась с Лорингом по Чикаго.

Она возмутилась и сердито сказала, что она не таскалась. И что трудно таскаться, если не можешь ходить.

Мне захотелось немедленно высказать ей все, что я думаю, но, с другой стороны, не хотелось заводить, черт подери, ссору на весь день. Я понимал, что лучше выяснить все прямо сейчас, поэтому я очень спокойно спросил ее, понимает ли она, что за последнюю неделю провела с Лорингом гораздо больше времени, чем со мной.

– Ты преувеличиваешь, Пол.

Потом я спросил ее: что они с Лорингом, типа, лучшие друзья теперь или как?

– Ну да, наверное, друзья. Тебя это беспокоит?

Я спросил, стоит ли мне беспокоиться.

Она улыбнулась нежной-нежной улыбкой, опустила голову, а глаза подняла и посмотрела на небо, и все подозрения, терзавшие мою жалкую душонку, испарились без следа.

Господи, она бы меня убила, если бы узнала, что я все это пересказал магнитофону. Так что все между нами. Спасибо, что выслушал.

Все.

* * *

Появившийся неожиданно Фельдман привез новости. Он ворвался в гримерку, как бомбардировщик, готовый сбросить свой груз. В это время Пол и все Майклы столпились над сигнальным экземпляром «Соники» с рецензией на только что вышедший альбом, который так и назывался – «Бананафиш».

– Поклянись своей жизнью, что ты не подсказывала им, что надо писать, – крикнул мне Пол через плечо.

Я сидела на полу рядом с телефонной розеткой, с ноутбуком на коленях и отправляла очередную порцию дневника.

– Клянусь!

Я не скрывала, что постоянно приставала к Люси с просьбой поручить кому-нибудь отрецензировать альбом, но повлиять на содержание рецензии было не в моих силах. Люси относилась к «Бананафиш» по-прежнему, мягко говоря, критически, хотя, после того как я чудом затащила ее в «Кольца Сатурна», она признала, что у Пола потрясающий голос, но все-таки не удержалась и прибавила:

– Но выглядит он как опустившийся наркоман.

Когда она услышала, что «Бананафиш» едет в двухнедельный тур с Лорингом, она поинтересовалась:

– Элиза, а твой жених в курсе, что ты спишь с половиной семейства Блэкманов?

«Соника» назвала альбом «многообещающим мощным дебютом», а Пола музыкантом «с сердцем безумца, душой безнадежного романтика и божественным голосом, который, несомненно, стоит послушать».

«Тайм-аут» тоже написал о группе, провозгласив ее «светом в конце поп-тоннеля и построком, воскрешающим подлинный рок-н-ролл».

Правда, альбом понравился не всем. В «Роллинг стоун» ему присвоили только две звезды и назвали «типичным актом самоудовлетворения». Как ни странно, эта рецензия обрадовала Пола, потому что недавно они присвоили три с половиной звезды знаменитой певице-дробь-танцовщице-дробь-актрисе, чей успех Пол считал очевидным доказательством упадка цивилизации.

Фельдман схватил Пола за руку и сделал серьезное лицо.

– Нам надо поговорить. Это о турне с «Дроунс».

Вся группа уже несколько месяцев боялась даже мечтать об этом проекте, и поэтому лица у всех стали испуганными. Но я видела, что Фельдман хитрит. Его круглые розовые щечки были похожи на два граната, готовые лопнуть от радости. Он сжал кулаки и сделал пару энергичных боксерских выпадов.

– Пакуйте вещи. Вы едете!

Я стояла у стены и наблюдала, как сначала они открыли рты и замерли, а потом все одновременно закричали, начали хлопать друг друга по спинам и требовать выпивки. Майкл взял у Пола телефон, чтобы позвонить Вере. А когда Пол подошел и обнял меня, на его лице было выражение абсолютной радости, которую нельзя ни испортить, ни украсть и которая дается обычно только детям.

Мне захотелось заморозить это мгновение. Заморозить и оставаться в нем, пока оно не растает и не превратится в теплую сладкую жидкость счастливых воспоминаний.

Фельдман обнял Пола и воскликнул: «Я горжусь тобой», и я почувствовала прилив симпатии к нему. Я поблагодарила его и даже поцеловала в толстую щеку. Но они все продолжали ликовать, а я хоть и была по-прежнему рада за Пола, за Майкла и за всех остальных, но уже чувствовала легкое покалывание прямо под кожей – предзнаменование беды.

Моей беды, а не их.

Я была напугана.

И уже чувствовала себя потерянной по дороге.

Когда все немного успокоились, а Майкл кончил говорить по телефону, Фельдман рассказал подробности. В первую неделю мая группа вылетает в Сан-Франциско и там встречается с «Дроунс». Они проедут по побережью на юг почти через все западные штаты, потом – Средний Запад, Техас, Восточное побережье, Флорида и в конце – кульминация – концерт в «Медисон-Сквер-Гарден» в начале июля.

– «Медисон-Сквер-Гарден», – повторил Пол, будто не веря своим углам.

– И это вам не какой-нибудь передвижной цирк, – продолжал довольный Фельдман, – все по высшему классу. Под ваши задницы будет предоставлен «Боинг-737», ни больше ни меньше. Старая жизнь кончилась, ребята.

Он так и сказал: «737-й».

А я услышала: «Возможны проблемы с перекладкой руля».

И в голове сразу замелькали слова и картинки, полностью вытеснив недавнюю эйфорию: март 1991 – го. Я пропускаю уроки, чтобы смотреть все новости, после того как «737-й», рейс 585, разбился в Колорадо-Спрингс. Погибли все двадцать пять человек, которые были на борту. 1994 год. Самолет падает на окраине Питсбурга. Это опять «737-й».

Администратор Джудо позвал группу на сцену, и Пол поднял мое лицо за подбородок.

– Ты представляешь? – спросил он счастливым голосом. – Мы с тобой можем поехать на несколько дней раньше и провести медовый месяц в Сан-Франциско.

– Быстрей! – кричал Джудо.

Пол нагнулся и поцеловал меня, но я не смогла ему ответить.

– В чем дело? – спросил он. – Ты ведь не передумала насчет медового месяца?

Я потрясла головой.

Мне не хотелось портить ему радостное настроение.

Мы поговорим об этом потом.

Концерт в тот вечер получился таким захватывающим, что я не смогла его смотреть. Я чувствовала себя уже посторонней. Такой же, как Бренди, или Стар-с-двумя-р, или все остальные безымянные поклонники, которые мечтали стать частью их мира, но всегда оставались лишь зрителями.

Я попросила Фельдмана передать Полу, что я устала, и пошла в наш автобус. На парковке я увидела Лоринга, идущего ко мне с пиццей в руках.

– Ты же должен быть на сцене, – удивилась я. Парень взглянул на меня, и я вздрогнула. – Простите. Я подумала, что вы Лоринг. – Я отошла на шаг и вгляделась в его лицо. – Вам когда-нибудь говорили, что вы на него похожи? В темноте даже очень.

– Обычно все прибавляют, что он красивей.

Эти все абсолютно правы, подумала я. Передо мной стоял Лоринг-мутант. Черты были похожи, но пропорции нарушены. Глаза – меньше. Зубы – больше. Лишние пятнадцать фунтов. И волосы были тусклыми, а не сияюще-бронзовыми, как у Лоринга. Я пошла дальше, а Лоринг-мутант посмотрел на ламинированный пропуск, висящий у меня на шее.

– Ставлю десять баксов, что тебя зовут Элиза. Я замерла, не зная, пугаться или не стоит. Он протянул мне руку.

– Лейт Блэкман.

– А, – кивнула я, – единственный Блэкман, которого я еще не знаю.

Мы несколько минут поболтали, стоя перед автобусом. Вернее, болтал Лейт, а я слушала. Он рассказал мне, что он на четыре года моложе Лоринга, холост и снимает в этом городе документальный фильм о Смитсоне.

Может, он был и не так красив, как Лоринг, но, несомненно, гораздо разговорчивей.

– Кстати, – сказал он, – я видел часть выступления твоего парня. Впечатляет.

Он открыл коробку с пиццей и предложил мне кусок.

– Нет, спасибо. Я как раз возвращалась в автобус. Приятно было познакомиться.

– Мне тоже, – сказал Лейт. – Еще увидимся.

– Пол, меня вырвало прямо на ноги носильщику! Я только подумала о рейсе продолжительностью сорок пять минут, и весь мой завтрак оказался у него на ботинках. Теперь представь себе, что будет, когда лететь придется целый день. У меня просто не выдержит сердце. Я умру.

– Господи, да не умрешь ты!

Мы разговаривали в автобусе. Пол сидел на койке Анджело, запустив руки в волосы. Я стояла и смотрела в его бело-голубые глаза, которые как никогда напоминали прожекторы. В сочетании с резко очерченным носом они придавали ему вид одержимого.

– Ты же обещала, – сказал он тоном обиженного ребенка.

Я не хотела заводить этот разговор, пока мы не вернемся в Нью-Йорк, но мой брат влез со своим непрошеным мнением.

– Размечтался, – сказал он, когда они все залезали в автобус после концерта. – Никакими силами ты не затащишь мою сестру в самолет.

Анджело удалился с какой-то длинноногой брюнеткой, попавшейся ему за сценой, а Майкл и Бёрк ждали, когда мы закончим ссориться и можно будет идти праздновать. Я задернула занавеску, которая отделяла жилую часть автобуса от спальной.

– Завтра мы будем дома. Может, тогда и поговорим наедине? – предложила я.

– Мне наплевать, кто нас слушает, – заорал Пол. – Я не собираюсь проводить половину первого года семейной жизни отдельно от своей жены. Какой смысл жениться, если мы будем жить отдельно? Знаешь, что сказал Лоринг? Что в этом случае невозможно сохранить отношения. Тебе придется сесть в этот самолет.

– Ты не можешь заставить меня силой. И потом, ты помнишь, что у меня есть работа? Никто не отпустит меня на четыре месяца.

– Работа тут ни при чем, и ты это отлично знаешь!

Я опустилась на пол и положила подбородок ему на колени.

– До отъезда еще целых шесть недель. Мы каждую секунду будем вместе, я обещаю.

– Так не пойдет. – Он поднялся. Ему хотелось ходить, но в автобусе было слишком мало места. – Элиза, ты ведь не можешь прожить так всю жизнь. Ты знаешь, что по статистике за год больше людей погибает при езде на ослах, чем в самолетах?

– Правда? А ты знаешь, что за период между семьдесят пятым и восемьдесят первым годом при проверке летчиков на алкоголь больше десяти процентов результатов оказались положительными?

Он покрутил головой.

– Господи, где ты находишь всю эту ахинею?! – Он издал что-то похожее на рычание, и я поняла, что его терпение кончается. – Слушай, я помню, что случилось с твоими родителями, и понимаю, что невозможно даже представить себе, что ты тогда пережила, но ведь Майкл-то летает. Почему же ты не можешь?

Дело было не только в родителях. У меня в голове до сих пор прокручивался кошмар, в котором я стою на углу Хьюстон-стрит и Бродвея и смотрю, как самолет, выполняющий рейс номер 11, врезается во Всемирный торговый центр.

И то и другое событие так ясно говорили о страшной непредсказуемости этого мира, где ровно ничего не зависит от нас, что я не понимала, как можно продолжать жить и мириться с этим.

Наверное, Пол увидел, что наш разговор разрушает мое и так очень шаткое равновесие. Он поднял меня с пола и прижал к себе.

– Прости. Прости. Прости, – повторял он и целовал меня в макушку. – Я просто очень хочу, чтобы мы были вместе. Ты ведь понимаешь, да?

Конечно, я понимала. Но Пол не понимал, что такое страх. Он думал, что страх – это короткие моменты испуга на вентиляционной решетке метро или мысли, будто он разменивает свой талант на деньги. А мой страх делал меня безвольной, но при этом давал мне какое-то странное успокоение и осознание того, что рана слишком глубока, чтобы пытаться хотя бы просто рассмотреть ее получше. Я привыкла и чувствовала себя комфортно внутри него, и у меня не было ни сил, ни смелости вырваться на свободу.

– Колеса! – воскликнул Пол. – Только один раз, Элиза. Запиваешь пару таблеток «Кровавой Мэри» и, клянусь, не чувствуешь разницы между полетом и каруселью в Центральном парке.

Мне казалось, что этот автобус – западня, а Пол и мой собственный страх не дают мне выбраться из нее. Я никак не могла вздохнуть по-настоящему и хотела только одного – выбраться наружу и набрать в грудь воздуха.

Я подумала, что именно это и ждет меня внутри «737-го».

Трясущимися руками я торопливо натянула туфли.

– Интересно, куда это ты собралась? – спросил Пол.

Я схватила пальто, и Пол бросился к дверям, как будто стараясь выскочить из автобуса раньше меня. Шагая по проходу, он выкрикивал: черт подери то, и черт подери это, и черт подери что-то про поджелудочную.