Текст книги "Как убить рок-звезду"

– В Йеле, – ответил он так, будто говорил о профессиональном училище где-то на окраине.

– А что ты изучал?

– Историю искусств, – ответил он, ища какую-то деталь в коробке, – точнее, гуманизм в искусстве и архитектуре Ренессанса, но не вздумай это напечатать.

– Ты там познакомился с женой?

– С бывшей женой, – опять поправил он. – Нет. После первого курса я поехал во Флоренцию, и мы встретились в галерее Уффици. Мы влюбились друг в друга, глядя на картины Боттичелли.

– Она итальянка?

– Нет, она из Нью-Йорка. Выросла в восьми кварталах отсюда. – Он махнул рукой, кажется, в сторону севера. – Она собиралась путешествовать по Европе автостопом, но вместо этого провела все время со мной. – Лоринг скрепил вместе две желтые детали, и получилось что-то похожее на руку. – Когда мы расстались, писали много всякой ерунды. Что у Джастин кто-то был и что у меня кто-то был. И все это неправда. Никого третьего не было. И я никогда не говорил, что ненавижу семейную жизнь, как написали в «Дейли ньюс». – Он говорил очень серьезно, как будто ему было важно, чтобы я поверила. – Черт возьми, мне нужна любовь так же, как и любому другому. Я быстро проверила, работает ли магнитофон.

– Мне не послышалось? Ты действительно это сказал?

Он поднял на меня глаза.

– Нет, правда, от такого утверждения у Люси случится оргазм. Может, далее подобреет на денек. И предупреждаю, она наверняка пустит эти слова на обложку.

– Можно я заберу их обратно?

– Даже и не мечтай, – засмеялась я. – Ну и что же случилось? Я имею в виду твою семейную жизнь.

Я пыталась собрать из «Лего» высокое здание, в котором все этажи будут разного цвета. В настоящий момент строился красный. Перед тем как ответить, Лоринг протянул мне несколько красных прямоугольников, и я загляделась на его руку. Она была узкой и сильной и идеально соответствовала всему остальному.

– Ничего на самом деле не случилось. Просто в какой-то момент накопилось слишком много проблем, у которых не было решения. А мы замалчивали их, пока не стало слишком поздно.

– Каких проблем? – прессовала я и, заметив его расстроенное лицо, напомнила: – Это интервью было твоей идеей.

Он усмехнулся и сдался:

– В основном связанных с образом жизни музыканта. Когда мы поженились, Джастин понятия не имела, что ее ждет. Вещи типа кормления близнецов грудью на заднем сиденье гастрольного автобуса и тому подобное. Она хотела мужа, который работает с девяти до пяти, а на Рождество ездит с семьей кататься на лыжах в Вейл. – Лоринг искал в коробке какой-то особый кубик. – Потом она стала оставаться дома, когда я уезжал на гастроли, и мы отдалились друг от друга. Джастин выучила это слово на сеансах у психотерапевта: «отдалились». Суть в том, что мы любили друг друга и на каком-то уровне всегда будем любить, но когда тебе двадцать три и ты влюбляешься, то кажется, что любовь легко преодолеет все проблемы. «Ржавчина» как раз об этом. О том, что, как бы сильно ты ни любил, как бы тебе ни хотелось, чтобы вы оставались вместе, коррозии все-таки не избежать.

Мне было грустно слушать Лоринга. Особенно потому, что он говорил как раз о том, чего я сама боялась, думая о нас с Полом.

– Можно я задам тебе один вопрос? Зачем ты согласился на это интервью?

Он отложил «Лего», разрезал бублик и намазал его толстым слоем мягкого сыра.

– Мой менеджер уже давно уговаривал меня. Потом я познакомился с тобой, и мне показалось… ну, не знаю, что тебе можно доверять. На самом деле это была идея Дуга. Он сказал, что с тобой стоит поговорить, хотя ты и насилуешь.

– Прекрати, – засмеялась я, – или я напишу, что ты был грубым и некоммуникабельным и что ты истощаешь водные ресурсы своим душем с тремя головками.

Он с укоризной улыбнулся, но улыбка была необидной.

– Кто-то уже везде сунул свой нос.

– Дядюшка Фестер сказал, чтобы я чувствовала себя как дома. А ты всегда называешь отца по имени? – быстро спросила я.

– Да, когда говорю с журналистами.

– Понятно. А ты не относись ко мне как к журналисту. Относись как с старому другу.

Лоринг кивнул, и я начала расспрашивать его о детстве. Многое из того, что он рассказал, я уже знала. Он вырос в частном доме на Двенадцатой Западной улице, но кроме этого у семьи была ферма в Вермонте, откуда родом его мать. Она выращивала там лошадей. У него был младший брат Лейт, который работал редактором на киностудии и жил в Трибеке.

– Твой отец говорил мне, что меньше всего ожидал, что ты пойдешь по этому пути, – сказала я, осторожно откусывая верхушку огромного пончика с черникой. – Он считает, что ты слишком умен, чтобы быть рок-звездой.

Я уже давно перестала нервничать. Разговаривать с Лорингом было приятно. Несмотря на свою биографию и успех, он был открытым и интересным собеседником и совсем не казался пресыщенным. И еще, это был единственный музыкант из всех, каких я знала и который не был занят только самим собой. Господи, да даже Пол был занят только собой, хотя у него это выходило органично и искренне.

– Давай не будем говорить обо мне минут пять, – сказал Лоринг, почесав висок. – Я сам себе надоел. И потом, это нечестно: ты знаешь обо мне все, а я о тебе – ничего.

– Так и знать нечего.

– Не верю.

Я увидела, что он смотрит на мое запястье, и поняла, что Дуг рассказал ему обо мне все. Я повернула руку, чтобы ему было лучше видно.

– Пол хочет сделать татуировку на этом же месте. Вместо обручальных колец у нас будут одинаковые шрамы.

– Романтично, – сказал Лоринг, но это прозвучало не вполне искренне. Мне показалось, что он хочет сменить тему.

– Кстати, когда ваша свадьба?

– Скоро. Но на Пола сейчас столько всего навалилось.

Лоринг откусил кусок бублика, и у него на лице появилась печальная и теплая улыбка. Я подумала, что он вспомнил о своей свадьбе и о том, чем все кончилось.

Я обкусывала пончик со всех сторон, пытаясь добраться до черники, и думала о Поле. Его не было уже почти неделю. Они поехали в турне по колледжам Восточного побережья. Я представила, как он лежит, скрючившись, на полу автобуса, пытается уснуть и страдает от похмелья и отсутствия сигарет.

– Лоринг, можно я задам тебе один вопрос? Как ты справляешься со всей той дрянью, которая всплывает, когда еще только приближаешься к этому бизнесу?

– Ты спрашиваешь как журналист или как подруга потенциальной звезды?

– Как подруга, – ответила я. – Пол просто зациклен на этом. Как не продаться? Как отказаться от компромиссов? Как остаться собой? Для него каждый шаг – война. – Я пожала плечами. Сама не понимаю, о чем спрашиваю. Просто я боюсь за него.

– Я помню, как в «Имперос Лаундж» к нему подошла девушка с восторгами по поводу его песни, а он отказался разговаривать с ней, потому что на ней была майка «Аэросмит». Он сказал, что это самая продажная группа в мире и что никому не может нравиться его музыка и «Аэросмит» одновременно.

– Это как раз то, о чем я говорю. Я целый месяц уговаривала его сделать клип. И в конце концов он согласился только на съемку живого концерта.

– Может быть, мне было легче, потому что я вырос в этом мире, но мне кажется, Пол относится к своей работе слишком серьезно. Мы ведь не ищем лекарство от рака. И не ведем переговоры о мире на Ближнем Востоке, правильно? Господи, это просто рок-н-ролл.

У меня отвалилась челюсть.

– Ой-ой-ой, – сказал Лоринг, – теперь она не будет меня уважать.

– Ты уверен, что ты сын Дуга Блэкмана? Я не верю, что его сын может сказать «это просто рок-н-ролл».

Лоринг рассмеялся.

– Ты не согласна?

– Я не согласна, когда так низко оценивают роль искусства. «День, когда я стал призраком» изменила мою жизнь. Ты понимаешь, как это важно? Что короткая глупая песня может изменить судьбу человека? Моя жизнь была бы совсем другой, менее интересной, менее… все, если бы не сила музыки, которую ты только что назвал просто рок-н-роллом.

Он продолжал смеяться.

– Ответь мне, – возмутилась я, – разве ты не веришь, что то, что ты делаешь, имеет огромную, неизмеримую ценность?!

Возможно. А возможно, и нет. Я просто хочу сказать, что клип – еще не конец света. И если честно, то я хочу, чтобы мои песни играли на радио. И мои клипы показывали по телевизору. И я хочу, чтобы записи покупали. И я не вижу в этом ничего плохого. – Пол тоже этого хочет. Но не ценой самоуважения.

– Он похож в этом на моего отца. Но, к счастью за отцом – все его прошлое. А за Полом ничего нет Пока нет, во всяком случае. Я думаю, ты и сама понимаешь, что он очень далеко пойдет, если сейчас поведет себя правильно.

– Вести себя правильно запрещает его религия.

Мы оба замолчали. Лоринг доедал свой бублик, а я листала блокнот.

– Вопрос, – сказала я наконец. – У тебя когда-нибудь была настоящая работа?

– В смысле, не такая халява, как сейчас?

Я хихикнула.

– Извини. Я хотела спросить, тебе приходилось работать, чтобы жить?

– Если ты про деньги, то нет. Но мне приходилось чистить конюшни, когда я был ребенком.

Ответ прозвучал как-то робко, и мне показалось, что он стесняется своего положения.

– Можно я задам тебе вопрос? – спросила я.

– Почему ты все время спрашиваешь?

– Я таким образом предупреждаю, что вопрос может показаться нескромным.

– Ты уже обыскала мой дом. Неужели что-то еще менее скромное?

– Почему ты стесняешься быть тем, кто ты есть?

Долгая пауза.

– Я думаю, одна причина в том, что мне много доставалось за мою фамилию. Рецензия в твоем журнале – как раз характерный пример. Пойми меня правильно. Я горжусь своим отцом. Но меня никто и никогда не воспринимал отдельно от него. Когда говорят о моей карьере, всегда вспоминают его имя. И заметь, наоборот не бывает никогда. Ирония в том, что я стал музыкантом совсем не из-за Дуга Блэкмана.

Он протянул мне законченную работу. Это был робот, который выглядел так, будто был только что из магазина.

– Похоже, у тебя большая практика, – сказала я, сравнивая со своей постройкой, которая оказалась просто ярко раскрашенной коробкой. – Если, не из-за Дуга, то почему?

– Тысяча девятьсот восемьдесят второй год, октябрь. «Клэш» и «Ху» на стадионе Ши. Представь, как это подействовало на девятилетнего мальчика.

– Видишь? Об этом я и говорила! В этом сила музыки!

Он улыбнулся.

– Разве твой отец не гордится тобой?

– Честно? Не для печати? По-моему, он сильно разочарован тем, что я выбрал этот путь. Он и мне часто говорил, что я «слишком умен, чтобы стать музыкантом», но иногда мне кажется, что на самом деле он хотел сказать «в тебе этого нет».

– Чего нет?

– Этого. Того, что есть в нем и в Поле. Непреодолимая, физическая потребность создавать музыку. Такая, что без этого невозможно жить.

– Он очень хвалил тебя, когда я говорила с ним. Лоринг, кажется, удивился этому.

– Вот типичный пример того, о чем я говорю. В старших классах я занимался бегом. Я пробегал милю быстрее всех в школе и в районе, и отец восхищался этим так, будто я бил мировые рекорды. Но он ни разу не потрепал меня по плечу и не сказал: «Поздравляю с отличным альбомом, сынок».

– С каким временем?

– Что?

– С каким временем ты пробегал милю?

– Не помню.

– Наверняка помнишь. Скажи.

– Кажется, лучшее время было четыре минуты и одиннадцать секунд.

– Четыре одиннадцать? С ума сойти. Я бегаю шесть раз в неделю, и девять минут – мой лучший результат. А сейчас как?

– Наверное, смогу пробежать за четыре пятьдесят пять, но потом сразу умру.

– Ну и какие у тебя творческие планы? Писать? Записывать? Участвовать в Олимпийских играх?

– В январе у меня будет две недели концертов вместо тех, которые отменили из-за одиннадцатого сентября. Наверное, запишу саундтрек к одному фильму. А вообще я планирую оставить себе побольше свободного времени. Побыть с детьми и заняться личной жизнью.

Я начала складывать на поднос тарелки и смятые салфетки.

– Мы закончили? – спросил Лоринг почти разочарованно.

Я сняла свитер, сложила его, как научил Пол, и положила на диван.

– У тебя есть пожелания? Может, какая-нибудь цензура?

Он задумался.

– Вообще-то я никогда не мог понять, зачем писать о том, что на мне было надето и как я выглядел. Было бы здорово, если бы появилась статья без всей этой чуши. Да, и не пиши о душе с тремя головками – он уже был здесь, когда я въехал.

* * *

Обложку январского номера «Соники» украшала фотография Лоринга Блэкмана, который, прислонясь к спинке, сидел на своей кровати с застенчивонеотразимой улыбкой на лице. Рядом был напечатан анонс статьи: «Самый завидный холостяк в мире рок-н-ролла: „Я просто хочу любить“».

Сама статья состояла из набора несвязных, выдернутых из контекста цитат, из которых явствовало, что Лоринг – патологически красивый и угрюмый ипохондрик с разбитым сердцем и сильным эдиповым комплексом.

В статье, которую писала я, не было ни одного упоминания о его одежде, внешности или знаменитом отце. Люси немедленно заметила, что тема Дуга начисто отсутствует, и вызвала меня к себе.

– Что это за подхалимская херня?

Мне захотелось стать невидимой.

А еще лучше, чтобы совсем исчезла Люси.

– Простите? – пробормотала я.

– Ты хочешь, чтобы я поверила, что во время интервью вы не говорили о Дуге?

– Мы говорили, но…

– Тогда и напиши об этом. Его отец – король. Нельзя писать о принце, не упоминая короля. И потом, люди захотят знать, во что он был одет.

Я не смогла выговорить «нет», тем более «отвяжись и сгинь». Но мне все-таки удалось отрицательно покачать головой.

– Упоминания о Дуге нарушат концептуальную цельность статьи.

Люси изобразила презрительную усмешку.

– Ты, похоже, думаешь, что работаешь в «Уоллстрит джорнал»?

Я молила Бога и своих умерших родителей, и покойного Джима Моррисона только о том, чтобы не расплакаться на глазах у Люси. Если эта сука увидит мои слезы, можно попрощаться с остатками самоуважения.

– Лоринг поверил мне, – сказала я наконец. – И потом, неужели вы думаете, что хоть один читатель нашего журнала и так не знает, кто его отец? Неужели нельзя хотя бы один раз дать ему возможность отвечать за себя самому? Особенно если вспомнить нашу несправедливую прошлогоднюю рецензию, это как раз хороший шанс помириться. Пожалуйста!

– Наша работа совсем не в том состоит, чтобы делать этим людям приятное, Элиза.

Люси сказала, что, если я не внесу изменений в статью, мне придется отдать все материалы ей и она напишет ее сама.

– Я понимаю, что он очень хорош, но, может, все-таки не стоит терять из-за него работу?

Я зашла в свой кабинет. Собрала все материалы и отнесла их Люси.

– Только не упоминайте в статье моего имени, – сказала я ей.

* * *

Лоринг три раза набирал ее номер, перед тем как решился нажать на кнопку вызова. И хотя он точно знал, кто снимет трубку, все-таки вздрогнул, когда услышал голос Элизы.

– Привет, – сказал он. – Это Лоринг.

«Соника» уже несколько дней как появилась в продаже, и молчанию на другом конце провода могло быть только два объяснения: либо Элиза об этом не знала, либо из-за помех в эфире и шума машин, проезжающих мимо него, она его не узнает.

– Это Лоринг, – повторил он.

– Я поняла. – Голос был мрачный. – Очень шумно. Ты стоишь посреди Таймс-сквер?

На самом деле он стоял у входа в кофейню на авеню Колумба. Он отвел мальчиков в школу, зашел сюда, чтобы съесть пирожок, и на прилавке нашел забытый кем-то журнал. Так он ей объяснил.

– Ты прочитал? – вздохнула Элиза.

– Да.

– Ты звонишь, чтобы сказать, что ненавидишь меня?

– Нет.

Он сразу признался ей, что несколько дней назад на вечеринке встретил Терри Норта. Он только не прибавил, что пошел на эту вечеринку потому, что она была организована «Соникой» и он надеялся встретить там ее.

Терри рассказал ему все о споре из-за «концептуальной хренности», как он выразился, о том, что Элиза чуть не потеряла работу, и еще о том, что Люси, чтобы добить ее окончательно, дала ей задание разыскать школьные фотографии рок-звезд, которые якобы нужны для какого-то сомнительного проекта.

– Я собиралась сама позвонить тебе, – сказала Элиза, – но просто не знала, что сказать. Вряд ли это тебя утешит, но мне правда было очень интересно разговаривать с тобой, и статья у меня получилась совсем неплохая.

– Мне тоже было интересно говорить с тобой.

Лоринг не отрываясь смотрел на длинную трещину в тротуаре, которая очертаниями напоминала Миссисипи. Он стоял на восточном берегу, рядом с Атлантой, и пытался найти скрытый смысл в словах Элизы.

– Давай просто посмеемся и забудем, – сказал он наконец, наблюдая за жуком, подползающим к Сент-Луису. – Я звоню совсем не поэтому.

А почему ты звонишь?

– В субботу ко мне на обед собираются родители. Я думаю, Полу будет интересно познакомиться с отцом. Я уже давно хотел пригласить вас…

* * *

Пол стоял перед распахнутым шкафом и смотрел на свою одежду, будто видел ее в первый раз. Он никак не мог решить, какую рубашку надеть к зеле ному костюму, чтобы идти знакомиться с Дутом Блэкманом.

– Как я выгляжу? – спросил он, поворачиваясь ко мне. На нем была красная рубашка с длинными рукавами. – Я не похож на фаната? Я не хочу показаться ему, черт подери, фанатом.

– Так ты и есть, черт подери, фанат.

– Знаю, но я не хочу им выглядеть.

– А кем ты хочешь выглядеть?

– Равным. Я хочу, чтобы Дуг увидел во мне такого же музыканта, как и он. Родственную душу. А не придурка, который знает наизусть каждую его строчку и аккорд.

– Ну-ну.

– Да или нет? – Он показал себе на грудь.

Ему шел красный цвет. Кожа казалась алебастровой, а глаза – светящимися. Но сочетание красной рубашки с зеленым костюмом привело меня в замешательство.

– Честно говоря, ты смахиваешь на рождественскую елку. Мне думается, что с этим дурацким костюмом надо надеть черное или белое.

– Дурацким? – Он провел рукой по лацкану. – Ты считаешь, что этот костюм дурацкий?

Я кивнула:

– Особенно цвет.

Я могла смеяться над ним сколько угодно, но сама волновалась перед второй встречей с Дугом Блэкманом не меньше, чем Пол.

Пол остановился на красной рубашке, но решил отказаться от зеленого костюма. Вместо него он надел черные брюки и черный ремень с серебряными заклепками. Еще минут пять он возился с волосами, пытаясь уложить их так, чтобы они падали на глаза, но при этом не закрывали обзор.

Пол настоял, чтобы по дороге мы зашли в цветочный магазин. Но не смог выбрать там ничего достойного.

– Сорняки, – заявил он, указывая на поникшие маргаритки. – Мы же не можем принести величайшему в мире рок-музыканту сорняки.

– Может, подарим ему бутоньерку?

– Очень смешно. Ха-ха. – Он показал на кисть желто-бордовых орхидей, выглядевшую очень авангардно. – Как тебе?

– Похоже на подсохшую язву.

Ничего не выбрав, мы зашли в деликатесный магазин, и Пол отказался от цветов в пользу бутылки вина и торта с миндалем.

Он провел в напряжении весь этот день, нервничал по дороге, страстно желая произвести впечатление на своего героя, но когда дверь лифта распахнулась в квартире Лоринга и Пол лицом к лицу встретился с Дугом Блэкманом, с ним случилось такое же превращение, какое происходило каждый раз, когда он выходил на сцену. Он действительно стоял перед Дугом как равный – почтительный и благодарный, но совсем не испуганный живой легендой.

– Элиза Силум, – Дуг указал на меня, – у меня уже тогда было подозрение, что мы еще встретимся.

Он по-медвежьи обнял меня, и я сразу вспомнила отца. Потом отступил назад и внимательно посмотрел на Пола.

– Ты ее жених?

– Пол Хадсон. – Его рука приближалась к руке Дуга, будто притягиваемая сильным магнитом. – Большая честь познакомиться с вами, сэр.

Я рассмеялась. Я никогда не слышала, чтобы Пол называл кого-нибудь сэром, и сейчас наслаждалась картиной. У Пола светилось лицо, и это был один из тех редких моментов, когда можно увидеть по-настоящему счастливого человека. Его счастье и заставляло сиять все вокруг, как вазелин, нанесенный на линзу фотокамеры.

Я подошла к Дугу и прошептала:

– Спасите Спасителя.

– Слышишь? – Дуг толкнул Пола локтем. – Она считает тебя Вторым Пришествием.

– Это еще что, – ответил Пол, продолжая сиять, – она считает, что Бруклин находится по дороге в Джерси.

За спиной Дуга показался Лоринг. Одного сына он нес через плечо, другой описывал вокруг них круги. На Лоринге были джинсы и серый пуловер, который я надевала во время интервью, и он опять был босиком. Я решила, что это очень сексуально.

Пол положил руку на голову мальчика и спросил, как его зовут.

– Это Шин, – ответил Лоринг, разворачивая сына лицом к гостям. – Шин, поздоровайся с Полом и Элизой.

– Я не Шин. Я Уолкер, – сказал мальчишка.

– Ничего подобного. Ты Шин! – Лоринг покачал головой. – Они недавно обнаружили, что могут всех дурачить, и теперь никак не успокоятся.

Лоринг пригласил нас в гостиную и познакомил со своей матерью. Лили, привлекательная и элегантная женщина около шестидесяти, занималась обедом на кухне. Пол предложил помочь, но она сказала, что все уже готово.

– Еду приготовила миссис Чоу, а я только перекладываю на тарелки.

Близнец номер два решил привлечь к себе внимание и включил сирену игрушечной пожарной машины. Он сказал Полу, что его зовут Шин.

– Уолкер, – вмешался Лоринг, – прекрати!

Пол присел, чтобы стать с ним одного роста.

– Отличная у тебя машина, Шин. Меня зовут Элиза, а ее, – он показал на меня, – Пол.

Уолкер захихикал и начал катать свой грузовик по ручке дивана, оставляя следы от колес на бархатистой ткани.

– Ее правда зовут Пол? – не поверил он. Он отбросил игрушку в сторону и завороженно уставился на серебряные заклепки на ремне Пола. – У тебя есть «Сега»? Хочешь, сыграем? У меня есть «Кузнечик Соник».

– Правда? Я обожаю Кузнечика Соника, – ответил Пол.

Я точно знала, что Пол никогда не слышал об этой игре, и подумала, что из него получится хороший отец. На минуту мне захотелось поменяться местами с Лорингом. Чтобы Пол был спокойным и домашним, лауреатом «Греми», рок-звездой и сыном великого отца, чтобы мы жили в пентхаусе у Центрального парка и чтобы у нас было двое чудесных шумных близнецов, которых в моем варианте мира звали бы Рекс и Спайк.

– «Сега» только после обеда, – твердо сказал Лоринг. – Уолкер, иди мыть руки!

Уолкер ушел, и Пол опять переключился на Дуга, который решил изложить свой вариант истории нашего знакомства. Разумеется, он не счел нужным упомянуть, что первым делом спросил, не хочу ли я потрахаться.

– А потом она заревела и отказалась покидать мою комнату, пока я не дам ей интервью, – рассказывал он.

Пол засмеялся.

– Интересно. У нее совсем другой вариант этой истории.

– Это очень сильно преувеличено, – сказала я.

– Ну ладно, скажем так, – продолжал Дуг, – я сам понял, что избавиться от нее не удастся, и решил черт с ним, можно и поговорить. – Он откинулся на спинку дивана, скрестил руки на груди и долго рассматривал меня, как картину на стене. – Как можно отказать таким глазам?

– Если найдете способ, поделитесь со мной, – попросил Пол.

– Дедушка, – закричал Шин, дергая Дуга за рукав, – покажи летающие карты.

Дуг достал из кармана колоду, совсем как тогда, у лифта. Мальчик смотрел не отрываясь.

– Возьми одну, – сказал ему Дуг, – покажи Полу и Элизе и положи обратно.

– Я знаю.

Он достал червового валета, секунд двадцать подержал его перед нашими глазами и засунул в середину колоды, закрывая от Дута маленькими ладошками. Пока Дуг тасовал карты, он нетерпеливо подпрыгивал на диване.

– Прошу! – сказал Дуг. Он разложил колоду на столе, щелкнул по ней пальцем, и из нее вылетел червовый валет, упав на пол рубашкой вниз.

– Большой прогресс! – удивилась я.

Шин закричал, запрыгал и попросил повторить. Реакция Пола была еще благодарней. У него отпала челюсть, и он произнес «Господи!» так, будто Дугу удалось вызвать ливень в квартире.

Лили объявила, что обед готов, и мы перешли за стол. Пол сидел рядом с Дугом и все время пытался навести разговор на музыку, но Дуг хотел обсуждать только то, как «Янки» в октябре уступили кубок «Аризоне Дайамондбэк».

– Игра широким фронтом, прости господи! – возмущался он. Дуг считал, что в начале сезона у них были проблемы с подачей, но к июню они наконец разыгрались. Он хотел знать, у кого, по мнению Пола, лучше удар – у О'Нила или у Джеттера.

– Я понятия не имею, кто это такие, – ответил Пол.

Полу пришлось признаться, что он не особенно интересуется спортом и ни разу не виде бейсбола на стадионе, и Дуг целых пять минут читал ему лекцию о том, что надо расширять свои горизонты.

– В жизни есть много чего, кроме твоей гитары, – говорил он, – и твои песни станут только лучше, и сам ты станешь лучше, если у тебя будут какие-то интересы, не связанные с музыкой.

– Элиза мой интерес, не связанный с музыкой, – сказал Пол.

Он смотрел на Дуга влюбленными глазами, и мне показалось, что он сейчас наклонится и поцелует его в щеку.

В конце концов Дуг все-таки начал расспрашивать Пола о «Бананафиш». Он спросил, собираются ли они ездить с концертами, и сказал, что единственный честный способ заработать себе имя – это отправляться в дорогу и играть, пока не отвалятся пальцы.

– Мы планируем гастроли, – объяснил Пол. – но все отодвигается. Альбом должен был выйти в октябре, а теперь все перенеслось на январь. Был разговор о разогреве для «Дроунс», но это не раньше марта.

– «Дроунс». За последние пять лет только из-за них и стоило включать радио, – сказал Дуг.

– Спасибо, папа, – отозвался Лоринг, накладывая рис на тарелку Шина, и улыбнулся с иронией, но без обиды.

– Вы еще не слышали «Бананафиш», – сказала я Дугу.

Один из близнецов повторил слово «Бананафиш», другой подхватил, и еще целую минуту они перебрасывались им, как теннисным мячиком.

– Мальчики, – сказал Лоринг, – успокойтесь. Они выдержали полсекунды. Потом Уолкер дернул Пола за рукав.

– Умеешь так?

Он выпустил изо рта слюну, разбавленную молоком, дал ей повиснуть до подбородка, а потом быстро втянул обратно в рот.

– Я не буду повторять, – пригрозил Лоринг.

– Можно я глотну твоего молока? – шепотом спросил Пол.

Мальчик с восторгом кивнул. Пол сделал большой глоток, поболтал молоко во рту и попробовал повторить трюк Уолкера, но он поспешил, слюна не успела загустеть и в итоге упала ему на брюки.

– Ничего, – сказал Уолкер, протягивая ему свой стакан, – попробуй еще.

Лоринг строго сказал Полу, что он останется без десерта, если будет так себя вести, и обратился к Уолкеру:

– Ешь, пожалуйста.

Тот засунул себе в рот какие-то жареные овощи, похожие на водоросли, так, что зеленые нити свисали у него, как усы, и опять повернулся к Полу.

– Хочешь посмотреть мою комнату?

– Очень хочу, Шин, – ответил Пол, отлично зная, что говорит с Уолкером.

– Эй, а как меня зовут? – закричал второй близнец.

Пол посмотрел на Шина.

– Ты Уолкер, правильно?

– Уолкер Черный Человек, – ответил он как настоящий коренной американец. – Мне уже пять лет.

Во время десерта к нам присоединилась Джастин. Она выглядела цветущей и свежей, как модель в рекламе косметического мыла. Джастин сказала Полу, что помнит его в «Имперос Лаундж».

– О-хо-хо, – испугался Пол, – надеюсь, я вел себя прилично?

– Вполне, – успокоила его Джастин. – Хотя мне рассказывали, что ты принимал участие в заговоре против наглей свадьбы.

– Ничего личного. Я делал это просто за деньги.

Позже Джастин и Лили увели мальчиков вниз мыться и ложиться спать. Как только они вышли, Дуг достал из кармана пакетик с марихуаной.

– Только на балконе, пожалуйста, – вздохнул Лоринг.

Дуг спросил, кто составит ему компанию, и Пол радостно вскочил, а мы с Лорингом ели торт и через стекло наблюдали, как два взрослых человека передают друг другу косяк, будто пара укурившихся подростков.

– Ты не куришь? – спросил Лоринг.

– Только пассивно, – ответила я.

– Спасибо за то, что ты сделал для Пола, – сказала я после того, как мы обсудили достоинства миндального торта по сравнению с фруктовым. – Он абсолютно счастлив сейчас. И за все. Я все еще переживаю из-за этой статьи.

– Забудь. – Лоринг пододвинул торт поближе ко мне.

– Ты ведь скоро уезжаешь? – вспомнила я. – В мини-тур, я имею в виду.

Он кивнул без всякого энтузиазма.

– Я только привык жить дома. Меньше всего мне сейчас хочется возвращаться к бродяжьей жизни. К тому же уезжать надо сразу после Нового года, а мы остались без группы разогрева.

Он рассказал, что ударник «Догуокер» – группы, которая должна была открывать их концерты, три дня назад сломал руку, катаясь на сноуборде. Я немного поразмыслила над этой проблемой и неожиданно нашла решение, которое показалось мне гениальным.

– Когда-нибудь слышал о группе «Бананафиш»? Я уверена, что они сейчас свободны.

До Лоринга не сразу дошло. Когда он понял, хотел что-то сказать и уже открыл было рот, но так и замер, а потом передумал и молча закрыл его.

– Просто подумай над этим вариантом. Пожалуйста. – Идея нравилась мне все больше. – Я понимаю, что это очень серьезный вопрос. Но пойми – альбом выходит на следующей неделе, а тур с «Дроунс» если и состоится, то только в марте. Ты окажешь им такую услугу, и…

– Элиза, – Лоринг почесал висок, – давай говорить разумно. Даже если я скажу «да», а я пока не говорю, ты уверена, что Пол не сочтет ниже своего достоинства работать на разогреве у такого мейнстримового и коммерчески успешного музыканта, как я?

Это было вполне возможно. Но проблемы надо решать по очереди.

– Пола я возьму на себя. Сначала должен решить ты.

Лоринг замолчал, и я решила, что лучше не мешать ему думать, и продолжила выковыривать миндаль из своей порции торта.

– А ты? – заговорил он наконец, обращаясь к своей тарелке. – Ты действительно хочешь, чтобы я на две недели увез Пола, или ты… как бы… ты тоже поедешь?

Я задумалась.

– А вы планируете пользоваться какими-нибудь летательными аппаратами?

– Нет. Только автобусами.

Пол хотел, чтобы я поехала с ними в предыдущее турне, но путешествие в пикапе с четырьмя мужиками, которые бреются только каждый третий день, не особенно меня вдохновило. С другой стороны, я давно мечтала на практике узнать, какова жизнь в гастрольном автобусе.

– Если меня отпустят с работы, – сказала я, – я бы с удовольствием поехала.

– Тогда вот что, – Лоринг по-прежнему не отводил глаз от тарелки, – ты уговаривай Пола, а я попробую устроить это со своей стороны.

– Только через мой труп, – заявил Пол в такси по дороге домой.

– Просто подумай об этом. Даже Дуг сказал, что гастроли – это лучшее, что ты можешь сейчас сделать.

– Осторожней, Куколка. Ты становишься похожа на Фельдмана.

Я попробовала его лягнуть, но в машине было слишком тесно.

– Не будь педиком. У него же огромные залы. Тебя каждый вечер будут слушать не меньше двенадцати тысяч человек. Ты сделаешь глупость, если откажешься.

– Элиза, половина из этих двенадцати тысяч – барышни-студентки, влюбленные в Лоринга. Мне не нужна такая аудитория. И я им не нужен. Мои фаны – это маргиналы и сумасшедшие. Потерянные души и депрессивные фрики.