Текст книги "Порок сердца"

– Я же люблю тебя, Билл, – всхлипывая, прошептал Тео, смотря куда-то в туман перед собой. – Прошу тебя, забери меня… Я боюсь без тебя. Я ужасно боюсь без тебя…

Тео шёл больше двух часов. К концу пути он уже практически перестал ощущать своё тело, продолжая механически переставлять ноги с задеревеневшими мышцами. Он так никуда и не вышел: вокруг не было ни дорог, ни домов. Вокруг не было ничего. И сил тоже больше не было.

Юноша прислонился спиной к дереву, надеясь передохнуть и продолжить путь, но ресурсы организма были давно истощены и как только он закрыл глаза, сознание его погасло, отключилось. Тео съехал вниз и упал набок. Сознание на мгновение вновь блеснуло в глазах, но этого мгновения хватило лишь на то, чтобы перевернуться на спину и вновь провалиться во тьму и холод.

Тем временем Билл, который уже давно вернулся домой, заканчивал с уборкой-уничтожением следов проживания Тео в его доме. Когда они ехали туда, в лес, парень немного сомневался, ему было совсем чуточку жаль расставаться с пленником, но теперь, когда он бросил его в ледяном лесу и уехал, не сказав на прощание не слова, ему было всё равно. Он даже не думал о нём, продолжая уборку, обрабатывая поверхности, которых касался мальчишка, специальным раствором. В последнюю очередь парень закинул в стиральную машинку постельное бельё и, выставив таймер, направился в душ, а, после, спать.

Было немного непривычно засыпать, зная, что утром он не зайдёт к Тео, не увидит его. Но Кофман жил так долгие тринадцать лет, не имея привязанностей, не любя никого и не нуждаясь ни в ком. И парень не намерен был меняться. Зачем? Он с лёгкостью найдёт себе новую утеху для тела, как делал это всегда. А душа… А души у него давно не было, её уже заочно забрали черти в ад.

Глава 34

Тео открыл глаза, смотря перед собой, привычно не видя ничего, кроме белёсого, грязно-молочного тумана. Взгляд усталый, веки полузакрыты, в голове ни единой мысли. Юноша ничего не чувствовал, вообще ничего, словно он и не существовал вовсе, словно не было ни тела, ни сознания.

Прошла минута, вторая. Постепенно, сознание начало проясняться, белёсый туман побледнел, и к юноше вернулись ощущения, медленно, но неумолимо врываясь в мозг, вкручиваясь, на подобии тупой отвёртки. Всё тело невыносимо ныло, крутило, словно тот кошмарный сон, в котором ему ломали кости и перебивали суставы, вдруг стал реальностью.

Тео закрыл глаза и тихо застонал от этих мучительных ощущений, едва слышно захныкал, отворачивая голову. Ему казалось, что он умирает. Снова умирает.

– Я рад, что ты снова с нами, Тео.

Юноша открыл глаза и подскочил, услышав этот совершенно чужой, посторонний мужской голос. Он прижался к спинке кровати, вжимаясь спиной в её железные перекладины, огромными испуганными глазами смотря в сторону мужчины, которого он не видел.

– Всё в порядке, – произнёс мужчина. – Не бойся. Я – Френсис Фиммел, твой лечащий врач.

– Френсис? – повторил за мужчиной Тео. – Я помню Френсис, – он кивнул, – но она же… кошка?

Доктор вопросительно изогнул бровь. Конечно, он ожидал чего угодно от этого юноши, которого еле живого доставили в больницу три дня назад, и в крови которого была немалая доза опиума. Но, всё же, мистер Фиммел надеялся на то, что юноша будет адекватен после своего пробуждения.

– Френсис, – снова заговорил мужчина, – это достаточно распространенное имя.

Тео отрицательно замотал головой, ещё сильнее вжимаясь в спинку кровати, подтягивая колени к груди и натягивая на себя одеяло.

– Кто вы? – испуганным голосом спросил юноша. В его глазах дрожали слёзы.

– Я, как я уже сказал, Тео – Френсис Фиммел, твой лечащий врач. А ты, Тео, сейчас находишься в больнице.

– Нет, – произнёс юноша и снова помотал головой.

– Что именно «нет»? – поинтересовался мужчина.

– Н-нет, – запнувшись, повторил Тео, медленно переползая к краю постели. – Не надо…

– Тео, с тобой всё в порядке? – голос врача стал настороженным. – Ты меня понимаешь? – он помолчал несколько секунд и добавил: – Ты меня слышишь?

Тео снова отрицательно покачал головой. По щекам покатились две слезинки. Доктор вздохнул и встал, он сказал:

– Тео, пожалуйста, ляг нормально. Я сейчас позову медсестру и тебе дадут успокоительное. А потом, когда тебе станет лучше, мы поговорим. Хорошо?

Доктор сделал два шага к постели Тео. Услышав это, юноша подскочил на месте и вскочил с кровати, бросаясь прочь. Иглы капельниц выскочили из вен, раздирая их и запуская тонкие змейки алой крови по бледной коже, аппарат фиксации жизнедеятельности запищал, потеряв контакт с телом. Юноша сделал всего три шага и упал, больно ударяясь коленями об пол, но даже не обращая на это внимания. После сильного переохлаждения и обморожения, которые пришлось пережить Тео, тело не слушалось и ноги подкашивались.

Он пополз, но вновь услышав шаги в свою сторону – доктор, плюнув на приличия, кинулся за неадекватным пациентом – снова подскочил на ноги и побежал. Он врезался в стену – не слишком сильно, но плечо заныло – и забился в угол комнаты, сжимаясь в комок, раненым волчонком озираясь по сторонам и дрожа всем телом.

– Плохо дело, – негромко, сам себе произнёс доктор.

Мужчина осторожно, чтобы не шуметь, не делать резких движений и не терять пациента из виду, отошёл к двери и приоткрыл её. Он позвал:

– Маргарет, позовите санитаров!

Мужчина снова прикрыл дверь и невесёлым взглядом посмотрел на юного пациента, который продолжал сидеть в углу, трясясь всем телом, согнувшись в три погибели. Глаза огромные, испуганные, губы дрожат, лицо бледное, по щекам катятся слёзы. Мужчина прикусил губу и покачал головой.

Через две минуты в палату зашли двое санитаров и медсестра.

– Успокоительное принесите, Маргарет, – отдал распоряжение врач. Женщина кивнула и удалилась. Доктор обратился к санитарам: – Очень аккуратно верните его на кровать. Аккуратно, подчёркиваю.

Двое рослых санитаров кивнули и направились к Тео, чтобы исполнить указание. Услышав две пары шагов, приближающихся к нему, юноша начал испуганно озираться, слёзы потекли по щекам с новой силой. Он выставил вперёд руки, желая защититься, и сбивчиво затараторил:

– Не трогайте меня… Верните меня… Не трогайте… Не надо… Я хочу обратно! – он сорвался на визг. Подступала истерика. – Верните меня обратно! Где он?! Где он?!

Санитары, которые хоть и не работали в психиатрическом отделении, но тоже много повидали, склонились к юноше и взяли его под руки, удерживая и поднимая на ноги. На мгновение его ступни даже оторвались от пола. Тео забился, словно зверёк, попавший в капкан, он брыкался, кричал что-то, продолжал звать Билла, пытался укусить санитаров или ударить их, но его руки крепко держали.

Дотащив мальчишку до постели, его опустили на неё и прижали, чтобы не навредил себе. Как раз вовремя подоспела и медсестра с заправленным шприцом. Ничего не говоря, женщина сняла со шприца колпачок и быстро протёрла кожу юноши, затем, ввела иглу в вену. Ощутив это чувство, которое стало таким слишком привычным, слишком знакомым за четыре месяца плена, Тео всхлипнул и на мгновение затих, задрожал ещё сильнее.

– Всё, мистер Фиммел, – заучено произнесла медсестра. – Будут ещё указания?

– Нет, Маргарет, можете возвращаться к своим делам, – ответил мужчина.

Доктор подождал ещё минуты две, чтобы пациент точно затих, и отпустил и санитаров, вновь оставаясь с Тео наедине. Он продолжал тихо плакать и едва заметно дрожать, сил на большее не было в его теле, успокоительное работало на славу.

– Кто вы? – сбивчиво шептал юноша, глотая слёзы. – Что вы…? Я не понимаю… Пожалуйста… Мне страшно…

– Всё хорошо, Тео, – приятным, успокаивающим голосом произнёс мужчина и снова подошёл к постели пациента. – Постарайся заснуть. Тебе будет полезно. А завтра, когда тебе будет получше, поговорим.

Тео снова замотал головой, но теперь не кричал. Он всхлипнул и отвернулся, ложась на бок, сжимаясь в комочек. Мужчин вздохнул и обратился к нему:

– Тео, прошу тебя, ляг на спину и не дёргай руками. Ты только пришёл в себя и твоему организму нужна поддержка, а ты выдёргиваешь иглы и мешаешь работе аппаратуры.

– Не хочу, – невпопад ответил юноша.

– Чего ты не хочешь, Тео?

– Ничего не хочу. Хочу к нему. Хочу обратно. Верните меня обратно.

– Куда, Тео? – вздохнул доктор. Он всё больше начинал подозревать, что из реанимации его пациент отправиться прямиком в психиатрическое отделение. – Потом я тебе всё расскажу, но не сейчас. Поспи.

– Я не хочу, – снова захныкал Тео. – Где он? Я хочу обратно. Мне страшно…

– Тео, – серьёзно спросил мужчина, заподозрив неладное. – Ты что-то видишь?

– Ничего. Я ничего не вижу, – с истерическими нотками в голосе ответил юноша. – Не трогайте меня.

– Тео, я не трогаю тебя.

– Уйдите. Я не хочу… Я никого не хочу, – он закрыл глаза и снова заплакал. – Мне холодно. Мне страшно. Где он? Я боюсь, пожалуйста, мне страшно здесь.

Из-за успокоительного голос его звучал не надрывно, но по его оттенкам можно было догадаться о том, какой хаос сейчас творится в душе юноши.

– Всё хорошо, Тео, – обратился к нему доктор. – Всё будет хорошо. Я сейчас уйду, а ты поспи. Поспи, а завтра поговорим.

Успокоительно отупляло и сковывало всё больше и больше, потому юноша пропустил тот момент, когда доктор ушёл, а потом звать было уже поздно. Полежав несколько минут, сходя с ума от ужаса, дрожа и захлёбываясь слезами, Тео медленно, неуклюже сполз с кровати на пол. Он встал, но ноги подкосились, и он встал на четвереньки, пополз к стене и снова забился в дальний угол, вжимаясь в него, обнимая свои колени.

Тео не понимал, что происходит с его психикой и телом. Он ничего не понимал, ничего не видел. Его сковал дикий ужас и желание убежать отсюда, но сил на это не было. Всё тело ломало, крутило, словно пропуская через тупую мясорубку с огромными лопастями.

Он практически не чувствовал ступней и кистей рук – пусть обморожение, на удивление врачей, оказалось не таким сильным, как следовало ожидать, но они до сих пор были несколько онемевшими, их кололо тысячей игл и жгло. А всё тело, каждый самый мелкий сустав выкручивало ужасной ломкой. Тео не понимал этого, не думал об этом, но за время, проведённое в доме Змея, он успел приобрести серьёзную наркотическую зависимость и теперь его организм требовал сладкого опиумного яда.

Ему было жутко, просто жутко. Стены давили, тишина оглушала. Он не понимал, где он, он не помнил, как он сюда попал. Даже воспоминания о ледяном лесу, в котором он едва не уснул вечным сном, куда-то запропастились, ушли за грань сознания. Он помнил только его, Билла. Своего Билла. И он хотел обратно, потому что только рядом с ним не было страшно, только рядом с ним он теперь умел жить. А его не было. И пусть сумеречные воспоминания блуждали на границе между сознанием и бессознательным, напоминая о том, что парень бросил его умирать в лесу, Тео хотел обратно. Он хотел к нему. Без него он уже не умел.

Тео не понимал, как попал сюда, в больницу, почему он здесь. Он был без сознания, когда его привезли, и пробыл в таком состоянии ещё три дня. Его, еле живого, околевшего, нашёл в лесу лыжник. В десятке километров от того места находилась спортивная база, а в этом лесу проходили тренировки. Билл точно знал, где пролегают маршруты спортсменов, и оставил Тео на достаточно расстоянии от этих мест. Но этот лыжник, ставший настоящим ангелом хранителем Тео, ужасно не выспался и решил схитрить, срезать больший отрезок пути. Таким образом, попытка обмануть строгого тренера спасла юноше жизнь, потому что ещё полчаса, и он бы уже никогда не проснулся.

В общей сложности Тео провёл в ледяном лесу более четырёх часов, без одежды, на пятнадцати градусном морозе. Но он смог выжить. Выжить каким-то неведомым образом и даже не остаться без рук-ног, хотя конечности его уже и были неприятного синеватого оттенка на тот момент, когда нерадивый лыжник обнаружил юношу.

Новогоднее желание сбылось.

Глава 35

Время шло. Первые три недели Тео не показывал никаких психических улучшений, состояние его было на прежнем уровне и пугало врачей. Зато физическое состояние юноши, вопреки страху эскулапов, быстро пошло на поправку. Несмотря на жуткое переохлаждение почек, которые практически не функционировали на момент поступление Тео в больницу, теперь органы работали хорошо, как и прежде.

Улучшения начались на четвёртой неделе пребывания Тео в больнице. Он начал складно отвечать на вопросы врачей, перестал всё время плакать. Была только одна беда – юноша наотрез отказывался спать на кровати, и всё время проводил, сидя в дальнем углу палаты. Потому медицинскому персоналу пришлось пойти на уступки и передвинуть постель к стене в тот самый угол, чтобы юноша спал не на полу, а на кровати. Это сработало.

Постепенно, наркотическая зависимость начала отпускать его, ломки сошли на нет, тело полностью восстановилось, чего нельзя было сказать о душевном состоянии Тео. Единственным проявлением пугающей нормальности, которая настораживала докторов, было то, что юноша каждый день, в одно и то же время, вдруг становился невероятно спокойным, словно в его мозгу что-то переключалось, и просил отвести его в душ. Врачи разводили руками и выполняли просьбу. А в тот единственный раз, когда ему отказали, у юноши случилась истерика. Он рыдал и кричал, что он грязный и не хочет таким быть. Больше доктора не отказывали ему. А вскоре перевели в палату с душем и туалетом, чтобы пациент мог самостоятельно справляться с собственной гигиеной.

Он долгое время не подпускал никого к себе, смотрел на всех волчонком из-за стёкол очков, которые ему изготовили, и трясся при малейшем намёке на чужое приближение, начинал плакать. Потом у него случился перекос в другую сторону. В один день Тео просто встал с кровати и обнял доктора, который пришёл к нему, начал жаться к мужчине, ластиться, просил не уходить, не оставлять его. Даже попытался поцеловать. Доктор испугался такого поведения пациента, мягко оттолкнул его и попросил вернуться в постель. Итогом была истерика такой силы, подобных которой ещё не было.

Теперь юноша наотрез отказывался оставаться в одиночестве, начинал кричать и плакать, как только доктор, медсестра или кто-нибудь другой собирался уйти. Он орал так, что его слышал весь этаж, бросался из стороны в сторону, снова и снова забиваясь в свой угол, потом снова начиная метаться.

Впоследствии два перекоса совместились в юноше: он мог то начать льнуть к доктору, медсестре или санитару, то мог впасть в коматозное состояние от одного упоминания об осмотре, от перспективы того, что к что к нему могут прикоснуться.

Постепенно, он перестал бояться чужих, но страх одиночества от этого стал только сильнее. После трёх дней истерик со стороны Тео и его просьб о том, чтобы его не оставляли одного ни на минуту, врачами было принято решение о том, чтобы перевести его в психиатрическое отделение и подселить в палату к парню, который был практически его возраста.

Получив постоянного партнёра по комнате, Тео успокоился. Правда, сперва он не отпускал соседа ни в туалет, ни в душ в одиночестве, всюду ходил за ним, что, на удивление, совершенно не смущало парня. Потом юноша немного остыл и стал отпускать соседа на время, чтобы тот мог принять душ или провести иные гигиенические процедуры.

Доктора с настороженностью наблюдали за динамикой состояния юного пациента, и всё время сомневались, правильно ли они поступили, поселив его с психически больным соседом. Парня, который стал соседом Тео, звали Адик, ему было девятнадцать лет, и с семи лет он имел неутешительный диагноз шизофрения, плюс к этому, у него было биполярное расстройство личности. Но сейчас парень шёл на поправку, началась ремиссия, и он вёл себя даже нормальнее, чем сам Тео, куда нормальнее.

Высокий, темноволосый, открытый парень с прекрасным чувством юмора – Адик был безумно обаятелен, а от его широкой, светлой улыбки хотелось улыбнуться в ответ даже бывалым работникам психиатрического отделения больницы. Адик был итальянцем по происхождению и немцем по гражданству. Урожденный Адольф стал Адиком в три года, когда его семья переехала в Германию, где подобное имя вызывало косые взгляды. Тогда и было решено сменить имя ребёнку, а поскольку мальчик уже привык к нему, было решено выбрать наиболее приближенное к первоначальному варианту. Так Адольф стал Адиком, кем и остался на всю жизнь.

Глава 36

И в больничной постели я трахнул собственную смерть

Врачи читали во взгляде: «Дайте мне просто умереть».

Дай мне шанс, чтоб сделать шаг…

Domino, Дай мне шанс©

Карлу не так давно разрешили навещать племянника. За всё время, что юноша провёл в больнице, состоялись всего три встречи, во время которых Тео вёл себя крайне холодно и отстранённо. Сегодня состоялась чётвёртая. Уже прошли полтора часа из двух, отведённых для того, чтобы родственники могли навещать своих родных, находящихся в стенах больницы.

Мистер Майер тяжело вздохнул и опустил голову. За эти полтора часа ему так и не удалось достучаться до племянника. Складывалось такое ощущение, словно Тео вовсе не узнавал дядю, не слышал и не видел его. Юноша не смотрел на опекуна, впив свой взгляд куда-то в сторону, и всё время обнимал себя за плечи, поглаживал их, словно пытаясь успокоить самого себя.

– Тео, – обратился к юноше мужчина, – ты не хочешь меня видеть?

Тео не ответил. Он несколько секунд помолчал, продолжая смотреть в сторону, затем, неопределённо мотнул головой, отчего волосы упали на лицо. Его вечная привычка собирать длинные волосы в хвост после пребывания в доме Билла исчезла, теперь юноша всё время оставлял их распущенными.

– Может быть, ты скажешь мне что-нибудь, Тео? – снова обратился к племяннику дядя. – Хотя бы что-то? Расскажи, как ты себя чувствуешь. Может быть, тебе что-нибудь нужно?

Тео снова мотнул головой, но в этот раз выдавил из себя ответ:

– Нет.

Это сухое, едва слышное слово было уже победой для Карла. Он слегка улыбнулся и прикрыл глаза, повернулся корпусом к племяннику. Тео поджал ноги и отполз подальше от опекуна и ближе к стене, забился в свой любимый угол, снова обнимая себя за плечи.

– Тео, прошу тебя, – снова заговорил Карл, голос его начал звучать серьёзно, он был пропитан горечью. – Прошу тебя, расскажи, что с тобой случилось. Я клянусь тебе, что накажу этих ублюдков. Они у меня в тюрьме сгниют.

Тео вздрогнул и сжался сильнее, прижимая колени к груди. При упоминании о недавнем прошлом у него внутри что-то переворачивалось, скукоживалось.

«Этот Змей – ублюдок, – слова дяди, которые он сказал Тео когда-то, вспыли в памяти юноши. – Он вырезает глаза и сердца. Он – настоящая больная тварь. Больная тварь… Ублюдок… Он делает своим жертвам тату на левой стороне груди в виде чёрной змеи. Потому его и прозвали Змеем. Змеем… Змей… Билл…», – слова дяди смешались в голове с собственными мыслями. Юноша всхлипнул и закрыл глаза.

– Тео? – взволновано обратился Карл к Тео. – Тео, что с тобой? Тебе плохо? Ты что-то вспомнил?

– Я… – сдавленно произнёс юноша. – Я ничего не помню. Ничего. И не хочу вспоминать. Прошу тебя, никогда не проси меня вспомнить.

– Но, Тео, – возразил мужчина. – Тебя похитили и держали где-то четыре месяца. Тео, тебя кололи наркотиками и…

Мужчина запнулся. Ему не хватило духа произнести вслух то, что юношу насиловали, либо склоняли к сексуальной близости под действием дурмана. Врачи точно сказали, что подобные действия проделывали с Тео, и не раз. Но сам Тео упорно молчал.

Он не сказал ни слова о том, что происходило с ним в эти четыре месяца в доме Билла. Не сказал ничего о самом Билле. Он не хотел это рассказывать. А когда его пытались разговорить врачи или сотрудники полиции, юноша говорил, что ничего не помнит, а, если они оказывались чрезмерно настойчивы, он закатывал истерику. Всякий раз им приходилось отступать, потому что, как бы ни было важно раскрыть дело о похищении, здоровье Тео было важнее.

– Тео, – снова заговорил Карл, – прошу тебя, расскажи мне.

– Отстаньте от меня, – ответил Тео.

– Тео…

– Нет, – он помотал головой. – Нет…

– Тебе больно об этом говорить? Тео, с нашим отделом сотрудничает отличный психолог, он – мастер в подобных вопросах. Он поможет тебе.

– Мне не нужна помощь, – сквозь зубы процедил юноша и закрыл глаза.

В носу защипало. Наружу рвались слёзы и это чёртово, преследующее его: «Верните меня к нему». Но юноша больше не говорил этого вслух. Он уже понял, что он здесь, а Билл где-то там, далеко. Но от этого желание вновь оказаться в его уютных, защищенных объятьях не становилось меньше.

И здесь не помогали ни приёмы у психиатра, ни консультации психолога. И у того, и у другого Тео упорно молчал и открывал рот только тогда, когда его просили ответить на вопросы очередной методики, которая помогала следить за его психическим здоровьем, но ровным счётом ничего не могла рассказать о том, что с ним произошло. Это было тайной – его тайной… их тайной. И он лелеял этот секрет невозможно трепетно, потому что он был тем единственным, что связывало его теперь с Биллом. Тео не мог забыть своего мучителя. Он был по-прежнему нужен ему сильнее, чем кислород. Но его не было. Тео понимал, что он не может никак вернуть парня и потому перестал звать его. Но это ничего не могло изменить. Билл был его болезнью – той болезнью, которую не способны вылечить даже самые сильные препараты, разве что умелый психоаналитик, который мог бы объяснить юноше, что всё это – лишь травма, Стокгольмский синдром. Но ни один специалист не мог помочь Тео, потому что он продолжал молчать. Оставалось лишь время, которое, как известно, всё лечит. Но и на это Тео не надеялся. Он, вообще, ни на что не надеялся. Он жил прошлым, он жил ТАМ, в доме своего мучителя, который стал для него самым важным в жизни, единственно важным, и бросил замерзать в ночном лесу.

Тео даже ни разу не анализировал поступок Кофмана. Он не думал о том, что парень бросил его умирать, замерзать, зная, что у юноши нет шансов выжить. Он бросил его, как щенка, вещь. Тео не думал об этом. Воспоминания об этой ночи вроде бы были в голове юноши, но они находились как-то отдельно от всего остального. Его психика словно разделилась на несколько частей. Одной частью его были воспоминания о жизни в доме Билла. Второй – память о той самой ночи в ледяном лесу, когда он метался и медленно замерзал, умирал, рыдая навзрыд и умоляя мучителя вернуться. Третьей частью юноши была память о его жизни до Билла, и эта часть теперь оказалась самой ненужной и заброшенной. Он вообще не думал о том, что было «до» и совершенно не стремился к тому, чтобы вернуться к нормальной жизни. Четвёртой и последней составляющей Тео было настоящее – смутное настоящее, жизнь в больничных стенах и попытка найти защиту, тепло, которых юноше так катастрофически не хватало. Но, вопреки логике, он не искал покровительства у Карла, который был его единственной родной душой. Юноша искал тепла и ласки у медперсонала, людей, навещающих других больных, у кого угодно, но только не у дяди. Карл вдруг стал ему чужим. И мужчина это, к сожалению, чувствовал.

Комиссар Майер видел перед собой своего любимого племянника, сына погибшего брата. Он выглядел так же, как и прежде, как и до этих четырёх кошмарных месяцев. Но он был другим. У него были другие глаза, и что-то внутри него изменилось, изменилось настолько, что мужчина не знал, что с этим делать. Это рвало Карлу душу и заставляло вновь и вновь в бессилие сжимать кулаки, желая передавить глотку тому, кто посмел сделать подобное с его племянником.

– Мальчик мой… – вздохнул Карл. Он подсел чуть ближе к юноше и потянулся к нему, чтобы обнять, хотя бы дотронуться, но Тео отшатнулся от него, вжимаясь в стену.

Он не выглядел напуганным, он просто избегал прикосновений дяди. Он отныне был ему никто. Карл вздохнул и убрал руки, чтобы не вызвать в племяннике новую истерику.

– Сколько время? – спросил Тео.

– Без пятнадцати шесть.

– Тебе пора.

В шесть заканчивалось время посещения.

Карл вздохнул и встал, он обратился к юноше:

– Я приду завтра. Скажи, что тебе нужно, я принесу.

– Ничего, – вздохнул Тео и слегка расслабился, сел в более открытую позу. – Здесь хорошо кормят.

– Разве ты не хочешь ничего вкусненького?

– Нет.

– А вещи? Тео, тебе нужны какие-нибудь вещи?

– У меня всё есть.

– Тео, – мужчина вздохнул и шагнул к племяннику, но остановился. – Не нужно вести себя со мной так, словно я тебе чужой. Это же я, Тео – Карл, твой дядя.

– Я знаю.

Карл несколько секунд помолчал, затем снова вздохнул и произнёс:

– Хорошо, Тео. Тогда, до завтра.

– Нет, не надо, – Тео нахмурился и помотал головой. – Не надо завтра.

– Что не надо завтра?

– Приходить, – Тео поморщился и снова сжался. – Не надо так часто приходить. Лучше послезавтра… Или хотя бы через три дня.

Карлу было больно такое слышать, но он прекрасно понимал, в каком состоянии находится Тео, потому не показал виду и согласился.

– Хорошо, Тео. Я приду в субботу.

Юноша даже не кивнул, снова отворачиваясь от дяди и смотря в сторону. Карл тяжело вздохнул и покинул палату. Мужчине было невыносимо трудно все эти четыре месяца, в которые он не знал, где находится юноша и жив ли он вообще. Но сейчас, когда Тео вернулся, стало ещё хуже. Это был Тео, его племянник, но, одновременно, это был совершенно другой, чужой человек. Он был лишь оболочкой, внутри же была совершенно иная душа. И, пусть мужчина гнал от себя эти мысли, порой, когда он сидел очередной бессонной ночью на кухне, они находили его.

Не прошло и пяти минут после ухода Карла, как дверь в палату открылась, и в неё заглянул Адик, проверяя, ушёл ли посетитель Тео. Парень оглядел достаточно просторную комнату и остановил взгляд на соседе, вопросительно смотря на него.

– Твой дядя уже ушёл? – спросил Адик.

– Да, – кивнул Тео и вздохнул.

Он отлепился от стены и сел свободнее на кровати, посмотрел на соседа.

– Может быть, пойдём в комнату отдыха? – спросил сосед, закрывая дверь. – Там весело!

В комнате отдыха, где обычно проводили свободное время пациенты психиатрического отделения, был телевизор, множество книг и настольных игр, а также много всего прочего, что помогало пациентам устраивать свой досуг. Адик всегда был общительным парнем, несмотря на свой недуг, и он любил проводить время в общем зале, общаясь с другими пациентами, играя, болтая обо всём на свете. Особенно интересно со стороны смотрелись эти разговоры тогда, когда больные начинали делиться друг с другом своими галлюцинациями, причём, делали они это весело и так воодушевлённо, словно они были правдой.

Адик не был исключением. Только, в отличие от многих других, у кого галлюцинации приобретали совершенно фантастические образы космоса, иных миров, неведомых тварей и подобного, галлюцинации и бред Адика были не слишком, так сказать, яркими. Его «картинками» и приходами были враждебно настроенные инопланетяне, которые «навещали» парня в среднем раз в год. А ещё у парня был воображаемый брат. Но о том, что он воображаемый, ему не говорили, так было проще.

– Не хочу, – буркнул Тео и помотал головой, подтянул колени к груди. – Не хочу к чужим.

– Они не чужие, они – свои, – с лучистой улыбкой произнёс Адик и подошёл к постели Тео.

Как и в прошлой, одиночной палате юноши, в этой его кровать придвинули к стене, чтобы он мог спокойно спать в своём углу.

– Тогда, посижу с тобой, – пожал плечами Адик. Он указал на кровать и спросил: – Можно сесть?

Тео поднял на парня глаза и несколько секунд, молча, смотрел на него, хлопая ресницами, о чём-то думая. Вдруг, юноша как-то просиял, словно свет внутри зажёгся. Он кивнул и подвинулся, освобождая место соседу. Адик сел. Прежде, чем сосед успел открыть рот, чтобы что-то сказать – а он был невероятно болтлив – Тео обратился к нему.

– Я красивый? – спросил юноша, смотря на соседа огромными синими глазами, хлопая ресницами.

– Эм… – Адик нахмурился, затем, с видом эксперта оглядел Тео. – Да, – кивнул парень, покончив с оценкой.

– А я тебе нравлюсь? – снова задал вопрос юноша, подсаживаясь чуть ближе к соседу.

– Да, ты отличный парень. Только не очень общительный… И странный немного. А что? – Адик повернул голову к Тео и посмотрел в лицо.

– А в плане внешности, я тебе нравлюсь? – продолжил Тео свой странный опрос.

– Да, ты красивый, – пожал плечами Адик. – А что?

Тео улыбнулся и подсел ещё ближе, коснулся пальцами лежащей на кровати ладони парня и спросил:

– А ты побудешь со мной?

– Я уже с тобой, – рассмеялся Адик.

– Нет, – ответил Тео и тоже улыбнулся. Он помотал головой. – По-другому со мной. Побудешь?

– Ты о чем? – простодушно спросил парень.

– Побудь со мной, пожалуйста, – попросил Тео, понижая голос.

Он повернулся к парню корпусом и положил ладонь на плечо, слегка сжимая, затем едва уловимо гладя.

– Мне нужно… – добавил Тео. – Пожалуйста.

– Ты о чём? – снова спросил парень, не переставая широко улыбаться. Он совершенно не понимал, чего от него хочет Тео, а близость юноши его совершенно не смущала.

– Пожалуйста… – ещё тише повторил Тео, кладя вторую ладонь на плечи парня, затем, скользнув ею по груди соседа, по его животу, останавливаясь у самой кромки его спортивных штанов.

– Ты о чём, Тео? – спросил парень и рассмеялся, потому что поглаживания юноши вызывали чувство щекотки.

– Мне нужно, – выдохнул Тео, ещё ближе подсаживаясь к соседу. – Пожалуйста…

– Что тебе нужно? – со смешком спросил Адик.

– Побудь со мной, – тихо ответил Тео, прикрывая глаза.

Дыхание стало тяжелее, глубже.

– Я и так с тобой, – повторил улыбающийся сосед. – Что ещё?

– Ближе, – произнёс Тео и потянулся к парню. – Пожалуйста, побудь со мной.

Юноша прикоснулся губами к щеке соседа. Его дыхание дрожало, действия были неуверенными. Он провёл губами по щеке парня и прикоснулся к его губам, коснулся их языком, прося о более настоящем поцелуе. Адик нахмурился и чуть подался назад, разрывая зарождающийся поцелуй.

– Так вот, чего тебе нужно, – рассмеялся парень. – Так тебе не ко мне, тебе к девушке. У тебя есть девушка?

– Нет, – отрывисто произнёс юноша и помотал головой. – Мне не нужна девушка, – он снова потянулся к соседу.

– А, понятно. Ты гей?

– Нет, – выдохнул Тео, начиная всё сильнее льнуть к соседу, подобно пьяной шлюхе. – Мне просто нужно, чтобы ты побыл со мной. Пожалуйста.

Он снова прикоснулся горячими губами к щеке соседа, коснулся губ, слегка захватил их. Видя, что парень не сопротивляется, Тео поцеловал его требовательнее, влажно проводя по его губам языком, просясь внутрь. Руки юноши пустились исследовать тело соседа, оглаживать.

– Подожди, – запротестовал Адик, отстраняясь. – Скоро же ужин? За нами придут.