Текст книги "Гражданская война Михаила Булгакова"

Как Лариосик похудел

Когда МХТ им. Чехова ставил «Белую гвардию», режиссёр Сергей Женовач взял на роль Лариосика необъятно толстого Александра Семчева, памятного по роли губернатора в фильме «День выборов». Публика была шокирована и даже, кажется, возмущалась – уж очень резким был контраст с хрестоматийным Сергеем Ивановым.

Между тем Женовач (вполне вероятно, не без влияния большого любителя Булгакова Константина Хабенского) действовал как раз в соответствии с авторскими установками.

Валентин Катаев, который находился в сложных отношениях с Булгаковым, но всё же отдавал ему дань уважения, писал об этой ситуации так: «В пьесе “Дни Турбиных” есть образ студента Лариосика. Как скажешь “Лариосик”, так вы сразу увидите худенького тогда Яншина (Актёр, который играл Лариосика в первой постановке МХАТ и со временем действительно располневший. – В. Ст.). А у Булгакова он был задуман как здоровенный неуклюжий детина из провинции, который сразу стал неудобным человеком в доме. Эту комическую фигуру театр сделал совсем по-другому. Яншин и режиссура сделали Лариосика не таким, как написал Булгаков, но не хуже, а, может быть, даже лучше».

Когда «Дни Турбиных» в 1954 году ставил сам Яншин, он пригласил на роль Лариосика молодого Евгения Леонова. Толстым он не был, но сыграть человека нелепого и не соответствующего окружению мог всегда.

Справедливости ради следует отметить, что в «Белой гвардии» не так, чтобы очень много было пояснений к тому, как выглядит Лариосик.

Наиболее обширное описание выглядит так: «видение было в коричневом френче, коричневых же штанах-галифе и сапогах с жёлтыми жокейскими отворотами. Глаза, мутные и скорбные, глядели из глубочайших орбит невероятно огромной головы, коротко остриженной. Несомненно, оно было молодо, видение-то, но кожа у него была на лице старческая, серенькая, и зубы глядели кривые и жёлтые».

Алексей Турбин называет Лариосика «головастиком». В «Днях Турбиных» и вовсе никаких указаний относительно внешности персонажа не было.

В общем, автор относился к Лариону Суржанскому без особой симпатии, и то, что этот трагикомический персонаж получился в итоге симпатичным и даже любимым зрителем, – безусловная заслуга Ильи Судакова и Михаила Яншина в МХАТе, а также Владимира Басова и Сергея Иванова на «Мосфильме».

Процесс «очеловечивания» Лариосика прекрасно описан самим Булгаковым в «Театральном романе»:

«– Пламенная любовь, – продолжал Иван Васильевич, – выражается в том, что мужчина на всё готов для любимой. – И приказал: – Подать сюда велосипед!

Приказание Ивана Васильевича вызвало в Стриже восторг, и он закричал беспокойно:

– Эй, бутафоры! Велосипед!

Бутафор выкатил на сцену старенький велосипед с облупленной рамой. Патрикеев поглядел на него плаксиво.

– Влюблённый все делает для своей любимой, – звучно говорил Иван Васильевич, – ест, пьёт, ходит и ездит…

Замирая от любопытства и интереса, я заглянул в клеёнчатую тетрадь Людмилы Сильвестровны и увидел, что она пишет детским почерком: “Влюбленный всё делает для своей любимой…”

– …так вот, будьте любезны съездить на велосипеде для своей любимой девушки, – распорядился Иван Васильевич и съел мятную лепёшечку.

Я не сводил глаз со сцены. Патрикеев взгромоздился на машину, актриса, исполняющая роль возлюбленной, села в кресло, прижимая к животу огромный лакированный ридикюль. Патрикеев тронул педали и нетвёрдо поехал вокруг кресла, одним глазом косясь на суфлёрскую будку, в которую боялся свалиться, а другим на актрису.

В зале заулыбались.

– Совсем не то, – заметил Иван Васильевич, когда Патрикеев остановился, – зачем вы выпучили глаза на бутафора? Вы ездите для него?»

В этом отрывке Иван Васильевич – К. С. Станиславский, Стриж – режиссёр спектакля Судаков, Людмила Сильвестровна – Лидия Коренева (её Булгаков не любил, но она в «Днях Турбиных» и не играла – в книге Булгакова смешаны эпизоды, касавшиеся истории постановки ряда его пьес, в данном случае – «Кабалы святош»), Патрикеев – Яншин.

Не любил же Булгаков Лариосика по той причине, что ему был неприятен его прототип – Николай Николаевич Судзиловский, действительно живший одно время в доме № 13 по Андреевскому спуску. Он был племянником мужа Варвары Афанасьевны Булгаковой Леонида Карума (прототип Тальберга).

Первая жена писателя Татьяна Лаппа дала ему такую характеристику: «В это время у них (У Карумов. – В. Ст.) жил Судзиловский – такой потешный! У него из рук всё падало, говорил невпопад. Не помню, то ли из Вильны он приехал, то ли из Житомира. Лариосик на него похож». В другом интервью: «неприятный тип. Странноватый какой-то, даже что-то ненормальное в нём было. Неуклюжий. Что-то у него падало, что-то билось. Так, мямля какая-то».

Сам Карум в неизданных мемуарах писал: «В октябре месяце появился у нас Коля Судзиловский. Он решил продолжать обучение в университете, но был уже не на медицинском, а юридическом факультете. Дядя Коля просил Вареньку и меня позаботиться о нем. Мы, обсудив эту проблему с нашими студентами, Костей, Колей и Ваней, предложили ему жить у нас в одной комнате со студентами. Но это был очень шумливый и восторженный человек. Поэтому Коля и Ваня переехали скоро к матери на Андреевский спуск, 36, где она жила с Лелей на квартире у Ивана Павловича Воскресенского. А у нас в квартире остались невозмутимый Костя и Коля Судзиловский».

Историю эту детально разобрал Ярослав Тинченко и установил, что у Карума тут неправильно всё.

Николай Судзиловский был сыном польско-украинского помещика, статского советника (генерал-майора) Николая же Судзиловского. В 1916 году он поступил на юридический факультет Московского университета, но был изгнан за неуспеваемость. Попал в Петергофскую школу прапорщиков, но и оттуда отправлен рядовым в запасной полк. В конце концов, он женился, что дало ему отсрочку от военной службы, а потом случилась Октябрьская революция.

В 1918 году он оказался в Житомире, а в конце ноября, по предположению Тинченко, прорвался в Киев с эшелоном губернского комиссара Андро. Никаким другим поездом он проехать в Киев не смог бы – все дороги были перекрыты восставшими.

Он действительно был богат, но никаких семейных проблем у него не было и никакую телеграмму Булгаковы (точнее – Карумы) не получали.

По сведениям Карума, Судзиловский в 1919 году ушёл вместе с белыми и погиб в бою. Тинченко в способность человека, столь успешно уклонявшегося от фронта, погибнуть в бою не верил, но, так или иначе, дальнейшая судьба прототипа, равно как и самого персонажа, осталась неизвестной.

А вот Лариосику в 2007 году установили в Житомире памятник. Разумеется, с внешностью Иванова, насколько это удалось скульптору.

Пять врачей «Белой гвардии»

В «Белой гвардии» действительно пять врачей – Алексей Турбин, Курицкий/Курицький и три врача (два из них не названы), которые лечили раненного Турбина. Впрочем, сам Турбин именно как врач на страницах романа практически не фигурирует, а прототип его – сам Булгаков. А вот о четырёх остальных врачах и об их прототипах стоит поговорить.

Тут надо помнить, что Булгаков сам был медиком и описывал, в основном, тех людей, которых знал сам – своих университетских преподавателей, своих родственников, однокашников.

Доктор Курицкий, внезапно перекрестившийся, как сейчас говорят, в «политического украинца», своеобразное альтер эго булгаковских белогвардейцев. Сам лично на страницах романа он не появляется, но его частенько упоминают. Причём роль его не слишком хорошая – когда Турбин был ранен, от приглашения Курицкого сразу же отказываются, хотя, судя по контексту, живёт он неподалёку, а позже именно Курицкий обеспечивает мобилизацию Турбина в петлюровскую армию. С другой стороны, именно «протекция» доктора Курицкого спасает жизнь Лариосику, которого чуть было не расстреляли петлюровцы, когда он ехал из Житомира в Киев.

У доктора Курицкого есть совершенно определённый прототип, установленный Ярославом Тинченко – это бывший сокурсник Михаила Булгакова по медицинскому факультету Киевского университета, член Центральной Рады, начальник Главного военно-санитарного управления у Петлюры доктор Дмитрий Одрина.

Одрина на год младше Булгакова, родился в образованной крестьянской семье в селе Телешовцы Белоцерковского уезда Киевской губернии. Медицинский факультет Киевского университета окончил в том же 1916 году, что и Булгаков. Познакомились они, вероятно, в 1914 году.

В 1916 году Булгаков и Одрина добровольцами отправились на фронт и служили неподалёку: Булгаков работал в Каменец-Подольском госпитале, а Одрина – в санитарным поезде, который привозил с фронта в Каменец-Подольский и Тернопольский госпитали раненых.

При этом Одрина активно занимался политикой. Летом 1917 года вернулся в Киев и стал помощником Петлюры (с которым он был отлично знаком и даже дружил) по военно-санитарным вопросам. Вскоре он создал медицинско-санитарный отдел войск при Генеральном секретариате (правительстве УНР), но в декабре ушёл в отставку вместе с Петлюрой.

В марте 1918 года Одрина вновь вернулся в Киев и поселился вместе с Петлюрой, чьим секретарём и помощником он был, в Стрелецком переулке в Верхнем городе. Это действительно порядка 15-ти минут пешком от дома Булгакова.

Накануне антигетманского восстания выехал в Казатин, где создал Главное военно-санитарное управление армии УНР и вернулся оттуда уже с Петлюрой 19 декабря. Откровенно говоря, представляется маловероятным, чтобы поход Николки Турбина за помощью к Курицкому/Одрине окончился бы успешно – скорее всего, в эти дни он и дома-то не бывал, даже если и продолжал жить в Стрелецком переулке… И уж точно столь важный военно-политический деятель не пошёл бы лично пользовать раненого сокурсника.

Последнее, впрочем, не обязательно – в ноябре 1919 года, уже побывав министром охраны здоровья и заместителем Главы Совета Министров УНР, Одрина умер от тифа в Каменец-Подольском госпитале, до последнего момента занимаясь лечением больных и раненых солдат.

Итак, по зову Николки в доме на Алексеевском спуске появляется «остробородый, с засученными рукавами, доктор в золотом пенсне». Кто бы это мог быть?

Вариантов тут, собственно, не так много. Это могли быть Феофил Гаврилович Яновский или Иван Павлович Воскресенский.

Феофила Яновского, известного киевлянам под именем «святой доктор», Булгаков превосходно знал.

Во-первых, он был хорошим знакомым Афанасия Ивановича Булгакова и лечил его, но, увы, для тогдашней медицины болезнь была неизлечима.

Кстати, это обстоятельство отражено, например, в «Театральном романе»:

«Иван Васильевич (Имеется в виду К. С. Станиславский. – В. Ст.) как-то покряхтел и спросил:

– А здоровье вашего батюшки как?

– Мой отец умер.

– Ужасно, – ответил Иван Васильевич, – а к кому обращались? Кто лечил?

– Не могу сказать точно, но, кажется, профессор… профессор Янковский».

В корректуре «Белой гвардии» упоминается доктор Янчевский, но это относится к другому эпизоду.

Во-вторых, Яновский был университетским преподавателем Булгакова – он вёл курс диагностики. Михаил Афанасьевич, при всей неровности своей учёбы, у Яновского многому научился – как вспоминала по опыту жизни на Смоленщине Татьяна Лаппа, доктор Булгаков диагноз ставил быстро и правильно.

Яновский долгое время жил в доме № 17 по Андреевскому спуску за «замком Ричарда». Правда, он съехал оттуда ещё до переселения Булгаковых, и в 1903 году купил один из флигелей «усадьбы Сикорских» на Большой Подвальной (сейчас – дом 13б по улице Ярославов Вал). Туда пешком идти минут 20–25. Учитывая, что доктор появился через час, такой вариант вполне возможен – если к доктору Николка бежал, а назад они ехали на извозчике.

Иван Павлович Воскресенский для Булгакова в некотором роде фигура умолчания. Если это действительно был он, тогда понятно, почему в тексте нет даже намёка на фамилию.

Доктор Воскресенский, живший в доме № 38 по Андреевскому спуску (усадьба Андрея Муравьёва) был другом семьи Булгаковых. Более того, в 1917 году Булгаков и Лаппа некоторое время снимали комнату в квартире Воскресенского.

Кстати, именно Воскресенский сыграл значимую роль в излечении Булгакова от наркомании, посоветовав Татьяне Николаевне разбавлять опиум дистиллированной водой.

Но в мае 1918 года за Воскресенского вышла замуж Варвара Михайловна Булгакова и он, таким образом, стал отчимом писателя. Кстати, Воскресенский был на восемь лет младше жены…

Михаил Афанасьевич, при всём исключительно положительном отношении к Воскресенскому, «предательство» матерью памяти отца переживал тяжело. Татьяна Николаевна вспоминала: «…Михаил всё возмущался, что Варвара Михайловна с Воскресенским… Михаила это очень раздражало, он выходил из себя. Конечно, дети не любят, когда у матери какая-то другая привязанность… Или они уходили гулять куда-то там на даче, он говорил: “Что это такое, парочка какая пошла”. Переживал. Он прямо говорил мне: “Я просто поражаюсь, как мама затеяла роман с доктором”. Очень был недоволен…».

Отношение Булгакова к этому браку видно хотя бы из того, что в «Белой гвардии» временем смерти матери Турбиных назван май 1918 года, когда состоялся брак Ивана Павловича и Варвары Михайловны (на самом деле она умерла в 1922 году). Некоторые авторы идут ещё дальше и утверждают, что именно Воскресенский был прототипом Курицкого, но это, всё же, маловероятно.

Воскресенский, который был семейным врачом Булгаковых, подходит на роль первого доктора даже больше Яновского, но в тексте присутствуют противоречащие такой версии моменты – Николка слишком долго ходил за доктором (но тут дело такое, его могло дома не быть) и, главное, позже упоминается, что доктор был толстый, в то время как на фото видно, что Иван Павлович строен.

Три врача, диагностировавшие тиф у Турбина, описываются в тексте дважды:

– «остробородый в золотом пенсне, другой бритый – молодой, и, наконец, седой и старый и умный в тяжелой шубе, в боярской шапке, профессор, самого же Турбина учитель»;

– «золотоглазый медведь, другой, молодой, бритый и стройный, больше похожий на гвардейца, чем на врача, и, наконец, третий, седой профессор».

Молодой и бритый, по фамилии Бродович, ничем особенным не выделяется. Судя по всему, они с Турбиным знакомы, а в списках однокурсников Булгакова по университету встречается имя Ивана Александровича Бровковича. Имеется ли в виду один и тот же человек – непонятно.

Кстати, Бродович/Бровкович может находиться в отдалённом родстве с доктором Борметалем из «Собачьего сердца». Главным образом – своей гвардейской ста́тью. Правда, у Борменталя была бородка.

Что касается двух остальных персонажей, то это могут быть Воскресенский и Яновский, а может быть Яновский и кто-то третий (если «золотоглазый медведь» – не Воскресенский). В обоих случаях Яновский – профессор, учивший самого Булгакова.

Автор книги «Доктор Булгаков» Юрий Виленский полагает, что профессор – выдающийся хирург Николай Маркианович Волкович. Он был заведующим университетской хирургической клиникой, а во время войны – консультантом Юго-Западного фронта. Волкович часто наезжал в госпитали, оперировал сам и проводил обучение военных врачей. Так что он не только преподавал у Булгакова, но и вёл его хирургическую практику и, вполне вероятно, сталкивался с ним на фронте.

Поскольку из врачей только один назван учителем Турбина, то очевидно, что Волкович и Яновский вместе не сводятся – они оба были учителями Булгакова. Кстати, в 1918 году оба были отнюдь не старыми людьми – Волковичу было 50, а Яновскому – 48. Потом они прожили ещё по 20 лет.

Другое дело, что, повторимся, Яновский был вхож в дом Булгаковых, они дружили с отцом писателя с 1880-х годов, а на момент рождения Михаила Афанасьевича были даже почти соседями – Булгаковы жили около Житнего рынка, а Яновский – на Боричевом Току (улица, пересекающая Андреевский спуск уже на Подоле). Между их домами – минут 15 пешего хода. Опять же, напомним, упоминание похожих фамилий в других текстах Булгакова.

Впрочем, мы должны понимать, что у одного и того же персонажа могло быть (и наверняка было) несколько прототипов.

Такие вот пять врачей «Белой гвардии», за которыми стоят вполне исторические киевские доктора, память о которых многие десятилетия хранили киевляне…

«Святой доктор»

Так в Киеве звали Феофила Гавриловича Яновского. Википедия аттестует его как терапевта, ученого, педагога, основоположника клинической фтизиатрии, основателя украинской терапевтической школы, организатора санаторно-курортного лечения на Украине и службы скорой медицинской помощи в Киеве.

Родился Яновский 24 июня 1860 года в селе Миньковцы Подольской губернии (сейчас – на территории Хмельницкой области). Принадлежал к старинному дворянскому роду Гоголей-Яновских, восходящему к гетману Правобережной Украины Остапу Гоголю, одному из прообразов Тараса Бульбы. Николай Васильевич Гоголь – дальний родственник Гоголей-Яновских. Отец Феофила Гавриловича, учитель, бережно хранил книгу «Миргород» с автографом великого писателя.

Жена Феофила Гавриловича – Анна Викторовна, урождённая Григорович-Барская, – потомок знаменитого киевского архитектора XVIII века, классика стиля «украинское барокко».

Яновский окончил 3-ю киевскую гимназию на Подоле и медицинский факультет университета Св. Владимира.

После работы в больнице отправился практиковаться в Европу, где изучал бактериологию в институтах Роберта Коха и Луи Пастера.

С 1896 года работал в Институте экспериментальной медицины в Санкт-Петербурге.

В 1898 году Феофил Гаврилович стал заведующим терапевтическим и инфекционным отделением Александровской больницы в Киеве. С его приходом в больнице начали проводиться научные исследования. На её базе была основана вторая на Украине бактериологическая лаборатория (первая – в Одессе в 1886 году). Раз в неделю Яновский собирал врачей отделения у себя, чтобы ознакомить с новинками медицинской литературы, обсудить результаты исследований. Интересно, что за время работы Яновского в клинике никто из его врачей не заболел инфекционной болезнью. А ещё в больнице был «погреб Яновского», где во время погромов прятались евреи…

С 1904 года Яновский – профессор кафедры госпитальной терапии медицинского факультета Новороссийского университета в Одессе. В 1905 году он вернулся в Киев, стал профессором кафедры врачебной диагностики, а в 1914-м – госпитальной терапии медицинского факультета университета Св. Владимира.

Яновский занимался лечением туберкулеза, тифа, дифтерии (в 1895 году изготовил первую в России противодифтерийную сыворотку). В 1898 году защитил докторскую диссертацию на тему «К биологии тифозных бацилл».

Яновский – один из основателей фтизиатрии. Он был редактором первого руководства по туберкулёзу (1923 г.). При его активном участии были организованы санатории для туберкулёзных и лёгочных больных, а также Киевский институт туберкулёза (ныне Национальный институт фтизиатрии и пульмонологии имени Ф. Г. Яновского). Написал более 60 научных работ, посвящённых пульмонологии, гастроэнтерологии и нефрологии. В 1927 году написал монографию «Диагностика заболеваний почек в связи с их патологией».

Яновский был лечащим врачом Леси Украинки, Марии Заньковецкой, Ивана Карпенко-Карого, Михаила Старицкого, Николая Лысенко. Обращались к его помощи и Пётр Столыпин, и фантастически богатые члены семьи Терещенко, и основательница Покровского монастыря преподобная Анастасия (в миру – великая княгиня Александра Петровна).

Доктор не отказывал никому, и, случалось, самым бедным своим пациентам давал не только рецепты, но и деньги на приобретение лекарств и хлеба. И если медики называли его «врачебной совестью», то для киевлян он был «святой доктор».

С именем Феофила Яновского связано множество легенд.

Биограф Яновского Гелий Аронов приводит рассказ дочери одного из пациентов Феофила Гавриловича, которая была свидетельницей позднего его визита: «Профессора Яновского мы пригласили к отцу, заболевшему воспалением лёгких. Профессор пообещал прийти вечером, и мы спокойно ждали его, пока не стемнело. Жили мы в частном секторе на Лукьяновке, и волноваться стали потому, что во дворе у нас была огромная злая собака. Привязать-то покороче мы её привязали, но боялись, что она всё же начнет лаять и напугает Феофила Гавриловича. Поэтому каждые 10–15 минут кто-нибудь выходил с керосиновой лампой на крыльцо и вглядывался во тьму. И всё же мы его пропустили… Собака не могла не почуять чужака, но молчала. Это и поразило нас больше всего, когда раздался стук в дверь и на пороге появился профессор Яновский. Не сговариваясь, в один голос мама и бабушка воскликнули: “Святой пришёл!”».

Однажды вечером к нему в дом забежала девочка в форме гимназистки и позвала помочь её матери, которой было очень плохо. Яновский тут же собрался и пошёл за ней, но по дороге её потерял, однако нашёл комнату в бедном доме, где действительно была женщина в очень плохом состоянии, а на стене висел портрет гимназистки. Сделав в необходимые процедуры, Яновский сказал женщине, что успел только благодаря ее дочери. Женщина разрыдалась – дочь умерла годом ранее…

Обращались к его помощи и киевские бандиты. Они знали, что Яновский поможет и не настучит в полицию.

Тем не менее однажды в тёмной подворотне у него вырвали из рук саквояж. На следующее утро Яновский обнаружил саквояж у дверей своего кабинета. Внутри была добавлена небольшая сумма денег и записка – «извините, доктор, мы вас не узнали». После этого случая, если «святому доктору» приходилось ехать ночью по вызову, его сопровождала вооружённая охрана, передавая из рук в руки на границах зон ответственности банд.

Кстати, извозчики возили его бесплатно – ещё и благодарили за честь подвезти такого пассажира…

Перед самой революцией в городе произошла занимательная история. Яновский уснул в трамвае и случайно обронил книжечку с адресами своих пациентов. Весть о пропаже тут же опубликовали в газете «Киевлянин». Весь город двое суток искал книжку Яновского. В конце концов, её нашли, вернули хозяину, категорически отказавшись брать с него вознаграждение.

«Остробородый в золотом пенсне» из «Белой гвардии», лечивший после ранения Алексея Турбина, скорее всего – доктор Иван Воскресенский, будущий отчим писателя. Жил он в доме № 38 по тому же Андреевскому спуску. Воскресенский был одним из учеников профессора Яновского. В статье Всеволода Яновского «Биографические сведения об академике Ф. Г. Яновском», опубликованной в 1929 году, упоминается такой случай: весной 1906 года Феофил Гаврилович перенёс тяжелое заболевание почек и некоторое время жил в селе неподалеку от Киева. Чтобы ему было легче ходить, Воскресенский подарил ему палочку японской работы. Скоромный знак внимания оказался достойным того, чтобы вспомнить о нём через 23 года…

Кстати, Николка вполне мог бежать и за Яновским. Он долгое время жил в доме № 17 за «замком Ричарда» (известное здание в неоготическом стиле). Правда, Яновский съехал оттуда ещё до переселения Булгаковых, и в 1903 году купил один из флигелей «усадьбы Сикорских» на Большой Подвальной (сейчас – дом 13б по улице Ярославов Вал). В любом случае, писатель не мог не знать «святого доктора», который был одним из его университетских преподавателей.

В 1927 году профессор Яновский был избран действительным членом Академии наук УССР, став первым украинским медиком-академиком. На I Съезде терапевтов УССР в Харькове он был избран пожизненным председателем всех будущих съездов терапевтов республики.

Яновский умер 8 июля 1928 года. Возвращался от пациента, попал под дождь, началась пневмония…

Провожать его вышел весь Киев: за катафалком шли православный священник, ксёндз и раввин; киевские воры срезали с клумб все цветы и устлали ими путь похоронной процессии (милиция не возражала – она тоже знала, кого хоронят); когда голова траурной колонны заходила на Лукьяновское кладбище, хвост выходил из Софийского собора (расстояние до кладбища – около 6 км); трамваи в Верхнем городе не ходили – не протолкнуться…

Около института фтизиатрии и пульмонологии Яновскому установлен памятник. В киевском «Музее одной улицы», расположенном по адресу Андреевский спуске, 2Б, – на этой улице Яновский жил с 1900-го до 1903 года (дом не сохранился), выставлены личные вещи врача, стетоскоп, документы и фотографии. В 1993 году Национальная академия наук (НАН) Украины учредила премию Яновского, которая присуждается Отделением биохимии, физиологии и молекулярной биологии за научные работы в области терапии, клинической бактериологии и иммунологии.