Текст книги "Гражданская война Михаила Булгакова"

Мистический реализм Булгакова

Сны, сны, сны…

Сон – то время, когда человек, освободившись от «злобы дня», ближе всего соприкасается с теми явлениями и сущностями, влияние которых в обычной жизни воспринимается только опосредованно. Во всяком случае, так считают мистики. Булгаков – писатель мистический, потому во всех его произведениях сны занимают особое место. «Бег», например, только из снов и состоит.

В романе «Белая гвардия» сны посещают не только главных героев – Алексея, Елену и Николку Турбиных, но даже и персонажа, который в произведении появляется только чтобы поведать обо сне (безымянный красноармеец с бронепоезда «Пролетарий»).

Мы, правда, не склонны соглашаться с авторами, которые считают сны важной конструктивной частью романа – роман в такой конструкции не нуждается, там присутствует вполне реалистичное сквозное действие, на котором всё и держится. Но сны играют в романе важную роль.

Действительно, в снах герои «Белой гвардии» видят в том числе и будущее. Будущее, как правило, неприятное – война в стране. Снятся, главным образом, смерти, предательство (Шервинский представляется Елене с огромной сусальной звездой на груди, и она называет его «кондотьером») и прочее общественное и личное неустройство (сон Василисы).

Однако если присмотреться, в романе реализована только одна из предсказанных смертей – полковника Най-Турса.

Причём даже не сама смерть, а уже пребывание его в иной реальности, представленной во сне как рай. Собственно, это можно расценить как намёк на то, что его уже коснулась тень смерти и Турбин это почувствовал (феномен ощущения будущей смерти человека в литературе встречается часто).

Но вот, например, смерть Николки Турбина, указание на которую присутствует в двух снах – Алексея и Елены, в романе не происходит. Ну, допустим, сон Алексея свидетельствует о том, что Николка подвергнется опасности (и он ей действительно подвергся, хотя отделался легче, чем сам Алексей). И, допустим, что сон Елены должен был быть реализован в будущем (на самом деле этот эпизод довольно близок к написанному ранее рассказу «Красная корона»), которое в роман не вошло – ведь Булгаков задумывал трилогию и герои «Белой гвардии» должны были ещё повоевать в армиях Деникина и Врангеля.

Но не исключено, что Булгаков через сон просто передаёт беспокойство Алексея и Елены за брата… Брат же, как почти ребёнок (вспомним его фантазии в связи с похоронами офицеров), по-детски эгоистичен и по-детски же не в состоянии серьёзно отнестись к возможности своей смерти.

Смерть Алексея Турбина в позднем сне – это просто кошмар для него, а для самого Булгакова – воспоминание о ранней версии романа. По свидетельству машинистки Ирины Раабен, с которой Булгаков начал печатать «Белую гвардию», в первоначальной версии романа Алексей Турбин погиб в гимназии. Позже Булгаков реализовал эту версию в пьесе «Дни Турбиных» (впрочем, Ирина Сергеевна могла перепутать роман с впечатлениями от МХАТовского спектакля – в её воспоминаниях есть неточности).

Но окончательно дискредитирует провидческую силу снов всё же главный сон Турбина, в котором тому рассказывают о райских чертогах, заготовленных для героев Перекопа. И дело тут даже не в том, что будет это только через два года (по отношению к романному времени) и вряд ли будет касаться Турбина, просто читатель уже знает, что роман написан в 1923 году и никакого провидения тут нет – голое знание.

Смысл в этом манёвре был бы разве в том случае, если бы на Перекопе погиб, например, Мышлаевский или Булгаков собирался внедрить Турбина в штаб Хлудова/Слащёва… Но тут мы вступаем в область голой фантазии.

Вообще отсылок к литературной классике в «Белой гвардии» много, достаточно вспомнить, что само произведение начинается с цитаты из «Капитанской дочки» А. С. Пушкина. Кстати, тут богатейший пласт аналогий, ведь у Пушкина тоже описывается гражданская война.

Заканчивается же роман почти прямой цитатой из «Войны и мира» Л. Н. Толстого, причём – именно в описании сна. Сон Петьки Щеглова (он всего-то пару раз в тексте встречается) один в один соответствует сну Пьера Безухова. И там и там фигурирует блестящий шар, символизирующий собой, среди прочего, светлое будущее. Впрочем, у Булгакова, в отличие от Толстого, будущее это «принижено», поскольку с мальчонки-то какой спрос? Ему по возрасту надлежит быть оптимистом.

Гораздо интереснее первый сон Алексея Турбина, где «явился к нему маленького роста кошмар в брюках в крупную клетку (В контексте романа больше шаровары бы подошли. – В. Ст.) и глумливо сказал:

– Голым профилем на ежа не сядешь!.. Святая Русь – страна деревянная, нищая и… опасная, а русскому человеку честь – только лишнее бремя».

Во-первых, сама по себе эта мысль – предельно краткий манифест мещанства и «хатаскрайничества», с которыми Булгаков-сатирик (что характерно – так же, как его художественный и политический антагонист Маяковский), боролся всю свою жизнь.

Во-вторых, эта цитата из романа Ф. М. Достоевского «Бесы», который читал в то время Турбин. Чтение, надо сказать, очень своевременное, ведь в стране происходит именно то, что прогнозировал и от чего предостерегал великий писатель.

В-третьих, сам «кошмар в брюках в крупную клетку» определяется довольно просто – это «известного рода русский джентльмен» в клетчатых панталонах – чёрт Ивана Карамазова из другого произведения Достоевского.

Позднее этот персонаж обретает, помимо клетчатых брюк (подтянутых на манер панталон), также клетчатый пиджак и появляется, на беду Берлиозу, «в час небывало жаркого заката» на Патриарших прудах в Москве. Хитрый же литературный путь прошёл этот доверенный помощник Сатаны…

Подзаголовок пьесы «Бег», своеобразного продолжения «Белой гвардии» – «Восемь снов». Почему снов?

Во-первых, потому, что это действительно «сон» Булгакова – писатель не проходил тот путь, который описывал. Вот не было в его биографии бега от наступления большевиков. В глубокий тыл Белой армии, на Кавказ, он поехал по распределению, а из Владикавказа эвакуироваться не смог по болезни.

Потом, правда, он таки добрался до Батуми и хотел выехать в Турцию, но это даже не была инерция белогвардейского отступления – просто искал работу и в процессе решил, что русскому писателю искать её надлежит в Москве. Правильно, кстати, решил – русскому писателю Александру Беляеву в Киеве печататься не давали, поскольку писал он по-русски.

Во-вторых, а что такое вся эта абсурдная реальность революции и гражданской войны как не страшный сон, кошмар, в котором одновременно пребывает множество людей? Разве не приснился стране и Городу Петлюра, которого, по утверждению Булгакова, и не было вовсе – просто «миф, порождённый на Украине в тумане страшного 18-го года»? С туманом можно сравнить «смутную мглу» во сне Елены, и буран, о котором говорится в пушкинском эпиграфе.

Да и в жизни каждого человека случаются моменты, когда кажется, что вот этого, что происходит с тобой, просто не может быть, что это страшный сон и ты сейчас проснёшься… Очень у многих на Украине это чувство возникало и в феврале 2014-го, и в феврале 2022 года.

В общем, по большому счёту, весь роман «Белая гвардия» представляет собой описание не слишком приятного сна – и страны, и отдельных людей. Косвенно об этом свидетельствуют и «неправильности» топографии (распространённый мотив в булгаковедении, хотя автор с ним и не согласен, – маршруты героев вполне «читаемы» и по карте, и по реальному Киеву, – хаживали, знаем), и само то, что фигурирует в романе именно Город, а не Киев – во снах бывает такое, когда считаешь, что находишься в одном месте, но пейзаж неузнаваем…

Ну и сны во сне тоже снятся. Почему нет?

Рай во сне Алексея Турбина

Иногда у писателя появляется необходимость выразить своё мировоззрение. Л. Н. Толстой бесхитростно использовал для этого авторский текст. Но он – классик, ему можно… М. А. Булгаков был скромнее. Он для изложения своих взглядов использовал художественную форму сна. Я – не я. Гипнос с Нюктой навеяли.

«Вещий сон» Алексея Турбина является продолжением его собственных размышлений о судьбах Украины, гетмана и роли Петлюры. Во сне в яркой, художественной форме, через предсказание смерти Най-Турса и Николки (тут всё сложно – смерть Николки предсказывается дважды во снах, но ни в романе, ни в пьесе она так и не наступает) проводятся три важные мысли.

Воздаяние подаётся незамысловато – ещё живой Най-Турс и уже два года как мёртвый вахмистр Жилин предстают перед Турбиным в рыцарских доспехах и неслучайность этой «формы» подтверждается словами Жилина о том, что служат они в райской «бригаде крестоносцев» (что бы это ни значило). С другой стороны – а какой ещё может быть посмертная награда для профессионального военного?

Логично предположить, что райское воздаяние положено тем, кто защищает любезный Булгакову стиль жизни. Те самые кремовые шторы и лампу с абажуром.

Однако, это не так. В тот же самый рай попадает Жилин, к которому это относится условно. Во всяком случае, в реальности 1918 года, где как раз присутствие немцев, с которыми он воевал, гарантировало сохранение порядка.

И уж совершенно точно такая логика никакого отношения не имеет к красноармейцам, которые погибнут через два года на Перекопе – они-то точно антагонисты «белогвардейцев» и борются за разрушение привычного миропорядка. Да к тому же ещё и в Бога не веруют.

А пресловутые «бабы», которые увязались за эскадроном по дороге на тот свет (?), вообще «левые пассажиры».

Так что «райские кущи» в версии Булгакова (точнее – в версии сна Алексея Турбина) достаются людям совсем не святым и более того – совершенно случайным.

Отношение к церкви Булгаков передаёт словами Жилина, рассказывающего о своей беседе с Господом: «ты мне, говорит, Жилин, про попов лучше не напоминай. Ума не приложу, что мне с ними делать. То есть, таких дураков, как ваши попы, нету других на свете. По секрету скажу тебе, Жилин, срам, а не попы».

Это, разумеется, отношение самого Булгакова – резко критическое по отношению к церкви. Он совершенно однозначно ставил веру выше церковной иерархии и организации.

Он, безусловно, ценил некоторых священников (как, например, своего семейного священника о. Александра), но в целом считал именно отцов церкви виновными в отходе людей от православной веры. Это присутствует и в очерке «Киев-город», и в романе «Белая гвардия», и в пьесе «Бег». Да и в ранних редакциях «Мастера и Маргариты» присутствовали священники, которые бросили церковь и веру ради деятельности совсем уж им неподобающей.

Тем не менее в разговоре с Жилиным Бог, недовольный священниками, избавляться от них не собирается, потому что ему… их жалко.

Жалость и прощение – очень важные составляющие веры Булгакова. Впрочем, только этим они не ограничиваются.

Елена Сергеевна Булгакова позже говорила: «Верил ли он? Верил, но, конечно, не по церковному, а по-своему. Во всяком случае, когда болел, верил – за это я могу поручиться».

Вера эта была сложная, к тому же со временем она претерпевала существенные изменения.

Булгаков верил в Бога и верил в силу молитвы. И даже верил в церковь – если не как в институт, то как в архитектурное свидетельство веры. Во всяком случае, разрушение церквей в Москве его очень тревожило и дефицит работающих храмов – смущал. Правда, на страницах его произведений (во всяком случае – в конечной редакции) эти тревога и смущение отражаются слабо.

Если же вернуться к вопросу о том, кому предназначены райские кущи, то ответ прост – героям. Но героям совсем не в христианском, а вполне себе языческом смысле – тем, кто руководствуется ма́ксимой Марка Аврелия: «Делай, что должен, и свершится, чему суждено».

P.S. А кто такой Жилин?

Ответа на этот вопрос мы не знаем и вряд ли когда-то узнаем. Однако в тексте есть подсказка – Жилин, так же как Най-Турс, «белгородский гусар».

Главным прототипом Най-Турса был генерал от кавалерии Фёдор Келлер. Воевал он, правда, не на виленском направлении, а на Западной Украине. В Третьем конном корпусе, которым командовал Келлер, вахмистров (это унтер-офицер в кавалерии) хватало. С кем-то из них доктор Булгаков мог сойтись в нерабочее время, а скорее, кто-то из них мог оказаться у него на хирургическом столе.

«Белая гвардия» – роман о Рождестве

В киевском музее Михаила Булгакова экскурсии начинаются с гостевой комнаты, в которой окна светятся синим светом киевской зимы. «Белая гвардия» – роман зимний, и, естественно, описанные в нём события самым непосредственным образом связаны с праздником Рождества, который отмечался по старому (дореволюционному) стилю 25 декабря.

Символика тут самая разнообразная: это и наступление Нового года (даже двух – петлюровского и большевистского), и чудесное спасение семьи Турбиных. Впрочем, в той же мере эта символика касается и семьи Булгаковых.

Вообще, хронология романа, как отмечали многие булгаковеды, довольно существенно отличается от исторической. Булгаков вольно обращается с пространством и временем, что заметно практически во всех его произведениях.

Начнём с самого начала: смерть матери Турбиных была отнесена автором на весну 1918 года, тогда как историческая Варвара Михайловна Булгакова умерла только в 1922 году. Разумеется, проводить прямую параллель между семьями Турбиных и Булгаковых было бы неправильно, но сама дата не случайна: в мае 1918 года Варвара Михайловна вторично вышла замуж за друга семьи доктора Ивана Воскресенского, и Михаил Афанасьевич этот брак очень не одобрял.

По Булгакову, бои под городом идут всего три дня, в то время как в реальности артиллерийские обстрелы города начались 21 ноября, похороны офицеров дружины Льва Кирпичёва, описанные в романе, состоялись 27 ноября, а взят был Киев 14 декабря.

Этот момент – переломный во всём повествовании. В романе не описывается ни взятие власти Центральной Радой, ни штурм города отрядами Муравьёва, ни последующая оккупация немцами. Хотя, насколько можно судить, именно первое взятие Киева большевиками было наиболее кровавым (петлюровцы пленных гетманских офицеров отправили в Германию, и большая часть из них вернулась в различные части Белой армии).

Итак, декабрь 1918 года. Алексей Турбин идёт вступать в мортирный дивизион, Николка Турбин – в пехотную дружину. Реальные Михаил и Николай Булгаковы (младший брат писателя действительно был юнкером Алексеевского инженерного училища, участвовал в октябрьских боях 1917 года) тоже вступили в дружины и удивительным образом выжили.

Михаил приехал слишком поздно: его дружина уже была распущена, и он сразу же вернулся домой. Без приключений. Иное дело доктор Турбин: он столкнулся с петлюровцами, был ранен и только днём позже привезён домой Юлией Рейсс.

С Николкой и Николаем всё было сложнее. Николка защищает Киев и становится свидетелем гибели полковника Най-Турса. Николай принял участие в бегстве. Ему не довелось оказаться в отряде, который вёл в бой, а потом был распущен генералом Фёдором Келлером – прототипом Най-Турса. Вместе со многими другими защитниками города он остался около Педагогического музея, был там взят в плен и в здании этом заперт, но потом ему удалось бежать.

Маршрут бегства доктора Турбина отчасти совпадает с маршрутом Николая Булгакова. В книге Николка предстаёт перед Еленой убитым – это тоже не случайно. В момент написания книги Михаил Афанасьевич не знал о судьбе своих братьев и имел основания считать их погибшими (и Николай, и Иван служили в Белой армии).

Собственно, в семьях Булгаковых и Турбиных случилось обыкновенное рождественское чудо – двое братьев, несмотря на смертельную опасность, сумели выжить и встретить с семьёй Рождество. Уцелели и друзья семьи, тоже принимавшие участие в гетманской авантюре.

У Булгаковых это произошло более буднично, а у Турбиных – не без вмешательства крестной силы. «Турбин стал умирать днем двадцать второго декабря». К этому дню относится и сцена молитвы Елены Турбиной – сцена очень глубокая и прочувствованная, совершенно не соответствующая образу Булгакова-врача, чуждого религиозности.

Алексей Турбин выздоравливает неестественно быстро – через 47 дней после прихода Петлюры, то есть 30 января, он ходит с палкой, а уже буквально через несколько дней (Красная армия взяла Киев 5 февраля) он мобилизован и бежит (!) от петлюровцев по современной улице Сагайдачного… Видимо, в ранней версии окончания романа Булгаков описывал всё же себя, а не Турбина.

А вот про Рождество у Булгакова ничего не сказано. Рождественское чудо уже произошло.

Лысая гора

Лысая гора – один из сквозных образов творчества Булгакова. Она прямо упоминается в «Белой гвардии» и косвенно – в «Мастере и Маргарите». Ничего удивительного в этом нет – Булгаков называл себя писателем мистическим, а какое место его родного Киева более мистическое, чем Лысая гора?

Киевская Лысая гора находится в близком родстве с Голгофой. Слово «голгофа» означает «череп». В 25-й главе «Мастера и Маргариты» читаем: «странную тучу принесло с моря к концу дня, четырнадцатого дня весеннего месяца нисана. Она уже навалилась своим брюхом на Лысый Череп, где палачи поспешно кололи казнимых». Увы, описаний киевской Лысой горы у Булгакова нет, но само слово «лысый» применимо к черепу (не к колену же?).

Упоминается она в связи с взрывом артиллерийских складов 6 июня 1918 года.

«Стёкла из окон, выходивших на Крещатик, все вылетели. Меня и секретарей почти сбило с ног, когда мы, подбежав к окнам, посмотрели вниз на улицу, усеянную толчёным стеклом. Тут и там лежали люди, сбитые с ног, по всей вероятности, силой воздуха», – так вспоминал эти события директор Украинского телеграфного агентства Дмитрий Донцов. Да, да – тот самый Донцов. Теоретик «интегрального национализма», считавший себя единомышленником лидера итальянских фашистов Бенито Муссолини.

У Булгакова всё это, конечно, описано намного красочнее – «однажды, в мае месяце, когда Город проснулся сияющий, как жемчужина в бирюзе, и солнце выкатилось освещать царство гетмана, когда граждане уже двинулись, как муравьи, по своим делишкам и заспанные приказчики начали в магазинах открывать рокочущие шторы, прокатился по Городу страшный и зловещий звук. (…) Он явился с Лысой Горы за Городом, над самым Днепром, где помещались гигантские склады снарядов и пороху. На Лысой горе произошёл взрыв».

Взрыв произошёл не на Лысой горе, а на Зверинце. Зверинецкий холм – соседний с Печерским. Сейчас он в основном занят Ботаническим садом Академии наук. Сад расположен как раз на месте бывших складов и некоторые особенности рельефа наглядно это показывают. Лысая же гора находится значительно дальше – за обширной долиной реки Лыбедь. Взрыв на складах Лысогорского форта не нанёс бы больших разрушений Печерску, о которых пишет Булгаков.

Разумеется, Булгаков это отлично знал. Но, тем не менее, он пошёл на подмену одного холма другим. Почему? Очевидно потому, что он «мистический писатель», а взрыв был одним из трёх мистических знамений, предсказывающих падение белого Киева (двумя другими были убийство немецкого главнокомандующего Германа фон Эйхгорна и молоко по пятьдесят карбованцев, которое купил Василиса). Разумеется, знамение такое должно было произойти на особом, «чёртовом» месте. Зверинец для этого никак не подходил. Хотя бы потому, что в этом холме находится пещерный монастырь (об этом знают даже далеко не все киевляне – не Лавра, чай…).

Кстати, в этом же фрагменте Булгаков допускает другую географическую вольницу – он пишет через тире Верхний Город и Печерск, как будто это два названия одного объекта. Это не так – Верхний город находится на Старокиевском холме. Впрочем, его взрывом тоже задело (Крещатик, на котором находился Донцов, проложен между Печерским и Старокиевским холмами). Так что тире здесь, возможно, просто заменяет союз «и».

В «закатном романе» Лысая гора прямо не упоминается. Однако перед балом у сатаны Маргарита летала на ведьминский шабаш, проходивший недалеко от какой-то горы. Причём Маргарита летела туда довольно долго с очень высокой скоростью, миновав несколько крупных городов.

«Маргарита чувствовала близость воды и догадывалась, что цель близка. Сосны разошлись, и Маргарита тихо подъехала по воздуху к меловому обрыву. За этим обрывом внизу, в тени, лежала река. Туман висел и цеплялся за кусты внизу вертикального обрыва, а противоположный берег был плоский, низменный. На нем, под одинокой группой каких-то раскидистых деревьев, метался огонёчек от костра и виднелись какие-то движущиеся фигурки».

Где может быть такое место?

Корреспондент «Известий» Виктор Филиппов полагал, что это урочище Людоедово (!) возле села Головчино в Белгородской области, на берегу Ворсклы. Во всяком случае, именно туда привело его прямое следование указаниям Азазелло (лететь из Москвы на юг).

В пользу это версии говорит то, что место это глухое. Правда, есть недостаток – «меловой обрыв почти не виден – склоны Лысой горы покрыты кустами и деревьями. Однако местные старожилы утверждают, что гора всего лет тридцать как густо заросла, а прежде обрыв был “голым”».

Большинство булгаковедов, правда, с Филипповым не согласны – Маргарита летела не прямо на юг, а на юго-запад. Характерная цитата из обсуждения на сайте «Русский язык»: «во время полёта Маргариты (примерно от половины десятого до половины двенадцатого вечера т. к. бал начался в полночь) луна в Москве находилась примерно на Юго-Юго Востоке – точнее на 120–150 градусах (…). Поскольку Луна была слева, Маргарита двигалась примерно на 220–230 градусов (…). Направление на Киев – почти точно 225 градусов» (Филиппов предлагал двигаться на 200 градусов). Таким образом, Маргарита прибывает именно в Киев, где с одной стороны – Лысая гора (даже несколько), а с другой – низменный левый берег.

Какая именно гора тут присутствует сказать трудно – это может быть собственно Лысая гора, а может быть и Замковая гора, и Щекавица, и даже Кирилловская гора. Напротив трёх последних на левом берегу Днепра в булгаковские времена находилась ещё одна «лысая гора» – песчаный холм, о котором ещё в 1847 году киевский губернатор Иван Фундуклей писал так: «что касается знаменитой Лысой горы, о которых молва вместе с молвою о киевских ведьмах распространена по всем пределам России, то она находится на левой стороне Днепра в виду Киева и небольшим песчанистым возвышением простирается до сельца Выгуровщины». Сейчас этой возвышенности нет – её снесли при строительстве микрорайона Воскресенка в 1960-е годы. Гора эта выходила к протоке Черторою (Десёнке), в которой, по легендам, обитало множество русалок.

У киевской версии есть минимум три недостатка.

Во-первых, киевские холмы лёссовые, а не меловые. Разница, в общем-то, небольшая (и то, и другое – мягкие породы, пригодные для строительства пещер), но всё же она есть. В черте Киева сосны растут преимущественно на левом берегу, а не на горах.

Во-вторых, нигде в Киеве холмы склонами не подходят к самому берегу Днепра. Отроги Лысой горы выходят к Столичному шоссе, от которого до реки ещё пара километров (сейчас там промзона), а если говорить о Замковой горе и Щекавице, то от их подножия до реки идёт густонаселённый Подол.

В-третьих, все эти места – в пределах большого города. Холмы застроены (кроме прибрежных отрогов Лысой горы, которые и сейчас пустые), а местность хорошо освещена.

Самое главное достоинство киевской версии заключается в том, что Булгаков всегда описывал места, где он бывал. То есть киевская версия более вероятна.

Но ведь Булгаков мог описывать не обязательно именно Киев. И тут место подсказывает манёвр Маргариты, которая сначала летела на юго-запад (Луна была от неё слева), а потом резко повернула на северо-запад (Луна светила ей в спину). Если бы дело было в Киеве, то она пролетала бы со стороны левого берега к киевским холмам. А вот за ними она оказалась бы над крутыми склонами холмов правого берега рек Буча и Ирпень (сейчас Ирпень впадает в Киевское море севернее Вышгорода – около Дымера). Эти места Булгаков хорошо знал, поскольку в курортном городке Буча была их семейная дача. Кстати, леса в этой части города – сосновые.