Текст книги "Гражданская война Михаила Булгакова"

Киевские маршруты «Белой гвардии» – от Алексеевского спуска до Мало-Провальной улицы

События романа «Белая гвардия» происходят в Городе. Исследователи неоднократно обращали внимание на то, что для Булгакова Город – одно из воплощений Вечного города, в котором происходит вечная же мистерия. Но события описываются исторические, происходящие в Киеве в декабре 1918 года. И у этого города есть своя конкретно-историческая топография.

К счастью, несмотря на все бурные события XX века, большая часть исторической застройки Верхнего города сохранилась, и представить себе маршруты героев Булгакова вполне реально.

Наиболее известный из киевских маршрутов героев «Белой гвардии» был проделан Алексеем Турбиным 14 декабря 1918 года.

Начался он в доме 13 на Алексеевском спуске. В Киеве никакого Алексеевского спуска нет, а под этим домом имеется в виду здание, где жила семья Булгаковых на Андреевском спуске. По какому алгоритму Булгаков принимал решения относительно сохранения или изменения имён и географических названий, непонятно. Во всяком случае, никакого определённого смысла в переименовании спуска мы не видим, тем более что улица Владимирская своё название сохранила.

Итак, Турбин выходит из своего дома и поднимается пешком по Андреевскому спуску. При этом он прошёл мимо дома № 22 («дом Турбиных» в фильме Владимира Басова) и дома № 38 (где жил доктор Воскресенский – друг семьи Булгаковых и второй муж матери писателя).

Он садится на извозчика «на углу своей кривой улицы и улицы Владимирской» – это небольшая площадь между Андреевской и Десятинной церквями. Тогда на месте исторического фундамента стояло помпезное здание новой церкви в русско-византийском стиле, построенное в 1842 году по проекту Василия Стасова.

Далее он проехал мимо Оперного театра и «увидал толпу вооружённых у музея». Это Педагогический музей им. Цесаревича Алексея (сына Николая II) на Владимирской (позже – музей В. И. Ленина, а сейчас – Дом учителя), по адресу Владимирская, 57.

В 1918 году тут действительно собрались офицеры дружины Льва Кирпичёва, которые не смогли организовать сопротивление и были все взяты в плен и помещены в здание музея. Среди них был Николай Булгаков – младший брат писателя. Сам Михаил Булгаков тоже там был, но, убедившись в отсутствии командования, развернулся и поехал домой. Как вспоминала позже Татьяна Лаппа, «Михаил вернулся, сказал, что всё было не готово и всё кончено – петлюровцы уже вошли в город».

Рядом с музеем находится ограда с воротами, за которой находится двор Первой гимназии на Бибиковском бульваре (сейчас – «жёлтый корпус» университета на бульваре Шевченко, 14). Там базировался мортирный дивизион, но к моменту приезда Турбина он был уже распущен (в «Днях Турбиных» это один из центральных эпизодов пьесы).

Не обнаружив там дивизиона, Турбин отправился в место, в котором он туда записывался, – к «магазину мадам Анжу», где встречается с полковником Малышевым. Место это булгаковедами точно установлено – модерновый доходный дом на углу ул. Хмельницкого и Лысенко (Хмельницкого, 30/10), известный сейчас как «дом Кличко».

Затем Турбин выходит во двор: «осмотревшись, Турбин убедился, что длинный и бесконечно высокий жёлтый ящик дома, приютившего мадам Анжу, выпирал на громадный двор и тянулся этот двор вплоть до низкой стенки, отделявшей соседнее владение управления железных дорог».

Ещё в начале 2000-х дворы вдоль улицы Лысенко были соединены между собой, включая даже двор управления Юго-Западной железной дороги. Увы, сейчас они недоступны – и входные ворота с улицы, и внутренние переходы закрыты на замки.

Улица Лысенко оканчивается около сквера вокруг Золотых ворот. В те времена сами ворота были музеефицированными руинами (их «восстановили» к празднованию 1500-летия Киева в 1982 году). Сквер Булгаков описывает как «жидкий», хотя жидкий он сейчас. Впрочем, может, и тогда такой был. А вот в 1950–1970-е годы он напоминал кусочек леса, там водились ежи и белки (правда, для центра Киева это не редкость).

«Нужно было бы Турбину повернуть сейчас от Золотых ворот влево по переулку, а там, прижимаясь за Софийским собором, тихонечко и выбрался бы к себе, переулками, на Алексеевский спуск».

Переулок – это улица Золотоворотская, по которой можно было выйти на безымянную площадь (сейчас она известна благодаря скульптуре Ёжика в тумане), а потом обойти территорию Софии по Георгиевскому переулку, Стрелецкой улице и Пейзажной аллее. Места эти не секретные, но знают их не все, поскольку находятся они в стороне от основных транспортных магистралей.

Турбина же за каким-то чёртом понесло в сторону Крещатика, хотя именно оттуда (и в романе, и в реальной истории) надвигались петлюровцы. Как объяснил сам писатель, «есть же такая сила, что заставляет иногда глянуть вниз с обрыва в горах… Тянет к холодку… к обрыву».

В общем, Турбин оказывается на углу Прорезной и Владимирской, возле вычурного здания доходного дома Сироткина (Прорезная, 39/24), на первом этаже которого находилась модная «конфетница» «Маркиза», которую часто посещали Булгаков с женой. Увидев поднимающихся по Прорезной петлюровцев, он быстро пошёл по Владимирской в сторону Софии, но был, конечно, обнаружен и обстрелян.

Скрываясь от преследования, он провернул на улицу Мало-Провальную. Название изменённое, но улица легко узнаваема по созвучию – это Малоподвальная. Впрочем, «провальной» её тоже можно назвать – после небольшого горизонтального участка она круто спускается вниз – к Майдану.

Само название для Киева достаточно типичное – это одна из улиц, проложенных по линиям укреплений (валов) града Ярослава. Такое же происхождение имеет Большая Подвальная (Ярославов вал) и Костёльная. В Москве так появились Бульварное (по линии разобранной в XVIII веке стены Белого города) и Садовое (по линии стены Земляного города) кольца.

«До излома самой фантастической улицы в мире Турбин всё же дорвался, исчез за поворотом». Излом улицы, после которой она уходит вниз, – сразу за перекрёстком с нынешней улицей Паторжинского. Тогда это была единая Михайловская улица, которая в советское время была разделена (перепад высот на этой улице был уж очень крутой). Потом улица делает ещё один поворот, но, судя по всему, до него Турбин не добежал.

Именно там он встречает Юлию Рейсс. Из текста не очень понятно, в какую сторону они свернули. Скорее всего – направо, где сейчас детская площадка между домами 17 и 19, но, может, и налево – в промежуток между домами 12 и 15. И там и там в те времена были сады и частные владения, в одном из которых могла быть квартира Юлии Рейсс. Кстати, её исторический прототип, Наталья Рейс, чья сестра была дружна с сёстрами Булгакова, жила выше, до перекрёстка.

На этом путешествие Турбина было окончено. В квартиру Рейсс он попал уже будучи раненым, и Юлия позже доставила его домой на извозчике.

Киевские маршруты «Белой гвардии» – от Брест-Литовского переулка до Алексеевского спуска

В сериале «Белая гвардия» есть прекрасные кадры – Сергей Гармаш (в роли петлюровского полковника Козыря-Лешко) позирует на фоне Днепра и киевских холмов. Кадры прекрасные, но антиисторичные в обоих смыслах – и в реальной истории, и в романе Булгакова петлюровцы наступали не с левого, а с правого берега Днепра. С левого берега они только отступали.

Правда, и сама по себе оборона отряда Най-Турса от наступающих петлюровцев в районе Политехнического института, мягко говоря, не слишком исторична. В черте города бой вёл только отряд под командованием генерала графа Фёдора Келлера, но было это на Крещатике. Если говорить о прототипе Николки Турбина – Николае Булгакове, то он 14 декабря ни в каких боях не участвовал.

На этом основании, а также из-за намеренной путаницы, внесённой в описание боя и бегства Турбина-младшего, некоторые булгаковеды полагают, что воспроизвести его маршрут нельзя. Это не совсем так – пройти от Политехнического института до Андреевского спуска вполне реально, просто местами трудно следовать именно тем обозначениям, которые внёс автор. К тому же район с тех времён изрядно перестроен.

Начинается деятельность Най-Турса с того, что он «в помещении дружины на Львовской улице (…) взял с собою 10 юнкеров (почему-то с винтовками) и две двуколки и направился с ними в отдел снабжения».

«Помещение дружины на Львовской улице» (запомним это) – это бывшие казармы Феодосийского полка по улице Львовской (Артёма, а сейчас – Сечевых стрельцов), дом 24. Насколько известно, никакая офицерская дружина там не базировалась. Тем более что и сам Булгаков путается – Най-Турс командует отрядом 3-й дружины, а Николка служит в 1-й, но оба выдвигаются из одного места. Вероятно, в это время казармы использовались немецкими войсками. Вообще, воинские части там размещались постоянно, вплоть до второй половины 1990-х годов.

Сама по себе Львовская улица вела от Львовских (Жидовских) ворот града Ярослава по направлению к Европе. Сейчас на Львовской площади стоит умилительный памятник княжне Анне Ярославне – будущей французской королеве.

Отправились же юнкера в здание Женской торговой школы на улице Бульварно-Кудрявской (дом 18/2). Там в это время находилось одно из подразделений управления снабжения гетманской армии. Склад же помещался, скорее всего, в подвале, где сейчас парикмахерская.

Следующий пункт – казармы в Брест-Литовском переулке. Он существует и поныне, отделяя территорию зоопарка от жилой застройки. Где именно там помещалась часть Най-Турса, понять совершенно невозможно – вся застройка новая, 60–70-х годов прошлого века. Скорее всего, в 1918 году тут был частный сектор, а казармы если и были, то временные.

Приказ же Най-Турсу звучал так: «Охранять Политехническое шоссе и, в случае появления неприятеля, принять бой».

Тут всё просто – Политехнического шоссе в Киеве нет, но есть Брест-Литовское (Житомирское) шоссе, которое в городской черте сейчас называется проспектом Победы. После начала боя юнкера отступали до переулка около двух вёрст, а значит приняли они его где-то около пересечения проспекта с улицей Гарматной (ориентир: танк – памятник освободителям Киева).

Затем Най-Турс отправляет троих юнкеров на Полевую и Борщаговскую, и они убегают налево – это действительно так, если стоять на проспекте спиной к центру города. Юнкера добыли двуколки и уехали на них по Брест-Литовскому и Фонарному переулку, где столкнулись с отделением Николки Турбина. Фонарный переулок, очевидно, Тбилисский.

Именно здесь, где Брест-Литовский переулок поворачивает в сторону центра, чудесным образом превращаясь в улицу Шулявскую, принял свой последний бой полковник Най-Турс. И именно отсюда обратился в бегство после его гибели Николка.

Команду Най-Турса «По Фонагному пегеулку сквозными двогами на Газъезжую, на Подол!» следует понимать следующим образом:

– Из Брест-Литовского переулка можно выйти на одноимённое шоссе, а также на улицу Мариинскую (Ванды Василевской, сейчас – Богдана Гаврилишина).

– Напрямую можно по Шулявской, но она именно прямая – простреливается.

– Тбилисский переулок уходит в сторону, и там можно пробежать дворами к Песчаной (улица Ярмолы).

– В 1918 году Мариинская была застроена только до перекрёстка с Песчаной, а дальше был разъезд грунтовых дорог, одна из которых вела к улице Глыбочицкой, спускающейся на Подол. Этот проезд Булгаков называет Разъезжей, хотя в то время она называлась Новая 67-я (в Москве подобного рода улицы называются «Проектируемый проезд») или Новоглубочицкая.

Тут маршрут Николки теряется – он забегает во двор, но, повторимся, историческая застройка микрорайона полностью утрачена. Можно только предполагать, что Булгаков в этих дворах бывал. За какой надобностью, мы никогда не узнаем, да и надо ли нам это?

Затем Николка «побежал по вымершей Разъезжей и благополучно добрался до перекрёстка, откуда находились (Так у автора. – В. Ст.) две улицы: Лубочицкая на Подол и Ловская, уклоняющаяся в центр Города».

Лубочицкая – это Глыбочицкая (Глубочицкая). Новоглубочицкая была фактически её продолжением. Улица, проложенная над коллектором, по которому протекает река Глыбочица, круто уходит вниз к улицам Верхний и Нижний Вал на Подоле. Историческая застройка на ней не сохранилась.

Ловская – Львовская, о которой мы уже писали. Повторим, что логики в использовании названий у Булгакова нет – в другом месте Львовская называется Львовской.

Николка видит на Львовской петлюровцев и сворачивает, понятно, на Глыбочицкую, спускается по ней, а потом «выскочил на Вольский спуск».

Тут есть некоторая загадка. По сути, все улицы, пересекающие Глыбочицкую, являются спусками – это речная долина, разделяющая два холма. Название «спуск» имеют только два из них – Кудрявский (в 1918 году его не было) и Вознесенский. Выскочить Николка на него мог, но идти по нему дальше смысла не было – он широкой дугой обходит урочище Гончары-Кожемяки. Это сильно удлиняет и усложняет (идти придётся вверх) путь, к тому же наверху она пересекается со Львовской в районе одноимённой площади, а там – петлюровцы.

Чтобы попасть на Андреевский спуск, Николке надо обойти Замковую гору – либо через урочище (тогда, как и сейчас, оно было застроено), либо через Подол – мимо Житнего рынка и Флоровского монастыря на Контрактовую площадь.

По книге, Николка пошёл именно последним путём, мимо Крестовоздвиженской церкви, в которой крестили Булгакова, и по Верхнему Валу или параллельному ему отрезку улицы Воздвиженской (сейчас – переулок), где стоял дом, в котором родился Булгаков.

С Контрактовой площади «Николка пришёл к началу своей улицы, крутого Алексеевского спуска». Но, наверное, всё же не к самому началу – начинается улица около храма Николы Доброго, в котором служил семейный священник Булгаковых о. Александр (Глаголев), но Булгаков о ней тут не упоминает, а упоминает о доме № 7. Значит, Николка прошёл по улице Боричев Ток и вышел на спуск напротив дома № 5.

Маршрут реальный, он элементарно выстраивается на электронных картах. Всего надо пройти порядка 5 километров, что займёт около часа (пока Николка бежал – стемнело). По времени всё сходится – звонок из штаба прозвучал в 3 часа дня. Дорога от казарм на Львовской до Брест-Литовского переулка заняла бы 1,5 часа, если бы Николка шёл один. Но, поскольку он шёл с «третьим отделом 1-й пехотной дружины, в составе 28 юнкеров», который вёз с собой пулемёт, то времени было затрачено несколько больше. События на перекрёстке вряд ли заняли больше 10–15 минут, после чего Николка побежал. Дома он был около шести часов вечера, когда в декабре уже довольно темно.

Булгаковский Екатеринослав

В произведениях Булгакова Екатеринослав и Днепропетровск не упоминаются (во всяком случае, нам таких упоминаний найти не удалось). Но, даже не оставив никаких воспоминаний, Булгаков бывал тут неоднократно – проездом. Ещё ближе он был связан с городом через первую жену – Татьяну Николаевну Лаппа.

Податного инспектора Казённой палаты Николая Николаевича Лаппа перевели в Екатеринослав из Рязани в 1894 году. Татьяне Николаевне в это время было два года. Младшая сестра Татьяны София родилась уже там, 15 сентября 1895 года.

Николай Николаевич продвинулся там до должности заведующего делопроизводством Екатеринославского губернского по промысловому налогу присутствия.

Татьяна Николаевна вспоминала потом: «мы там в маленьком домике жили. Как 20-е число, мы отца встречали, жалованье тогда давали, и он покупал всем подарки. Потом шли гулять на бульвар или в Потёмкинский сад. Катались там на качелях. Мать очень красивая была. (…) А отец очень театром увлекался, даже играл в городском театре, Островского вещи, любовников. Ему даже предлагали там (…) артистом стать, а мать сказала: “Если пойдёшь в театр, я уйду от тебя…”».

«Потёмкинский сад» – английский парк, разбитый в начале 1790-х годов вокруг строящегося дворца Григория Потёмкина. Основой его стал фруктовый сад около зимовника запорожского есаула Лазаря Глобы. Потёмкин выкупил участок Глобы где-то в конце 1780-х годов, поскольку дворец в стиле классицизма (сейчас – Дворец студентов) был построен Иваном Старовым в 1789-м или 1890 году. Казак переехал в нижний зимовник (на месте нынешнего парка им. Глобы), где и умер в 1793 году. С 1925 года это парк им. Шевченко.

Николай Николаевич играл в любительских спектаклях на сцене Аудитории научного общества (сейчас – Половицкая, 5, слева от Оперного театра). Там, кстати, пел Леонид Собинов и играл Мамонт Дальский (отец первого мужа Е. С. Булгаковой). Лаппа пользовался в самодеятельном театре авторитетом, участвовал в формировании репертуара.

Вероятно, Татьяна Николаевна рассказывала об отцовском театральном опыте Булгакову, да, возможно, и он сам говорил о своём театральном прошлом с зятем. Отразилось ли это как-то на дальнейшей деятельности Булгакова – мы не знаем, но, скорее всего, нет: Михаил Афанасьевич и сам был заядлым театралом.

В 1899 году Николая Николаевича перевели в Омск, а в 1904 году – в Саратов. Там Татьяна Николаевна закончила гимназию.

Второй эпизод относится к 1919 году. Очевидно, что именно через Екатеринослав ехал на Кавказ сам Булгаков – другого пути просто не было. Позже вслед за ним там же ехала Татьяна Николаевна: «мы ехали через Екатеринослав. Общий вагон и жрать нечего. Территорию после Екатеринослава занимал Махно, и вот мы все гадали: проскочим или не проскочим? Ничего, проскочили…»

Надо думать, что-то такое гадал и Михаил Афанасьевич, которого вполне могли принять за офицера. Офицеров же махновцы не щадили. Не исключено, что некоторые сцены первого действия пьесы «Бег» Булгаков мог наблюдать именно на территории Екатеринославской губернии. Но, скорее всего, он пользовался чьими-то мемуарами.

Ну и последние посещения уже Днепропетровска должны были относиться к 1925-му, 1926-му, 1927-му и 1930-м годам, когда Булгаков ездил в Крым. До самого 2014 года поезда «Москва – Симферополь» шли в Крым через Днепропетровск. Впрочем, стоянка там была непродолжительной (в 1980– 1990-х годах – 20 минут), так что времени для того, чтобы хотя бы осмотреть привокзальную площадь, у Булгакова не было.

Белогвардейский забег

Рыцарский роман в духе Вальтера Скотта

А почему и нет? Такое представление о пьесе «Бег» тоже возможно. Если центром «Дней Турбиных» (но не «Белой гвардии»!) является Елена Турбина, то центром «Бега» – Серафима Корзухина. Всё остальное действие крутится вокруг этих замужних дам и их сложного выбора, куда бы свалить от мужа, пока его нет.

Это мы, конечно, в шутку, но краткое изложение пьес примерно к таким выводам и приводит. Не зря же интеллигентнейший нарком образования Луначарский обозвал сюжет «Дней Турбиных» «собачьей свадьбой».

Существует версия, по которой прототипом и Елены и Серафимы была, на самом деле, Варвара Михайловна Булгакова, которая через десять лет после смерти мужа повторно вышла замуж за друга семьи Ивана Воскресенского.

Впрочем, был у Серафимы ещё один прототип, послуживший, к тому же, главным источником информации для писателя – его вторая жена Любовь Евгеньевна Белозерская. Собственно, саму пьесу можно рассматривать как беллетризованное изложение её эмигрантских мытарств.

Серафима – женщина слабая, зависимая, идеалистически настроенная, без мужа не может. Собственно, в путешествие из Петербурга в неведомые дали через охваченную Гражданской войной Россию она направляется исключительно для того, чтобы догнать своего мужа Парамона Корзухина. Настигает его уже в Крыму. Парамон Ильич умел быстро бегать…

Однако этой слабой женщине везёт – она постоянно встречает на своём пути прекрасных мужчин…

Вот, например, сын профессора-идеалиста и интеллигент до мозга костей Сергей Голубков. Он влюблён в Серафиму чистой идеалистической любовью без малейших признаков эроса, что такой же идеалистической Серафиме (театральный критик Ричард Пикель, который писал по заказу замзавотделом агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) Платона Керженцева записку для Политбюро по пьесе «Бег», ехидно назвал её «тот же Голубков, только в юбке») должно было очень нравиться. Они буквально созданы друг для друга, причём Голубков от Серафимы зависим ничуть не в меньшей степени, чем она от него – именно под её влиянием он принимает решение вернуться в Россию (сам бы так и не собрался, а так они друг друга накрутили). Именно Голубков, в конечном итоге, добывает деньги, чтобы избавить её от панели и обеспечить возвращение на родину.

Генерал Григорий Чарнота спасает Серафиму из контрразведки, а потом именно он выигрывает в карты у Корзухина деньги, которые так нужны ей и Голубкову.

Пока Голубков и Чарнота путешествуют за деньгами в Париж, за Серафимой присматривает генерал Роман Хлудов, у которого есть какие-никакие возможности для того, чтобы её содержать.

Плюс Люська, которая нежно заботится о бестолковой сестре по несчастью.

Роли опереточных злодеев исполняют Корзухин и начальник контрразведки Тихий.

Прекрасный роман о целом круглом столе рыцарей и их даме сердца получился у Михаила Афанасьевича… Или нет? Разумеется, нет.

Серафима, конечно, именно такая, как мы её описали, но вот окружающие её мужчины вовсе не так однозначны.

Начнём с Голубкова. Он, конечно, влюблён в Серафиму пылко и нежно и уж точно не желает ей ничего плохого, но при первом же допросе в контрразведке пугается и подписывает показания о том, что она коммунистка. Если бы не явились настоящие коммунисты, её бы расстреляли, скорее всего. А потом, уже в Стамбуле, он оставляет Серафиму на иждивение психически больного изувера Хлудова. Нет, читатель и, в особенности, зритель уже в курсе, что Хлудов Серафиме не опасен. Они уже знают его переживания и знают, что он, словами уже упомянутого Пикеля, жаждет душевного самоочищения, «как Нехлюдов из “Воскресения” (…) тянется в Сибирь за Катюшей Масловой для того, чтобы искупить свой старый грех». Но вот понимал ли это Голубков? И даже если понимал, где гарантии того, что психическое нездоровье не возьмёт верх? Вопрос… Так себе любовничек, если честно.

Хлудов, кстати говоря, уже имел планы Серафиму повесить. Правда, не саму по себе (она ему совершенно неинтересна), а именно как жену Корзухина, который у него вызывает истинно пролетарскую ненависть. При её помощи он хотел доказать, что Корзухин – враг и укрыватель коммунистов. Повесили бы, разумеется, обоих, но Серафиму – первую.

Чарнота, конечно, герой – он Серафиму дважды спасает (в Севастополе и в Стамбуле), но второй раз как бы в качестве компенсации – ведь в сложное материальное положение она попадает, в том числе, благодаря пристрастию Григория Лукьяновича к азартным играм. Но и спасает благодаря этому же пристрастию.

Удивительным образом, меньше всего вреда наносят Серафиме как раз злодеи.

Корзухин очень вовремя от неё отказался, избавив от своего присутствия в жизни и освободив место для Голубкова. И, кстати, спася её от виселицы (совершенно, впрочем, не имея этого в виду).

Контрразведчик Тихий, кстати, тоже меньше всего хотел смерти Серафимы – он собирался её использовать для шантажа богача Корзухина. Ну, не получилось. Бывает. Зато потом он к Корзухину работать устроился.

В общем, рыцарский роман в духе Вальтера Скотта у Булгакова не получился. И то сказать – он ведь Булгакова, а не Вальтер Скотт…