Текст книги "Бес меченый"

Глава 24
В Москве

Савва проснулся затемно, и при тусклом свете от горящей лампадки увидел, что почти все уже поднялись. Рябец беседовал Полканом, Акулина гремела у печки горшками, и лишь чернец все еще храпел на полу.

– Что, пора ехать? – сонно спросил юноша.

– Пора-то пора, – ответил Полкан, – да токмо Сенька и Трофимка заспались.

Рябец предложил свою помощь:

– Я схожу к Тимохе и разбужу ваших товарищей.

– Сходи, – согласился Полкан.

Хозяин вышел, громко скрипнув дверью, отчего пробудился наконец и Евфимий. Оглядев горницу, чернец зевнул, перекрестился и пробормотал:

– Надобно мне поспешать, инако архимандрит наш осерчает.

– Погодите, я на стол соберу, – подала голос хозяйка.

Она засуетилась между столом, печью и сенями, говоря при этом:

– Не взыщите гости дорогие, но все вчерашнее. Нынче я токмо печь затопила.

– И на том спасибо хозяюшка! – поблагодарил Полкан и добавил с усмешкой: – Мы гости незваные, а незваный гость – он хуже татарина, и его баловать не следует.

Акулина приветливо улыбнулась.

– Нам все одно гости званые али незваные, лишь бы с добрыми помыслами к нам являлись.

«Душевная она, – отметил Савва и усмехнулся: – Полкан как-то сказывал, что все ублаженные бабы добрые, а злыми становятся токмо те из них, коим любви не достает».

Когда хозяйка накрыла на стол, хозяин привел Мещеринова и Шиброва.

– Давайте трапезничать, – обратился к гостям Рябец.

В ответ на это предложение Семен тяжело вздохнул, а Трофим пробормотал:

– Нет у меня нынче к еде охоты.

– Что так? – удивился Савва. – Кусок поутру в глотку не лезет, коли вечор было выпито много вина. Но вы вроде не перестарались с хмельным.

– Мы потом у Тимохи еще добавили, – признался Шибров.

– Ну, давайте клин клином, – предложил хозяин, ставя на стол деревянный жбан с медовухой.

Все выпили и закусили.

– Спасибо, хозяева, за хлеб-соль, за ласку, – сказал Полкан, подымаясь с лавки.

– Не за что, – отозвался Рябец. – Мы чем богаты, тем и рады с добрыми людьми поделиться. Пущай скудно, зато от души.

– Не взыщите, гостюшки, коли что не так, – попросила Акулина.

Уже занималось утро, когда гости и провожающие их хозяева вышли во двор. Пока Савва и его товарищи выводили и седлали коней, Рябец отворил ворота. Гости сели в седла, и стоящий на крыльце чернец благословил их на прощание крестным знамением:

– Господь вам в помощь!

Путники двинулись мимо слободских дворов. Едущий впереди Полкан уверенно направлял своего коня; казалось, что он знает эти запутанные улочки, как свои пять пальцев.

– Ты вроде давно здесь был, а все помнишь, – удивился Савва.

– Не забыл покуда, – отозвался Полкан.

Он, действительно, все помнил, благодаря чему путники без каких-либо затруднений добрались до земляного вала и деревянной стены на нем.

– Отсель начинается Земляной город, – объявил Полкан.

Его попутчики разочарованно посмотрели на обветшавшую, со следами давнего пожара стену, в которой даже не было ворот, а зияла большая дыра. Именно через эту дыру четверо стражников впускали народ в город.

– В Нижнем стена покрепче будет, – заметил Мещеринов.

– Стольный град, а такая ветхость – поддержал его Шибров.

– Легко вам судить, – рассердился на них Полкан. – А ведь даже помыслить страшно, как Москва была разорена в Смуту. Опосля такого разора трудно заново отстроиться даже за два десятка лет.

– Я слыхал, что в Москве каменные стены, – сказал Савва.

– Есть здесь и стены из камня, – подтвердил Полкан, – в Китай-городе и Белом городе.

– Зачем так много стен? – удивился Савва.

– Для пущей защиты.

Проехать в город было не так-то просто: стражники не торопились пропускать людей, из-за чего у заменяющей ворота дыры образовалась немалая очередь из пеших путников, всадников и возков. Среди желающих попасть в Москву были торговцы, ремесленники, крестьяне, чернецы, странники и просто бродяги. Появились четверо верховых в одежде стрельцов, которые не заняли место в очереди, а уверенно направили своих коней к дыре в стене, оттесняя всех, кто попадался на их пути. Стражники пропустили стрельцов беспрепятственно.

– А ну, за мной! – воскликнул Полкан и решительно двинулся вперед.

Савва, Мещеринов и Шибров последовали за ним, а народ послушно расступился.

– Куда прете? – рявкнул один из стражников – высокий, белобрысый парень.

– Уйди прочь, – закричал на него Полкан, – покуда мы тебя не затоптали!

– А вы кто такие будете? – грозно спросил белобрысый.

Полкан посмотрел сквозь него и холодно сказал:

– Я и мои товарищи слуги государя нашего Михайлы Федоровича.

Внезапно со стражников как рукой сняло их самоуверенность. Они испуганно посторонились, а белобрысый промямлил заискивающе:

– Прости, боярин, меня дурака. Не признал тебя я сразу.

– Прости нас боярин! – жалобно попросил и второй стражник.

Оба они отвесили низкие поклоны.

– Бог простит, – бросил Полкан.

Он Савва и их попутчики въехали в город.

– Чего вдруг со стражниками случилось? – удивленно спросил Шибров у Полкана.

– Видать, у них совесть проснулась, – ответил тот с усмешкой.

– А почто они тебя боярином назвали? – поинтересовался Мещеринов.

– Должно быть, перепутал с кем-то.

«Не иначе Полкан обморочил стражников», – решил Савва.

Сразу за деревянной стеной раскинулась огромная слобода.

– Вот она Сретенка, – сообщил Полкан. – Здесь начинаются дворы стрельцов-пушкарей.

Стрельцы являлись военным сословием Русского государства. Они были не только участниками боевых действий, но так же еще царскими стражниками и блюстителями порядка в городах. Существовали стрельцы главным образом на жалование, имея при этом свои дворы, дома и небольшие хозяйства.

Мещеринов завистливо вздохнул:

– А ведь московские стрельцы живут лучше, чем наши дети боярские.

Действительно, за оградами стрелецких усадьб виднелись довольно-таки приличные дома, кое-где даже в два этажа. При каждом дворе, помимо огорода, был еще и сад.

Савва подумал:

«Двор московского стрельца ничуть не хуже двора казанского торгового человека».

Он едва не сказал то же самое вслух, но вовремя прикусил язык.

– Эй, любезный! – окликнул Полкан переходящего дорогу юношу в одежде стрельца.

Тот остановился, поднял на путников свои ясные голубые глаза и, решив, по-видимому, что эти люди стоят его внимания, откликнулся:

– Чего вам?

– Скажи-ка, где на Сретенке можно сыскать стрелецкого голову Платона Зимина? – спросил Полкан.

Молодой стрелец указал рукой туда, где над крышами домов возвышалась пятиглавая деревянная церковь.

– Зимина вы сыщете возле храма Николы Чудотворца.

– Значит, стрельцы Зимина приказа живут не здесь, а почитай у Сретенских ворот, – заключил Полкан.

Стрелец кивнул.

– Ага! Я и сам оттоль. А вам зачем наш голова надобен?

– Он нас должен определить на службу под начало полковников-иноземцев, – вмешался Шибров.

– А-а-а! – дружелюбно протянул стрелец. – Ваши уже начали прибывать в Москву, и двое определены на постой у нас по-соседству. Может, кого-то их вас и к нам поселят. Мы Пушечниковы – батя мой, Лаврентий, сотник стрелецкий, и я Васька Пушечников.

Полкан назвал себя и своих товарищей.

– Удачи вам! – пожелал им Пушечников и, тряхнув своими темно-русыми волосами – настолько густыми, что было удивительно, как на них держится шапка, – зашагал по переулку.

Путники двинулись по широкой улице. Вскоре они увидели впереди белокаменную стену на земляном валу, а еще немного погодя разглядели красивые ворота в виде четырехугольной островерхой башни.

– Там Сретенские ворота, а за ними Белый город, – пояснил Полкан. – Но нам надобно повернуть налево.

Как только путники свернули со Сретенки в переулок, едущий последним Савва, повинуясь непонятному внутреннему порыву, обернулся и… едва не выпал из седла. К Сретенским воротам медленно приближается верхом на сером в яблоках коне богато одетый молодец, удивительно похожий на погибшего в Павловом Перевозе Петра Морозова.

Пока Савва таращил глаза на двойника убитого им человека, тот спокойно проследовал своей дорогой.

– Что с тобой, Саввушка? – удивленно спросил Полкан. – У тебя такой вид, будто ты самого черта средь московских жителей заприметил?

– Что-то вроде того, – пробормотал Савва.

– Так перекрестись, авось сгинет, – посоветовал Полкан.

Савва истово осенил себя знаменьем, однако так и не смог избавиться от леденящего душу страха.

«Прости меня, Господи, за грехи мои! Помилуй раба недостойного Господи!» – помолился он.

– А вот и храм Николы Чудотворца, – сказал Полкан.

Напротив деревянной, украшенной искусной резьбой церкви стоял за высокой оградой большой двухэтажный дом. У широко распахнутых ворот собрались кучкой стрельцы.

Полкан обратился к служивым:

– Доброго здравия, добрым людям!

– И вам того же! – откликнулся старик с благообразным лицом.

– Нам надобен стрелецкий голова, Платон Зимин.

Сухощавый стрелец пробуравил путников недобрым взглядом и проворчал:

– Он многим надобен да не всякому доступен.

Благообразный старик поморщился.

– Ты, Гришка, не рычи зазря на людей: чай, они ничего худого тебе не сотворили.

– Так ведь невесть кто нашего голову…

Мещеринов перебил сердитого стрельца:

– Мы не невесть кто, а дети боярские из города Шуи, и прибыли сюда, чтобы служить государю нашему светлому, Михайле Федоровичу, и благочестивому патриарху Филарету.

Старик с благообразным лицом укоризненно покачал головой.

– Вот видишь, Гришка – люди на доброе дело явились, а ты на них как пес кидаешься.

– Коли явились, ступайте к голове, – проворчал Гришка. – Здесь его двор.

– Коней можете нам оставить, – подал голос один из стрельцов.

– Чтобы вы на них ускакали? – воскликнул Мещеринов. – Нет уж, ищите других дураков!

Стрельцы возмущенно загалдели:

– Больно надобны нам ваши кони!

– Чай мы не тати!

– По себе, небось, всех меряешь!

– Тихо вы! – прикрикнул на товарищей благообразный старик и добавил примиряюще: – Ну, чего вы на паренька накинулись? Он ведь вас знать не знает, а на лбу ни у кого нет знака – честный человек али тать. Сами-то вы, поди, своих коней не оставите чужим людям?

– Не оставим, – согласился один из стрельцов.

– А кони у вас, прямо-таки, на удивление, – заметил другой. – Ведь ваш брат в Москву все больше на заморенных клячах прибывает.

Шибров самодовольно улыбнулся.

– Мы, чай, понимали, что на царскую службу зазорно ехать на худом коне.

«Ишь как заговорили! – возмутился про себя Савва. – Да, кабы не мы с Полканом, вам и вовсе не на чем было бы ехать».

В это время из ворот вышел высокий, широкоплечий мужчина лет сорока пяти, одетый так же, как и все остальные стрельцы, но зато с саблей в роскошных ножнах на боку.

– Ты будешь Зиминым? – спросил у него Полкан.

– Ну, я, – ответил мужчина. – А вы кто такие?

Полкан объяснил, кто они и откуда прибыли.

– Добро! – сказал Зимин. – Завтра поутру явитесь к иноземным полковникам на Пушкарский двор, а нынче надобно определить вас на постой.

Старик с благообразным лицом указал на Савву.

– Паренька я могу к себе взять. Он вроде тихий.

– Бери, Яков, – согласился стрелецкий голова.

– Мне есть где жить, – сообщил Полкан.

– Значит, у меня одной заботой меньше, – обрадовался Зимин.

Слова друга огорошили и без того взволнованного Савву. Как же так? Почему Полкан не предупредил о том, что в Москве они будут жить отдельно друг от друга?

Поскольку было неловко выяснять отношения при посторонних людях, Савва, проглотив обиду, смолчал.

«Ладно, потом потолкуем. Коли я ему надоел, насильно мил не будешь».

Тем временем стрелецкий голова продолжать размышлять вслух о том куда можно определить на постой еще двоих новобранцев.

– Ты, – ткнул он пальцем в Мещеринова, – пойдешь жить к сотнику Лаврентию Пушечникову, а ты, – указал он на Шиброва, – поселишься у пятидесятника Богдана Пыжова.

Стрельцы дружно усмехнулись.

– Вы чего? – грозно спросил Зимин.

Ничуть не испугавшись, Гришка хихикнул:

– Да, мы вспомянули потеху, учиненную вчерась Васькой Пушечниковым на пару с Митькой Пыжовым. Сдается, отцам придется расплачиваться постоем за грешки сынков.

– В следующий раз я к тебе кого-нибудь поселю, – пообещал голова.

– От Гришки даже ангел сбежит, – проворчал благообразный старик и обратился к Савве: – Я, паренек, сотник стрелецкий, а зовут меня люди Яковом Шиловым.

– А я Глебов… Савва… Савва Фомич… – пробормотал юноша.

Шилов посмотрел на него с интересом.

– Знавал я одного Глебова именем Фома Григорьевич. Жил он отсель неподалеку, в Белом городе и сгорел вместе со всем своим семейством, когда мы поднялись на ляхов поганых.

– И вовсе не со всем семейством, – вмешался Полкан. – Сынка-то Фомы Григорьевича Глебова, младенчика, спасли из огня холопы, Матвей Малый и Акулина Оглобля.

– Да ну! – удивился сотник. – Так, значит, паренек и будет тем самым младенчиком?

– Да, – ответил Полкан.

– Слава Иисусе! – воскликнул Шилов и, перекрестившись на храм, вновь обратился к Савве: – А как ты, паренек?..

Полкан прервал сотника:

– Дай Савве оклематься с дороги и потом уже толкуй с ним.

– А и впрямь чего я разболтался посередь улицы? – опомнился Яков – Пойдем, Саввушка, ко мне. Я живу тут почитай рядышком.

– Ладно, пошли к тебе, – согласился Савва и спрыгнул с коня.

– Я провожу вас, – сказал Полкан.

Шилов, действительно, жил почти рядом со стрелецким головой. Двор сотника почти не отличался от соседних дворов, разве что ограда была самой крепкой. Когда хозяин и гости подошли к воротам, их встретил отчаянный собачий лай.

Сотник обратился к Савве:

– Давай-ка, гость дорогой, я коня твоего поставлю в конюшню и позабочусь о нем. А ты с товарищем своим ступай в избу. Вы, поди, оба голодные с дороги, так пущай хозяйка моя попотчует вас.

Полкан почтительно поклонился.

– Спасибо тебе, добрый человек, за ласку! Вот токмо не обессудь, спешу я очень. Перекинусь на прощание с другом парой слов и поеду.

– Что же, неволить тебя я не могу, – согласился Шилов.

Он завел Воронка во двор и оставил ворота распахнутыми.

– Отойдем немного в сторону, а то пес сотника не даст нам потолковать, – сказал Полкан.

Савва повиновался.

– Ты вроде дуешься на меня, брат Савва? – спросил старший товарищ.

– А чего мне на тебе дуться? – заговорил юноша с обидой в голосе. – Ты ведь сам по себе. Пожелал бросить меня на произвол судьбы и бросаешь.

Полкан поморщился.

– Пора бы тебе уже, Саввушка, без мамок обходиться. Я ведь не вечен и могу в любой миг преставиться. И что ты тогда станешь делать?

– Трудно мне будет без тебя, – признался Савва. – Не привык я своим умом жить.

– Пора привыкать. Да, и не навек мы с тобой расстаемся: как-никак каждый день будем видеться на ратных учениях. А коли я тебе в иное время понадоблюсь, так сыщешь меня в Белом городе на Покровке, у Андрея Строганова.

– Ладно, сыщу, – согласился юноша и тяжело вздохнул.

Полкан пристально посмотрел на него.

– Что с тобой, Саввушка? Как свернули мы от Сретенских ворот, тебя словно пыльным мешком по башке стукнули.

Савва рассказал о человеке, очень похожем, на Петра Морозова. Выслушав друга, Полкан нахмурился.

– Вот черт! А я ничего и не заметил!

– Как же мне быть? – воскликнул юноша.

Полкан ободряюще потрепал друга по плечу.

– Прежде всего, не стоит заранее лазаря петь. С того свету люди не ворочаются, и человек, коего ты увидал просто похож на Петра Морозова. Даже коли он брат убиенного али иной родич, тебя-то он не знает.

Слова друга подействовали на Савву успокаивающе.

– Ну, прощевай покуда, Полкан.

– До завтра, Саввушка.

Простившись с другом, Савва вошел в ворота. Шилов ждал своего постояльца на крыльце. Собаки во дворе не было, но ее заливистый лай звучал по-прежнему громко.

– Ступай в горницу, Саввушка, – сказал сотник, – там хозяйка моя, Устинья, тебя дожидается

В горнице уже был накрыт стол: на нарядной скатерти стояли миски с пахучими щами, блюдо с постными пирогами и большой ковш с квасом. Немолодая румяная толстуха отвесила гостю низкий поклон.

– Милости просим, Савва Фомич! Не побрезгуй нашим угощением!

Перекрестившись, юноша сел за стол и начал есть, а хозяйка старательно подкладывала ему самые лучшие куски. Немного погодя, в горнице появился хозяин и сообщил:

– Коню твоему я дал овса и водицы.

– Спасибо, Яков.

Шилов тоже принялся за обед. Когда хозяин и постоялец насытились, они начали беседу: сотник расспрашивал юношу о его жизни, а тот отвечал. Историю мнимого сына боярского Глебова от начала до конца выдумал Полкан, а Савва, вживаясь в образ, досочинил мелочи, однако, если бы Шилов проявил в расспросах настойчивость, он мог бы поймать собеседника на лжи, поэтому юноша сделал вид, будто бы на него напали усталость и сонливость.

Заметив, что постоялец клюет носом, хозяйка сердито сказала мужу:

– Чего ты, дед, к пареньку пристал? Ему опосля обеда отдохнуть надобно часок-другой.

Сотник услужливо закивал.

– Отдохни, милый, отдохни! Ступай в малую горницу и поспи там, а я покуда истоплю баньку.

Проводив постояльца в малую горницу, хозяйка постелила ему там на широкой лавке. Когда Устинья ушла, юноша с наслаждением растянулся на своей постели.

«Прав Полкан – рано мне лазаря петь», – подумал он, зевая.

Глава 25
Лесли и Лермонт

Весь день Савва отдыхал: спал, мылся в бане, ел. Казалось, хозяева не знают, чем угодить постояльцу. Как выяснилось, сотник и его жена были бездетными, и, наверное, поэтому они от души одаривали своей нерастраченной родительской любовью появившегося в их доме молодого человека.

На следующее утро Савва проснулся рано и сразу услышал, как внизу суетятся хозяева. Учуяв носом запах свежих пирогов, юноша жадно потянул носом, вскочил с постели, умылся, быстро оделся и направился в большую горницу.

Хозяева встретили постояльца доброжелательными улыбками.

– Откушай, сынок! – пригласила Устинья. – Правда, нынче пища наша скудная, но в Великий день, я уж попотчую тебя как следует.

– Куличей да блинов отведаешь от пуза, – пообещал сотник.

Савва сглотнул слюну и принялся за постные пироги, причем ел он их в полном одиночестве, потому что хозяева довольствовались лишь квашеной капустой и пареной репой.

«Благочестивы они», – отметил про себя Савва.

После завтрака он спросил:

– Ну, и куда мне теперь идти?

– К Пушкарям, – пояснил Шилов.

– Куда? – не понял юноша.

– Проводил бы ты, дед, паренька, – подала голос Устинья, – а то он заплутает.

Сотник вскочил.

– Провожу, провожу.

Одевшись, Савва и Шилов вышли со двора. Было холодно, тем ни менее уже чувствовалось наступление весны. Снег под ногами не скрипел, а хрустел; дул сырой, пронизывающий ветер; в воздухе витали острые запахи, от которых у Саввы порой начинала кружиться голова и волноваться кровь.

Шилов остановился у красивой деревянной церкви с двойным куполом – шатром, увенчанным круглой луковкой

– Наш храм Сергия на Пушкарях, – сообщил он и осенил себя знамением.

Савва тоже перекрестился.

– А вон там Пушкарский двор, – добавил сотник, махнув рукой в сторону высоченной дубовой ограды, – где, по воле наших государей царя и патриарха – дай, им всего, Господи, – пушки льют да вашего брата иноземному строю обучают.

Пожелав юноше удаче, он ушел.

Савва направился на Пушкарский двор. За массивными воротами расстилался большой пустырь, в глубине которого виднелось закопченное каменное строение; слева у ограды стояли в ряд четыре пушки, и на одной из них восседал Полкан, беседуя с тремя мужчинами в коротких кафтанах.

Савва подошел к другу.

– А, Саввушка! – обрадовался Полкан и соскочи с пушки. – Вот, брат, изволь познакомиться с иноземцами, пожелавшими служить нашему царю. А вас, – обратился он к своим собеседникам, – прошу любить и жаловать лучшего моего друга, Савву Глебова.

Иноземцы один за другим поклонились и назвали свои имена. Савва улыбался и кивал, но в душе чувствовал недоверие к этим людям, памятуя, как его отец, Фома Грудицын, бранил всяких немцев3838
  В России XVII века немцами называли почти всех выходцев из западной Европы.


[Закрыть] за то, что они – еретики, искажающие веру христианскую, и враги православного русского народа.

Юноше не нравилось, что у всех троих иноплеменников слишком коротко подстриженные бороды и куцые кафтаны.

«Коли они живут среди русских людей, то нечего им вид иметь иной, чем у нас».

Тем временем появились молодые люди в одинаковых песочного цвета кафтанах и бобровых шапках.

– А вот и товарищи ваши, – промолвил иноземец, представившийся Юрием Лермонтом.

Этому человеку было на вид лет тридцать – тридцать пять. Невысокий и поджарый, прямой как колос с пронзительными серыми глазами на узком выразительном лице он почему-то из троих иноземцев вызывал у Саввы наименьшее раздражение. По-русски Лермонт говорил хорошо: лишь с небольшим акцентом.

– Они всегда приходят немного раньше полковника Лесли, – добавил он.

– И никто не опаздывает? – удивился Полкан.

– За опоздание полковник строго карает.

Тут во двор вошел стрелецкий голова Зимин, а с ним вместе был высокий стройный мужчина средних лет.

– Вот он – полковник Лесли, – тихо сказал Лермонт.

У полковника было продолговатое лицо с высоким большим лбом, крючковатым носом, впалыми щеками, короткой бородкой и длинными усами. Его жесткий взгляд и твердая походка свидетельствовали о том, что нрав у этого человека решительный.

Зимин знаком подозвал к себе Савву и Полкана, и когда те приблизились, обратился к полковнику:

– Вот тебе новые солдаты, Александр Иванович.

Поморщившись, Лесли проворчал на ломаном русском языке:

– Я же говорил, мне не нада боле люди. Пушай они идут в новый полк. Я много люди выучил, пушай другие стараться.

Стрелецкий голова пожал плечами.

– Не надобны, так не надобны. Определим их в другой полк.

– А может, не стоит торопиться? – подал голос Полкан. – Проверил бы полковник наше умение, прежде чем от себя отсылать.

Лесли глянул на него с интересом.

– Ты хочешь мой полк служить? But why?3939
  Но зачем? (англ.).


[Закрыть] Зачем?

– Сей полк, как я слыхал, лучший.

Полковник кивнул, и на его лице расцвела самодовольная улыбка.

– Дабы служить лучший полк, нада сам быть лучший.

– А ты проверь нас, – предложил Полкан.

– Ладна, проверь, – согласился Лесли. – Поглядим, что вы уметь.

– Не подкачай, Саввушка, – шепнул Полкан.

Нельзя сказать, чтобы Савве очень хотелось служить под началом сердитого полковника, но, во-первых, он привык во всем доверяться другу, а во-вторых, ему не хотел ударить в грязь лицом перед иноземцами.

– Не подкачаю, – пообещал он.

Вначале полковник пожелал поглядеть, как новобранцы стреляют. Полкан быстро зарядил самопал и сбил выстрелом ветку с единственного на Пушкарском дворе дерева. То же самое сделал и Савва.

Лесли удовлетворенно кивнул.

– Стрелять из самопал уметь оба, by my mother’s grave4040
  Клянусь могилой моей матери (англ.).


[Закрыть]. А в пушках вы тоже разбираться?

Савва растерянно развел руками: уж что-что, а пушки он только здесь увидел вблизи.

– Я разбираюсь в пушках и Савву вмиг обучу, – уверенно заявил Полкан.

Лесли указал на стоящие во дворе пушки и спросил:

– Как назвать и как стрелять?

– Пушки с длинными стволами, – начал Полкан, кивая в сторону двух ближайших орудий, – надобны для дальнего боя и осады, а вот гафуница4141
  Гафуница – гаубица.


[Закрыть], – указал он на две пушки с коротким стволом, – стреляет недалеко, зато с великой убойной силой, и особливо полезна при наступлении, равно как и большие железные пищали4242
  Пищалями называли не только ружья, но еще и пушки-мортиры.


[Закрыть].

Эти слова привели почему-то в восторг пухлого, коротконогого иноземца с немного одутловатым лицом. Коротышка захлопал в ладоши и удовлетворенно воскликнул:

– Toppen!4343
  Великолепно! (швед.).


[Закрыть]

Указав на Савву и Полкана, Лесли изрек:

– Их я оставить себе.

– Ладно! – обрадовался Зимин. – Нынче же велю своему дьяку внести новых солдат в список полка. Ты, – обратился он к Савве, – кажись, сын боярский Савва Фомич Глебов?

– Да, – ответил юноша.

– А тебя как записать? – спросил стрелецкий голова у Полкана.

– А что, Полканом нельзя зваться?

– Да, ты зовись хоть Полканом, хоть иной собачьей кличкой, токмо пишись православным христианским именем. Есть оно у тебя?

– Скажи дьяку, что я вольный казак… Иван Иванович Загульный.

Зимин посмотрел на него с сомнением.

– Побожись!

– Не стану я божиться по всякому пустяку. А слова мои может подтвердить Андрей Строганов.

– Тот, чей двор на Покровке? – заинтересовался Зимин.

– Он самый – известный соледобытчик. Я давно с ним знаюсь, а нынче живу у него.

– Хорошего ты себе нашел поручителя, – отметил голова. – Строгановы люди уважаемые – они кого попало к себе не впустят.

Из ворот появились Мещеринов и Шибров.

– Где вы шатались? – накинулся на них Зимин. – Почитай уже полдень, а вам велено было поутру сюда явиться, – и он прибавил к своим словам крепкое заковыристое ругательство.

– Заплутали мы, – пробормотал Семен.

– В бабьей … вы, …, заплутали … … …! – разошелся голова. – Поди, гуляли, …, всю ночь вместе с Васькой Пушечниковым и Митькой Пыжовым? … … …!

Полкан хмыкнул:

– Знатный ты анафемщик4444
  Анафемщик – ругатель.


[Закрыть], голова. Даже я не умею так браниться. Поучил бы ты на досуге нас с Саввушкой: авось, пригодится.

Ткнув пальцем в Мещеринова и Шиброва, Лесли сказал:

– Они идут другой полк.

– Ладно! – охотно согласился Зимин и гаркнул на незадачливых новобранцев: – Вон ступайте! Нынче соберите свои вещи, а завтра отправлю вас в Замоскворечье к полковнику Матисону. И чтоб рожи у обоих были проспавшиеся!

Мещеринов и Шибров послушно направились к воротам. Глядя им вслед, Савва сказал другу:

– А мне ничуть не жаль, что они будут в другом полку.

– Было бы о ком жалеть, – отозвался Полкан. – Коли бы они здесь остались, сели бы нам на шеи.

Лесли о чем-то заговорил с Лермонтом на их родном языке, а Зимин направился в сторону каменного строения.

– А нам-то чего делать? – осведомился Савва у друга.

– Мы теперь, Саввушка, воины, а значит должны делать токмо то, что нам велят. Так что стой и дожидайся повеления.

Тут Савва увидел, как пухлый коротышка, которого почему-то обрадовали знания Полкана в артиллерийском деле, пытается что-то объяснить двум литейщикам с закопченными лицами.

– Кто он? – спросил Савва.

– Пушечный мастер Юлий Кост из Свейского4545
  Шведского.


[Закрыть] королевства? – ответил Полкан.

– Я буду вашим капитаном, – сообщил подошедший Лермонт.

Савва и Полкан почтительно ему поклонились.

Хотя лицо у Лермонта было довольно-таки хмурое, говорил он с новичками дружелюбно:

– Вы можете стать добрыми воинами. Я сразу вижу, кому пойдет впрок ратная наука, а кому нет.

После таких слов в душе Саввы сразу растаяло недоверие, и он захотел чем-то порадовать своего начальника.

– По-русски ты говоришь прямо, будто здесь родился, – только и нашел, что сказать, юноша.

Эти слова отнюдь не доставили Лермонту удовольствие. Еще больше помрачнев, он проговорил:

– Я уже более десяти лет живу в Москве, семейством здесь обзавелся, получил от царя, да продлит Господь его дни, поместье. Видать, и помру тоже у вас. С родной Шотландией меня уже ничего, окромя памяти, не связывает.

Он тряхнул головой, словно освобождаясь от воспоминаний, и добавил уже другим тоном:

– Я займусь своими солдатами. Вы же покуда малость оглядитесь, а потом подойдете к нам.

Лермонт направился к столпившимся неподалеку ратникам.

– Кажись, я на него кручину нагнал, – пробормотал Савва.

– Тоскует человек по родине, – заметил Полкан.

– Не надобно было покидать родную землю, дабы не тосковать по ней.

Полкан укоризненно глянул на друга.

– Во многих царствах-королевствах, брат Савва, земли мало, а наследство отца по закону получает токмо старший сын. Остальным же сынам жить нечем – вот и приходиться им мотаться по свету, служа тем, кто платит.

Савве стало жаль лишившихся родины иноземцев.

«Я, положим, хоть и покинул родительский кров, но остался на родной земле, молюсь по-нашему Богу, говорю на языке, к коему привык с детства. А каково, должно быть, тяжко жить на чужбине! Бедный Лермонт!»