Текст книги "Бес меченый"

Глава 44
Пан Высоцкий

Войско стояло в Можайске весь август, постоянно пополняясь новыми силами. Людей было предостаточно, однако не хватало снаряжения, оружия, пороха, теплых вещей (впереди были осень и зима), задерживалась выплата кормовых денег, не подвозились в полной мере продукты. Рассерженный Шеин слал без конца в Москву гневные жалобы, от которых не было никакого толка.

В начале сентября пронесся слух о скором выступлении к польским рубежам, и в войске началось заметное оживление. Изнывающий от безделья Савва радовался предстоящему походу едва ли не больше всех. Ему порядком уже опостылели и Можайск, и даже любвеобильная Анисья.

«В Шуе я хоть чем-то был занят да мог погулять, а здесь у меня одно развлечение – постель».

Однажды в самом начале осени Полкан утром разбудил друга:

– Подымайся, Саввушка! Дело есть!

Савва вскочил.

– Что за дело?

– Умойся, перекуси, и потом потолкуем.

– И ты, Полкаша, с нами перекуси! – произнесла ласковым голосом хозяйка, все еще пытавшаяся охмурить Полкана. – Окажи мне честь!

– Ладно, потрапезничаю с вами, – согласился гость.

После завтрака он сказал другу:

– Пойдем во двор, потолкуем.

– Оставайтесь в избе, – вмешалась Анисья, – а у меня по хозяйству дел много.

– Спасибо, хозяюшка! – поблагодарил ее Полкан.

Когда она вышла, он понюхал табак и, чихнув, сообщил:

– Меня нынче поутру Шеин к себе вызывал.

– Зачем? – удивился и вместе с тем испугался Савва.

– Вскорости нам выступать к Смоленску, и воевода надумал послать в порубежье отряд донских казаков, чтобы они поглядели, не готовят ли нам ляхи пакость. Токмо донцы здешних мест не знают, и Шеин велел мне быть у них главным. Я ведь тоже вроде как казак.

– Значит, ты при деле будешь, – завистливо промолвил Савва.

– Ты тоже можешь быть при деле. Я попросил у Шеина дозволения взять с собой своего давнего друга. Он ответил: бери, кого хочешь. Так что, брат Савва, коли есть у тебя желание, давай с нами, а коли нет, оставайся в Можайске…

– Вестимо, есть желание! – перебил юноша друга. – Меня скука так заела, что готов хоть в преисподнюю, прости Господи, от нее утечь.

– Тогда собирайся.

На следующий день друзья выехали из Можайска вместе с отрядом донцов. Казаков было двадцать человек, к чужакам в своих рядах они отнеслись с неприязнью, и разговаривали только друг с другом, а повеления назначенного воеводой начальника исполняли молча. Лишь чернявый красавец Митяй Турок поинтересовался у Полкана:

– Ты из чьих казаков будешь?

– Трудно сказать, – ответил тот. – Жил я, как среди волжских, так и среди сибирских казаков, а своим был и у тех, и у других.

Донцы только себя считали истинными казаками, к прочим же представителям этого сословия относились с пренебрежением, поэтому молчание продолжилось. Впрочем, вскоре, благодаря одному происшествию, Полкану удалось снискать уважение своих подчиненных. Отряд без труда проник на подвластную противнику территорию, где выяснилось, что поляки не очень-то беспокоятся по поводу готовящееся войны. Поняв это, донцы расслабились, за что едва не поплатились своими жизнями. Когда отряд выбрался из леса на проселочную дорогу, один из казаков, здоровенный Андрей Битюг, предложил:

– А, давайте, двинемся здесь. Чего мы, как зайцы, в лесу прячемся? Все одно ляхов не встретим.

Товарищи поддержали его, однако Савве и Полкану предложение Битюга не понравилось.

– А ну, как встретим? – возразил Савва.

– Не страшись, паренек, – ехидно хихикнул низкорослый Гришка Ноготь, – мы тебя защитим.

Казаки захохотали. Вспыхнувший от обиды Савва хотел было сказать им что-то резкое, но тут Полкан неожиданно воскликнул:

– Немедля все в лес! Ляхи близко!

Донцы повиновались с явным недоумением. Они не торопились, поскольку не особенно верили в появление врага, но едва последний из казаков спрятался в лесной чаще, как на дороге появился большой отряд затянутых в броню польских рейтеров. Блестели на солнце начищенные шлемы, громко бряцало оружие.

– Их впятеро больше, чем нас, – заметил Митяй Турок, когда поляки скрылись из вида.

Донцы с уважением посмотрели на Полкана.

– Как тебе удалось их вовремя учуять? – удивился Битюг.

Полкан пояснил:

– В Сибири мне не единожды приходилось опасность нюхом чуять. Там леса дремучие – не то, что ваша степь, где простор и видимость на много верст вокруг.

– Добрый у тебя нюх, – уважительно сказал Гришка Ноготь.

Полкан окинул его укоризненным взглядом.

– А ты, Гришаня, зря моего друга обидел. Саввушке смелости не занимать, чему я был не раз свидетелем.

– А и впрямь Ноготь, – вмешался немолодой казак Илья Матвеев. – Не стоило тебе паренька обижать, тем паче, что он правым оказался.

– Виноват, – добродушно признал свою неправоту Ноготь – Прости меня, Саввушка.

– Ладно, с кем не бывает, – отозвался отходчивый Савва.

Отряду так и не удалось обнаружить каких либо приготовлений поляков к вторжению русских. Порыскав достаточное время, Полкан, Савва и донцы решили вернуться в Можайск. Когда они уже миновали Вязьму, им на дороге встретились двое крестьянских мальчишек лет десяти-двенадцати.

– Погодь, боярин! – крикнул паренек постарше Полкану. – Мы со Степкой ляхов видали!

Остановив коня, Полкан озабоченно осведомился:

– И где же вы их видали?

– Недалече отсель, в лесу, – затараторил малец. – Мы едва успели в кусты схорониться, а ляхи мимо нас проскакали. Их чуть меньше, чем вас, а главным у них чернявый пан с пышными усищами и рубцом на челе.

Услышав о рубце на лбу, Полкан побледнел, а Савва воскликнул:

– Неужто пан Высоцкий к нам явился? Что ему здесь надобно?

Полкан спросил у мальчишки:

– Может, вы сумели не токмо увидать, но и что-то услыхать?

– Они меж собой толковали но по-ляшски, и я ничего не понял, – ответил паренек.

– Я понял, – вмешался Степка. – Мой отец был у ляхов в полоне, там языку их выучился и…

Полкан нетерпеливо прервал его:

– И чего же ты понял?

– Главный лях говорил своим людям про святую обитель: мол, до нее совсем недалече.

– Уж не о Богородичной обители шла речь! – воскликнул Савва. – Выходит, пан Высоцкий замыслил похитить Василису!

– Все за мной! – велел Полкан и ударил своего коня.

Отряд поскакал к реке Гжать. По пути Полкан рассказал несколькими фразами, в чем суть дела, чем вызвал бурную реакцию у донцов.

– Не позволим ляху похитить нашу девку! – воскликнул Митяй Турок.

А Матвеев добавил:

– И осквернить православную обитель тоже не позволим!

– Как же пан узнал, где Василиса? – удивился Савва.

– Видать, он посылал кого-то по нашему следу, – бросил Полкан.

Он торопил казаков, хлестал коня, бранился то и дело. Друг вытался его успокоить.

– Мы обгоним ляхов, Полкан, – сказал Савва в первый раз.

– Ляхам, крадучись по лесам, долго добираться до обители, – заметил он в другой раз.

Полкан никак не отзывался на слова друга.

Доскакав до Богородичной обители, воины увидели, что возле нее никого нет. Ворота были заперты, а за стеной женские голоса пели Богородичен8989
  Богородичен – песнопение, прославляющее Пресвятую Богородицу.


[Закрыть].

– Фу, кажись, успели! – обрадовался Савва.

Полкан постучал в ворота и громко крикнул:

– Немедля позовите игуменью!

– Ты чего шумишь? – спокойно спросил за воротами писклявый голос.

– Ляхи на вашу обитель собираются напасть, – сообщил Матвеев.

С черницы за воротами будто рукой сняло всю ее невозмутимость.

– Неужто ляхи? – закудахтала она. – Отколь они взялись? Чего им от нас надобно?

– Зови игуменью! – нетерпеливо закричал Полкан. – Да, и белицу Василису тоже зови!

Это повеление было быстро исполнено: немного погодя, ворота отворились и из них появились вначале игуменья Сусанна, а за ней Василиса, облаченная в одеяние белицы – обе они взирали с изумлением на воинов.

– Бог в помощь вам, люди добрые, – недоуменно произнесла игуменья. – С чем вы к нам прибыли?

Как только Полкан поведал женщинам о пане Высоцком, Василиса побледнела и испуганно закричала:

– Господи Иисусе! Детушки-то наши, детушки на речке!

– Детушки? – удивился Полкан.

Игуменья пояснила, что воспитывающиеся при обители сиротки ушли час тому назад вместе с черницей Манефой за ивовыми прутьями для плетения корзин.

Полкан обратился к донцам:

– Ноготь! Шишак! Поищите черницу и детишек у речки. Пущай они схоронятся где-нибудь в кустах.

Двое казаков поскакали вдоль реки.

– А может, ляхи и не к нам собрались, – предположила игуменья. – Может, отроки видали вовсе не пана Высоцкого. Мало ли воинов с рубцами на челе.

Полкан покачал головой.

– Мне еще вчера мнилось, что Василисе грозит беда, а когда отроки поведали нам про ляхов, я сразу понял, куда и зачем они пробираются.

Медлить было нельзя: поляки могли появиться в любую минуту. Полкан несколькими фразами изложил свой план действий и попросил игуменью впустить ненадолго в обитель нескольких воинов. Как только она дала на это свое согласие, Савва с пятью донцами въехал в ворота и, оглядевшись, увидел обветшавшую одноглавую церковью, недостроенную колокольню и теснящиеся друг к другу хозяйственные постройки, часть из которых почти развалилась.

«Полкановы деньги будут здесь весьма кстати», – отметил про себя юноша.

Ждать поляков пришлось недолго: менее чем через полчаса со стены начала подавать знаки черница, обозревавшая, по поручению игуменьи, окрестности, а спустя еще немного времени в ворота постучали.

– Кто там? – строго спросила игуменья.

– Пан Высоцкий, – ответил мужской голос с польским акцентом. – Мне надобно потолковать с вашей настоятельницей.

– Ей не о чем с тобой толковать.

– Есть о чем, – возразил пан Высоцкий. – Вряд ли ее не волнует судьба вашей черницы и четверых малых сирот.

Стоящая поодаль от Саввы Василиса едва не вскрикнула, но зажала себе руками рот.

– Здесь игуменья обители, – сообщила матушка Сусанна. – Мне сказали, что верховые сюда скачут – вот я и вышла к воротам. Что вам от нас надобно?

– Мы отдадим вам детей в обмен на панну Василису Марину. Иначе ваши сироты окажутся в один из католических приютов.

В это время из лесу послышался сигнал от Полкана – звук, похожий на крик кулика. Матушка Сусанна стала отпирать ворота. Поляки восприняли это спокойно, решив, по всей очевидности, что игуменья хочет к ним выйти, чтобы поговорить о детях. Однако вместо женщин-черниц из монастыря появились верхом вооруженные мужчины. Не успели пан Высоцкий и его люди опомниться, как на них налетели еще и донцы во главе с Полканом. Несмотря на то, что поляков было всего двенадцать человек и появление неприятеля стало для них неожиданностью, они все же попытались дать отпор. Пан Высоцкий сразу рванулся к Полкану, словно знал, что именно этому человеку Василиса отдала свое сердце. Между ними начался яростный поединок.

Савве меж тем наскочил на угрюмого вида немолодого поляка. Юноша сразу же понял, что он уступает в умении сражаться на саблях своему противнику, и в отчаянье пустил в ход один из тех обманных приемов, которым обучал ратников Лермонт. Сбитый с толку поляк пошел на поводу у своего молодого противника и был тут же сражен им насмерть.

Обернувшись, Савва увидел, что почти все напавшие на обитель воины повержены: одни были убиты, другие – сброшены с коней и обезоружены. Продолжали биться только пан Высоцкий и Полкан.

– Тебе подмогнуть, Полкаша? – крикнул Матвеев.

– Сам справлюсь! – отозвался Полкан и нанес шляхтичу сильный удар.

Так как пан Высоцкий успел немного увернуться, сабля не опустилась ему на голову, а скользнула по плечу. Он упал с коня, и кубарем покатился по земле. Полкан, опустив свое оружие, спокойно наблюдал за паном.

– Что же ты меня не добиваешь? – злобно осведомился шляхтич у своего противника.

Тот пожал плечами.

– Не приучен я бить лежачего.

Пан Высоцкий поискал глазами оброненную саблю, но ею уже успел завладеть расторопный Турок. Тогда шляхтич, превозмогая боль, поднялся на ноги.

– Отвезем пана к воеводе, – подал голос Бугай, – и будет нам за него награда.

Из обители выбежала Василиса.

– А детушки где? – взволнованно спросила она у пана Высоцкого. – Где наши сиротки и черница Манефа?

Шляхтич окинул ее горящим взором.

– Они в лесу под охраной двоих моих слуг.

– Так вороти их нам, – жалобно попросила девушка.

Продолжая жечь ее взглядом, пан Высоцкий медленно помотал головой.

– Воротит, куда он денется, – вмешался Матвеев. – Не он, так его люди языки развяжут, когда мы их каленым железом прижжем.

– Я не дозволю людей пытать, – заявила появившаяся из ворот игуменья.

– Они же латиняне поганые, – возразил Бугай.

– Все люди – Божьи создания, – отрезала матушка Сусанна.

– Но сироток-то надобно выручать, – резонно заметил Савва.

Появившиеся из лесу Ноготь и Шишак принялись с интересом разглядывать поверженных поляков.

– Кажись, вы воротились ни с чем? – обратился к ним Полкан.

Ноготь виновато развел руками.

– Не нашли мы ни детишек, ни черницы.

По щекам Василисы потекли слезы, и она закрыла лицо рукавом. Это разжалобило непреклонного пана Высоцкого.

– Я отдам вам детей в обмен на нашу свободу, – произнес он.

– Добро, – сразу согласился Полкан.

Донцам не понравился такой поворот событий, но спорить никто из них не стал.

– Поклянись именем Христовым, – сказал шляхтич своему недавнему противнику, – что отпустишь нас, когда дети будут здесь.

После произнесения Полканом клятвы пан Высоцкий велел одному из своих воинов доставить детей. Тогда Василиса успокоилась, вытерла слезы и улыбнулась Полкану. Заметив эту улыбку, пан Высоцкий потемнел от гнева: казалось, что он готов задушить своего счастливого соперника голыми руками.

– Может, связать пана? – предложил шепотом Савва. – А то он и без оружия над тобой учинит расправу.

– Не учинит, – бросил Полкан.

Тем временем черницы вынесли из монастыря постную снедь и принялись кормить, как русских, так и поляков – почти все ели с удовольствием, лишь Полкан и пан Высоцкий даже не притронулись к пище.

Шляхтич что-то тихо сказал Василисе, а она ему ответила.

– О чем они толкуют? – забеспокоился Савва.

– Тебе-то что за дело, – отозвался Полкан.

– А ты разве не желаешь знать, зачем твоя невеста заговорила с ляхом?

– Не она с ним заговорила, а он с ней. А о чем они речь ведут, понять нетрудно: пан умоляет Василису поехать с ним, а она, вестимо, отказывается.

Савва сделал вид, будто бы он, проходя мимо шляхтича и девушки, ненароком что-то уронил. Наклонившись и шаря в траве, юноша услышал, как пан Высоцкий говорит голосом полным страсти:

– Ради тебя, коханая, я на все готов. Коли пожелаешь, перейду в вашу веру? Тогда ничто не помешает нам соединиться.

– Не стою я таких жертв, – возразила Василиса, – да и не надобны они. Не люблю я тебя, пан Юрий.

– Другого любишь? – глухо спросил он.

Она кивнула.

– Да, у меня есть суженый, и, коли, по воле Господа, нам с ним не быть вместе, я отрекусь от мира и останусь до конца своих земных дней в святой обители.

– Чем же он лучше меня? – процедил сквозь зубы отвергнутый пан.

– Не знаю, – искренно ответила Василиса. – Я просто люблю его.

Она оставила пылающего гневом шляхтича и направилась к игуменье, а Савва наконец выпрямился.

«Ох, зря Полкан согласился отпустить пана, – подумал он. – Лучше было бы всех ляхов оставить в полоне, а сироток еще поискать – авось, нашли бы».

Тем временем вернулся посланный за детьми воин – он вез мальчика лет пяти и девочку чуть постарше. Следом за этим поляком ехал еще один, с которым были девочки-близняшки лет около семи.

– Деточки наши! – воскликнула Василиса и бросилась целовать детей.

– Добрая мать будет из твоей невесты, – сказал Матвеев Полкану. – Повезло тебе.

Савва увидел, что его друг, вместо того, чтобы обрадоваться словам старого казака, почему-то нахмурился.

– А где черница Манефа? – озабоченно спросила игуменья.

– Ваша zakonnica9090
  Монахиня (польск.).


[Закрыть], – сказал один из прибывших поляков, – скоро придет.

– Ну, придет, так придет, – успокоилась матушка Сусанна.

– Мы свободны? – спросил пан Высоцкий у Полкана.

– Да, – коротко ответил тот.

Донцы с сожалением наблюдали за тем, как поляки вскочили на коней и тронулись с места. Отъехав немного, пан Высоцкий оглянулся и обжег Полкана полным ненависти взглядом.

– А может, догнать их и перебить? – предложил Бугай.

– А клятва? – напомнил ему Матвеев. – Чай, Полкан не задницей твой, а именем Христовым клялся.

Когда поляки скрылись из виду, Полкан сказал:

– Нам пора ворочаться в Можайск.

Донцы послушно сели верхом. Савва подошел к Таланту и оглянулся: ему было любопытно, как его друг проститься с Василисой. Однако, к изумлению юноши, Полкан не только не подошел к девушке, но даже не посмотрел в ее сторону. Она же не спускала с него взгляда своих больших карих глаз.

«Что с ним?» – подумал Савва о друге.

Уже в седле, Полкан все же глянул на Василису, и в этом взгляде было столько муки, что у Саввы мурашки пробежали по телу.

«Да, что же с ним?» – повторил про себя юноша.

В это время из лесу вышла тяжело дыша немолодая грузная черница.

– А вот и Манефа, – обрадовалась матушка Сусанна.

Приблизившись к игуменье, Манефа упала на колени и возопила:

– Прости меня, матушка! Грешен мой проклятый язык, наболтал он ляхам лишнего с испугу!

Игуменья нахмурилась.

– И чего же ты наболтала?

– Да, пан о Василисе расспрашивал, а я ему о женихе ее и выложила все.

– Обо мне, значит? – вмешался Полкан.

– Ну, да. Пан, как услыхал, что девка замуж собралась, аж позеленел. Ох, и бранился же он! Ох, и бранился! Грозился жениха Василисы на кусочки порубать.

– А я, как видишь, цел, – усмехнулся Полкан.

– Слава тебе Господи! – воскликнула Манефа и перекрестилась.

– Ладно, не кори себя, – принялась успокаивать черницу игуменья. – Тебе надобно было о сиротках в первый черед думать: как бы ляхи в гневе чего-нибудь с ними не сотворили. А о женихе Василисы пан и без тебя узнал бы.

– Нам пора, – напомнил Полкан.

Матушка Сусанна окинула его долгим полным жалости взглядом.

– Прощай! Авось, повидаемся еще, когда ты за невестой к нам явишься. Храни тебя Бог! Храни и вас всех Господь! – обратилась она к Савве и казакам. – Спасибо вам за избавление нашей обители от напасти!

Она благословила всех воинов, и те тронулись в путь. Когда отряд уже отъехал на приличное расстояние от Богородичной обители, послышался крик Василисы:

– Я буду ждать тебя, мой милый!

«А Полкан даже не простился с ней по-людски», – осудил про себя Савва друга.

Глава 45
Начало осады

Шеин остался доволен результатом разведки, а на рассказ о нападении на Богородичную обитель почти не обратил внимание, заметив только, что пана Высоцкого отпустили правильно, потому как данное слово следовало держать, чтобы поляки не сочли русских бесчестными людьми.

Между тем пришла пора выступать. Покинув Можайск, русское войско двинулось к Вязьме. Когда переправлялись через речку Гжать, Савва спросил у друга:

– А ты не желаешь повидать свою суженую?

– Нет, – бросил Полкан.

– Да, ты никак разлюбил ее?

Полкан тяжело вздохнул:

– Не разлюбил и буду теперь уже любить до конца своих дней.

– Что же тебя гнетет?

– То, что я не сумею сделать Василису счастливой.

В голосе Полкана было столько боли, что Савва не решился продолжить расспросы.

Начались осенние дожди, из-за которых войско продвигалось от Можайска до Вязьмы целых шестнадцать дней. Дальнейший путь был не менее трудным. Непрекращающееся ненастье задерживало обозы и пушки, из-за чего граница с Речью Посполитой была пересечена московским войском только в середине октября. Однако, несмотря на все трудности, русским на первых порах сопутствовал успех: за короткий промежуток времени были взяты Дорогобуж, Рославль, Трубчевск, Стародуб, Почеп, Новгород Северский, Батурин и еще несколько городов. Хотя поляки и знали о грядущем наступлении врага, к войне они не подготовились, и их силы были слишком малы, чтобы противостоять многотысячному московскому войску.

В начале декабря Шеин подошел к Смоленску. Нападать на город с ходу он не стал, поскольку знал по собственному опыту, что эту мощную крепость можно взять лишь долгой осадой. В свое время королю Сигизмунду понадобилось три с половиной года, чтобы войти в Смоленск. Шеин, конечно же, рассчитывал потратить на это гораздо меньше времени, хотя бы уже, потому что к осажденным полякам в любой день могла прийти немалая помощь (когда Шеин в Смутное время руководил обороной этого города, ему помощи было ждать неоткуда).

Расположился воевода на левом берегу Днепра, неподалеку от устья речки Вязовки. Рядом со станом Шеина простиралось поле, где были три овражка с ручьями и болотцами на дне. Рассчитывая на долгое стояние, воевода велел построить острог с высоким частоколом и теплыми избами. Через Днепр были перекинуты два моста, один из которых связывал острог воеводы с находящимися на правом берегу пекарнями и квасоварнями.

Полки иноземного строя стояли на юго-востоке от Смоленска. Воинам пришлось несладко: от трескучих морозов их не могли защитить даже горящие дни и ночи костры. Кто-то обмораживался, кто-то заболевал горячкой. Когда рыли траншеи, мерзлая земля с трудом поддавалась заступам и киркам. Понятно, что в таких условиях настроение в полках было отвратительное.

Стараниями Полкана он и Савва не заболели и не обморозились. Старший товарищ заставлял младшего смазывать лицо и руки жиром, пить приготовленный на костре отвар, а главное как можно больше двигаться. Савва долбил с солдатами землю, приносил хворост, хотя по своему положению в полку мог бы этого и не делать.

Однажды утром Лесли велел поручику Глебову доставить воеводе сведения о положении в их полку. Савва решил идти пешком, а, чтобы в пути меньше обращать внимания на холод и не скучать, взял с собой Полкана. Друзья разговаривали на темы далекие от осады Смоленска: вспоминали, Москву и Шую, обсуждали людей. Лишь, когда они оказались на мосту через Днепр, Савва тихо сказал:

– Не так я себе войну представлял, как оно нынче есть.

– А война такой и не должна быть, – отозвался Полкан. – В поход надобно идти по весне али в самом начале лета, а патриарх поторопился: очень уж ему охота Смоленск воротить. Токмо боюсь, что из торопливости отца Филарета ничего доброго для нас не выйдет.

– Как ты можешь такое говорить о патриархе? – возмутился Савва. – Он, поди, не глупее тебя.

– Не глупее, – согласился Полкан и, усмехнувшись, добавил: – Токмо даже у самого умного человека ума на все не хватит, и отец наш Филарет не был славен на военном поприще, даже тогда, когда был Федором Никитичем Романовым.

– Пущай патриарх не особливо сведущ в ратном деле. Но почто никто из бояр и воевод ему не возразил? Почто Шеин с готовностью согласился возглавить войско?

– Зачем боярам ссорится с патриархом, навлекая на себя тем самым еще и царскую опалу, когда можно сыскать выгоду в желании Филарета не вовремя начать осаду Смоленска? Для недругов Шеина его неудача – повод от него избавиться. А сам Михайло Борисович слишком высокого о себе мнения, чтобы здраво оценить свои возможности.

– Что же, мы не возьмем Смоленск? – спросил упавшим голосом Савва.

– Может, и возьмем. На все Божья воля. Но по любому нам тяжело придется.

– Ну, и ладно, вытерпим, – воспрянул духом Савва. – Главное, чтобы воротить наш исконный город.

Перейдя мост, они шагали еще пять верст полем. По сравнению с предыдущим днем, мороз заметно ослаб, однако был еще довольно-таки чувствительным, и пока друзья добрались до острога, они порядком продрогли. За воротами Полкан остановился возле горящего посреди двора костра, вокруг которого собрались стрельцы, а Савва направился к избе воеводы. Посланнику полковника Лесли пришлось еще полчаса подождать у порога, прежде чем его впустили к Шеину. Михаил Борисович сидел в зипуне за столом и ковырял соломинкой в зубах. Справа от воеводы расположился с бумагами, чернильницей и пером крючконосый дьяк Александр Дуров. В избе было так жарко натоплено, что промерзший насквозь гость почти мгновенно отогрелся.

– С чем явился? – недовольно спросил Шеин, не глядя на вошедшего человека.

Савва начал пересказывать то, что ему было велено сообщить воеводе. Михаил Борисович, казалось, не слушал молодого человека: он зевнул, потянулся и, прервав говорящего на полуслове, обратился к дьяку:

– Как там немчина смоленский?

– Оклемался малость, – ответил Дуров, – но жар у него покуда не проходит.

Шеин поморщился.

– Хлипкие они, иноземцы. Проползи русский человек пару верст по снегу, с ним ничего не случилось бы, а немец, поди же, захворал. Не помер бы токмо. Что лекарь-то говорит?

– Лекарь бубнит чего-то по-своему, ничего понять нельзя.

– Еще один немчина, черт бы их всех побрал! – выругался Михаил Борисович. – Надобно было хоть одного нашего знахаря взять с собой.

Набравшись смелости, Савва решился вмешаться в беседу воеводы и дьяка.

– Мой друг умеет лечить, – сказал юноша и почувствовал, как у него замирает от страха сердце.

Шеин посмотрел на молодого воина так, словно только сейчас его увидел.

– Ты кто? – спросил воевода.

– Сын боярский Савва Глебов – служу в полку Александра Ивановича Лесли поручиком, – проговорил Савва пересохшими губами.

– А друг твой кто? – продолжил допрос Михаил Борисович.

– Друг мой Полкан…. – начал юноша.

– А, знаю, знаю, – прервал его воевода. – Так он еще и лечить умеет?

– Полкан жил в Сибири, а там приходилось…

Шеин вновь перебил Савву:

– Тогда понятное дело. А где твой друг?

– Во дворе меня дожидается.

– Ну, зови его ко мне.

Воевода поднялся из-за стола и прошелся по горнице. Савва впервые увидел его в полный рост, и Шеин оказался вовсе не таким богатырем, каким выглядел, когда восседал верхом на коне. Михаил Борисович был, хотя и довольно широк в плечах, но невысок, к тому же ходил он очень тяжело, подволакивая левую ногу.

«А ведь воевода наш уже старик», – отметил про себя Савва.

– Чего стоишь? – прикрикнул на него Шеин. – Ступай!

– А что мне сказать своему полковнику?

– Скажи, что я им доволен.

Только выйдя из избы, Савва вспомнил о просьбе друга особо не распространяться об его умении лечить болезни.

«Полкан наверняка на меня рассердится», – покаянно подумал юноша.

Однако Полкан не рассердился, а, напротив, похвалил друга:

– Молодец, Саввушка! А я как раз думал, как повидать пробравшегося к нам из Смоленска иноземца.

Савва удивился, зачем Полкану какой-то иноземец.

– Кажись, от ляхов утек наш приятель Ричард Стивенс, – сказал Полкан и пошел к воеводе.

Спустя немного времени Савва увидел, как его друг вышел от Шеина и направился к другой избе, стоящей чуть поодаль.

Савва подошел к костру. Он нашел среди греющихся у огня стрельцов нескольких своих знакомых со Сретенки и разговорился с ними. Во время этой беседы появился Полкан.

– Нам пора, Саввушка.

Когда друзья вышли со двора, Савва спросил:

– Как там немец?

– Застудился он малость, и более ничего.

– А почто он от ляхов-то утек?

– Из-за пана Высоцкого: тот как-то дознался, что Стивенс Василисе помогал и обещал с ним расправиться.

– Вот оно что! А ты сказал Стивенсу, где теперь Василиса?

– Сказал, – нехотя ответил Полкан.

Несмотря на явное нежелание друга говорить о Василисе, Савва не сумел справиться со своим любопытством и задал следующий вопрос:

– А о том, что она теперь твоя невеста, ты сказал?

– Сказал.

– И что же немец?

– Пожелал нам счастья.

Так как Савва не мог себе представить, как это отвергнутый влюбленный может пожелать счастья удачливому сопернику, он не очень-то поверил другу, однако высказывать вслух свои сомнения не решился.

А Полкан между тем заговорил о другом:

– Стивенс мне поведал, что творится в Смоленске: еды у ляхов надолго хватит, а вот пороха мало.

– Значит, ляхи, слава Богу, не смогут долго обороняться! – обрадовался Савва.

Полкан пожал плечами.

– Кто его знает? У Шеина в свое время ни пороха, ни еды не хватало, а он сумел более трех лет оборону держать, благодаря надежным стенам.

Савва глянул с сожалением на мощную смоленскую крепость.

«Да уж, стены Смоленска пробить нелегко. Неужто придется токмо выжидать, покуда ляхи сами сдадутся нам на милость?»