Текст книги "Бес меченый"

Музыкант направился к чудному сооружению в углу.

«Как же на сей махине можно играть?» – удивился Савва. Так там ися Савва. —

Оказалось – еще как можно. Из-под пальцев Томилы полились такие красивые звуки, что у Саввы запела душа от восторга. Когда же мелодия закончилась, то в верхней части органа внезапно распахнулись створки, из-за которых вначале появилась металлическая кукушка и прокуковала, а потом возник металлический соловей и пропел, как настоящий, после чего створки затворились.

– Ух ты! – вырвался у Саввы восхищенный возглас.

– Что, понравилось? – спросил царь.

– Я ничего подобного не слыхал.

– Да, уж, – усмехнулся Никита, – в дремучем лесу некому играть на органе немецкую музыку. Нет у нас ничего равному по красе и звучанию органу.

– Орган поет красиво, но наши гусли звучат душевнее, – возразил родичу царь. – Сыграй-ка, Любим, – обратился он к кудрявому русоволосому красавцу, держащему на коленях гусли.

Любим повиновался. Играл он очень искусно: гусли в его руках то рыдали, то начинали заливисто хохотать, а сам гусляр, отдавшись музыке, казалось, ничего вокруг себя не замечал.

После гусляра царь и его гости послушали еще красивую протяжную песню, которую пропели хором домрачеи, затем Михаил Федорович сказал:

– Пожалуй, довольно на нынешний день веселья. Мне до обеденной трапезы надобно еще успеть с братом своим Никитой потолковать и с отцом патриархом повидаться.

Савва и Стрешнев поднялись и, поклонившись, вышли из палаты. На крыльце Семен Лукьянович заметил:

– Пришелся ты царю по нраву, Саввушка.

Юноша помотал головой, будто пытаясь стряхнуть с себя наваждение.

– Ох, Семен Лукьянович! Неужто я, в самом деле, был нынче в гостях у самого государя всея Руси и мира православного? Да кто я таков, чтобы царь меня рядом с собой сажал да беседы со мной вел?

Окинув его снисходительным взглядом, Стрешнев сказал:

– Слухи о тебе по Москве пошли – вот и стало государю любопытно: кто таков Савва Глебов, сваливший почитай голыми руками зверя. Как о том случае перестанут судачить, и Михайла Федорович о тебе забудет.

– А может, я ему о себе напомню.

– Еще одного медведя завалишь?

– Сумею отличиться на войне, – горделиво заявил Савва.

Семен Лукьянович с сомнением покачал головой.

– А коли не сумеешь? Война ведь по-всякому оборачивается.

– Я уж постараюсь, – продолжал юноша настаивать на своем, но уже с меньшей, чем прежде, уверенностью.

– А не пойдешь ли ты ко мне на службу? – неожиданно предложил Стрешнев.

Савва растерялся.

– Что я буду делать?

– Управлять моим двором и моими слугами.

Савве совсем не хотелось стать кем-то вроде ключника при богатом хозяйстве. Однако невозможно было так сразу взять и отказать столь влиятельному человеку.

А Семен Лукьянович продолжал уговаривать молодого человека:

– Со временем я сумею для тебя поместье выхлопотать у государя, а там, глядишь, и вотчину отца твоего у Троицы отсудим. В ратной службе ты все одно без покровителей ничего для себя не добудешь, даже коли самолично у ляхов Смоленск отымешь.

Говорил Стрешнев так убедительно, что Савва начал колебаться.

«Может, он прав?»

– Меня полковник не отпустит, – промямлил юноша.

– Отпустит, куда он денется.

Савва было почти сдался, но, вспомнив о своем друге, решил:

«Все же надобно мне с Полканом посоветоваться».

– Так ты согласен мне служить? – спросил Стрешнев.

Вздохнув поглубже, Савва ответил:

– Спасибо тебе, Семен Лукьянович, за оказанную честь, но дозволь повременить с ответом. Есть у меня брат названный, спасавший мне не единожды жизнь, и я поклялся всегда слушаться его советов. Прости, но нельзя мне нарушить клятву.

Похоже, Стрешневу ответ не понравился, однако он постарался скрыть свое недовольство.

– Что же, коли ты не желаешь стать клятвопреступником, честь тебе и хвала. Ступай, посоветуйся со своим названным братом.

Глава 31
Смерть Пятунки

Дома Савва с порога сообщил хозяевам, где он только что побывал. Старики принялись охать, ахать, расспрашивать о государе всея Руси: как Михаил Федорович сидел, что говорил и прочее, прочее, прочее.

– Ты же, Яков видал царя, – удивился Савва.

Сотник махнул рукой.

– Видал издали, когда нес караул в кремле. А что с того толку? Я даже светлого лика государева не сумел разглядеть.

В горницу вошел Полкан.

– Доброго здравия добрым людям! Как поживаете?

– Доброму человеку спасибо на добром слове! – в тон гостю откликнулся Шилов. – Живем мы, слава Христе, лучше некуда, а нынче и вовсе Господь одарил Саввушку, а с ним и всех нас, великой милостью.

– Что за милость? – заинтересовался Полкан.

Савва хотел ответить другу, но его опередила Устинья:

– Саввушка был в гостях у государя нашего благочестивого, храни его Господь. Уж мы-то не думали, не гадали…

– Хватит верещать, старая! – прикрикнул сотник на жену. – Вот бабья привычка – языком молоть без устали! Пущай Савва сам все скажет.

Полкан кивнул.

– Верно, Яков! Я как раз хочу позвать Саввушку с собой в одно место. Вот мы с ним по пути и потолкуем о привалившем ему счастье.

Савва поднялся.

– К ужину его не ждите, – предупредил Полкан хозяев. – Он токмо утром воротится.

Яков и Устинья переглянулись. Им явно не понравилось, что постоялец отправляется куда-то на всю ночь, однако высказать свое мнение они не решились.

Савва, как всегда, безропотно послушался друга, и вскоре они вместе ехали верхом по направлению к Кремлю. День клонился к вечеру. Уходящее на запад солнце окутывало город густым зноем, от которого плавился воздух и было трудно дышать.

– Куда мы едем? – недовольно спросил Савва, ощущая, как у него под рубахой ручьями струится пот.

– В Наливки, – ответил Полкан.

Место, называющееся Наливками, находилось в Замоскворечье.

– Чего ради? – удивился юноша.

– Ради денег, брат Савва. Наши запасы совсем истощились, и их надобно пополнить.

Савва был несказанно удивлен:

– Где же мы найдем в Наливках деньги? Никак там злато-серебро лежит и нас дожидается?

– Злато-серебро само никого не дожидается, его добывать надобно.

Савва был заинтригован:

– И как же ты собрался его добывать?

– Еще узнаешь, путь у нас неблизкий. А покуда поведай, как тебе угораздило к царю в гости попасть?

Савва рассказал во всех подробностях, как он оказался у государя Потешной палате. Полкан слушал спокойно, не выказывая, ни удивления, ни радости, ни печали. По его невозмутимому лицу можно было решить, что он каждый день слышит подобные истории. Савве даже показалось, что его друг чем-то недоволен.

– По-твоему мне не стоит радоваться? – спросил сбитый с толку юноша.

Полкан пожал плечами.

– Бог его ведает. Царево внимание по-всякому может обернуться.

Савва поведал о предложении, которое он получил от Стрешнева.

– Ты дал свое согласие али нет? – с тревогой осведомился Полкан.

– Нет, покуда. Я сказал Семену Лукьяновичу, что хочу держать совет со своим названным братом: то бишь с тобой.

– Вот тебе, брат Савва, мой совет – откажи Стрешневу. Нынче ты в чести у своих начальников и даже с самим государем имел беседу. Полковник уже обмолвился, что сержанту Глебову надобно чин повысить. А у Стрешнева тебе ничего, окромя жалких подачек, не удастся выслужить, да и то лишь в том случае, коли хозяина не разгневаешь.

– Так ведь и царь может на меня разгневаться, – резонно заметил Савва.

– Всякое может случиться. Однако же, главное, не забывай, Саввушка, о том, что, служа царю, ты, по сути, равный с любым боярином, а коли станешь холопом государева холопа, будешь равным с его челядью.

– Да, пожалуй, мне стоит отказать Семену Лукьяновичу – согласился Савва. – Вот токмо, как бы он не осерчал на меня.

– Пущай серчает, – равнодушно отозвался Полкан.

– Боязно мне сердить Стрешнева, – признался юноша. – Он все же царев родич и может меня перед Михайлой Федоровичем опорочить…

Друг прервал его:

– У нынешнего царя родичей полно, да токмо один из них, патриарх Филарет, голос имеет, а прочим не дают особливо высовываться.

– Что же, государь Михайло Федорович никого не слушает, окромя своего отца?

– Слушает, но токмо за советом всегда обращается к патриарху Филарету, а тот, чуть что ему не по нраву, гонит прочь любого себе неугодного – вот и страшатся их родичи лишнее слово сказать.

Успокоившись, Савва спросил:

– Зачем же мы все-таки едем в Наливки?

– Забрать Хрипуново наследство у Пятунки, – сообщил Полкан.

Савва от изумления едва удержался в седле.

– У Пятунки?

– Ну, да! Он нынче обосновался в Наливках, рядом с Немецкой слободой.

– Что он там делает?

– Да, почитай ничего. Поселился на отшибе и живет себе тихо.

– Почто же он в нищете шумел, а в богатстве притих?

– Понеже стал рабом своего богатства. Прежде Пятунка веселился и горя не знал, а нынче денно и нощно трясется над своим добром, страшась каждого шороха.

– И ты хочешь отнять у него богатство?

– А ты не хочешь?

– Хочу. Тем паче с Пятунки надобно содрать плату за то, что он едва нас не сжег.

– Верно мыслишь, брат Савва.

– Поди, Хрипун много добра сумел накопить, – предположил юноша.

– Много не много, а ему не пригодилось.

– Зато нам пригодится.

Друзья миновали Сретенку, проехали по Китай-городу, обогнули каменные строения Гостиного двора и свернули на спуск, ведущий с Красной площади к деревянному Замоскворецкому мосту.

На другом берегу виднелись убогие избушки.

– Не больно-то богатый народ живет на той стороне, – заметил Савва.

Полкан кивнул.

– Там самое болотистое место во всей Москве.

Его слова подтвердились едва друзья миновали мост. Сразу же потянуло болотной сыростью, заквакали лягушки, и в воздухе закружились полчища мошкары.

– Здесь повсюду так? – недовольно спросил Савва.

– Нет, – успокоил его друг.

Вскоре они выехали на широкую улицу с довольно-таки приличными дворами и избами.

– Ордынка, – пояснил Полкан и повернул коня направо.

Немного погодя, друзья добрались до немецкой слободы, где Савва с любопытством взирал на неведомую ему прежде жизнь. За оградами были видны необычные для России строения: как деревянные, так и каменные; на островерхих крышах торчали флюгера (Савве уже приходилось видеть такие штуки у некоторых жителей Москвы); по улице чинно прохаживались мужчины и женщины, обряженные в иноземную одежду.

Савва вертел головой из стороны в сторону, разглядывая главным образом смазливых немочек. Эти девицы делали вид, будто бы они не замечают проезжающих мимо молодых мужчин, но притом некоторые из них вдруг начинали громко хихикать, явно желая привлечь к себе внимание.

«А девки у них, как на подбор, белые да ладные», – отметил про себя Савва.

Полкан усмехнулся:

– Ты не больно очами на немок зыркай, а то немцы могут и бока намять.

– Стану я у себя чужаков бояться! – горделиво воскликнул Савва.

– Еще поспорить можно, кто у себя, а кто здесь чужак. Ты в Москве три месяца живешь, а немцы в сих местах со времен отца царя Ивана Васильевича Грозного обитают.

– Неужто так давно?

– Ну, да. Они поначалу селились в Болвановке, а нынче их слобода аж до Наливок разрослась.

Савва пожал плечами.

– Зачем нам так много немцев?

– Затем, брат Савва, что не для всего довольно собственного ума, иной раз и чужой мудростью следует попользоваться.

Уже в сумерках друзья спустились с пригорка и оказались перед неказистой избенкой с заросшим огородом.

– Вот здесь и живет Пятунка, – сообщил Полкан.

Савва посмотрел по сторонам. Место вокруг избы Пятунки было необжитым – слева овраг, справа пустырь.

– Что же он со своими сокровищами в такую глушь забрался? – удивился юноша. – Здесь убивать будут, и никто не услышит.

– Отколь мне знать? Я никогда рабом злата-серебра не был.

Привязав коней к ограде, друзья вошли во двор и поднялись на покосившееся крыльцо. Савва толкнул дверь, но она оказалась запертой.

– Эй, Пятунка!! – крикнул Полкан. – Принимай гостей!

В ответ из-за двери послышался звук, напоминающий звериный рык. Полкан по этому поводу заметил:

– Вот тебе, Саввушка, наука – алчность до добра не доводит, и даже может человека превратить в зверя.

В избе что-то с грохотом упало, затем Пятунка плаксиво проскулил:

– Не дам! Не дам! Все мое! Убирайтесь прочь!

– Да, ты хотя бы заплати за пожар! – сердито крикнул Савва.

– Не дам! Мое! Убирайтесь! – повторял Пятунка, завывая.

Полкан озабоченно наморщил лоб.

– Кажись, он совсем умом тронулся. Давай, выбьем дверь и поглядим, что там с ним.

– Давай, – согласился Савва.

Они начали вышибать дверь, и с каждым их ударом хозяин избы вскрикивал так громко, словно били по нему. Однако, как не старались взломщики, все их попытки не увенчались успехом.

Полкан проворчал:

– По всему видать, Пятунка себе добрые запоры поставил.

– Что же нам делать? – огорчился Савва. – Может, топор у кого-нибудь взять?

– Как взять? – усмехнулся Полкан. – Пойдешь к людям и попросишь: мы тут желаем забрать у одного вора добро им уворованное, так дайте нам топорик для сего благого дела.

– А и впрямь я глупость сморозил, – смущенно признал Савва и, разведя руками, добавил: – Но как еще мы можем попасть в избу?

Полкан посмотрел вверх и сказал:

– Крыша хлипкая, через нее можно пролезть.

Он подсадил Савву, затем Савва втащил за руку друга на покрытую гнилой соломой крышу.

– Осторожнее здесь… – начал Полкан.

В это время вдруг поднялся ветер, и Савва, боясь свалиться с крыши, отошел на пару шагов от ее края. Внезапно раздался треск, ноги юноши потеряли опору, и он полетел вниз. Не успев ни вскрикнуть, ни испугаться, Савва рухнул на стол, отчего тот развалился. Тут же где-то рядом душераздирающе завопил Пятунка.

В избе ничего не было видно. Оглушенный падением и криком Савва сидел среди обломков, обалдело тараща глаза в темноту, пока не услышал сверху спокойный голос друга:

– Ты живой, Саввушка?

– Кажись, живой.

– Не покалеченный?

Савва ощупал себя с головы до ног. Тело его болело, но увечий на нем, пожалуй что, не было.

– Кажись, нет, – неуверенно произнес юноша.

– Отползи в сторонку, я спрыгну.

Полкан ловко спустился сверху, подошел к Савве и тоже его ощупал.

– Цел ты, Саввушка, слава Богу, ушибся, правда, сильно, но главное, что не покалечился. Погоди малость, я свечу зажгу: благо взял ее с собой.

Как только вспыхнул огонь, Савва увидел распластавшегося на земляном полу человека.

– Он не похож на Пятунку! – вырвался у юноши удивленный возглас.

Действительно, в облике неподвижно лежащего мужика почти ничего не осталось от их шуйского знакомца. Его рыжая борода почти вся поседела, когда-то дородное тело исхудало до измождения, а лицо покрылось морщинами.

– Святой Боже! – продолжал удивляться Савва. – Совсем другой человек!

– Алчность высасывает из человека жизнь, – сказал Полкан, указывая на остекленевшие глаза Пятунки.

– Никак он помер, – дошло до Саввы.

– Да, преставился.

Полкан подошел к неподвижному Пятунке и склонился над ним.

– Что же с ним случилось? – испуганно пробормотал Савва.

– Сердце у него разорвалось, когда мы через крышу в избу полезли, – пояснил Полкан.

– Значит, Пятунку хватил кондратий по нашей вине? – покаянно воскликнул юноша.

Его друг помотал головой.

– Нет нашей вины, брат Савва, в Пятункиной гибели, понеже он сгинул еще тогда, когда завладел Хрипуновым богатством.

Савва перекрестился.

– Упокой, Господи, его душу. Ты, Полкан, частенько упрекаешь меня за жадность, но я клянусь всеми святыми, не променяю свою жизнь на любые сокровища.

– Ты не променяешь, а вот батюшка твой скорее расстался бы с жизнью, чем с деньгами, – заметил Полкан.

Поскольку Савва уже привык считать своим батюшкой сгоревшего во время московского восстания Фому Глебова, он даже не сразу понял, о ком говорит его друг и спросил удивленно:

– Батюшка?

– Твой батюшка Фома Грудицын, – уточнил Полкан.

Немного подумав, Савва с ним согласился:

– Да, для моего отца деньги всегда были главнее всего. Он, матушка и Гордей едва не померли с голода, покуда до Казани добрались, а у отца меж тем в посохе было немалое богатство.

Полкан махнул рукой.

– Ладно, хватит лясы тачать. Давай, поищем то, зачем мы сюда явились. Где-то в избе Хрипуновы сокровища закопаны.

– А, может, Пятунка не здесь вовсе схоронил добро, а в овраге али на пустыре, – предположил Савва.

– Нет, брат Савва, – не согласился с ним Полкан, – Пятунка даже на миг не желал расставаться со своим богатством.

Он взял свечу и принялся обследовать избу. Савва наблюдал за тем, как его друг шарил по углам, осматривал полки, заглянул в печь. В конце концов Полкан остановился у тела Пятунки и сказал:

– Давай, Саввушка, сдвинем его.

Юношу всего передернуло.

– Я боюсь к покойнику прикасаться, – признался он.

– Как же ты на войну собрался? Там покойников будет больше, чем грибов, опосля дождя.

Преодолевая дрожь во всем теле, Савва подошел к Пятунке и вдвоем с другом оттащил его в сторону.

– Вот где надобно искать! – воскликнул Полкан.

Он был прав: земляной пол там, где лежала жертва собственной алчности, был менее притоптанным и более рыхлым, чем в других местах избы.

– Где-то у Пятунки должна быть лопата, – деловито сказал Савва, забыв мгновенно о недавних своих страхах.

Друзья нашли лопату и выкопали два мешка – маленький с серебряными монетами и большой с золотыми украшениями. Как не уверял недавно Савва друга в своем равнодушии к деньгам, тем ни мене при виде сокровищ он разволновался.

– Имея такое богатство, можно много лет жить припеваючи!

– Можно, – согласился с юношей Полкан и, помолчав немного, добавил: – Хочешь, возьми все себе, поезжай куда-нибудь и открой там свое дело.

Савва изумленно воззрился на друга.

– Как открой дело? Я же от отцова дела утек и желаю царю служить.

– А коли ты желаешь остаться, на службе, то богатство надобно схоронить до лучших времен, понеже нынче ты никому не сумеешь объяснить, отколь оно у тебя взялось.

Савва вздохнул:

– Ладно, давай, спрячем наши сокровища.

Полкан вытащил из первого мешка горсть монет и протянул их другу.

– Возьми покуда, а остальное я схороню в надежном месте.

– Что за место? – спросил Савва, стараясь предать своему голосу, как можно больше беззаботности.

– В Чигасах живет один мой давний приятель, богомаз6767
  Богомаз – иконописец.


[Закрыть] Андрей Заяузский – человек не от мира сего. У него можно оставить все, что угодно, и он даже не станет заглядывать в мешки.

– Неужто есть такие люди, – не поверил Савва.

– Изредка встречаются.

У Саввы не было повода не доверять другу.

«До сих пор Полкан меня не обманывал».

– Ладно, хорони добро у своего богомаза, – согласился юноша.

Друзья закопали яму и старательно ее утрамбовали. Собираясь уже покинуть избу, Савва глянул на Пятунку и сказал с жалостью:

– Наверняка он будет здесь лежать, покуда не сгниет.

– Какова жизнь, такова и смерть, – проворчал Полкан.

Оба мешка Полкан прикрепил к своему седлу. В это время издали послышался звон колоколов.

– К заутрене звонят, – удовлетворенно отметил Полкан. – Значит, я как раз к рассвету успею добраться до Садовнического моста.

– А не поехать ли и мне с тобой? – озабоченно предложил Савва. – Не приведи Господи возле моста к тебе приставы привяжутся и велят мешки открыть.

– И кой от тебя будет прок? – задал Полкан резонный вопрос и добавил мягко: – Ты, Саввушка, никак запамятовал о том, что я умею людей морочить?

– Но ты же говорил, что умение твое не на всех действует.

– На приставов подействует, – уверенно заявил Полкан.

– Коли так, поезжай один, – нехотя согласился с ним Савва.

Они взобрались верхом на коней и двинулись неспешно сквозь предрассветную мглу. Спустя немного времени Полкан повернул коня направо, бросив напоследок другу:

– Увидимся с тобой на учениях.

Савва продолжил путь к Замоскворецкому мосту в одиночестве.

«А не зря ли я отказался взять богатство? – думал он. – С такими деньжищами можно обосноваться где-нибудь в Сибири и развернуться не хуже Строгановых. У них власти поболее, чем у иного воеводы, и почета им тоже немало. Я слыхал, будто бы Строгановы даже женятся токмо на боярских дочерях».

Тут Савва вспомнил о княжне Татьяне и вынужден был признать, что ее нипочем не отдадут за незнатного человека, обладай он самым что ни на есть огромным богатством на всем белом свете.

«Нет, я останусь на царской службе, а Хрипуновы сокровища пущай и впрямь полежат покуда схороненными – они мне потом очень могут пригодиться».

Глава 32
Никита Романов

Когда Савва вернулся домой, хозяева уже проснулись. Устинья принялась кормить постояльца завтраком, а Яков бросал на него вопросительные взгляды. Нетрудно было догадаться, что сотника, равно как и его жену, интересует, куда это Савва ездил вместе с приятелем на всю ночь. Хозяева не задавали юноше вопросов, но явно сгорали от любопытства.

– Полкан нашел в Москве одного нашего старого должника, – коротко объяснил Савва свое ночное отсутствие. – Мы ездили долг с него стребовать.

– И стребовали? – осведомился сотник.

– Стребовали, – ответил юноша и показал несколько монет.

Его хозяев удовлетворило это объяснение.

После завтрака Савва отправился на учения, и первый, кого он там увидел, был его друг. Полкан выглядел так, словно он не мотался с вечера до утра невесть где, а благополучно проспал много часов в своей постели.

– Неутомимый ты, – позавидовал другу Савва.

Сам он чувствовал себя отвратительно.

– Обычный я, Саввушка, токмо заматеревший, – отозвался Полкан.

Оглядевшись по сторонам, Савва спросил:

– Надежно ли ты схоронил наши сокровища?

– Надежнее некуда. Приехал я к Андрею, ни свет ни заря, а он уже малюет. Говорю ему: «Можно ли у тебя вещи на время оставить?» А богомаз мне в ответ: «Оставь в сенях хоть черта лысого, меня же не трогай: не видишь что ли – мне не до тебя». Я и положил мешки в сени да присыпал рухлядью, коей там полно.

Беседу друзей прервали другие ратники, горевшие желанием узнать, как Савва сходил накануне в гости к государеву шурину. Узнав, что их товарищ, побывал не только у Стрешнева, но и у самого царя, все поразились и стали обращаться со счастливчиком уважительнее, чем прежде. Даже Лесли теперь говорил с юношей почти, как с равным себе.

Во время учений Савва был необычайно рассеян и невнимателен. Заметив это, Лермонт спросил:

– Сержант Глебов захворал?

– Да, я малость занедужил, – подтвердил Савва.

– Ступай лечиться, – велел ему капитан.

Савва послушно направился с Пушкарского двора. У ворот его догнал Полкан и сообщил с усмешкой:

– Лермонт велел мне тебя проводить и позаботиться о твоем здравии. Ты теперь важная особа.

Когда они дошли до Сретенки, Савва сказал:

– Ступай обратно, я теперь сам доберусь.

Полкан окинул его насмешливым взглядом.

– Мнится мне, что добраться ты хочешь не до двора сотника Шилова.

– Да, – признался Савва, – я хочу дойти до Красной площади и поискать там в лавке купца Фомы Булгакова Агашу, девку княжны Татьяны.

– Зачем?

– Узнаю, как княжна поживает, да и о себе ей напомню.

Полкан вызвался проводить друга до Красной площади, и они направились вместе к Никольским воротам Китай-города. Возле храма Введения Пресвятой Богородицы Савва внезапно вспомнил:

– Ты, кажись, говорил, что двор Фомы Глебова где-то здесь.

Полкан указал на ворота слева от храма.

– Двор твоего «отца» стоял на сем месте. Нынче там хозяйничает сын боярский Петр Иванович Головин.

Савва, хотя и знал, что Фома Глебов никакой ему не отец, тем ни менее ощутил в душе волнение, словно находился на самом деле возле своего родового гнезда.

«Эх, кабы и впрямь сей двор был бы моим! Тогда я мог бы и к княжне Ромодановской посвататься».

Друзья продолжили свой путь. Возле Печатного двора они услышали сзади грохот и отпрянули в сторону. По Никольской улице неслась четверка великолепнейших лошадей, запряженных в массивную карету, причудливой формы, обитую алым шелком и украшенную позолоченными фигурками.

– Знать бы, кто там едет? – заинтересовался Савва.

Тут же из окошка кареты высунулся Никита Романов и крикнул вознице:

– Эй, стой!

Как только карета остановилась, Романов подозвал Савву:

– Иди сюда!

Юноша смутился, решив, что государев родич начнет у него выпытывать, почему это он гуляет в то время, когда должен находиться на учениях? Однако Романов ничего не стал спрашивать у Саввы, а только велел ему:

– Садись ко мне в возок.

Савва поспешно исполнил это повеление, даже не оглянувшись на друга. Карета была внутри обита темно-красным бархатом. На расшитых золотыми нитями подушках расположился Никита Романов, одетый в узкий, короткий кафтан и обутый в широкие с раструбами сапоги, а на голове у него была шляпа с загнутыми полями и пышным пером.

«Опять он немцем нарядился», – отметил Савва.

– Поедешь ко мне в гости, – произнес Романов, указывая на место в углу кареты.

– Благодарю за честь, – отозвался Савва.

Побывав в гостях у самого самодержца российского, он уже без особого волнения отнесся к тому, что его зовет к себе двоюродный брат царя, хотя и испытывал определенную гордость по этому поводу. Проезжая по городу, юноша искоса поглядывал на окошки кареты.

«Жаль, меня никто не видит вместе с Никитой Ивановичем».

Весь недолгий путь Романов молчал, и только когда карета въехала во двор на Никитской улице промолвил, зевая:

– Скучно мне нынче. По Москве вот проехался, но все одно скуку не развеял. Может, ты меня развлечешь своими сказками.

– Рад буду услужить тебе, Никита Иванович, – учтиво отозвался Савва.

Они вышли из кареты на широкий, вымощенный мелкими камешками и чисто выметенный двор. Огромный сложенный из белого кирпича господский дом с резными красными наличниками, изумрудно-голубыми изразцами и островерхой, покрытой сияющими на солнце медными пластинами крышей показался Савве настоящими хоромами. Посреди двора возвышался красивый белокаменный храм с шатровым куполом. Большинство открытых взору хозяйственных построек тоже были каменными.

Поднявшись по ступенькам нарядного крыльца, хозяин и гость вошли в просторные сени. Савва поразился одеянию слуг: высокие, как на подбор, парни были наряжены в причудливые короткие кафтаны с золотой вышивкой и обуты в алые атласные башмаки

«Значит, Никита Иванович не токмо сам немцем рядится, но и из челядинцев своих сотворил настоящих иноземцев».

Романов привел гостя в свой кабинет, представляющий собой очень светлый покой с двумя большими окнами, белыми отштукатуренными стенами, изразцовой печкой и стрельчатым сводом. Пол был покрыт ярким пушистым ковром. В кабинете стояла мебель нерусского производства: письменный стол из красного дерева, резной шкаф с львиными мордами на дверцах и, вместо привычных лавок, мягкие с яркой обивкой кресла. Повсюду были занятные дорогие вещицы: бронзовые часы с ангелом, серебряные кувшины с затейливым орнаментом и много иных предметов, предназначение которых Савва не мог угадать. Особое внимание обращала на себя небольшая мраморная скульптура в виде совершенно голых людей: обнимающихся мужчины и женщины. Савва даже покраснел и непроизвольно отвернулся от непристойного, по его мнению, изображения.

Заметив смущение гостя, Романов усмехнулся:

– Когда у меня бывает в гостях патриарх, я сию вещицу прячу.

Он властным жестом указал на одно из кресел, куда Савва послушно сел. Сам Романов скинул с головы шляпу, снял кафтан и, оставшись в расшитой кружевами рубахе и широких штанах, разместился в другом кресле. Он позвонил в колокольчик и велел явившемуся слуге принести вина.

Савва испугался, что после бессонной ночи хмельной напиток может нежелательно на него подействовать.

«Как бы меня не развезло от одной чарки».

Слуга внес и поставил на стол большой поднос, на котором были кувшин, блюдо с фруктами и два стеклянных кубка – один побольше, другой поменьше.

– Ты будто чего-то опасаешься? – удивился Романов, поймав боязливый взгляд гостя.

– Страшусь хлебнуть лишку, – признался тот. – Я всю ночь не спал.

– И чем же ты был занят ночью? – заинтересовался хозяин.

Савва, конечно же, не собирался рассказывать ему правду о своих ночных похождениях.

– У своей любушки я был, – соврал юноша. – Она бабенка горячая, не дала мне даже вздремнуть.

Романов захохотал:

– Да, бывают такие бабы, с коими не до сна. А я все гадал, почто у тебя нынче вид замученный.

– Долго мучили, – усмехнулся Савва.

Хозяин дружески ему подмигнул.

– Такая мука идет нам токмо на пользу. Ладно, Глебов, коли ты опьянеешь, я велю отвезти тебя домой. Так что пей без опаски.

По его знаку слуга наполнил вином оба кубка и, поклонившись, удалился.

– За твое здравие, Никита Иванович! – провозгласил Савва и осушил свой кубок.

Красное вино оказалось вкусным и не очень крепким: оно не ударяло в голову, зато поднимало настроение.

– Откушай плодов иноземных, – потчевал хозяин гостя. – Поди, никогда таких не пробовал.

Савва взял круглый пахучий плод, по цвету похожий на яблоко, но мягкий и бархатистый.

– Персик, – пояснил Романов. – Их мой садовник-немец выращивает.

Персик был сладким и сочным, вот только Савва не знал, что в нем есть большая косточка и едва не сломал зуб.

– Немцы многое умеют, – продолжал говорить Романов. – У меня их в хозяйстве пятеро, но они стоят всех моих русских холопов вместе взятых. Нам до них далеко.

Савву это утверждение возмутило, однако он вряд ли решился бы возражать двоюродному брату царя, будучи трезвым. Но под действием выпитого вина юноша осмелел.

– Может, в чем-то нам и далеко до них, но во многом им до нас семь верст киселя хлебать. Вон Полкан и говорил, что и немцам есть чему у русских поучиться.

– Кто он таков – Полкан? – спросил Романов.

– Брат мой названный.

– Ты, кажись, его поминал, когда с царем говорил?

– Поминал.

– Поведай мне о своем названном брате, – велел хозяин гостю, наливая ему и себе вина.

Савва осушил кубок и начал рассказывать о своем друге:

– О роде-племени Полкана я почитай ничего не знаю, окромя того, что он уж точно не из холопов. О прошлом своем мой друг говорит редко: я знаю токмо, что он много где был, да еще, что его очень давно небесным огнем обожгло.

– Прямо-таки обожгло? – изумился Романов.

Юноша осенил себя знамением.

– Святой истинный крест! А опосля того, как Полкана опалило, он такое стал уметь, что и сказать боязно.

– Почто боязно?

– Вдруг моего брата названного в колдовстве обвинят.

Заинтригованный Романов прикрикнул на гостя:

– Я сам решу винить али нет твоего названного брата!

И Савва рассказал о необычных способностях своего друга, подтвердив свои слова двумя историями, случившимися на постоялых дворах в Козьмодемьянске и Нижнем Новгороде. Выслушав юношу, Романов сказал:

– Положим, в случае с якобы чудодейственным порошком ничего необычного нет. Про сей порошок и я знаю: называется он фосфором и может из белого становиться такого же цвета, как кровь. Вот с усыплением татей будет почуднее. Так они, значит, сразу упали и уснули?