Текст книги "Бес меченый"

– Да, – подтвердил Савва. – Будто их чем-то опоили.

– И часто твой названный брат такие штуки проделывал?

– Нет, не часто. Токмо тогда, когда в том нужда была.

– А что он еще может, окромя того, чтобы усыпить.

– Обморочить может.

– Как?

– Заставить увидать то, чего нет на самом деле.

– Любого заставить? – еще более заинтересовано спросил Романов.

– Нет, не любого, – ответил Савва. – Он говорит, что есть люди, коих невозможно обморочить.

– Добро, что есть такие люди, – заключил Романов и налил гостю еще вина.

После следующего кубка юноша почувствовал слабость в ногах, услышал шум в голове и увидел туман перед глазами.

– Э, да, ты, кажись, опьянел, – донеслось до ушей Саввы.

Больше ничего он не видел и не слышал…

Глава 33
Тайное поручение

В себя Савва пришел, лежа на широкой лавке. Он не сразу понял, где находится, пока не увидел сидящих за столом сотника Шилова и его жену. Значит, Савва был уже дома, однако совершенно не помнил, как он сюда попал.

Хозяйка поспешила поднести ему ковш с квасом.

– Кто меня привез? – спросил юноша, сделав несколько глотков.

– Слуги Никиты Ивановича Романова, – пояснил Яков. – Когда тебя доставили в его возке, вся округа к нашему двору собралась. Шуму было!

– А я ничего не слыхал, – смущенно произнес Савва.

– Так ты же был, как дрова, – заметил сотник.

«Вот незадача, – расстроился юноша. – И угораздило же меня так напиться! Что теперь государев родич обо мне подумает!»

Он с трудом поднялся с лавки. Голова гудела, во рту было сухо, а тело время от времени сотрясалось от озноба.

– Дай, бабка, ему рассола, – велел сотник.

Выпив рассола, Савва почувствовал себя немного лучше.

– На учения пойдешь? – осведомился у него Яков.

– А я не опоздал? – обеспокоился юноша.

– Нет, успеешь.

– Куда он пойдет? – вмешалась Устинья. – Ступай-ка лучше ты туда, Яков – скажи: мол, захворал наш постоялец. Пущай, Саввушка, денек отлежится.

– Нет, – возразил ей Савва, – пойду я. Коли здесь вся округа знает правду о моей «хвори», то и на Пушкарском дворе о ней известно. Моим начальникам не нравятся такие недуги.

– Ступай, сынок, – согласился с ним сотник. – Начальство не надобно сердить.

Савва привел себя в порядок, немного перекусил и отправился на учения. Как он и предполагал, до Пушкарского двора уже докатилась весть о том, что его вчера совершенно пьяного привезли от двоюродного брата царя. Полкан сообщил другу об этом у ворот, добавив:

– Я Лермонту поведал, как ты, будучи хворым, оказался в гостях у Никиты Ивановича. Пришлось малость приврать: сказать, что встреча наша с государевым родичем случилась у Сретенских ворот.

– И что капитан? – озабоченно спросил Савва.

– Он же понимает, что ты не мог отказать Никите Ивановичу.

– Не мог.

– Как ты провел у него время? – осведомился Полкан.

Савва смутился. Он вспомнил свою беседу с Романовым и вынужден был признать, что сболтнул спьяну лишнее.

«Не сдержал я вчера язык», – упрекнул себя юноша.

В это время к ним приблизился Лермонт.

– Выглядишь худо, – сказал капитан Савве. – Ступай, отдохни три дня.

Савва ушел домой, где сразу же лег и уснул. Проспал он весь день и всю ночь, а утром почувствовал себя вполне способным вернуться к своей обычной жизни. Однако пойти на учения Савва не решился, поскольку знал, что Лермонту не нравится, если его приказы нарушаются даже из самых благих побуждений. Оставшись дома, юноша до вечера занимался приведением в порядок своего оружия. Он ждал, что его навестит Полкан, однако тот почему-то не появлялся.

На следующий день было воскресенье. Савва сходил со своими хозяевами в храм, а затем направился на Красную площадь, чтобы найти там в лавке девку Агашу.

«Пять дней уже я не подавал княжне о себе знаков, – беспокоился юноша. – Она, поди, думает, что я забыл о ней».

На площади кипела обычная для воскресного дна жизнь. Много было торговцев, покупателей и просто праздношатающихся. Из лавок и лавчонок слышались голоса предлагающие всевозможные товары. Неподалеку от храма Параскевы Пятницы женщины торговали всякими рукоделиями. Вблизи Казанского собора, на так называемой Вшивой площадке, работали, не покладая рук, брадобреи, приводившие в порядок бороды, усы и волосы москвичей. Почти у самого кремля расположились мелочные торговцы в шалашах, рундуках6868
  Рундук – большой ларь с поднимающейся крышкой, используемый мелочными торговцами и в качестве тары, и как прилавок.


[Закрыть] и на скамьях. Между лавками и торговыми рядами продавали пироги, блины, квас из кадок. На мосту через ров у Фроловских ворот, собрались нищие, убогие и юродивые.

Савве повезло: он не только быстро нашел лавку Фомы Булгакова, но и встретил выходящую из нее с покупками Агашу. Обрадованный юноша со всех ног бросился к девке.

– Тьфу, оглашенный! – воскликнула Агаша. – Чуть не сшиб меня!

Савва огляделся по сторонам и спросил шепотом:

– Княжна Татьяна здрава?

– Здрава, – ответила девка с усмешкой.

– Скажи княжне, что я тоскую по ней смертельно.

Агаша с сомнением покачала головой.

– Не больно-то верится. Почитай всю седмицу от тебя не было ни слуху, не духу.

– Так я чай на службе у царя состою! – с горячностью воскликнул Савва. – А нынешнюю седмицу мне пришлось еще и в гостях побывать у самого государя Михайлы Федоровича да у родича его Никиты Ивановича Романова!

– Ну, и горазд же ты врать, – фыркнула девка.

Савва осенил себя знамением.

– Вот те крест, я не вру.

Он начал рассказывать, каким образом ему удалось оказаться в гостях у царя, но Агаша прервала его:

– Некогда мне тебя слушать. Княгиня прибьет меня, коли я вовремя с покупками не ворочусь.

Она торопливо направилась мимо Казанского собора к Воскресенским воротам. Савва шел за ней, бормоча на ходу:

– Передай княжне от меня поклон и скажи, что я жажду хотя бы единым оком на нее глянуть.

Агаша глянула на него искоса.

– Зачем я ей буду что-то говорить, коли ты слова своего не держишь? Обещал меня одаривать, а сам дал мне токмо сережки да бусы.

Семь дней тому назад она желала лишь бусы, но теперь у нее, очевидно, разыгрался аппетит на подарки.

Савва виновато развел руками.

– Нынче я не успел тебе ничего купить. Хочешь, возьми денежку.

Он достал из-за пазухи серебряную монетку и протянул девке.

– Ладно, – сжалилась над ним Агаша. – Так и быть, напомню о тебе княжне.

– Повидать бы ее, – протянул юноша.

– А что мне будет, коли я уговорю княжну повидаться с тобой?

– Все что ты не пожелаешь! – с жаром воскликнул Савва.

Девка усмехнулась:

– Я, может, пожелаю кику6969
  Кика – нарядный головной убор.


[Закрыть], как у самой царицы, али, на худой конец, соболью шубу, как у нашей княгини.

Савва чуть было не брякнул, что уж соболья шуба-то ему по карману, но вовремя прикусил язык.

«Полкан строго-настрого велел скрывать наше богатство, и он прав: коли я девке проболтаюсь, то она по всей Москве разнесет весть о том, что у меня водятся деньги».

Он медленно проговорил:

– Положим, кику и шубу я тебе не куплю, а вот на новые сапожки наскребу монет.

Агашу это вполне удовлетворило.

– Ладно, я потолкую с княжной. Кстати, она вроде хочет тебя попросить о чем-то.

– Неужто хочет? – обрадовался Савва. – Да, я ради нее на все готов!

– Ох, на все ли? – произнесла девка, загадочно улыбнувшись.

Возле Воскресенских ворот она сказала:

– Ты никак собрался меня до самого княжеского двора сопроводить? Спасибо за честь, но я уж как-нибудь сама доберусь.

Савва оставил девку и вернулся на торг. Около часа он бродил по лавкам, где купил себе пару рубах и несколько ремней. Потом ему надоела суета, творящаяся на площади, и он, выйдя из Воскресенских ворот направился к Тверскому Вражку. Ноги сами несли юношу ко двору князей Ромодановских. Он дошагал до пригорка, по которому можно было добраться до лаза в ограде, и задумчиво посмотрел вверх.

– Что, брат Савва, – неожиданно сказал знакомый голос, – соскучился по своей зазнобе?

Обернувшись, Савва увидел Полкана.

– А ты отколь здесь взялся?

– Тебя искал и вот нашел.

– Зачем?

– По делу, кое не терпит отлагательства.

«Чего еще он затеял?» – подумал Савва.

Полкан предложил:

– Пойдем, Саввушка, погуляем по Тверскому Вражку. Место здесь почитай безлюдное, и нашей беседе никто не помешает.

Они направились по тропинке вокруг того самого болотца, в котором Савва едва не утонул.

– Что стряслось? – нетерпеливо поинтересовался юноша.

– За мной вчера вечером стрельцы явились, – огорошил его друг.

– Зачем? – испуганно спросил Савва.

– Чтобы отвести к патриарху Филарету. У отца нашего духовного возник немалый интерес к моим способностям, о коих ему поведал Никита Иванович Романов.

Покраснев до корней волос, Савва покаянно воскликнул:

– Моя вина! Прости, Полкан, ради Христа! Я, будучи в гостях у Никиты Ивановича, наговорил спьяну лишнего!

– А про себя ты ничего лишнего не сболтнул? – озабоченно спросил Полкан.

– Нет, – с уверенностью ответил Савва.

– И то добро.

– Чего же от тебя наш светлейший патриарх хочет?

– Нас посылают в Смоленск с тайным поручением, – сообщил Полкан другу.

– Но там же ляхи! – изумился тот.

– Филарет собирается уже нынешней осенью выгнать их оттоль и желает, чтобы Смоленск взяли малой кровью.

– А при чем здесь мы с тобой?

– Нам поручено побывать в Смоленске и кое-что там разузнать.

Нельзя сказать, чтобы Савву обрадовало это ответственное поручение, ибо нетрудно было понять, насколько оно опасно.

– За что же нам такая честь? – промямлил юноша.

– За твой длинный язык, – ответил Полкан.

– Неужто некого больше послать в Смоленск?

– Все, кого прежде туда посылали, даже за городские ворота не проникали, понеже тамошняя стража хватает всех подозрительных. Наш светлейший патриарх надеется, что я сумею обморочить ляхов.

Савве стало совсем не по себе. Он чуть было не предложил другу обойтись без него, но, устыдившись, смолчал. Полкан как будто угадал мысли друга:

– Патриарх хотел дать мне в помощь своего человека, а я настоял, чтобы со мной поехал ты. Но, коли страшишься за себя, то оставайся в Москве. Я доложу нашему отцу Филарету, что Глебов занедужил. Хотя, честно сказать, у меня ни к кому, окромя тебя, нет доверия.

Савва был растроган.

– Я не оставлю своего названного брата, – твердо сказал он.

– Вот и славно! – обрадовался Полкан. – Значит, завтра поутру отправляемся в путь.

– Завтра? – удивился Савва. – А как же служба? Надобно начальников наших предупредить…

Полкан прервал его:

– Их без нас предупредят. Завтра начальники наши получат от патриарха грамоту, где будет написано, что мы с тобой посланы гонцами на южные рубежи.

Побродив по Тверскому Вражку, они вновь вышли к пригорку, на котором стоял двор Ромодановских. И тут Савва сообразил, что его свидание с Татьяной откладывается на неопределенное время.

– А я хотел с княжной повидаться, – промолвил он упавшим голосом.

– Повидаешься, когда воротишься, – равнодушно отозвался Полкан.

– Она же не будет знать, куда я делся.

Немного подумав, Полкан предложил:

– Пойдем в лавку купца Булгакова.

– Зачем?

– Затем, что у меня есть мыслишка, как подать о тебе весточку княжне Ромодановской.

Они направились к Красной площади. По дороге Савва расспрашивал друга о патриархе: каков из себя духовный отец всех россиян, высок ли он ростом, громкий ли у него голос, много ли ему на вид лет. Полкан отвечал на вопросы довольно сухо и односложно.

Возле лавки Фомы Булгакова Савва спросил:

– Что ты задумал?

– Сейчас узнаешь, – буркнул Полкан.

Едва они переступили порог, как к ним бросился хозяин лавки.

– Чего надобно господам? У меня имеются лучшие в Москве товары! И цены такие, что любому по карману!

Московский купец Фома Булгаков так походил внешне на казанского купца Фому Грудицына, что Савве стало не по себе.

– Чего вопишь? – заворчал юноша. – Чай, мы не глухие.

– Мы здесь не за товарами, а за делом, – сказал Полкан.

Булгаков насторожился:

– Что за дело?

– Не бесплатное, – ответил Полкан, вытаскивая серебряную монету.

Купец сразу подобрел:

– Коли так, я весь к вашим услугам.

– Моему приятелю пришлась по нраву одна девица, – сообщил Полкан. – Зовут ее Агашей, и она холопка князей Ромодановских.

Булгаков кивнул.

– Знаю такую.

– Очень Агаша мила моему другу, – продолжил Полкан, – хоть она и безродная, а он сын боярский.

Купец вновь кивнул.

– Что же, сердцу не укажешь.

– И вот случилось так, – приступил Полкан к самому главному, – что посылает наш государь моего друга со срочным поручением, а Агаша о том не знает.

– Я ей скажу, – пообещал Булгаков.

– Вот тебе за труды, – произнес Полкан, отдавая ему монету.

Купец низко ему поклонился:

– Благодарствую, господа! Дай Бог вам здравия за вашу доброту.

Когда друзья вышли из лавки, Полкан сказал:

– Теперь купец сообщит девке, что ты уехал, а она скажет княжне.

– Токмо почто ты не назвал купцу моего имени? Агаша может и не понять, о ком идет речь.

Полкан укоризненно покачал головой.

– Ты, брат Савва, сын боярский, а сыну боярскому непозволительно свое имя зря трепать. Что касаемо Агаши, то она, как я понял, девка сметливая и наверняка догадается, что за любовник у нее объявился.

– Дай-то Бог! – пожелал Савва.

– Пойдем, собираться в путь, – предложил Полкан.

– Пойдем, – согласился юноша.

Глава 34
Игуменья

Хозяева Саввы отнеслись довольно болезненно к его отъезду. Сотник, хотя и старался вести себя так, будто ничего особенного не происходит, время от времени поглядывал на собирающегося в путь постояльца с тревогой. Что касается Устиньи, то она не могла, как не пыталась, справиться со своими слезами.

– Чего ты, старая, разнюнилась? – прикрикнул на жену Яков. – Чай мы не хороним Саввушку! Даст Бог, он к нам воротиться!

«Они будто чуют, что мне трудно будет воротиться», – отметил про себя юноша.

Рано утром Савва и Полкан выехали из Москвы. У них была охранная грамота, действовавшая до границы с Речью Посполитой7070
  Речь Посполитая – образованное в XVI веке польско-литовское государство.


[Закрыть], дальше же им предстояло опираться лишь на собственную смекалку.

Городов на их пути было мало, зато хватало больших и малых сел, в которых путники могли подкрепиться и переночевать. Правда, хозяева здесь были отнюдь не гостеприимные: за еду и ночлег они заламывали такую цену, что Савва с трудом сдерживался, чтобы не возмутиться, и при этом кормили отвратительно.

– Жадны здешние людишки, – ворчал юноша. – В наших краях народ добрее.

– Богаче, оттого и добрее, – отозвался Полкан. – Мы с тобой теперь движемся той самой дорогой, где чуть более двадцати лет тому назад ляхи шли к Москве. Они тогда так здесь все разорили, что люди до сей поры из разрухи не вылезли.

Однажды, когда Савва и Полкан подъезжали к небольшому сельцу на реке Гжать, на небе появилась черная грозовая туча, которая медленно плыла с запада навстречу путникам. Друзья попросились в первую попавшуюся избу, однако хозяева отказались их впустить. Во втором дворе путников тоже ждала неудача: им даже не отворили ворота. Тем временем грозовая туча уже нависла над противоположным концом села.

– Этак мы попадем под ливень, – кисло заметил Савва.

– Может, и не попадем, – отозвался Полкан, направляя своего коня к третьему двору.

Этот двор выглядел довольно-таки неказисто: жидкая ограда, приземистая избенка, покосившиеся ворота, которые как раз затворяла рослая старуха в темном платке.

– Погоди, хозяйка! – окликнул Полкан женщину. – Доброго тебе здравия! Впусти нас на ночлег, мы в долгу не останемся.

Старуха глянула на них с сожалением.

– Я впустила бы вас, милые, да токмо нынче у меня народу много…

Молодой женский голос прервал ее:

– Что же, им в грозу на улице оставаться? Воля твоя, Арина, ты хозяйка, но токмо не по-христиански отказывать ненастной порой людям в приюте.

При первых звуках этого голоса Полкан побледнел как полотно, и отшатнулся назад. Савва с изумлением взирал на своего друга.

– Ладно, милости прошу, – сказала им старуха. – Права матушка игуменья: грешно не помочь людям.

Она отворила ворота, и путники въехали во двор, где увидели двух еще не старых черниц. Одна из них – высокая и стройная – при виде Полкана тоже побледнела.

«Они знавали друг друга прежде», – догадался Савва.

Однако Полкан и черница повели себя так, словно они незнакомы: он принялся торопливо расседлывать своего коня, она продолжала молча жаться к стоящему посреди двора небольшому возку.

– Не токмо вас мне нынче Бог послал, – говорила Арина. – Вон и матушка Сусанна, – указала она на высокую черницу, – игуменья Богородичной святой обители, у меня остановилась, ибо тоже грозы испужалась.

Савва тем временем замешкался, за что тут же получил нагоняй от друга:

– Ты чего стоишь столбом? Вот-вот дождь начнется!

Расседлав коней, друзья отвели их в конюшню, где уже стояли две лошади.

– Тесно им здесь будет, – проворчал недовольно Савва.

– Зато весело с бабами, – буркнул Полкан.

Было очевидно, что он думает отнюдь не о конях.

Когда друзья вышли из конюшни, дождь еще не начался, но туча уже закрыла собой почти все небо.

– Пойдемте в избу, – сказала Арина, обращаясь и к мужчинам, и к черницам.

– Маловата у тебя изба, хозяйка, для пятерых, – отозвался Полкан. – Мы с приятелем в баньке переночуем.

– Ночуйте, – согласилась старуха. – Я вам поесть принесу.

– Еда у нас имеется, – сказал Полкан. – Дай нам кваску али хотя бы водицы.

– Дам.

Дождь начался, когда друзья расположились в баньке. Под шум частых капель и раскаты грома они молча перекусили, а затем начали устраиваться на ночлег. Растянувшись на лавке, Савва спросил:

– Ты знаком с матушкой Сусанной?

– Нет, – раздраженно ответил из темноты Полкан.

Нетрудно было догадаться, что он говорит неправду, и это обидело Савву.

– Так уж и нет… – начал юноша.

Друг перебил его:

– Довольно болтать, я спать хочу!

Савва обиженно засопел, но не решился спорить: слишком уж сердитым был голос Полкана. Повернувшись на другой бок, юноша собрался уснуть, однако сон к нему никак не шел, что случалось с ним крайне редко. Спустя полчаса Савва все же задремал. Внезапно это дремотное состояние было прервано каким-то стуком, и очнувшийся юноша обнаружил, что находится в баньке один.

«По нужде Полкан вышел», – решил он и зевнул.

Гроза, судя по всему, уже кончилась.

«Вроде ненастье было недолгим. Авось, поутру мы не утонем в грязи».

Савва закрыл глаза, намериваясь уснуть, но тут до его ушей донеслись со двора голоса.

– Здравствуй, Наташа, – сказал Полкан.

– Наташи давно уже нет, Никитушка, – ответила женщина, – а есть игуменья Богородичной святой обители, мать Сусанна.

– Никиты тоже давно нет, а есть бродяга безродный Полкан.

У Саввы сразу пропал сон.

«Полкан беседует с игуменьей. А говорил, незнаком с ней».

– Я знала, что ты живой, – сказала игуменья. – Сердцем чуяла.

Повисло молчание, длившееся минуты две. Затем Полкан спросил:

– Как же случилось, что ты не вышла замуж, а стала черницей?

Игуменья печально усмехнулась:

– За кого мне было замуж выходить, коли мой милый притворился утопленником и утек?

– Мне сказали, будто бы тебя за Алексашку Быкова просватали.

– И ты, Никитушка, сразу поверил и даже не удосужился меня спросить?

Полкан тяжело вздохнул:

– Дураком я тогда был, Наташа, а отец моей глупостью воспользовался. Как он мне сказал про твою скорую свадьбу, на меня затмение нашло.

– И ты в том затмении Быковых поджег да одежу свою у Волги оставил?

– Да, и с тех самых пор мотаюсь по белу свету неприкаянный.

– А я все время молюсь за тебя, Никитушка.

– Твоими молитвами я и жив до сих пор, Наташа, – грустно сказал Полкан.

– Я очень любила тебя, Никитушка, – призналась игуменья, – и не пошла за Алексашку.

– И родители тебя не заставили?

– Заставляли, а я тебя ждала, покуда не поняла, что ты навсегда меня покинул. Пришлось мне принять постриг подальше от родных мест, дабы ничего о тебе не напоминало.

– Прости меня, Наташа, – попросил Полкан.

– Давно простила. Храни тебя Господь.

Послышался звук удаляющихся шагов, и наступила тишина.

Савва замер на месте, пораженный до глубины души. Из услышанного он прежде всего понял, что его друг вовсе не такой железный и несгибаемый, каким до сих пор казался.

Полкана долго не было, и Савва, не дождавшись его уснул. Проснулся он от толчка и окрика:

– Подымайся, Саввушка! Пора в путь!

Глянув на отваренную дверь, Савва увидел, что рассвет только начал заниматься.

– Куда ты в такую рань собрался?

Полкан забросил на плечо свой мешок и молча вышел. Савве пришлось быстро собраться и последовать за другом. Во дворе он увидел оседланных коней и отворяющего ворота Полкана.

«Вид у него измученный», – отметил про себя Савва.

Он не решился заговорить с другом сразу, и только, когда они переправились через Гжать, нарушил молчание:

– Почто ты мне солгал, что незнаком с игуменьей?

– А я, в самом деле, с ней незнаком, – хмуро ответил Полкан.

– Неправда! Я слыхал ночью вашу беседу! – выпалил юноша и тут же осекся, испугавшись гнева друга.

Но Полкан не рассердился, а горестно вздохнул:

– Я беседовал ночью не с игуменьей, а с Наташей – той самой Наташей, кою когда-то давно любил до умопомрачения.

– Я и не знал, что ты умеешь так любить, – пробормотал удивленный Савва.

– Умел, – поправил его друг, – а нынче уже вряд ли сумею.

Савву мучил один вопрос, который он никак не решался задать.

– Чего ты мнешься? – прикрикнул на него проницательный Полкан. – Коли хочешь что-то у меня узнать, спрашивай!

– Я вспомнил, – замямлил юноша, – как шуйский воевода говорил об одном княжеском сыне, утопившемся в Волге из-за любви…

Полкан не дал ему договорить:

– И ты хочешь знать, не я ли тот самый княжеский сын, Никита Барбашин? Да, так меня когда-то звали.

– Выходит, ты – князь? – поразился Савва.

– Да, – подтвердил Полкан с обычным своим спокойствием, – я правнук суздальско-нижегородских великих князей.

– Но как?..

– Как я стал бродягой? Хочешь узнать, послушай.

Тяжко вздохнув, Полкан начал свой рассказ:

– Появился я на свет в Нижнем, матушки своей почитай не помню – она рано померла, царствие ей небесное, – а вот батюшка мой по сию пору является мне в страшных снах.

«Так же, как и мне мой батюшка», – отметил про себя Савва.

– Князь Григорий Васильевич Барбашин, – продолжал Полкан, – нрав имел крутой. Холопов он держал в ежовых рукавицах, и они страшились его, как огня. Трижды родитель мой женился, в последний раз на моей матери, но ни одна из его жен не зажилась на белом свете, понеже он их попреками и побоями изводил. Ко мне, впрочем, своему единственному выжившему дитю, он относился лучше, чем ко всем прочим людям, однако и наказывал за ослушание часто, тем более, что мальцом я был отчаянным и шаловливым. В общем, жилось мне не особливо сладко, но сносно до той поры, покуда меня небесным огнем не опалило.

Он замолчал и нахмурился, словно переживая заново все, что с ним случилось в незапамятные времена. Савва, поеживался от утренней сырости и с интересом ожидал продолжения рассказа.

– Три дня я лежал в беспамятстве, – заговорил вновь Полкан, – а потом еще хворал месяца два. Отец, вестимо, счастлив был, что я живым из такой переделки вышел, холопы тоже вроде радовались, но поглядывали на меня со страхом. Однажды я ненароком услыхал, как двое челядинцев обсуждали мое чудесное спасение: мол, могло так случиться, что от огня небесного покинула душа княжича, а в тело его вселился сам нечистый.

– Так прямо и сказали? – испуганно воскликнул Савва.

– Да, так и сказали, да еще назвали чертовой меткой появившийся у меня белый клок волос. Я тогда посмеялся над словами холопов, но вскоре мне стало не до смеха, ибо молва, что во мне бес живет, разнеслась по всему Нижнему. Люди начали от меня начали шарахаться, осеняя себя крестным знамением, а попы взялись за моего батюшку, дабы он отослал одержимого бесом сына в святую обитель. Отец, понятное дело, не желал отдавать меня в чернецы. Принялся он плетью выбивать беса из единственного чада, а я в долгу не оставался: всегда находил случай его обморочить. Пять лет мы так бодались, покуда меня не угораздило влюбиться.

Полкан остановил свое повествование и вновь глубоко вздохнул, а затем продолжил:

– Нас с Наташей свела судьба на свадьбе ее старшей сестры. Лика девицы мне толком разглядеть не удалось, однако же было в ее облике нечто, заставившее меня всего трепетать. И вот я на другой же опосля свадьбы день залез в сад отца Наташи, сына боярского Андрея Шатова, сгорая от желания повидать любимую девицу. Мне повезло – удалось с ней встретиться, когда она гуляла одна. Как токмо Наташа предстала передо мной во всей своей красе, я не мог оторвать от нее взора. До чего же она была хороша! Нынче, впрочем, ее лик мало изменился…

– Я к ней особливо не приглядывался, – вставил Савва.

Полкан кивнул.

– Для тебя ведь она токмо черница, а на черниц обычно не смотрят, как на женщин.

– И долгой была ваша любовь?

– Недолгой. Повидались мы с Наташей всего пять раз. Она оказалась девицей не токмо красивой, но и бойкой: хохотала все время и щебетала, а я молча любовался ею. Поверишь ли, я при ней немел и с великим трудом слова находил. И вот однажды ждал я Наташу в укромном уголке сада, а она явилась ко мне необычайно печальная.

«Что случилось?» – спросил я ее.

А она мне в ответ:

«Меня хотят отдать за Алексашку Быкова».

Кинулся я тогда к отцу, дабы умолить его сосватать дочь сына боярского Шатова. Оказалось, что батюшка уже начал подумывать о моей женитьбе, но взять хотел за своего единственного наследника девицу из более знатного и богатого, чем Шатовы, семейства. В общем, заупрямился мой отец, и тогда ему было твердо сказано, что, коли Наташа не станет моей женой, я вопреки родительской воле уйду в святую обитель, как того желали наши духовные отцы. Князь Григорий Васильевич гонор тут же умерил. На цепь он меня посадить не мог, а, значит, и помешать мне принять постриг было не в его воле. Пришлось батюшке согласиться на сватовство. Отправился он к Шатовым, а, воротившись сообщил, что девицу уже сосватали: мол Наташин отец успел дать слово Быковым. Я сразу поверил отцу.

Савва с сомнением покачал головой.

– Неужто ты был такой доверчивый?

– Был, Саввушка. Мне тогда всего восемнадцать лет исполнилось.

– И ты пошел поджигать двор Быковых?

– Нет, поначалу я стащил у отца немного денег и отправился в кабак, где впервые в жизни напился. Пьяного сосунка тут же взяли в оборот трое татей: начали они у меня выпытывать мои горести, я им все и выложил: и, кто я есть таков, и про свою любовь. Тати мне и говорят:

«Чего ты киснешь, как баба? Отомсти лучше своему удачливому сопернику, и айда с нами гулять по Волге».

Я было оробел, но, влив в себя еще вина, распростился с робостью. В общем, уговорили меня сотрапезники спалить двор Быковых.

– Зачем им надобно было тебя в грех вводить? – удивился Савва.

– Затем, чтобы в суматохе пожара чужим добром поживиться.

– А потом ты, значит, бросил свою одежу на берегу Волги и со своими новыми товарищами в бега подался?

– Мне ничего другого не оставалось: не больно-то я ловким поджигателем оказался: уже на другой опосля пожара день весь Нижний знал, кто спалил Быковых.

– И долго ты с теми татями гулял? – продолжал допытываться Савва.

– Недолго. И я им не особливо был надобен, и они мне быстро надоели.

– А потом, что с тобой было?

Полкан недовольно поморщился.

– Со мной много чего было.

Поняв, что друг не желает более ничего о себе рассказывать, Савва вздохнул с сожалением.

– Не обижайся, Саввушка, – сказал Полкан мягко. – С меня покуда довольно воспоминаний. Тяжко мне.

– Да, я понимаю, – сочувственно отозвался юноша.

Тем временем уже совсем рассвело, и небо на востоке начало розоветь. Над полями висел влажный туман. Дорога после прошедшего ночью дождя порядком раскисла, повсюду блестели лужи, и, несмотря на раннее утро, дышалось не очень легко.

– Днем опять гроза будет, – уверенно сказал Полкан.

– Значит, нам вновь придется пережидать ненастье, – заметил Савва.

Полкан кивнул.

– Придется, коли гроза мимо не пройдет. Но нам спешить некуда. Чай, не на гулянку скачем.

– Да, уж.