Текст книги "Бес меченый"

Глава 18
Страшная ночь

На следующий день стольник Воронцов и стрелецкий голова Митрофанов выехали из Шуи по направлению, к Костроме, чтобы продолжить вербовку в государевы полки. А Савва и Полкан начали собираться в путь. Вещей решено было взять немного – оружие да самое необходимое из одежды.

– Наживем еще добро, Саввушка, – сказал Полкан, – а в пути лишнее токмо мешает.

Вечером Савва явился к Марье и с порога сообщил ей о своем скором отъезде. Женщина всхлипнула и тут же поспешила утереть слезы.

– Прости, Савва Фомич! Уж больно коротким было мое бабье счастье!

– Довольно кукситься, Марья! – прикрикнул на нее Савва. – Не порть мне последние дни в Шуе. Давай сюда все, что есть в печи, да про выпивку не забудь. Попируем напоследок.

Женщина засуетилась, и вскоре на столе появились пироги, курица, различные соленья, а из-под лавки Марья вытащила большой кувшин и маленький кувшинчик.

– У меня есть медовуха. А еще я винца купила у Крюка.

– Спасибо за заботу, Марьюшка. Налей мне винца.

Осушив чарку и старательно закусив, Савва воскликнул:

– Эх, Марьюшка, радость моя! Жаль, однако, мне с тобой расставаться!

Он кривил душой, но не находил в этом великого греха. Почему бы ни утешить напоследок бабу, дабы получить от нее побольше ласки?

Марья глянула на любовника с собачьей преданностью, однако не бросилась ему на шею, а почему-то направилась к Николе-угоднику и вытащила из-за образа небольшой мешочек. У Саввы изумленно взметнулись вверх брови.

– Что там у тебя? – спросил он.

– Деньги, – тихо ответила она.

– Деньги? – еще больше удивился Савва.

– Батюшка дал мне их в приданое, когда два года назад был у нас. Мы с матушкой никому о них не говорили, окромя, вестимо, мужа моего покойного.

– А не зря ли вы молчали? – усомнился Савва. – Кабы шуйские женихи знали о твоем приданом, ты, глядишь, нашла бы себе лучшего, чем Илья Страх, мужа.

Марья резонно возразила:

– Зачем жениться, коли деньги можно попросту отнять у двух беззащитных баб?

– Верно, – согласился Савва.

– Муж мой, царствие ему небесное, как о приданом моем узнал, покоя лишился. Схоронил он деньги в потаенном месте, с той поры они там и лежали, покуда я их нынче оттоль не вынула.

Савва не мог оторвать взгляда от мешочка.

– А ты не страшишься, что я отыму у тебя деньги? – спросил он.

– Так я хочу отдать их тебе, – огорошила его Марья.

– Мне? – изумился он.

– Возьми, возьми! – умоляюще попросила Марья.

– А ты как же?

Вопрос был задан машинально: на самом деле Савву совсем не волновала дальнейшая судьба надоевшей ему любовницы. Но Марья решила, что возлюбленный о ней беспокоиться и вся засветилась от счастья.

– Я немного себе оставила. Мне хватит.

Довольный Савва обнял ее и сказал задушевно:

– Ладно, Марьюшка! Деньги деньгами, а проститься нам надобно по-людски.

Отводя руку в сторону, он нечаянно скинул на пол мешочек.

«Потом подберу. Никуда деньги от меня не денутся».

Марья принялась осыпать возлюбленного ласками, а он пылко отвечал ей. Когда они уже порядком натешились друг другом, со двора послышался злобный лай пса, сменившийся отчаянным визгом, затем наступила тишина.

– Господи Иисусе! – воскликнула Марья, подскочив с лавки. – Что с Казаком?

Тут в сенях раздались шаги, и дверь с грохотом распахнулась. В темноте не было видно, кто вошел в избу, только слышалось шумное мужское дыхание, да еще бил в нос запах крепкого пота.

– Кто здесь? – испуганно спросил Савва.

– Зажги огонь – узнаешь, – ответил знакомый голос.

Когда вспыхнула лучина, Савва весь похолодел, увидев, что посреди горницы стоят двое – Коптел и Давила.

– Здесь, значит, есть не токмо индюшка, но еще и гусь – удовлетворенно хмыкнул Коптел.

– Чего тебе надобно? – спросил Савва сиплым голосом.

Разбойник опять ухмыльнулся:

– От тебя, по сути, ничего. Жаль, что здесь нет твоего дружка – беса меченого. На сей раз я не дал бы ему себя обморочить.

У Саввы пробежали по телу мурашки.

«Они меня прикончат!»

Но Коптел переключил все свое внимание на сжавшуюся в комок Марью:

– Наконец-то я сыскал тебя, краса ненаглядная. Признавайся, где захоронено добро батюшки твоего покойного, чтоб его черти жарили без передыху?

– Я не знаю, – дрожащим голосом ответила она.

– Врешь! – рявкнул Коптел, топая ногой.

Женщина перекрестилась.

– Вот те крест, не знаю! Я батюшку своего уж два года не видала.

Савва вспомнил про свалившийся под стол мешочек и ему стало жаль, что теперь эти деньги наверняка достанутся разбойникам.

А Коптел схватил Марью за плечи и прорычал:

– Хрипун мне сам обмолвился во хмелю, что схоронил злато и серебро, когда навещал свое семейство. Он еще смеялся: мол, Марфа надежно мое добро бережет.

– Но мою матушку звали Анисьей, – жалобно проговорила молодая женщина.

– А кто же Марфа? – удивился Коптел. – Полюбовница, что ли, Хрипунова?

– Не знаю.

– Значит, вам он ничего не дал? – с сомнением спросил Коптел.

«Сейчас она скажет про приданое», – мелькнуло в голове у Саввы.

Однако Марья испуганно пропищала:

– Не дал.

– Ну-ка, Давила, – обратился Коптел ко второму разбойнику, – подмогни мне бабу уговорить.

Давила вытащил кинжал, приставил его к горлу Саввы и пригрозил женщине:

– Глотку твоему кобелю перережу, сучка!

– Нет! – воскликнула Марья.

Неожиданно скрипнула дверь, затем раздался спокойный голос Полкана:

– Не перережешь.

Оба разбойника обернулись, и, воспользовавшись этим, Савва ударил Давилу по руке. Кинжал упал на пол.

– За смертью своей пожаловал, бес проклятый! – взревел Коптел.

Он бросился на Полкана, но, получив удар, отлетел назад, прямо на Савву и Марью. Юноша едва успел отскочить от стремительно несущегося на него тела, а вот женщина проявила нерасторопность, за что тут же поплатилась: Коптел снес ее вместе с лавкой, и она, рухнув на пол, осталась лежать неподвижно. Савва машинально рванулся к Марье, но зацепился ногой за стол и упал, больно ударившись рукой о валяющийся на полу мешочек с деньгами. Давила тем временем помог подняться Коптелу, затем они оба ринулись на Полкана. Не растерявшийся друг Саввы взял ухват и принялся орудовать им так ловко, словно держал в руках не бабью утварь, а саблю или бердыш. Вначале свалился с пробитой головой Давила, потом получил сильный удар Коптел и, падая, уронил лучину. Рассыпанная по полу солома вспыхнула и огонь мгновенно разнесся по всей избе.

Задыхаясь от дыма, Савва встал на ноги.

– Полкан! – позвал он, и тут же дыхание у него перехватило, а в глазах потемнело…

Пришел в себя Савва на снегу под овчинным кожухом. Издалека доносился тревожный звон колокола, вокруг суетились и кричали люди, а неподалеку полыхала объятая пламенем изба Марьи Страховой.

– Как ты, Саввушка? – спросил подошедший Полкан.

– Горит, – сказал Савва ничего не выражающим голосом.

Его друг кивнул.

– Горит. Добро, что ветра нет, да люди вовремя успели забор и сарай разобрать. Авось огонь не разбежится.

– Ты меня вытащил?

– А кто ж еще? Успел я, Саввушка, спасти и тебя, и деньги.

– Деньги? – не понял Савва.

Полкан ухмыльнулся:

– Ты в руке держал мешок с монетами, да так крепко, что я с трудом его потом у тебя отнял.

Он помог другу встать на ноги, говоря при этом:

– Поехали, Саввушка, домой, покуда ты не околел от холода босой и в исподнем.

– Поехали? – удивился Савва. – На ком мы поедем?

– На наших конях, – ответил Полкан, – Вон они стоят.

Юноша разглядел в дыму двух жеребцов и услышал знакомое ржание.

– Воронок! Отколь он взялся?

– Тати на наших конях прискакали, – пояснил Полкан.

Только теперь Савва окончательно пришел в себя.

– Господи Иисусе! – воскликнул он. – Что с Марьей?

– Она сгорела вместе с татями, – хмуро ответил Полкан.

Савве стало жаль несчастную женщину.

– Как ты оказался у Марьи? – глухо спросил он.

– Неладное почуял, – коротко ответил Полкан.

Когда Савва с помощью друга взобрался на Воронка, конь вновь заржал.

– Признал жеребец своего хозяина, – промолвил Полкан.

Тем временем разбуженные жители Шуи сбегались к месту пожара, и толпа все увеличивалась. Появились вместе Федор Лопатин и Иван Рожнов.

Полкан досадливо поморщился.

– Вот некстати встреча. Как бы Ванька на тебя не кинулся.

– Ты же запретил ему меня трогать.

– Вряд ли нынче тот запрет на него подействует.

Словно услышав эти слова, Рожнов выхватил из сапога нож и бросился на Савву с криком:

– Убью гада!

– Погоди, Ванька! – предостерегающе крикнул Федор.

Но Иван, не обращая внимания на этот крик, попытался ударить ножом сидящего на коне Савву. Полкан бросился перед Рожновым, свалил его и прижал к земле, а подоспевший Лопатин выбил ногой у приятеля оружие.

– Он погубил Марью! – рычал Иван, безуспешно вырываясь из цепких рук Полкана. – Убью, убью его!

– Не губил я ее, – оправдывался Савва. – Тати нагрянули нежданно, началась драка, обронили лучину, и случился пожар…

– Ты, сволочь, бросил ее, а сам утек! – вопил Рожнов.

– Он от дыма сознания лишился, – заступился за Савву Полкан. – Я едва успел его из избы вытащить.

– Остынь, Ванька! – уговаривал товарища Федор.

– Лучше бы ты, Глебов, сам сгорел! – в отчаянье крикнул Рожнов и зарыдал.

Савва почувствовал к нему презрение.

«Здоровенный детина, а сопли распустил как баба».

Из толпы появился воевода.

– Что здесь стряслось? – спросил он у Полкана.

Тот поморщился.

– Давай, Данила Семенович, завтра потолкуем. Ты-то в шубе, а погляди, в чем Савва.

Посмотрев юношу, сидящего верхом в одном нижнем белье, Змиев нехотя согласился:

– Ладно, утром жду вас обоих.

Кивнув, Полкан взобрался в седло, и они с другом поскакали к своему двору.

Глава 19
Сокровища Хрипуна

Савва долго не мог согреться, а утром ему стало плохо: бросало то в жар, то в холод, тряслось тело, струился ручьями пот, болела голова.

– Э, да тебе, брат Савва, совсем худо, – забеспокоился Полкан. – Я, пожалуй, не пойду к воеводе, а останусь с тобой.

– Осерчает Данила Семенович, – хрипло прошептал Савва.

– Пущай серчает, все одно мы с ним скоро расстаемся.

Сразу после полудня воевода сам к ним явился. Едва Змиев переступил порог, тут же принялся браниться:

– Вы, черти, почто ко мне не явились, как обещали? Да, я с вас обоих шкуры сдеру!

– Доброго тебе здравия, Данила Семенович! – спокойно промолвил Полкан. – А у нас Саввушка занедужил.

Бросив косой взгляд на печь, где лежал Савва, воевода спросил у Полкана:

– Ты никак тоже захворал?

– Нет, но не мог же я бросить хворого друга.

– Он вроде не в беспамятстве.

– Оклемался он малость, а утром бредил, – приврал Полкан.

Махнув рукой, Данила Семенович, скинул шубу, сел на лавку и велел Савве:

– Сказывай, как случился пожар!

Юноша рассказал почти все, умолчав лишь о доставшихся ему от Марьи деньгах и об упомянутой Коптелом Марфе – хранительнице сокровищ покойного Хрипуна.

– А ты как там оказался? – осведомился воевода у Полкана.

– У меня самого в слободе есть любушка, – ответил тот. – Я к ней ночью шел и увидал, как тати подскакали ко двору Марьи.

– Как же ты их сумел разглядеть в темноте? – удивился Змиев.

– Сумел.

Данила Семенович вновь обратился к Савве:

– Значит, тати к Марье за златом ее отца явились?

– Да.

– Ну, и где же оно – то злато?

Савва пожал плечами.

– Уж во всяком случае не там, где Коптел его искал.

– А не морочила ли тебя твоя баба? – засомневался Змиев.

– Нет, не морочила, – уверенно возразил Савва. – Марья дурой была да еще и любила меня без памяти. Знай она что-либо об отцовом злате, обязательно мне проболталась бы.

– Да уж, редкая баба сохранит тайну от полюбовника, – согласился с ним Данила Семенович.

– Унес Хрипун в могилу правду о своих сокровищах, – заключил Полкан.

Воевода кивнул.

– По всему видать – так оно и есть. А Марья, выходит, ни за что, ни про что сгорела.

– Жаль бабу, царствие ей небесное, – вздохнул Савва.

Змиев кивнул.

– Упокой Господи ее душу! Такой смерти и врагу не пожелаешь. Помнится, в начале прошедшей осени в Балахне сгорел заживо сын боярский Артемий Марин. Жену его, Настасью, вытащили, но она все одно померла. А дочка их, Василиса, сгинула куда-то.

– И куда ж она могла сгинуть? – заинтересовался Полкан.

Данила Семенович пожал плечами.

– Бог ее ведает. Люди толковали, будто бы она в Смоленск подалась – к родичам своей матери. Токмо вряд ли юной девице такой путь по силам.

– Значит, мать Василисы родом из Смоленска? – продолжал допытываться Полкан. – А как она стала женой балахнинского сына боярского?

– Артемий в Смуту защищал Смоленск, – отвечал воевода, – и там полюбил Настасью Шумову, а когда ляхи город взяли, он не токмо сам сумел утечь, но и суженую с собой увез. Прибыли они в Балахну и жили там душа в душу, покуда не погибли оба в один день, царствие им небесное.

– А что, в Балахне у Артемия Марина не осталось родичей? – задал Полкан новый вопрос.

– Там живет брат его, Порфирий, но с ним покойный не ладил, хотя Порфирий Марин известен своим благочестием.

– И почто же сей благочестивец не взял к себе племянницу?

– Люди сказывают, что Порфирий хотел отдать девицу, против ее воли, в святую обитель.

Савва никак не мог понять, почему его друг так заинтересовался какими-то Мариными из Балахны.

«Знавал он их что ли?»

– А как у Мариных пожар случился? – спросил Полкан.

– Кажись, от уголька все занялось – ответил Змиев. – Гореть начало с кухни, а холопы, увидав огонь, вон побежали и про господ даже не вспомнили. Всякому своя шкура дороже чужой.

– Да, уж, – подал голос Савва.

– А лет десять с лишком назад в Нижнем два молодца не поделили девицу, – вспомнил Данила Семенович, – и один из них поджег двор другого, а потом в Волге утопился.

Савва презрительно хмыкнул:

– Дурак! Он из-за девки обрек себя на вечные муки.

– Да, дурак, – поддержал друга Полкан, как-то странно улыбаясь.

– А как звали того грешника? – полюбопытствовал Савва.

– Князь Никита Барбашин, – ответил Змиев, – Он был единственным сыном ныне покойного князя Григория Васильевича Барбашина.

– Тогда он тем паче дурак, – решил юноша.

На этом беседа закончилась, и воевода ушел. Оставшись вдвоем с другом, Савва спросил у него:

– А как ты на самом деле оказался ночью у Марьи?

– Тебе не верится, что я был у любушки? – хмыкнул Полкан.

– Нет у тебя любушки ни в слободе, ни где-то еще в Шуе. И вообще ты, покуда мы вместе, ни с одной бабой…

Савва осекся на полуслове, сообразив, что сказал лишнее. Мало ли почему его друг с женщинами не спит, а разговор об этом может показаться ему обидным.

Однако Полкан не обиделся. Глянув в упор на друга, он медленно проговорил:

– Я, брат Савва, так много баб имел, что пресытился ими, и покуда от них отдыхаю.

– И все же, коим ветром тебя к Марье занесло? – напомнил Савва свой первый вопрос.

– Учуял я беду, грозящую тебе.

– Как учуял?

– У меня такое частенько бывает: начинаю вдруг понимать, что с кем-то беда случится – иногда заранее, а порой и перед самим несчастьем.

– Про меня ты когда понял?

– Тогда, когда выходил вечером от воеводы. Не было времени даже домой за оружием заскочить, пришлось с татями ухватом биться.

Савва улыбнулся.

– Как сказывал Афоня Заяц: с умением врага можно и лаптем одолеть. Неважно, чем ты с татями дрался, главное – спас меня. Спасибо тебе!

– Не за что, – буркнул Полкан.

Он поднялся с лавки и занялся приготовлением снадобья.

– А почто ты у воеводы про Мариных выспрашивал? – поинтересовался Савва, немного погодя. – Кто они тебе?

– Помнишь девку, выдававшую себя за отрока?

– Ваську?

– Мниться мне, что она и есть пропавшая из Балахны Василиса Марина. Удалось ли ей добраться до Смоленска?

Савва равнодушно зевнул: его совершенно не волновала судьба обокравшей их девицы.

Полкан тем временем приготовил и остудил снадобье.

– Выпей отвару, Саввушка, и сразу уснешь, а во сне хворь из человека быстро выходит.

Как только Савва послушно проглотил пахнущую травами жидкость, он на самом деле уснул глубоким сном. Проснулся он от сильного толчка в бок, и, открыв глаза, закашлялся от дыма. В избе была непроглядная тьма, судя по которой уже давно наступила ночь.

– Горим, Саввушка! – закричал Полкан.

Кое-как одевшись, друзья попытались выбежать из избы, однако дверь в сенях оказалась запертой со двора.

Савву бросило в жар.

– Неужто Ванька Рожнов задумал порешить меня, а заодно и тебя до кучи? Как же нам выбраться?

Полкан прыгнул в угол сеней и что-то схватил. По блеснувшему в темноте лезвию Савва догадался, что друг держит в руках топор.

– Отойди в сторону, Саввушка!

Савва прижался к стене, а Полкан принялся вышибать дверь. После двух ударов топором послышался сильный треск.

– Есть! – воскликнул Полкан.

Друзья выбежали на крыльцо и увидели, что весь их двор уже заволокло дымом.

– Спасай коней! – крикнул Полкан и исчез во тьме.

Конюшня, слава Богу, не горела. Надев на коней уздечки, Савва вывел их на улицу и привязал к ограде соседей. Когда он вернулся во двор, то увидел, что огня нет, да и дым немного рассеялся. Из-за угла избы появился Полкан и возвестил:

– Кажись, обошлось!

– Ты сумел один с пожаром управиться? – удивился Савва.

Полкан махнул рукой.

– Поджигали, видать, второпях, и запалили сырую солому – вот и получилось много дыму, но мало огня. Токмо стену подпалило.

Друзья завели коней в конюшню и вернулись в избу. В горнице по-прежнему висел густой дым.

– Отвори двери, а то дышать нечем, – велел Полкан.

– Избу совсем застудим, – возразил ему Савва.

– Лучше застудиться, чем угореть. А ты, чтобы пуще не захворать, выпей еще отвару и закутайся потеплее.

Тут только Савва вспомнил про свою болезнь.

– А мне вроде бы полегчало. Поди, отвар твой помог.

– Все одно себя побереги. Хворь – она коварная: может не уйти, а токмо затаиться.

Выпив снадобье и накинув на плечи шубу, Савва заметил:

– Вот гад – Ванька.

– А ты уверен, что нас Рожнов пытался спалить? – спросил Полкан.

– Кто ж еще?

– А мне вот сомнительно. Рожнов горяч, но отходчив. Он утром бранит Федьку Лопатина за дружбу с нами, а вечор пьет с ним в корчме. Нет, Ванятка может в сердцах прибить, но намеренное смертоубийство ему не по зубам.

– Кому же еще мы помешали?

– Вспомни-ка, Саввушка, что говорил у Марьи Коптел, – попросил после недолгого молчания Полкан. – Постарайся ничего не упустить.

С другом Савва был откровенен, рассказав ему все без утайки.

– Значит, добро Хрипуна бережет Марфа? – задумчиво пробормотал Полкан. – А мать Марьи, Анисьей звали?

– Поди, у Хрипуна здесь, окромя жены, была еще и полюбовница, – предположил Савва.

– А мне мнится, что Марфа – вовсе не баба, – заключил Полкан.

– Но не мужик же? – протянул удивленный Савва.

– И не мужик. Должно быть, сокровища татя лежат в могиле покойницы по имени Марфа.

В очередной раз Савва был восхищен сметливостью своего друга.

– А ведь верно! Ох, и умный же ты, Полкан! Выходит, что мы можем найти Хрипуново злато-серебро?

– Ты собрался перерыть весь шуйский погост? – усмехнулся его друг.

– Зачем весь? Можно у людей спросить…

– О чем? Где схоронена баба по имени Марфа, невесть когда преставившаяся?

– Как же нам быть? – растерялся Савва.

Полкан зевнул.

– По мне, так нам надобно хоть немного поспать, а поутру начать готовиться к отъезду.

– А Хрипуновы сокровища?

– Ты, брат Савва, выбери, что для тебя важнее. Желаешь ехать в Москву – собирайся. А коли хочешь сыскать татьево злато-серебро, оставайся без меня в Шуе.

Савва испугался:

– Нет, нет, Полкан! Я еду с тобой в Москву! Бес с ним со златом, замаранном христианской кровью!

Когда дым немного рассеялся, Полкан затворил все двери, и друзья, не раздеваясь, забрались на лежанку. Изба сильно выстудилась, однако печь была еще теплой. Савва попытался уснуть, однако стоило ему закрыть глаза, как тут же перед ним возникали груды сокровищ, спрятанные Хрипуном в могиле неизвестной Марфы. Наконец юноше все же удалось задремать, но вскоре он был разбужен жутким грохотом, сопровождаемым истошными воплями.

– Эй, вы! – орал кто-то под дверью. – Впустите! Впустите, черти вас забери! Веред3434
  Веред – чирей, нарыв.


[Закрыть] вам в седалище!

Савва открыл глаза и некоторое время ошарашено мотал головой. Затем, немного придя в себя, он огляделся. Судя по свету, пробивающемуся сквозь затянутое бычьим пузырем окно, уже наступило утро.

Друзья слезли с печи и вышли в сени.

– Кого там нелегкая принесла? – грозно осведомился Полкан.

– Ивана Рожнова, – ответили ему со двора.

– За коим лешим ты приперся? – спросил Савва.

– Надобно потолковать с вами! Да, вы не страшитесь – я ничего худого с вами не сотворю!

– Кто тебя страшиться? – проворчал Полкан, отпирая дверь.

Рожнов ввалился в сени и, зацепившись за порог, едва не растянулся. Вид он имел взъерошенный: расстегнутая шуба, висящая на левом ухе шапка, стоящие дыбом волосы.

– За тобой не черти ли гнались? – спросил Полкан.

Прорычав ругательство, Иван прошел в горницу и сел на лавку.

– Ты хоть шубу скинь – чай, не в корчме сидишь, – буркнул Савва.

Рожнов даже ухом не повел.

– Зачем явился? – осведомился Полкан.

– По Шуе слух прошел, будто бы нынешней ночью я вас пытался спалить.

– Уже прошел? – удивился Савва.

Полкан развел руками.

– Здесь, брат Савва, едва успеешь чихнуть в одном конце, тебе в другом уже здравия желают.

– Так вас и впрямь подожгли? – протянул Иван. – А я думал, может, люди зазря языками мелют.

– Зачем же ты тогда к нам приперся? – спросил Савва.

– Я решил, что вы на меня напраслину возвели.

– Больно ты нам надобен! – возмутился Савва.

– И вы мне больно надобны, чтобы поджигать вас.

– А ведь ты прошлой ночью хотел с Саввушкой расправиться, – напомнил Полкан.

Рожнов насупился.

– Я и тогда готов был его убить, и нынче тоже прикончил бы без сожаления, прости меня Господь. Токмо Рожновы не тати, а дети боярские, и нам вовсе не пристало губить людей исподтишка.

Савва пожал плечами.

– Коли твоей вины нет, чего же ты всполошился?

– Напраслина на меня – поношение всему роду нашему.

– Мы нынче же скажем Крюку, что ты нас не поджигал, – пообещал Полкан, – а от него о твоей невиновности будет знать вся Шуя.

– И на том спасибо, – буркнул Иван и поднялся.

– Ты случаем не видал вчера Пятунку? – неожиданно спросил Полкан.

– Видал, – ответил Рожнов. – Странная была у нас с ним встреча.

– И чего в той встрече было странного?

Горестно вздохнув, Иван рассказал:

– Опосля того, как Марьин двор потушили, меня будто чем-то тяжелым по башке стукнуло, я и не помню, где потом был и что делал. Очнулся я за городом у реки, гляжу – идет Пятунка и мешок на хребте тащит. Увидал он меня да как припустит во всю прыть!..

– А отколь шел Пятунка? – прервал его Полкан.

– Вроде бы со стороны Марфина погоста.

– Марфина погоста? – воскликнул пораженный Савва.

– Что за Марфин погост? – поинтересовался Полкан.

– Место, где была захоронена одна самоубивица, – пояснил Иван. – Сказывают, во время Смуты ляхи надругались над девкой Марфой, и она, горемыка, в лесу удавалась. Схоронили ее там же, где мертвой нашли, и с той поры люди туда боятся ходить, понеже грешный дух Марфин никак не упокоиться, а все бродит вокруг своей могилы.

Испуганно перекрестившись, Савва спросил:

– Неужто бродит?

Рожнов тоже осенил себя знаменьем.

– Святой истинный крест, многие ее видали!

– Зря люди пужаются, – сказал Полкан. – Дух, даже грешный, ничего худого живому человеку не сотворит

Иван кивнул.

– Вот и попы то же самое твердят: мол, ступайте с крестом и ничего с вами не случиться, но люди все одно страшатся.

Он махнул рукой и ушел, не попрощавшись. Едва успели затихнуть его шаги, Савва возбужденно воскликнул:

– Значит, Хрипун схоронил свое добро в могиле самоубивицы! А как же Пятунка узнал о кладе?

– Должно быть, Коптел расспрашивал его о Марфе, – предположил Полкан. – Пятунка не дурак – у него хватило соображения понять, что тать чего-то ищет.

– Почто же рыжий черт не забрал сразу татьево добро и не утек с ним?

– А коли бы Коптел догнал его? Нет, Пятунка ждал своего часа и дождался. Теперь он, должно быть, уже убрался из Шуи вместе с сокровищами Хрипуна, а перед тем, как утечь, нас подпалил.

– Зачем подпалил?

– На тот случай, коли мы чего-то узнали али о чем-то догадались.

– Вот сволочь! – возмутился Савва. – И злато себе забрал!

– Не нам же его оставлять. Да ты не сокрушайся, Саввушка. Пятунка не из тех людей, кому богатство впрок идет.

– Чтоб оно ему стало поперек глотки! – в сердцах пожелал Савва.

– Забудь, Саввушка, о Пятунке и о татьевых сокровищах, понеже у нас с тобой иных забот хватает. Надобно еще встретиться с Мещериновым и Шибровым да узнать, собираются они али уже передумали поступать в солдаты. В любом случае мы завтра отправляемся в путь.

– У нас нет снеди на дорогу, – напомнил Савва.

– Вечером купим все у Крюка да заодно и переночуем на постоялом дворе.