Текст книги "Бес меченый"

Глава 39
Богородичная обитель

Отец Алексий нашел в оставшихся от сына вещах подходящую Василисе одежку и обувку, а Полкан приобрел для нее немолодую, но крепкую лошадку каурой масти. Теперь девица выглядела, как слуга-отрок, сопровождающий своих господ.

Когда Василиса села верхом на свою лошадку, священник тихо пожелал ей:

– Благослови тебя Бог, дщерь. И чтобы никогда более у тебя не было случая прятать свое женское естество.

– И я того же желаю, отче, – промолвила она с такой искренностью, что отец Алексий невольно улыбнулся.

В пути, Василиса вела себя, как самый образцовый слуга: беспрекословно выполняла все повеления и подавала голос лишь тогда, когда этого от него требовали. Свою любовь к Полкану она тщательно прятала от посторонних глаз, и лишь иногда Савва замечал короткие, полные страсти взгляды, которые девица бросала на его друга.

Вскоре они добрались до реки Гжать и того самого села, где друзья останавливались в грозу. Местные жители объяснили им, как добраться до Богородичной обители.

– И чего вы в обители забыли? – усмехнулся один из мужиков. – Нашему-то брату там делать нечего. Матушка игуменья так блюдет своих черниц, что даже духу мужского вблизи не терпит.

– У нас к игуменье поручение от одного духовного лица, – солгал Полкан.

Весь путь до обители он молча хмурился и ни разу не посмотрел на Василису. Девица тоже выглядела так, как будто похоронила кого-то близкого: казалось, что у нее из глаз вот-вот потекут слезы.

«И чего Полкан мудрит? – с досадой подумал Савва. – Коли ему девица люба, нечего с ней расставаться, а коли нет, так и грустить не о чем. А то набычился, словно ему весь мир стал немил».

Женский Богородичный монастырь стоял среди густого леса. Вид у обители был невзрачный: ее когда-то белокаменные стены потемнели от времени и покрылись мхом, краска на куполе храма полностью облупилась. Неподалеку протекала река Гжать с поросшим ивняком берегом, а от него медленно поднималась по тропе молодая черница, легко неся на плече коромысло с двумя полными ведрами.

– Добрый знак! – обрадовался Савва.

Его друг и Василиса не разделили с ним радости. Буркнув что-то нечленораздельное, Полкан окликнул черницу:

– Доброго здравия Христовой невестушке!

Она остановилась, окинула путников внимательным взглядом и произнесла низким грудным голосом:

– И вам, помогай Господь, люди добрые. Вы никак с пути сбились?

– Нет, не сбились – отозвался Полкан, – а прибыли туда, куда надобно. Будь добра, позови матушку игуменью. У нас к ней дело важное.

Черница с сомнением покачала головой.

– Пожелает ли мать игуменья выйти к вам?

– Пожелает, – уверенно сказал Полкан. – Ты скажи ей, каков я из себя, и про сию примету не забудь.

На последних словах он снял шапку и указал на белый клок волос.

– Ладно, скажу, – пообещала черница.

Она постучала в ворота, и те вначале со скрежетом приотворились, затем с шумом захлопнулись.

Полкан спрыгнул с коня, Савва и Василиса тоже спешились.

– А вдруг игуменья не возьмет меня в обитель? – спросила девушка еле слышно.

– Возьмет, – ответил Полкан и еще больше нахмурился.

– Долго ли нам придется ее ждать? – подал голос Савва, которого порядкам стала донимать мошкара.

Ждать им пришлось недолго. Спустя четверть часа ворота отворились и из них вышла игуменья Сусанна в сопровождении двух черниц. Полкан, Савва и Василиса почтительно поклонились.

– Господь с вами, люди добрые! – обратилась к ним игуменья. – Что за дело важное у вас ко мне?

С ней заговорил Полкан:

– Здравствуй, матушка. Всех благ тебе, твоим сестрам и вашей обители. А дело у нас такое, что надобно сироту пристроить, – пояснил он, указав на Василису. – Она девица тихая и ласковая, вам в тягость не будет.

– Девица? – воскликнула маленькая и костлявая черница. – А почто же она в портках?

Полкан развел руками.

– Иначе мы не могли ее с собой взять, и оставаться она не могла: ей грозила гибель.

Игуменья кивнула.

– Господь воздаст вам за доброе дело. Сиротам надобно помогать. А что портки на девку надеты, так то не такой великий грех, кой отмолить нельзя. Ты, Марфа, – обратилась она к костлявой чернице, – забери девицу – пущай ее переоденут и накормят.

– Слушаюсь, матушка, – отозвалась с поклоном черница.

Потупив взор, Василиса направилась за ней в святую обитель.

«Неужто Васька даже не глянет на Полкана», – удивился Савва.

Но девушка так и не подняла глаз. Когда она скрылась за воротами, игуменья сказала мужчинам:

– Давайте, потолкуем.

Вторая сопровождавшая ее черница – рыхлая и дебелая женщина лет около тридцати – отошла в сторонку.

– Черницы без слов понимают, чего ты от них хочешь, – заметил Полкан.

Не обратив внимание на эти его слова, игуменья попросила:

– Поведайте мне хоть что-нибудь о вашей сироте.

Полкан коротко рассказал ей историю жизни Василисы.

– Что же, пущай девица живет у нас, – заключила игуменья.

Полкан окинул ее долгим пронизывающим взглядом и промолвил:

– Здесь в обители, вестимо все в твоей воле, но не могла бы ты, Наташа, в память о нашей любви не постригать Василису, а оставить ее белицей8080
  Белица, белец – миряне, удалившиеся в монастырь с намерением постричься, до принятия ими обета, и также еще лица, живущие в монастыре без намерения принять монашество.


[Закрыть].

– Зачем? – спросила игуменья без малейшего удивления.

– Худо ей будет под клобуком, а я не хочу, чтобы она страдала. Пущай лучше Василиса замуж выйдет. Она хорошего рода и любому сыну боярскому станет достойной женой. А об ее приданом я позабочусь. Есть у меня злато-серебро, и я доставлю его сюда, как токмо смогу. Половину возьми, матушка, для своей обители, а другая половина пойдет Василисе в приданое.

– Токмо, где ей жениха сыскать? – осведомилась игуменья с грустной усмешкой. – В нашу обитель холостые сыны боярские не захаживают.

– Так может… – неуверенно начал Полкан.

Игуменья его прервала:

– Да, и не желаешь ты, на самом деле, Никитушка, чтобы девица твоя за кого-то замуж вышла, и ей, окромя тебя, никто не надобен. Вы любите друг друга – вот и женитесь.

Полкан покачал головой.

– Хорош из меня муж – перекати поле.

– А ты осядь на месте, хватит по белу свету болтаться: ведь старость уже не за горами.

– Да, я и сам о том подумываю, – признался Полкан.

– За чем же дело стало?

– Но нам вскорости надобно будет на войну идти, – вмешался Савва.

– Да, – подтвердил его друг. – Грядет война с ляхами за Смоленск, и мы на нее пойдем.

– Храни вас Господь! – от души пожелала игуменья и ласково добавила: – Покуда будет война, Никитушка, ты и успеешь поразмыслить о своей дальнейшей судьбе. А мы здесь будем молиться за тебя и все наше православное воинство. Ступай, Никита Григорьевич, на битву, и не забывай о том, что тебя здесь ждут.

– Не забуду, – пообещал Полкан.

– Ну, с Богом, – сказала игуменья и благословила обоих мужчин.

– Помоги Господи тебе и вашей обители, – пожелал Полкан.

– Всего доброго, матушка, – попрощался Савва.

Друзья сели на коней и тронулись в путь. Проехав немного Савва оглянулся, чтобы перекреститься на купол храма. Он увидел, что игуменья все еще стоит на том же месте и благословляет удаляющихся путников.

Глава 40
Одни разочарования

Чем грустнее и задумчивее становился Полкан, тем больше Савву охватывало радостное возбуждение, связанное со скорым возвращением в Москву. Юноша грезил о встречи со своей возлюбленной и жалел о том, что нельзя рассказать ей, где он был, и каким опасностям подвергался.

«Кабы можно было княжне обо всем поведать, вот, поди, она удивилась бы».

Уже вблизи Москвы Полкан очнулся от печали и принялся обсуждать с другом те сведения, которые они добыли в Смоленске. Савва оказался очень наблюдательным и памятливым: у него в голове осталось немало ценных сведений.

– Молодец, Саввушка! – похвалил Полкан. – Ты заметил даже то, что я упустил.

Савва был очень доволен этой похвалой.

В Москву они прибыли в три часа по полудню. Была суббота, и повсюду топились бани. Дым смешивался со знойным воздухом, забивался в ноздри и царапал горло.

– Очень хочется помыться в баньке, – заметил Савва, вытирая пот со лба.

– Мне тоже, – откликнулся Полкан, – но придется погодить: патриарх велел мне предстать перед его ясными очами сразу же, как мы воротимся.

Миновав Пречистенку, они расстались: Полкан направил своего коня к Боровицким воротам кремля, а Савва свернул к Моховой площадке8181
  Моховая площадка – площадка с торговым рядом, в котором продавался сухой мох для заделки щелей в деревянных домах, находилась на месте современного здания Манежа.


[Закрыть]. Юноша нетерпеливо понукал коня, изнывая от желания помыться и отдохнуть, но за Сретенскими воротами ему навстречу попались два знакомых стрельца, Васька Пушечников и Митька Пыжов.

– Здорово, Глебов! – заорал Пушечников.

Савва придержал Воронка.

– И вам доброго здравия.

– Давненько тебя не было видно! – подал голос Пыжов.

– Мы с другом были посланы гонцами на южные рубежи, – пояснил Савва.

– На южные? – удивился Васька. – А чего же ты с запада едешь?

– Да, я заглянул по делу в одно место, – нашелся Савва и тут же поспешил сменить тему: – Что нового случилось, покуда нас здесь не было?

– Ну, про нападение крымского хана ты должен знать, – заметил Пыжов.

Савва ничего не знал о нападении крымских татар, но сказал:

– Вестимо, знаю.

– Мы думали, что нас туда пошлют, но крымцев и без нашей помощи прогнали… – продолжил Митька.

Савва перебил его:

– А что слышно про войну с ляхами?

– По слухам, к Преображению Господню мы выступим к Смоленску, – ответил Пушечников.

Он хотел было начать рассказывать московские новости, но Савва прервал его:

– Я с великим удовольствием послушал бы тебя, кабы не устал смертельно.

– Ну, прощевай, – сказал Пыжов.

– Отдыхай, Глебов, – добавил Пушечников.

Пока Савва разговаривал со стрельцами, до Шиловых успела долететь весть о том, что их постоялец уже на Сретенке. Сотник и его жена поджидали юношу у ворот.

– Ох, и исхудал ты, сынок! – воскликнула Устинья, всплеснув руками.

– Ничего, у нас он скоро бока и щеки наест, – высказался Яков.

Как только Савва въехал во двор и сошел с коня, они бросились его обнимать.

– А баньку-то вы истопили? – спросил растроганный юноша. – А то я не чаю от дорожной грязи избавиться.

Сотник закивал.

– Истопили, Саввушка, истопили! Ступай, попарься!

Помывшись и попарившись, Савва сел за обильно накрытый стол. Яков налил ему и себе настоянной на душистых травах водки.

– Откушай, Саввушка, водочки, в честь великого праздника – твоего к нам возвращения.

– Мы молились за тебя денно и нощно, – подала голос Устинья.

– Видать, вашими молитвами я и избежал гибели, – сказал Савва.

– А что, она тебе часто грозила? – спросил сотник.

– Случалось, – ответил неопределенно юноша.

Он боялся, что хозяева начнут выведывать у него подробности поездки, но они ничего больше не спросили.

– Кушай, кушай, сынок! – потчевала постояльца Устинья. – Поди, изголодался в пути!

– Набивай, пузо, – поддержал жену Яков. – Да, водочки, водочки еще выпей.

Савва так наелся и напился, что только с помощью хозяев смог добраться до постели. Едва коснувшись головой подушки, он провалился в глубокий сон.

Проснулся Савва, оттого что кто-то тряс его за плечо.

– Подымайся, Саввушка! Полдень на дворе!

Продрав глаза, Савва увидел усмехающегося друга.

– Отсыпаешься впрок? – спросил Полкан.

Юноша недоуменно уставился на него.

– Что, на самом деле, уже полдень?

– Да.

– Вот незадача! – расстроился Савва. – А я собирался пойти с утра в булгаковскую лавку, чтобы повидать Агашу.

– Хочешь послать княжне весточку, – догадался Полкан.

– Хотел, но не получилось. А завтра на учения идти.

– Отпросись на пару часов у Лермонта. Он тебя отпустит.

– Попробую отпроситься, – решил Савва.

Поднявшись с постели, он осведомился:

– А куда девались мои хозяева?

– Яков толкует со стрельцами, а Устинья в огороде, – ответил Полкан. – О тебе они позаботились: гляди – трапеза приготовлена.

И действительно, на столе Савву ждали прикрытый полотенцем хлеб, миска с квашеной капустой, пустая миска с ложкой, кружка с рассолом и ковш с квасом. В печи стоял чугунок, от которого исходил запах гречневой каши с салом.

Савва умылся, оделся, положил в миску кашу и сел за стол.

– Потрапезничаешь со мной? – спросил он у друга.

– Я сыт, – ответил Полкан.

– Тогда поведай, что тебе сказал вчера патриарх. Доволен ли он нами?

– Вроде доволен.

– А награда нам дадена?

– Дадена. От щедрот патриарха мы с тобой должны получить по три рубля денег.

Савва поперхнулся кашей.

– И все?

– А тебе мало? – хмыкнул Полкан.

– Да, не денег я вовсе хотел от нашего светлейшего патриарха, а подарка, указывающего на его ко мне великую милость. А деньги промотаешь, и памяти не останется.

– Ты не больно-то рассчитывай мотать обещанные деньги. Может быть, мы их и вовсе не получим.

– Как не получим? – изумился Савва. – Ты же сам сказал, что они нам пожалованы.

– Пожалованы, но не дадены, и неизвестно, когда мы их будем держать в руках – по крайней мере не до смоленского похода. А там, кто его знает, что с нами случится, да и патриарх не вечен.

Савва разочарованно вздохнул. Мечты об особом расположении к нему патриарха пока не сбывались.

«Ничего! Зато я царю пришелся по нраву».

Как часто бывало, Полкан словно подслушал думу друга:

– И на царскую милость ты, Саввушка, особливо не рассчитывай. Государь наш, дай Бог ему многих лет благоденствия, любит позабавиться, и ты стал для него чем-то вроде забавы. Михайло Федорович потешился тобой часок и тут же забыл о твоем существовании: ты же с утра до вечера в палатах его не торчишь и очи ему не мозолишь.

– Как же мне подняться из ничтожества? – пробормотал юноша.

После недолгого молчания Полкан сказал тихим голосом:

– А ведь я, Саввушка, на сей раз не стал таить от патриарха Филарета правду о своем происхождении.

– А о моем? – испугался Савва.

– Тебя я не выдал, – успокоил его друг, – а о себе все ему поведал.

– И что патриарх? Сильно он осерчал?

– Кабы он осерчал, я сидел бы в яме, а не вел бы с тобой беседу. Нет, для Филарета все, что случилось со мной – дело обычное: он в Смуту многое повидал.

– И что патриарх сказал тебе?

– Спросил, как я собираюсь жить дальше?

Савве самому было интересно, что его друг собирается делать после войны за Смоленск. Не останется же он в государевых солдатах.

– И что ты ответил? – спросил юноша с любопытством.

– Сказал, что желаю служить государю, но токмо не здесь, а где-нибудь на украйне8282
  Здесь – окраина.


[Закрыть]: лучше всего в Сибири. Патриарх обещал мне посодействовать.

Савва был поражен до глубины души:

– Ты мне о своем желании не говорил!

– Да, я сам его, брат Савва, лишь недавно понял. Надоело мне по земле мотаться перекати-полем, и хочу я на месте осесть, но токмо там, где можно жизнь строить по-своему, а не так, чтобы кому-то угождать.

– Значит, нам придется расстаться, – недовольно проворчал юноша.

Полкан глянул на него как-то странно и сказал:

– Человеку рано али поздно со всеми приходится расставаться. А вообще-то, Саввушка, мой тебе совет: как воротишься от Смоленска тоже просись на украйну. Здесь тебе все одно не дадут высоко подняться.

Савва ошарашено уставился на друга и пробормотал:

– На украйну? А как же служба государю?

– Чтобы быть слугой государевым, вовсе необязательно быть рядом с ним.

– Так-то оно так… – замямлил юноша.

Полкан прервал его:

– Я не жду твоего немедленного согласия, а прошу тебя подумать над моими словами. Война за Смоленск не на один день, так что времени для размышления у тебя будет довольно.

– Ладно, я подумаю, – отозвался Савва без воодушевления.

Полкан усмехнулся:

– Кажись, у тебя настроение испортилось – пойдем, подымим его в кабаке «Под пушками».

Савва охотно согласился.

Москва почти не изменилась за время отсутствия в ней друзей – разве что за лето в ней прибавилось пыли и грязи. На улицах по-прежнему было много людей: пеших, конных и в каретах, беззаботных и озабоченных, духовных и светских, знатных и простых, богатых, бедных и совсем нищих. На Никольской улице шла бойкая торговля мелким товаром. Кипел большой рынок на Красной площади.

Возле Лобного места Савва признался:

– А мне уже мнится, что в Смоленске все случилось не со мной, а с кем-то другим.

– Так бывает, – откликнулся Полкан.

В кабаке «Под пушками» друзья увидели немало знакомых лиц: в дальнем углу гуляли около десятка ратников их полка, а поближе к двери сидели Иван Рожнов и Федор Лопатин вместе с Никоном Бутурлиным и Глебом Морозовым.

«Отколь они знают друг друга? – удивился Савва и тут же вспомнил: – Тьфу ты! Я же сам Федьку с Никоном познакомил».

В это время заметившие их ратники разразились приветственными возгласами:

– Здорово, ребята!

– Воротились, значит с рубежей!

– Ступайте к нам, выпьем за ваше возвращение!

В другом месте тоже обрадовались появлению Саввы и Полкана.

– Доброго вам здравия! – воскликнул Лопатин.

– Привет, Глебов! – подал голос Бутурлин.

– И с нами тоже выпейте! – добавил Морозов.

– Выпьем со всеми, – пообещал Полкан и направился к ратникам своего полка, подав знак другу, чтобы тот подошел к другой компании.

Савва приблизился к Лопатину, Рожнову, Бутурлину и Морозову.

– Как там на южных рубежах? – поинтересовался Рожнов.

Савва был в некотором затруднении, что отвечать, но тут ему на помощь пришел Лопатин:

– Что ты, Ванька, лезешь с расспросами к человеку, прежде чем предложить ему вина. Выпей, Саввушка, а потом уж потолкуем.

– Верно говоришь, – поддержал Федора Морозов. – Чай, Глебов явился сюда не беседы вести.

Все пятеро выпили водки и закусили расстегаями.

– Что нового в Москве случилось? – осведомился Савва.

– У Фадейки Бахметева невесту увели, – сообщил Бутурлин. – Его бывшая суженая пошла под венец с другим.

У Саввы сперло в зобу дыханье.

– С кем? – с трудом выдавил он из себя.

– Со старым князем Григорием Волконским.

Появившийся за спиной Саввы Полкан предложил:

– Давайте еще выпьем за наше возвращение.

Все с готовностью согласились.

Как только Савва опустошил чарку, Полкан тут же наполнил ее вновь. Юноша опять выпил и почувствовал, что быстро хмелеет.

– Княжну, поди, мачеха выдала силком за старика, – проговорил он не очень внятно.

– И ничего не силком, – с горячностью возразил ему Рожнов и тут же осекся.

Его приятели засмеялись.

– Рожнов про вдовую княгиню Ромодановскую знает больше других, – отметил Морозов.

– Да, Ваньке многое ведомо про Ксению Петровну, – хихикнул Лопатин.

Смущенный Рожнов забормотал:

– Не токмо мне, но и всем в Москве ведомо, что у княгини Ксении Петровны сынок вдруг захворал, а на днях и вовсе помер. Ей вовсе не до падчерицы. Она вообще постриг собралась принять…

Бормотание Рожнова превратилось для Саввы в сплошной гул, перемешавшийся с каким-то звоном. Это длилось несколько мгновений, а потом из гула и звона донесся голос Полкана:

– Эге! Да, ты, Саввушка, совсем опьянел. Видать, успел отвыкнуть от вина. Давай-ка, я тебя домой отведу.

Тряхнув головой, Савва немного пришел в себя и сказал заплетающимся языком:

– Ладно, отведи.

Полкан помог другу подняться, и почти потащил его к выходу. За порогом кабака Савве от свежего воздуха несколько полегчало.

– Подожди меня здесь, – сказал Полкан, прислоняя юношу к одной из пушек.

– Перепил малый? – деловито поинтересовался появившийся откуда-то щуплый мужичок в синем кафтане.

– Ты извозом промышляешь? – спросил его Полкан.

– Ну, да.

– Добро! А то я уже собрался искать кого-нибудь из вас. Надобно моего друга домой отвезти.

– За плату доставлю куда надобно, – сказал мужичок.

– Вестимо, не даром, – буркнул Полкан.

Вдвоем они помогли Савве забраться в возок. Как только тронулись с места, юноша принялся жаловаться другу на коварство женщин, а Полкан поддакивал и кивал. Потом Савва задремал, и очнулся тогда, когда Полкан и Яков Шилов втаскивали его на крыльцо. Он попытался им помочь, но едва не растянулся на ступеньках. В конце концов, пьяного юношу удалось положить на лавку, и он сразу же захрапел.

Глава 41
Богомаз Андрей

Проснулся Савва рано. Как обычно после пьянки, побаливала голова, было сухо во рту, но в общем состояние было не таким уж и плохим.

«Мне и выпить-то вчера довелось не особливо много. А опьянел я, видать, больше не от вина, а от худой вести».

Тяжело вздохнув, Савва приподнял голову и увидел сидящего за накрытым столом Шилова.

– Подымайся, Саввушка, – ласково сказал Яков. – Тебе пора на службу.

После завтрака Савва отправился на Пушкарский двор, где его появление было воспринято неоднозначно: Лесли и Лермонт были довольны, кое-кто из ратников тоже обрадовался, но большинство не проявило радушия.

– Не больно-то меня жалуют мои товарищи, – сказал Савва другу.

– Тебе давно пора свыкнуться с их нелюбовью, – заметил Полкан.

Савва вспомнил, что он нелюбим не только своими товарищами по полку, но и княжной Татьяной.

«Бесталанный я человек, никому почитай не мил. Меня токмо Полкан по-братски любит да начальники уважают».

Душевные стенания юноши были прерваны начавшимися учениями. Савва с головой окунулся в ратное дело и вскоре совершенно забыл о своих страданиях.

– Молодец сержант Глебов! – похвалил Савву Лермонт.

– Ему пора, стать не сержант, а поручик, – вмешался Лесли. – Я завтра же назначу Глебов вместо хворый Угримов.

«Вот мне и награда за все напасти», – обрадовался Савва.

Он поблагодарил полковника за оказанную честь.

– Я всегда ценить добрый воин, – сказал Лесли.

После учений Савва спросил у друга:

– Кажись, народа у нас поубавилось?

– Поубавилось, – подтвердил Полкан. – Жалованье не дают, и, кому не на что жить, оставляют ратную службу.

– Мои воины все на месте.

– Значит, твои ратники не самые бедные в нашем полку.

Они вышли с Пушкарского двора.

– А не заглянуть ли нам в кабак? – предложил Савва.

Полкан поморщился.

– Что-то ты, брат Савва, зачастил в кабак.

– У меня душа болит, – буркнул юноша.

– Ах, да, – вспомнил Полкан – твоя краса-девица замуж вышла, покуда ты в Смоленске был.

– Вышла, – подтвердил Савва со вздохом.

– Так вином горе не зальешь, а токмо жизнь себе сломаешь. А мы с тобой нынче отправимся не в кабак, а за Яузу.

– Зачем?

– Навестим Андрея Заяузского, и заберем у него наше добро. Мнится мне, что к богомазу на следующей седмице воры залезут.

– Куда же нам деть злато-серебро? – озадачился Савва.

– Я найду, где все схоронить. А когда войско выступит к Смоленску, мы возьмем свое богатство с собой и по пути оставим его Богородичной обители.

Юноша забеспокоился:

– Сумеем ли мы сохранить злато-серебро, покуда доберемся до обители? В войске много найдется охотников поживиться за чужой счет.

– Никуда наше богатство от нас не денется, – уверенно заявил Полкан.

Савва, как обычно, положился на друга.

– Ты зайди домой, – сказал Полкан, – перекуси, а потом садись на Воронка и отправляйся к Покровским воротам – я тебя там буду ждать.

Дома за обедом Савва сообщил хозяевам, что едет с другом за Яузу.

– Опять вино будете пить? – спросила с укоризной Устинья.

– Нет, – ответил Савва.

– А коли и будут, – подал голос Яков, – то тебе, бабка, что за дело?

Хозяйка покачала головой.

– Так ведь Саввушка вчера пил…

– А тебе вина жаль? – прервал ее муж. – Пущай пьют, покуда пьется.

– А коли Саввушка сопьется? – возмутилась жена.

– Я же не спился, – возразил сотник, – хоть и был в младые лета большим любителем вина.

Устинья вздохнула:

– Да уж! Ты во хмелю куролесил на всю округу.

«Ну и ну! – удивился про себя Савва. – Значит, в младые лета Яков не был таким благочестивым, как нынче. Видать, Полкан прав: праведниками становятся тогда, когда уже грешить нет сил».

После трапезы он оседлал Воронка и поскакал к Покровским воротам. Полкан ожидал его верхом на гнедом жеребце, к седлу которого был привязан туго набитый мешок.

– Чего у тебя там? – полюбопытствовал юноша.

– Еда и питье, – ответил ему друг. – У Андрея порой в избе даже крошки нет. Он, когда образа свои малюет, обо всем на свете забывает.

Они поехали вдоль стены Белого города.

– Я забыл, где живет богомаз? – заметил Савва.

– В Чигасах, – отозвался Полкан. – Тамошним жителям прочие москвичи завидуют и даже песню про них придумали.

– Что за песня?

Полкан пропел вполголоса:

 
Спаса в Чигасах, за Яузою,
Живут мужики богатые,
Гребут золото лопатами,
Чисто серебро лукошками.
 

– А что, на самом деле, гребут? – заинтересовался Савва.

– Есть в Чигасах мужики с большим достатком, но есть и голь перекатная вроде нашего богомаза.

За Яузой друзья повернули коней направо и вскоре оказались на берегу Москвы-реки. Перед ними возвышался белокаменный одноглавый храм Спаса, окруженный дворами с высокими крепкими оградами.

«По всему видать, народ здесь живет не бедный», – отметил про себя Савва.

Оглядевшись по сторонам, он заметил на отшибе неказистую избенку за дырявой оградой с покосившимися воротами.

– Уж не там ли живет твой богомаз?

Полкан кивнул.

– Там, Саввушка, там.

Юноше так стало жаль нищего богомаза, что он даже подумал:

«Вот чудак-человек! Взял бы немного наших денег да хотя бы избу в порядок привел».

Друзья подъехали к воротам и, сойдя с коней, завели их во двор.

– Андрей! – громко позвал Полкан и, не дождавшись ответа, сказал: – Коли он малюет, то мы его не дозовемся. Возьмем свое добро, оставим мешок со снедью да уберемся восвояси.

Тут дверь в избе с громким скрипом отворилась и на пороге возник заспанный и всклокоченный мужик.

– Кому я понадобился? – сонно спросил он.

– Мне и моему другу, – ответил Полкан.

– Так заходите.

Савва оглядел богомаза с головы до ног. Андрей был еще довольно-таки молодым, высоким, худым и очень сутулым мужчиной. Его лицо отнюдь не отличалось красотой, к тому же еще порядком опухло от сна, а русые волосы торчали в разные стороны.

«Богомаза можно поставить в огороде – ворон пугать», – усмехнулся про себя Савва.

Хозяин повернулся и направился обратно в избу, гости последовали за ним.

– Будь осторожен в сенях, – шепотом предупредил друга Полкан, – там не то, что мы, а все черти ноги переломают.

Предупреждение оказалось своевременным: в сенях, действительно, было что-то навалено грудами, и не прояви Савва осторожность, он обязательно споткнулся бы и упал. В горнице тоже царил беспорядок, но Савва не обратил на это внимания, потому что его взгляд сразу же привлек образ Спаса. Христос смотрел на юношу так, словно пытался вытащить из его души все самое потаенное. У Саввы даже мороз пробежал по коже.

– Вот вчера закончил, – пояснил Андрей, – и сразу спать залег, а вы меня разбудили.

– Ты хоть ел? – спросил его Полкан.

– Нет, – ответил богомаз, зевая, – не хотелось, да и по сути и нечего: плату за заказ я еще не получил.

– Мы тебе привезли еды и питья, – сообщил Полкан и поставил посреди горницы мешок.

– Спасибо за заботу, – равнодушно поблагодарил богомаз.

Вытащив из мешка, краюху хлеба, кусок окорка, вяленую рыбу и сулею8383
  Сулея – сосуд для вина с узким горлышком.


[Закрыть], он поинтересовался:

– А вы со мной потрапезничаете?

– Нет, – ответил Савва, который представить себе не мог, как это он будет трапезничать под пронизывающим взглядом Христа.

Андрей жадно принялся за еду. Он рвал зубами окорок и рыбу, кусал хлеб и глотал большими глотками вино.

«Будто его не меньше седмицы голодом морили», – подумал Савва, невольно поморщившись.

– Я пойду, заберу наши вещи, – сказал Полкан.

– Забирай, – отозвался богомаз, – коли, вестимо, сыщешь. Я в сенях еще доски свалил, окромя тех, что прежде были.

Полкан отправился на поиски. Около получаса из сеней слышался грохот, сопровождаемый бранью.

«Разве там можно что-нибудь сыскать?» – сердито подумал Савва.

Наконец Полкан появился на пороге горницы. Он был весь в пыли и паутине, однако держал в руке мешок.

«Мы же взяли у Пятунки два мешка, – удивился Савва, – и второй был полнее, чем тот, что у Полкана».

Однако Полкан не выглядел обеспокоенным, и Савва не решился при богомазе спросить друга о втором мешке.

– Нашел, значит, – отметил Андрей.

– Нашел, – усмехнулся Полкан. – Жаль мне тех людей, кои вскорости попытаются у тебя что-то сыскать.

– Ты про кого? – спросил богомаз.

– Про воров. Они на следующей седмице к тебе заявятся.

– А ты отколь знаешь? – задал Андрей вопрос и тут же сам на него ответил: – Ну, да, у тебя же знамения случаются.

Полкан кивнул.

– Случается. Так что жди к себе гостей незваных.

– Пущай являются, – равнодушно отозвался богомаз. – Я третьего дня в Никольскую обитель на Клязьме отбываю, тамошний храм расписывать, и ворам здесь никто мешать не будет – вот токмо вряд ли они найдут что-то для себя нужное.

– Я тоже так думаю, – согласился с богомазом Полкан.

Попрощавшись с хозяином, гости вышли во двор, и тут только Савва задал мучивший его вопрос:

– А почто мешок токмо один и в два раза меньше от прежнего.

Полкан пояснил:

– Я успел еще до Смоленска почитай половину золотых вещей поменять на ефимки8484
  Ефимки – русское название крупных серебряных монет, печатавшихся в Западной Европе с начала XVI века.


[Закрыть] и теперь хочу успеть сделать то же самое с остальными побрякушками. Деньги и места мало занимают, и их легче скрыть от чужого ока. Я все ефимки у Строгановых схоронил, о чем они, вестимо, не знают.

Друзья сели верхом на коней и двинулись в обратный путь. На Покровке Полкан сказал:

– Здесь мы расстанемся. До завтра, Саввушка!

– До завтра.

– А за добро наше не беспокойся.

– А я и не беспокоюсь. Коли ты о нем печешься, то с ним все будет в порядке.

Полкан внимательно глянул на друга.

– Спасибо тебе за то, что ты в меня так веруешь.

«В кого же мне еще веровать, коли не в своего названного брата», – подумал Савва, но вслух не решился это сказать.

Друзья кивнули друг другу и разъехались.