Текст книги "Бес меченый"

Глава 26
Медвежья потеха

Потекли дни московского жития, и незаметно минуло два месяца, за которые Савва весьма преуспел в ратном учении. Лермонт был так доволен юношей, что дал ему чин сержанта и назначил командиром пятидесяти человек. Полкан оказался под началом у своего младшего друга, хотя из всех новобранцев он был самым сведущим в военном деле, а его умению обращаться с оружием удивлялись даже бывалые иноземцы.

Лермонт однажды спросил у Полкана:

– Есть ли оружие, коим ты не владеешь?

– Вряд ли, – отвечал тот.

И Лесли, и Лермонт с готовностью дали бы Полкану любой чин, вплоть до майора, но препятствием к этому было темное происхождение друга Саввы. Дети боярские нипочем не согласились бы беспрекословно подчиняться безродному бродяге.

Савва в глубине души был доволен тем, что он хоть в чем-то превзошел друга, хотя вслух говорил:

– По справедливости надобно быть не тебе под моим, а мне под твоим началом.

– Я, брат Савва, не гордый, – отзывался Полкан, – и могу любого начальника над собой стерпеть, лишь бы он уважал меня, а ты уважаешь.

Жил Савва по-прежнему у сотника Якова Шилова и его жены. Старики очень привязались к юноше и полюбили его, как родного сына. За столом постояльцу всегда доставался лучший кусок, хозяйка следила за тем, чтобы на его одежде не было ни пятнышка, ни дырочки, а хозяин помогал ему заботиться об оружии.

Поначалу Савву несколько смущало благочестие хозяев, поскольку он предполагал, что они будут его осуждать за отнюдь не самую праведную жизнь. Однако опасения юноши оказались напрасными. Если порой он возвращался домой во хмелю, Яков и Устинья его не корили, а доводили до постели. По утрам после загулов постоялец всегда получал от хозяйки чарку водки и ковш рассола.

Однажды сотник заботливо сказал юноше:

– Ты, Саввушка, коли выпьешь лишку, старайся до двора добираться глухими закоулками. Среди нашего брата стрельцов есть всякий народец – случаются и мздоимцы. Патриарх наш, храни его Господь, велел закоренелых пьяниц к ответу призывать, а Гришка Жеребцов и ему подобные, дабы деньгу поиметь, порядочных людей, разок вина хлебнувших, хватают.

Савва знал о том, что по повелению патриарха Филарета в Москве закрыты многие питейные заведения и запрещены непристойные увеселения. Но, как говорил Полкан, если народ любит пить, ему не дадут умереть от жажды. Вино в городе без труда было можно найти в любое время дня и ночи, мест для веселья тоже хватало, а те люди, которым поручалось следить за исполнением патриаршего повеления, сами не прочь были выпить и повеселиться.

Недовольство указами патриарха не мешало москвичам его любить. За два месяца Савва наслушался много рассказов о бедах многострадального Филарета, в миру Федора Никитича Романова. Говорили, что царь Федор Иоаннович, умирая, хотел именно ему, своему двоюродному брату по матери, вручить скипетр и державу, однако Борис Годунов, обманом захватил власть и заставил Федора Никитича принять схиму под именем Филарета. Народ тогда смолчал, за что был наказан Господом иноземным вторжением и Смутой. В конце концов, Бог смилостивился над русскими людьми, дав им в государи сына Филарета, Михаила Федоровича Романова, а родитель царя, претерпев мучения и плен, стал духовным отцом для всей православной России.

Наслушавшись таких рассказов, Савва жаждал поглядеть на патриарха хотя бы издали. Однажды он предложил другу:

– Давай, сходим в кремль. Может, нам повезет, и мы увидим патриарха, а то и самого царя.

Полкан с сомнением покачал головой.

– Царь и патриарх, Саввушка, не разгуливают запросто по кремлевскому двору, а в палаты нас не пустят.

– Значит, я их никогда не увижу? – расстроился Савва.

– А ты не торопи судьбу, и тогда она, глядишь, будет к тебе милостива. А в кремль сходим, хоть завтра.

На следующее утро Савва и Полкан встретились на Покровке возле двора Андрея Строганова. Было тепло. Нежно благоухали только что начавшие цвести садовые деревья и кусты, растущие в Москве не только за оградами но и на улицах. Пыль еще не успела накопиться, и оттого дышалось очень легко.

Друзья неторопливо направились по Покровке к Китай-городу. Но дойти они успели только до храма Козьмы и Дамиана.

– Кажись, в кремль мы нынче не попадем, – сказал Полкан, внезапно остановившись.

– Почто не попадем? – удивился Савва.

Его друг молча указал на идущих им навстречу от Троицких ворот Китай-города пятерых парней. Савва глянул и похолодел, потому что вновь, как и два месяца назад, увидел двойника убитого им Петра Морозова.

– Значит, Федька и Ванька выбрались-таки из Шуи, – заметил Полкан.

– Кто? Кто? – растерянно спросил Савва.

– Лопатин и Рожнов. Али ты их не углядел?

Только теперь Савва обратил внимание на то, что рядом с двойником Петра Морозова шагают их с Полканом старые знакомые – Лопатин и Рожнов, одетые в форму рейтеров4646
  Рейтар – солдат кавалерии.


[Закрыть]. Еще с ними были два золотушного вида молодых человека в лазоревых польских кафтанах и зеленых фетровых шапках.

– Вот так встреча! – заорал на всю Покровку Лопатин. – А мы уже почитай месяц в Москве и служим в рейтарском полку! Я давно желал с вами свидеться!

– Коли бы желал, сыскал бы нас, – проворчал себе под нос Полкан и добавил уже громко: – Ну, здравствуйте, здравствуйте!

К удивлению Саввы, Рожнов дружелюбно улыбнулся ему и Полкану.

«Значит, Ванька больше не держит на меня зла. Ну и слава Богу! Всегда худой мир лучше доброй ссоры».

А Лопатин стрекотал, как сорока:

– Мы с Ванькой были у обедни в храме Всех Святых на Кулишках и там встретили родичей моих, – указал он на золотушных парней, – Василия да Матвея Кузьминых, а с ними был сын боярский Илья Морозов, – указал Федор на человека, похожего на погибшего Петра Морозова. – Мы решили малость погулять. До сего дня нам не до гульбы было. Полковник наш – зверь лютый, а ротмистр и того хуже. Гоняют они нас от зари до заката, покуда мы сотню раз не пропотеем.

– Не больно-то вы исхудали, – с сомнением произнес Полкан.

– Не скажи, не скажи, – не согласился с ним Лопатин. – Прежде кафтан на мне, как влитой сидел, а нынче мешком висит. Еще малость…

Федора перебил Илья Морозов:

– Не трещи, Федька. Дозволь хоть имена людей узнать.

Савва тем временем сумел побороть в себе страх – главным образом, благодаря тому, что при ближайшем рассмотрении живой Морозов не особо походил на покойного. В отличие от Петра, Илья был довольно крупным мужчиной, его одежда не отличалась особой щеголеватостью, а лицо выражало добродушие.

Когда Савва и Полкан представились, один из Кузьминых спросил:

– Вы, значит, солдатами служите?

Поскольку Савва знал, что иноземным словом «солдат» обычно называют простого ратника, то горделиво возразил:

– Я уже не солдат, а сержант: то есть пятидесятник по-нашему.

– Быстро ты поднялся по службе, – протянул Федор с явной завистью.

Тут подал голос Рожнов:

– Поди, он сумел себя показать лучше, чем мы.

Савва едва не ахнул от изумления. Вот те на! Иван оказывается уже не помнит о своих прежних обидах! До чего ж короткой бывает ненависть, равно как и любовь!

– Идемте с нами, – позвал Морозов своих новых знакомых. – Батя мой, Иван Васильевич, третьего дня в дальнюю вотчину ускакал. А вчера из другой вотчины мужики медведя привезли. Я поначалу хотел его продать, но нынче передумал и решил устроить медвежью потеху.

Эта затея пришлась не по душе Полкану. Откинув ворот рубахи, он показал всем глубокий шрам на плече и сообщил:

– Я однажды уже тешился с косолапым, и вот след от той потехи.

– Неужто ты с медведем дрался? – удивился Рожнов.

– Не я с ним, а он со мной.

– И что стало со зверем опосля того, как он тебя ранил? – спросил Морозов.

– Из нас двоих токмо один мог уцелеть, и коли я жив, то он мертв.

Савве еще не приходилось видеть медведя. Даже, когда они с Полканом ехали по глухим заволжским местам, Господь уберег их от встречи со свирепым лесным хозяином. И вот теперь юноше очень захотелось поглядеть на того, о ком он с детства слышал много сказок и страшных историй.

– Пойдем, Полкан, с ними, – попросил он друга.

– Ладно, – неохотно согласился тот и спросил у Морозова: – А травить зверя ты сам будешь?

– У нас Маркел знатный охотник, – ответил Илья.

Двор его отца стоял неподалеку от Покровки. Войдя в ворота, гости увидели большой деревянный дом с павалушей, часовню и множество хозяйственных построек.

Морозов осведомился у здоровенного мужика:

– Как там медведь?

– Рычит, сволочь.

– Готовься, Маркел! Устроим потеху опосля того, как я с гостями отобедаю.

– Слушаюсь, – равнодушно отозвался мужик.

Пока в горнице накрывали стол, Морозов решил развлечь себя и своих гостей. Во дворе появились потешники – горбатый шут-карла и два совсем юных паренька с невиданными Саввой прежде музыкальными инструментами.

Полкан тихо объяснил другу:

– То, что поменьше называется скрипкой, а побольше – лютня.

Как только Морозов и его гости расселись на крыльце, музыканты заиграли веселую мелодию, а карла подпрыгнул, перевернулся в воздухе, прошелся на руках и, приплясывая, пропел под громкий хохот зрителей довольно-таки непристойную, но притом очень смешную песенку.

– Давай еще! – велел, хихикая, Морозов.

Шут спел вторую песню, а затем, повернувшись спиной к веселящимся господам, оголил на пару мгновений свой зад, чем способствовал новому взрыву хохота.

Отсмеявшись, молодой хозяин и гости отправились обедать. Стол в горнице изобиловал медовухой, квасом, рыбными и мясными кушаньями, всевозможными пирогами.

«Здесь еды не токмо на семерых, а и на два десятка гостей хватит», – отметил Савва.

– Может, девок позвать, – предложил Илья.

– Тогда нам будет не до медведя, – усмехнулся Полкан.

– Верно, – согласился с ним Морозов. – Не должно быть бабьего духа и близко, когда мужские дела затеваются. Я вообще-то до девок не особливый охотник. Вот братец мой покойный, Петр, царствие ему небесное, за каждую … своим … цеплялся.

Савва ощутил по всему телу холодок.

– Покойный? – с деланным удивлением спросил Полкан. – А что случилось, Илья, с твоим блудливым братцем?

Морозов спокойно ответил:

– Прирезал его кто-то в селе Павлов Перевоз.

– За что? – поинтересовался Лопатин.

– А хрен его знает! Видать, Петруша опять свой гонор выказал. Он ведь чуть что, начинал вопить: я царев родич! Да, таких, как мы, родичей у нашего государя не меньше, чем псов бродячих в Москве.

– А тебе и совсем не жаль брата своего? – удивился прямолинейный Рожнов.

Нисколько не обидевшись, Морозов махнул рукой.

– Мы с ним никогда не ладили.

Он тут же перевел беседу в другое русло, чем очень обрадовал Савву. Заговорили об оружии, лошадях и вообще обо всем достойном внимания настоящих мужчин.

После обильного обеда сдобренного большим количеством медовухи все опять вышли во двор.

– Маркел! – громко позвал Морозов с крыльца.

Мужик, судя по всему, ждал зова хозяина и потому прибежал сразу. В руках он держал большую рогатину.

– Чего изволишь, Илья Иванович?

– Отведи нас к медведю.

– Погоди, – вмешался Полкан. – Прежде чем идти к медведю, мне желательно в нужник заглянуть.

– Да ты, никак, со страху уже обделался? – засмеялся порядком захмелевший Матвей Кузьмин.

Полкан окинул его холодным взглядом, давая всем понять, что не собирается обижаться на пьяного сопляка, и пожелал:

– Ты гляди, сам не обделайся.

– Мне тоже приспичило, – громко сообщил Рожнов.

– Ступайте за амбар, там нужник, – сказал хозяин.

Когда Полкан и Рожнов скрылись за углом амбара, Морозов обратился к Маркелу:

– Пошли к медведю.

– Мы что же, не станем ждать Полкана и Рожнова? – спросил Савва.

– Чай, они не заблудятся в нашем дворе, – буркнул Морозов.

Он повел гостей за баню и конюшню. Впереди всех шел Маркел с рогатиной в руках.

По пути Савва тихо поинтересовался у Лопатина:

– А что, Рожнов уже простил меня?

Федор ухмыльнулся:

– Ванька на тебя обижался, покуда помнил Марью, а теперь у него новая зазноба.

– Где ж он ее нашел?

– В Рогожской слободе. Когда мы через нее проезжали, в тамошнем храме отпевали покойника, князя Бориса Афанасьевича Ромодановского. Ванька, как увидал молодую вдову, сразу Марью забыл.

«Значит, помер князь, – подумал Савва. – Теперь уже и не узнать – сам он Богу душу отдал али жена ему в том помогла».

Клетка с медведем находилась в загоне для скота. Большой бурый зверь рычал и бился с дикой яростью о металлические прутья. Возле загона стояли пятеро челядинцев с такими же, как у Маркелла, рогатинами, а еще двое холопов держали на цепях огромных, злобно лающих псов.

Как только новые люди подошли к загону, медведь рванулся так, что затрещала клетка.

– Может, не стоит его покуда трогать? – опасливо спросил Маркел – Подождем, покуда он из сил выбьется.

Будь Морозов трезвым, возможно он прислушался бы к мнению холопа. Но пьяному, как известно, море по колено. В ответ на предостережение Маркела прозвучал грозный окрик:

– Тебя, смерд, забыл спросить, что мне делать. А ну давай, трави медведя, не то я велю тебя псами затравить.

– Слушаюсь! – отозвался мужик и направился в загон.

Маркел стал отпирать замок, а медведь тем временем ярился, рычал и все пытался достать лапами мужика сквозь узкие дыры между прутьями.

– Чего ты возишься? – рявкнул Морозов и, подбежав к Маркелу, с силой отпихнул его от клетки.

Не ожидавший толчка холоп упал, а его молодой хозяин, пошатнувшись, ухватился за дверцу клетки. Поскольку замок уже был отперт, дверца тут же отворилась, и медведь получил свободу тогда, когда никто из его мучителей не был к этому готов. Ревущее животное двинулось на окаменевших на месте Морозова и Маркела.

За время скитаний по просторам России Савва приобрел привычку носить с собой, если уж не саблю на боку, то хотя бы кинжал в сапоге. Полкан не раз показывал другу, как можно пользоваться коротким клинком при ближнем бое, и пытался научить его бросать это оружие в цель. Однако метание ножа у юноши никак не получалось, несмотря на все его старания.

И вот теперь, едва медведь ринулся на людей, Савва мгновенно вытащил кинжал из сапога, вынул его из ножен и бросил так, как учил Полкан. Все было сделано совершенно машинально, без какого-либо участия ума, и когда медведь взревел от боли, Савва удивленно воскликнул:

– Глядите-ка! Попал!

Своими действиями Савва спас Морозова и Маркела: нескольких мгновений, на которые раненый зверь замешкался, вполне хватило для того, чтобы в дело вступили холопы с рогатинами и злобными псами. У клетки образовалась куча, из которой громче всего звучал душераздирающий медвежий рев, да еще слышались собачьи рыки и человеческие крики.

Наблюдавший за действиями челяди Савва вдруг услышал спокойный голос своего друга:

– Они там, случаем, своего господина не затопчут?

Обернувшись, юноша увидел Полкана и Рожнова – первый выглядел, как всегда, невозмутимым, второй побледнел и испуганно таращил глаза.

– А ты молодец, Саввушка, – похвалил Полкан друга. – Угодил прямо в медведя.

– Сам не ведаю, как сумел попасть, – признался Савва.

– Ты же учился ножи кидать, а наука, даже коли она не сразу дается, все одно даром не пропадает.

В это время зверь взревел так, словно вложил в свой крик все остатки своих сил.

– Кажись, кончился косолапый, – сказал Полкан с сожалением.

– Да, ты никак жалеешь его? – удивился Рожнов.

– Очень жалею, – откровенно признался Полкан. – Кабы медведь задрал Морозова я жалел бы меньше.

– Почто ты животину жалеешь, а человека нет? – еще больше изумился Иван.

– Дикая животина нападает лишь тогда, когда чует опасность для себя и своего потомства, ей никогда не взбредет в башку мучить человека на потеху зверью.

Тем временем морозовские холопы уже покончили с медведем и, затащив в клетку воющих от злобы псов, начали приводить в чувство своего молодого хозяина. Судя по всему, Морозову порядком досталось в общей свалке: он лежал на земле без движения, все его лицо было залито кровью.

– Сам виноват, – буркнул себе под нос Савва.

Осмотрев жертву собственной неосторожности, Полкан объявил:

– Кажись, живой, токмо сомлевший.

– Слава тебе Господи! – воскликнул Маркел и осенил себя крестным знаменьем.

Остальные челядинцы тоже перекрестились.

– Несите Илью Ивановича в покои, – велел им Полкан, – и пущай кто-нибудь из вас сбегает за лекарем,

Холопы молча повиновались: один из них помчался к воротам, а четверо понесли хозяина в покои. Возле мертвого медведя остался один Маркел.

– Эй, ты! – крикнул ему Савва. – Вороти мне засапожник4747
  Засапожник – кинжал.


[Закрыть]!

– Слушаюсь, боярин! – почтительно отозвался мужик.

Отыскав на земле кинжал, Маркел тщательно вытер его своей рубахой и с низким поклоном поднес Савве.

– Будь здрав, боярин! Крепкая у тебя рука.

Довольный похвалой юноша убрал оружие в сапог.

– Вроде дерьмом воняет, – сказал Полкан, потянув носом.

Рожнов подтвердил:

– И впрямь воняет как из нужника.

Савва тоже учуял вонь. Он глянул туда, где с того самого мгновенья, как отворилась дверца клетки, стояли соляными столбами Лопатин и братья Кузьмины.

– Признавайтесь, кто из вас обгадился со страху?

Лопатин и Василий Кузьмин сразу ожили и заорали:

– Со мной все в порядке!

– И со мной!

Один Матвей Кузьмин молчал и краснел.

Полкан укоризненно покачал головой.

– Тебя, Матюша, Господь за язык наказал. В другой раз думай, прежде чем кому-то обидные слова говорить.

Лопатин, Рожнов и старший Кузьмин захохотали.

– Хватит ржать! – прикрикнул на них Полкан. – Сами-то вы все, окромя Саввушки, со страху обмерли – токмо и радости, что штаны не запачкали.

Федор и Иван смущенно переглянулись, а Василий ободряюще сказал брату:

– Утри сопли, Матюша! Мы никому не скажем о твоей оплошке.

– Пожалуй, нам пора покинуть сей гостеприимный дом, – заметил Полкан.

Матвей хлюпнул носом.

– Как же мне по улице идти?

Савва обратился к Маркелу, все еще топчущемуся вокруг мертвого медведя:

– Отдай Матвею Кузьмину свои штаны.

– Слушаюсь, боярин, – охотно согласился холоп.

– Матюша потонет в его одеже, – заметил Василий.

– Пущай веревкой подвяжет, – предложил Маркел.

Когда младший Кузьмин переоделся, гости поинтересовались здоровьем хозяина. Им сообщили, что Морозову худо, но умирать он вроде не собирается.

– Пущай выздоравливает, а мы пойдем, – сказал Полкан.

На улице он и Савва простились с Лопатиным, Рожновым и Кузьмиными. Солнце уходило на запад, и приближался вечер. Пора было возвращаться домой.

Провожая друга, Савва спросил у него:

– А чего ты холопа за лекарем послал? Мог ведь и сам Морозову помочь.

– Зачем? Мне нет никакого дела будет Морозов живым али помрет. А ты, Саввушка, лучше никому не говори, что я лечить умею.

– Почто не говорить?

– Из-за моего умения меня уже не единожды в колдовстве винили.

– Ладно, я буду молчать.

– Ну, до завтра.

– До завтра.

Глава 27
На охоте

Морозов отделался сильным испугом и глубокими царапинами: в общем, совершеннейшими пустяками по сравнению с тем, что ему угрожало. А история с медведем разнеслась по всей Москве, и притом обросла невероятными подробностями. Когда на следующий день после происшествия Савва явился на Пушкарский двор, там уже все знали о том, что он кинжалом завалил медведя и спас сына боярского из рода Морозовых. Лесли и Лермонт теперь относились к нему еще лучше, чем прежде; товарищи Саввы по полку поглядывали на любимчика начальников, кто с восхищением, кто с подобострастным почтением, а кое-кто и с откровенной завистью.

На праздник Вознесения Господня Савва и Полкан сходили-таки в кремль, однако ни царя, ни патриарха там не увидели.

– Не горюй, брат Савва! – утешал Полкан друга. – Ты еще и царя повидаешь и с большими людьми знакомство сведешь.

Савва воспринял эти слова, как шутку, но на следующий день произошло событие, лишний раз доказывающее прозорливость Полкана.

С утра Лермонт объяснял своим подопечным навыки владения шпагой – оружием, применяемым иноземцами вместо привычной для русских сабли. Показывая, как надо драться на шпагах, капитан назначил своим соперником Савву. Юноша быстро освоил иноземное оружие и стал делать довольно приличные выпады. Хотя в умении ему было далеко до Лермонта, в смекалке ученик отнюдь не уступал учителю, и когда капитан попытался выбить шпагу из рук Саввы, тот, ловко увернувшись, не дал этого сделать.

Неожиданно кто-то громко крикнул:

– Так и надобно с иноземцами биться! Не давайся ему, паренек! А ты, немчина, знай наших!

Прекратив бой, Савва и Лермонт посмотрели туда, откуда был слышен голос и увидели богато одетого чернобородого красавца, стоящего посреди двора в окружении слуг.

Капитан почтительно поклонился.

– Я рад видеть сэра Стрешнева.

Савва уже слышал о брате царицы, окольничем Семене Лукьяновиче Стрешневе. Люди говорили, что шурин государя, хоть и поднялся из прежнего своего состояния, но не так высоко, как хотел бы, и даже не сумел стать боярином, а все потому что отец царя, патриарх Филарет, старается держать в узде всех родичей, чтобы те не мешали править Михаилу Федоровичу.

Семен Лукьянович отнюдь не выглядел обиженным судьбой и государем: кафтан окольничего был сшит из очень дорогой узорчатой парчи, на шее у Стрешнева висела толстая золотая цепь, на алых сафьяновых сапогах шурина царя сверкало много золота, а его шапку украшало пышное перо какой-то заморской птицы.

Стрешнев пристально оглядел Савву с головы до ног, а затем спросил:

– Ты кто таков?

– Сын боярский Савва Глебов, – затвержено ответил юноша.

– Уж не ты ли завалил медведя и Илью Морозова спас?

– Я.

Семен Лукьянович был удивлен:

– На богатыря ты вроде не похож.

– Так не всегда дело силой решается.

– Верно, – согласился окольничий. – Ум и сноровка важнее силы.

– У Глебова в достатке и ума, и сноровки, – похвалил Савву Лермонт. – Он один из лучших моих ратников.

– А где полковник? – спросил его Стрешнев.

– Сэр Лесли уже ушел. Ему нынче нездоровится.

– Тогда ты, Юрий Андреевич, поведай мне, как у вас здесь идут дела. А то наш патриарх переживает, будут ли готовы новые полки к войне с ляхами.

Беседуя, окольничий и капитан медленно побрели по двору. Ратники настороженно следили за ними.

А Полкан тем временем сказал другу:

– Похоже, война начнется уже нынешним летом.

– Ты почем знаешь? – удивился Савва.

– Знать не знаю, а догадался. У ляхов по весне король преставился, и промеж панов начались раздоры – самое время с ними воевать.

– Значит, послужим царю в ратном деле.

Полкан улыбнулся.

– Спешишь, Саввушка, добыть себе славы на поле брани? Ты и без войны на всю Москву прославился – вон даже шурин государев знает о тебе.

– А царь еще не знает.

– Дай срок, узнает.

После беседы с Лермонотом Стрешнев пожелал еще поглядеть, чему научились русские ратники от иноземцев. Окольничему кое-что показали, и он остался доволен.

– Не зря вы царев хлеб едите.

Перед тем, как покинуть полк, Семен Лукьянович подозвал к себе Савву.

– Ты, паренек, пришелся мне по нраву. Поедешь завтра со мной на охоту, раз умеешь зверя бить.

Савва настолько растерялся от неожиданного предложения, что поначалу оцепенел, и лишь потом, опомнившись, поклонился.

– Спасибо за милость великую, боярин, – сказал он, забыв о том, что Стрешнев еще не получил боярского чина.

Но Семен Лукьянович, разумеется, не обиделся.

– Завтра, опосля заутрени будь у моего двора, что близь Самотеки.

– Обязательно буду, – пообещал юноша и вновь поклонился.

Когда окольничий и его люди направились к воротам, Полкан с усмешкой заметил:

– Вот видишь, Саввушка, на тебя уже милости от государевых родичей посыпались.

– Прости, Полкан! – смутился Савва. – Я о тебе даже не вспомнил, а надобно было сказать Стрешневу, что у меня имеется брат названный.

– Ни в коем разе! – возразил Полкан. – Запомни, Саввушка – сильным мира сего свою волю следует навязывать не в открытую, а исподтишка. Скажем, желаешь ты, чтобы Стрешнев твоего друга к себе в гости позвал, так расхваливай при каждом удобном случае того самого друга, стараясь вызвать к нему интерес. Впрочем, обо мне лучше ничего не говори своему новому благодетелю.

– Почто не говорить? – удивился юноша.

– Хочу, чтобы ты наконец привык без меня обходиться.

Конечно, Савве было страшновато оказаться одному среди царских родичей и приближенных к государю особ, но тем ни менее он вновь не мог не признать правоты друга.

– Ладно, Полкан. Ничего о тебе не скажу и постараюсь не ударить в грязь лицом. Авось, тебе не будет за меня стыдно.

Весь день Савва находился в возбужденном состоянии. Ночью спал он, как обычно, крепко, но проснулся, едва успел пропеть первый петух. Кое-как перекусив, юноша повесил на плечо купленный по случаю и оказавшийся сейчас очень кстати самострел, вышел во двор и взобрался на оседланного хозяином Воронка.

Отворив ворота, сотник осенил постояльца крестным знамением и от души пожелал:

– Бог тебе в помощь, сынок!

Савва уже неплохо ориентировался в Москве и знал, как попасть на Самотеку. За мостом через речку Неглинку он миновал большую слободу, выехал за ворота Земляного города и направил коня по прямой дороге мимо Самотецкого пруда, к загородным владениям семейства Стрешневых.

Еще издали Савва разглядел на большой поляне множество верховых и пеших людей: псари суетились вокруг громко лающих собак, сокольничие и кречетники занимались своими птицами, ловчие и челядинцы, спокойно дожидались начала охоты. Стрешнева не было видно.

На подъехавшего юношу никто не обратил внимания, только псы залаяли громче. Савва слез с коня и обратил внимание на невиданных им ранее собак, огромных и длинноногих. Таким зверюгам явно было по силам не только справиться с лисой, зайцем или волком, но и завалить медведя, кабана или лося.

В это время из березовой рощи появился Семен Лукьянович в украшенной пером шапке, тягиляе4848
  Тягиляй – длинный кафтан конника с воротником козырем.


[Закрыть] бирюзового цвета и черных блестящих сапогах. Вместе со Стрешневым шли шестеро молодых людей, пятеро из которых были одеты так же, как и он, а вот наряд шестого его спутника поражал своей причудливостью. Савва с удивлением воззрился на круглолицего малого лет двадцати пяти в широкополой шляпе с огромным пером, куцем кафтане и сапогах с широкими отворотами.

«Кажись, Семен Лукьянович позвал на охоту посла иноземного?»

Между тем один из спутников Стрешнева – худой, веснушчатый юноша с косыми, как у татарина глазами и жиденькой бородкой цвета пересохшей под солнцем соломы – подошел к Савве и сказал небрежно:

– Я, кажись, кисет с табаком забыл на пне возле двух кривых берез. Принеси-ка, братец.

Савва догадался, что его приняли за ловчего, и, вспомнив о своем «благородном» происхождении, гордо спросил у косоглазого:

– А не много ли тебе чести, иметь меня на посылках?

Молодые люди оторопели, а Стрешнев воскликнул с одобрением:

– Молодец, Глебов! Умеешь за себя постоять!

Савва почтительно поклонился шурину царя.

– Здравствуй, Семен Лукьянович! Вот я и явился, как обещал.

– Так он не холоп, – догадался косоглазый.

– Нет, перед вами сын боярский Савва Глебов, – пояснил Стрешнев. – Он потерял в Смуту и родителей, и вотчину, а теперь решил добыть себе состояние на царской службе.

Круглолицый малый в широкополой шляпе произнес с важностью:

– Доброе дело он затеял: государю всегда надобны верные слуги.

«Говорит по-русски чисто, – подумал Савва, – значит, не иноземец. Кто же он такой – сей шут гороховый?»

Его недоумение разрешил Стрешнев, который, глядя на круглолицего малого, промолвил с почтением:

– Ты, Саввушка, недавно прибыл в Москву и еще, кажись, не видал государева родича, Никиту Ивановича Романова? Вот он, изволь любить и жаловать.

Никита Романов приходился двоюродным братом царю и племянником патриарху: то есть, был им обоим родичем по крови, а не по свойству, как Стрешневы.

Савва отвесил Романову почтительный поклон.

– Вроде я что-то слыхал о Глебовых, – неуверенно проговорил Романов.

– Глебовы – древний род, – подал голос невысокий голубоглазый юноша. – Их предки были известны еще во времена Киевской Руси.

– Ну вот! – хихикнул остроносый паренек. – А Фадей его за табаком посылал.

– Я же не знал, что он сын боярский, – хмуро буркнул косоглазый Фадей.

Довольно полнотелый, несмотря на свою юность, детина спросил:

– Уж не ты ли, Савва Глебов, завалил почитай голыми руками медведя и спас родича моего непутевого Илью Морозова?

– Он и есть, – ответил за Савву Стрешнев.

Детина приветливо улыбнулся.

– А я, значит, Глеб Морозов.

– Я князь Яков Черкасский, – подал голос смуглый, черноглазый молодец.

– А я Афанасий Ордин-Нащокин, – назвал свое имя голубоглазый юноша.

Остроносый паренек тряхнул своим пышным темно-русым чубом и представился:

– Ну, а я Никон Бутурлин.

Косоглазый Фадей молчал.

– А он Фадей Бахметев, – представил его Бутурлин.

Недовольно поморщившись, Бахметев проворчал:

– И долго мы будем лясы тачать? До полудня али до вечера?

– И впрямь давно пора начать охоту, – согласился с ним Стрешнев. – Выжли4949
  Выжля – охотничья собака.


[Закрыть] от нетерпения уже готовы из шкур своих выскочить.

По его знаку слуги привели коней. Все семь жеребцов были великолепными, однако Савва с гордостью отметил про себя, что Воронок не уступает им ни красотой, ни статью, хотя, конечно же, сбруя на нем довольно-таки скромная, по сравнению с теми богато украшенными уздами и расшитыми жемчугом попонами, которые были на приведенных челядинцами конях.

Савву очень заинтересовали седла с невысокими луками и прикрепленными к остовам небольшими подушками.

– Не видал я прежде таких седел, – простодушно сказал он.

Бахметев презрительно хмыкнул, а князь Черкасский пояснил:

– Такие седла называются арчаками и служат токмо для охоты.

Все взобрались на коней и поскакали в сторону леса. Общее настроение было замечательное, разве что Бахметев почему-то время от времени хмурился.

Охота выдалась довольно-таки удачной: соколы и кречеты помогли добыть немало уток и гусей, а также двух лебедей и одного фазана, собаки тоже даром время не теряли, травя лисиц и зайцев. Однако охотникам этого было мало – им очень хотелось завалить крупного зверя.

– Одна мелочь нам попадается, – ворчал Стрешнев. – Хоть бы раз увидать следы рогача5050
  Рогач – олень, лось.


[Закрыть] али секача5151
  Секач – взрослый дикий кабан.


[Закрыть].

Наконец ловчим удалось-таки поднять большого кабана, и тот понесся по лесу, ломая кусты. С гиканьем и свистом охотники ринулись за добычей. Между ними сразу же началось состязание – кто сумеет первым настигнуть зверя. Однако кабан оказался таким прытким, что даже собаки никак не могли его догнать.

Вначале Савва скакал вместе со всеми, но потом быстроногий Воронок обогнал остальных коней. Охваченным упоением погони юноша не обращал внимание ни на то, что ветки больно хлопают его по лицу, ни на сильные толчки, от которых болели бока.

Собаки вот-вот должны были настигнуть добычу, но тут впереди возникло болото, а за ним виднелась густая лесная чаща.

– Уйдет черт! – возбужденно заорал Семен Лукьянович. – Уйдет сволочь-секач!