Текст книги "Бес меченый"

Глава 46
Башня

Штурмовать Смоленск было невозможно не только из-за его надежных укреплений, но еще и из-за отсутствия у русских достаточного количества осадных орудий. Те пушки, которые уже имелись, были гаубицами и мортирами, рассчитанными на наступление, а не на осаду, осадные же пушки никак не прибывали, несмотря на то, что Шеин постоянно посылал письма с требованиями их доставить.

В одну из зимних ночей русские пошли на приступ: рассчитывая на внезапность, они ринулись рвом к одной из четырехугольных башен крепости. Однако поляки были настороже и сумели благополучно отбиться. Далее осаждающие еще предпринимали атаки, стреляли по стенам из тех орудий, которые имели, но все было безрезультатно. Такое положение дел продолжалось до весны, пока наконец по последнему снегу не доставили из Москвы осадные пушки. С этого дня начался интенсивный обстрел Смоленска, благодаря которому удалось разбить небольшую часть укреплений, но осажденные сумели за разрушенными участками стены сделать насыпной вал и продолжить держать оборону.

Невзирая на все трудности осады, Шеин был настолько уверен в своей грядущей удаче, что ничего не делал, чтобы помешать засевшим в городе полякам иметь связь с находящимися в сорока верстах от Смоленска, под селами Красным и Баево, литовскими отрядами гетмана Христофора Радзивилла. Дважды литовцам удавалось вводить в Смоленск подкрепление, а Шеин даже не пытался этому помешать. Беспечность главнокомандующего беспокоила других русских военачальников. Так воевода Передового полка, князь Семен Васильевич Прозоровский умолял Шеина атаковать гетмана Радзивилла, «покамест он нам в силу», однако Михаил Борисович отнесся к этим мольбам с пренебрежением.

Обстрелы смоленских укреплений велись почти беспрерывно. Помимо этого, русские всю весну постоянно совершали атаки, пытаясь найти слабое место в обороне поляков, но все попытки прорваться в город оказывались безуспешными: осажденные держались стойко и каждый раз отбрасывали врага.

– Вот чертовы ляхи! – в сердцах воскликнул Савва после очередного неудачного приступа. – Уцепились за стену и никак их от нее не отцепишь!

Полкан пожал плечами.

– Чему ты удивляешься? Я еще тогда, когда мы были в Смоленске, понял, как тяжело будет выбить оттоль ляхов.

– А ты сказал о том патриарху?

– Вестимо, говорил, а он мне ответил: мол, любое трудное дело можно одолеть, коли имеется желание. Но, как видишь, одним желанием Смоленск не взять.

В начале лета Шеин решил провести более мощную атаку, чем все предыдущие приступы. В полночь русские бросились большими силами к двум проломам в стене между Еленинскими и Молоховскими воротами, надеясь застать врага врасплох. Поляки поначалу растерялись от такого натиска, но быстро пришли в себя и принялись отбиваться. Однако нападающие тоже проявили упорство. Бой продолжался всю ночь и не прервался с рассветом.

Отряд, которым командовал Савва, захватил одну из уцелевших под обстрелом башен. Часть ратников остались внизу – на тот случай, если поляки сумеют приблизиться, – а остальные расположились с мушкетами у бойниц. Савва и Полкан стояли рядом, стреляя в наступающих врагов. Каждый их выстрел отличался меткостью, чего нельзя было сказать о выстрелах других ратников.

– Куда ты, черт косой, палишь в Божий свет? – ругался Савва на Ивана Квашнина и тут же принимался кричать на заряжающего мушкеты Петра Носова: – Ты чего копаешься? Ляхи ждать не будут!

Полкан стрелял молча, с каким-то отрешенным видом, как будто происходящее совершенно его не касалось. Однажды Савва нечаянно глянул в глаза другу и вздрогнул: там было ожидание чего-то страшного и неизбежного.

«Словно он готовится к смерти», – подумал Савва и испугался этой мысли.

Во время затишья он спросил у друга:

– Ты что, такой смурной?

– А чему веселиться? – буркнул тот.

Савва решил было, что больше ничего не услышит от друга, однако ошибся: немного помолчав, Полкан сказал еле слышно:

– Трудно тебе, Саввушка, будет без меня.

– Как без тебя? – оторопел Савва. – Куда ты денешься?

– Уйду в иной мир, – произнес Полкан со своим обычным спокойствием.

– Когда? – вырвалось у пораженного Саввы.

– Нынче.

– Да, кто же, окромя Бога, знает, когда кому-либо положено помереть?

Полкан грустно усмехнулся:

– Иногда Господь открывает сию тайну человеку. Я вот давно знал, когда наступит мой последний час, для того и на войну пошел, дабы смерть моя была достойной.

– А как же твой договор с патриархом? – растерянно пробормотал Савва.

– Мне тогда из-за Василисы так жить захотелось, что я помышлял обмануть судьбу. Но токмо все напрасно: нынче Господь заберет меня, а вскорости, – Полкан еще больше понизил голос, – преставится и Филарет.

В это время поляки начали новую атаку. Им удалось ворваться в башню, сломать сопротивление находящихся внизу ратников и начать взбираться наверх. Гремели металлические панцири, слышалась польская брань.

При виде первого появившегося врага, Савва мгновенно отбросил мушкет, выхватил саблю и снес поляку голову. Однако место одного убитого неприятеля тут же заняли его товарищи, и закипела рукопашная схватка.

Савва был оттеснен от друга и на время забыл о нем, поскольку отбивался сразу от двух вражеских воинов. Приходилось туго, и потребовалось немало умения, чтобы остаться невредимым. Увернувшись от одного противника, Савва нанес смертельный удар другому, и тот рухнул, как подкошенный. Теперь стало легче, и даже появилась возможность оглядеться. На глаза Савве тут же попался только что появившийся поляк в сверкающей броне и шлеме с плюмажем. Увидев лицо этого человека, Савва вскрикнул:

– Пан Высоцкий! Полкан, берегись!

Это предупреждение запоздало, так как шляхтич уже заметил Полкана, и ринулся на него с саблей. Друг Саввы как раз одолел одного из поляков и не успел вытащить из тела убитого противника свое оружие. Воспользовавшись этим, пан Высоцкий попытался отрубить сопернику голову, однако тот отпрянул назад, и удар у шляхтича получился менее сильным, чем он хотел. И все-таки Полкан был сражен. Увидев, как друг падает словно подкошенный, Савва мгновенно зарубил воина, с которым бился, и бросился на пана Высоцкого. Шляхтич отбил атаку и нанес ответный удар, но Савва успел закрыться. Битва между ними продолжилась. Пан был более опытным воином, но Савву выручала ловкость, благодаря которой он успевал увернуться каждый раз, когда противник обрушивал на него мощный удар. Неизвестно сколько времени продолжалась бы эта схватка, если бы Высоцкий не зацепился случайно шпорой за один из трупов и не споткнулся. Савва сразу же дал пану подножку, и тот упал на спину.

Приставив саблю к горлу шляхтича, юноша прорычал:

– А я тебя и лежачего прикончу!

– Nie otrzyma!..9191
  Она не будет его!.. (польск.).


[Закрыть] – торжествующе начал Высоцкий.

Савва не дал пану договорить, вонзив ему саблю в горло. Шляхтич захрипел, дернулся и затих, а его убийца посмотрел по сторонам. Судя по всему, пан Высоцкий командовал воинами штурмовавшими башню, и, как только он погиб, поляки начали отступать. Тем временем стрельба прекратилась, потому что сгустились вечерние сумерки.

Савва склонился над другом, и, обнаружив, что он не умер, обрадовался:

– Полкан! Ты живой!

Полкан попытался улыбнуться.

– Покуда жив, но вскорости помру.

– Что ты? Что ты? – запротестовал Савва. – Мы тебя до наших дотащим, а там лекари…

Друг прервал его:

– Я сам лекарь и знаю, что наступает мой конец. Прощай, Саввушка! Спасибо тебе за все! Никого ближе тебя у меня не было. Помни о том.

– Я никогда тебя не забуду, – проговорил Савва дрожащим голосом.

Полкан улыбнулся и прошептал:

– «Иисус сказал ему: истинно говорю тебе, что нынешней ночью, прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от меня»9292
  Евангелие от Матфея.


[Закрыть].

Савва решил, что друг бредит, но тот, вздохнув, заговорил обычным своим голосом:

– Мне, Саввушка, многое было ведомо, но не все. Про тебя я знаю, что ты еще долго проживешь. А какова будет твоя жизнь, теперь зависит токмо от тебя самого. Прощай, и будь счастлив!

– Не умирай, Полкан! – жалобно попросил Савва. – Как же я без тебя обойдусь?

– Обойдешься, – отозвался Полкан. – Чай, ты не дите малое, а муж и воин.

Он тяжело задышал, и его лицо начало покрываться синеватой бледностью. Слабеющим голосом Полкан попросил друга:

– Поведай о моей гибели Василисе и Наташе.

– Поведаю, – пообещал Савва.

Полкан улыбнулся ему и затих. Савва смотрел на мертвого друга до тех пор, пока не услышал голос Петра Носова:

– Что нам делать Глебов? Ляхи могут пойти на новый приступ ночью али на рассвете.

Савва задумался. Судя по всему, русским не удалось прорваться в Смоленск, и, значит, его отряду оставаться в башне не имело смысла.

– Как стемнеет, будем отступать, – решил Савва.

Ночью они вышли из башни и начали осторожно продвигаться в сторону русских позиций. Воинам приходилось нелегко, потому что, кроме оружия, они несли еще трупы своих товарищей. На этом настоял их командир, который не мог оставить тело любимого друга на поругание врагу. Вместе с Полканом пришлось взять и остальных убитых, чтобы не объяснять начальству, почему одному мертвому ратнику отдано предпочтение перед другими.

Отряду удалось благополучно добраться до своих. Лесли и Лермонт были очень довольны Саввой, а он с трудом сдерживался, чтобы не разрыдаться, и никак не мог поверить в то, что Полкана больше нет.

Утром убитых похоронили возле Спасской святой обители. Когда священник перед тем, как отслужить панихиду, спросил имена погибших, Савва, давясь слезами, назвал первым христианское имя своего друга:

– Раб Божий Никита.

Глава 47
Крушение надежд

Осада продолжалась. Время от времени между осажденными и осаждающими случались стычки, реже – битвы, а в Петров день поляки сделали удачную для себя вылазку по направлению к Спасской святой обители, захватив в плен более десятка детей боярских. Настроение в русском войске падало, тем более, что появились слухи о приближении к Смоленску польского короля Владислава во главе огромных сил. Несмотря на установленную воеводой Шеиным строгую дисциплину, все чаще и чаще возникали разговоры о бесперспективности осады города.

Савва не относился к числу тех ратных людей, которые успели разочароваться в войне. Молодому поручику везло: в каждом бою ему удавалось сделать что-нибудь достойное похвал начальников.

– Ты есть лучший мой воин, – говорил Лесли.

– Далеко пойдешь, Глебов, – вторил ему Лермонт.

«А может, я когда-нибудь стану воеводой, как Шеин», – мелькала в голове у молодого человека головокружительная мечта.

О погибшем Полкане он помнил, но уже не особо скорбел. Более того, иногда у Саввы невольно появлялась мысль, что ему стало легче жить без довлеющего на него авторитета друга.

В разгар лета к Шеину прибыло пополнение, в том числе и рейтарский полк иноземного строя. Именно рейтары вызвали почему-то самое большое раздражение у тех воинов, которые почти год осаждали Смоленск. Слышались злорадные высказывания:

– Щеки-то как наели! Здесь они враз исхудают на одном толокне.

– Доброе у ребятушек суконце. Ляхи им быстро изорвут кафтаны в клочья.

Савва узнал о прибытии рейтарского полка, находясь в лазарете, куда он попал из-за полученного накануне ранения. До сих пор пули его не брали, и даже пошла молва, что он от них заговорен покойным другом. Однако это было не так: просто молодому человеку сопутствовала удача, которая немного ему изменила, когда он все-таки получил пулю в плечо. Рана, впрочем, оказалась пустяковой, даже кость не была задета, и Савва уже собирался возвращаться в свой полк.

Покинув лазарет, он решил навестить прибывших рейтаров, чтобы встретиться и поболтать с теми из них, кого знал.

«Все-таки свежий народ, а то мне надоели хуже горькой редьки ратники нашего полка, как, впрочем, и остальные людишки, с коими вижусь каждый день».

Савва нашел рейтарский полк в одной из оказавшихся в зоне военных действий деревень. Жители давно оттуда разбежались, тамошние избы и дворы пришли в ветхость, а огороды заросли высокой травой. Но рейтерам не было до этого никакого дела – они доламывали, что не успели до них сломать, и вообще вели себя так, будто уже начали воевать и вошли во вражеское селение.

Двигаясь верхом на Таланте, по единственной деревенской улице, Савва увидел идущих ему навстречу Лопатина и Рожнова. Оба шуйца узнали его и обрадовались.

– Доброго здравия тебе, Саввушка! – воскликнул Федор.

– Слава Богу, что ты живой! – подал голос Иван.

– Вам тоже доброго здравия! – отозвался Савва. – Я и сам очень доволен тем, что покуда не погиб.

– А где твой друг закадычный? – спросил Рожнов.

Савва помрачнел.

– Нет Полкана, царствие ему небесное.

– Да, ну! – поразился Лопатин.

Рожнов тоже удивился:

– А я думал, что с ним-то уж точно ничего не должно случиться, упокой его Господи.

Он осенил себя знамением. Федор и Савва тоже перекрестились.

– Жаль, жаль Полкана, – сокрушенно сказал Лопатин.

– Как он погиб? – осведомился Рожнов.

Савва коротко поведал им о гибели своего друга, ни словом не обмолвившись о личных взаимоотношениях между Полканом и его убийцей.

– Значит, ты отомстил за своего названного брата? – воскликнул Лопатин, когда Савва закончил рассказ.

– Отомстил. Я был бы не я, кабы тот лях остался живой.

– Ты, поди, много геройского успел здесь совершить? – завистливо поинтересовался Рожнов.

Савва вскинул голову.

– Не сказать, чтобы особливо много, но кое-что на моем счету имеется.

Сидя верхом на коне, Савва принялся рассказывать о своих подвигах. Говорил он довольно громко, и вскоре его остановились послушать еще несколько рейтаров, среди которых был широкоскулый юноша лет около двадцати.

«Где-то я его уже видал», – мелькнуло в голове у Саввы, но он тут же забыл об этом молодом человеке, сосредоточившись на своем повествовании.

– Эй, вы! – окликнул Лопатина и Рожнова подбежавший рыжий рейтер. – Вас полковник ищет!

– Ну, вот, не дослушали мы тебя, Саввушка, – сказал Федор с виноватым видом.

– Ничего, в другой раз дослушаете, – снисходительно отозвался Савва.

Окинув высокомерным взглядом всех собравшихся рейтаров, он увидел, что широкоскулый юноша смотрит на него с открытым ртом.

«Где-то я его видал», – опять подумал Савва.

Он развернул коня и поскакал в расположение своего полка. Ему почему-то все больше и больше начинало казаться, что он упустил или забыл нечто очень важное.

Попав в привычную обстановку, Савва быстро успокоился и занялся своими обычными делами, насколько это позволяла его рана. А спустя три дня неожиданно явился гонец от воеводы и передал повеление Шеина: явится немедля к нему полковнику Лесли и капитану Лермонту вместе с поручиком Глебовым. Полковник и капитан предположили, что воевода, услышав от кого-то о подвигах их геройского поручика, решил повысить его в должности. Молодой человек тоже надеялся на это.

«Может, мне дадут под начало полк», – мечтал он.

Савва, Лесли и Лермонт прискакали в острог Шеина, где стали ждать, когда воевода позовет их к себе. Во дворе, как всегда было полно воинов: детей боярских, дворян, стрельцов, казаков, ратников из полков иноземного строя. Все приезжали, уезжали, бегали, спорили, ругались.

Внезапно Савва ощутил необъяснимую тревогу, от которой по его телу пробежала дрожь. В это время Лесли, Лермонта и его позвали наконец к воеводе. Войдя в избу, они увидели Михаила Борисовича сидящим на лавке, а рядом с воеводой стоял широкоскулый юноша в рейтарской форме. Рейтар смотрел на вошедших людей, причем его взгляд надолго задержался на Савве.

– Ну, что, Аипов, признал ты его? – спросил Шеин.

У Саввы мороз пробежал по коже. Рейтер оказался казанским дворянином Алексеем Аиповым, а Аиповы постоянно покупали товары у Фомы Грудицына и, разумеется, знали в лицо не только самого купца, но и его единственного сына.

«Как же я не вспомнил сразу Алешку Аипова?» – поразился Савва.

Впрочем, в этом не было ничего удивительного: ведь за два года он так сросся с придуманной историей «Саввы Глебова», что реальная жизнь Саввы Грудицына казалась ненастоящей и почти не вспоминалась.

– Так признал ты его? – повторил Шеин.

– Вроде признал, – неуверенно промямлил Аипов.

– Вроде признал, – передразнил его Михаил Борисович, – а вроде и нет.

Рейтар растерянно развел руками.

– Сходство есть немалое, но есть и различие.

– А мы сейчас у него самого спросим, – сказал воевода и обратился к Савве: – Аипов будто бы признал в тебе купеческого сына родом из Казани. Вроде ты вовсе не Савва Глебов, а Савва Грудьев.

– Грудицын, – поправил его Аипов.

Шеин поморщился.

– Ну, пущай Грудицын – все одно купчишка безродный. Так ты Глебов али Грудицын?

Похоже было, что рейтар сомневается, действительно ли, перед ним сын купца Фомы Грудицына? В Казани дворянин Аипов мало обращал внимания на юношу из купеческого семейства, да и изменился Савва за два года. Если бы был жив Полкан, он сумел бы всех убедить в том, что его друг – настоящий боярский сын Глебов. Но Полкан погиб, и Савве предстояло оправдываться самому.

– Ну, и кто ты? – грозно спросил Михаил Борисович.

Савве показалось, что воевода видит его насквозь, и охваченный паническим страхом молодой человек упал на колени.

– Значит, ты купец, а не сын боярский? – рявкнул Шеин.

Савва стукнулся лбом о пол и воскликнул плачущим голосом:

– Прости, Михайло Борисович! Бес меня попутал!

– Ты взял себе чужое имя! – заревел воевода. – Как ты посмел?

Дрожа всем телом, Савва начал рассказывать о том, как Полкан уговорил его стать Саввой Глебовым.

– Полкан? – спросил Шеин и наморщил лоб, припоминая, о ком идет речь.

– Ратник нашего полка, – подсказал Лермонт. – Он погиб в начале лета.

– Ах, да! – вспомнил Михаил Борисович. – Такой видный из себя синеокий молодец. Из казаков вроде.

– Он не казак, а князь, – промолвил Савва и, не поднимаясь с колен, поведал историю Полкана.

Удивительно, но воевода сразу поверил, что Полкан был князем. Окинув Савву презрительным взглядом, Шеин проворчал:

– Вон как бывает: князь служит простым ратником, а безродный купчишка называется сыном боярским и получает неположенную ему честь. Что же с тобой делать, анчутка?

Савве опять стало страшно, и он весь покрылся потом.

– Он должен получать наказание, – вмешался Лесли. – Пушай станет простой ратник.

Савве стало совсем худо.

«Как же я буду служить в своем полку, опосля того, как все там узнают о моем обмане? Да, со мной же все станут обращаться хуже, чем с шелудивым псом!»

Но Шеина возмутило предложение Лесли:

– В вашем аглицком королевстве берите в войско кого хотите, а здесь наши порядки, и по указу государя Михайлы Федоровича торговым людишкам нельзя быть на ратной службе.

– Но Глебов хороший воин, – подал голос Лермонт.

– Он не Глебов, а Грудицын! – закричал воевода. – Пущай убирается из войска и будет благодарен мне, что я не велел его порешить на месте! Вон отсель! И чтобы к вечеру духу твоего поблизости не было!

Савва вскочил и стал, кланяясь, пятиться к двери. Он не помнил, как покинул избу, миновал двор и оказался на краю оврага. Когда Савва наконец пришел в себя, он упал на траву и горько заплакал. Все рухнуло! Как жить дальше?

Услышав конное ржание, Савва поднял голову. Неподалеку от него сидел верхом на своем жеребце Лермонт и держал за узду Таланта.

– Я привел твоего коня.

– Спасибо тебе, Юрий Андреевич, – поблагодарил Савва и подумал:

«Поди, он меня призирает».

Однако Лермонт смотрел на него с сочувствием.

– Мне надобно скорее уехать, – промямлил Савва, – иначе воевода осерчает.

Лермонт покачал головой.

– Тебя задержат на первой же версте, как беглеца.

– Что же мне делать? – растерялся Савва.

– Шеин велел тебе убраться до вечера, так что еще есть время. Я съезжу в полк, возьму твои вещи да заодно и грамоту, предназначенную для Андрея Батурина – воспользуешься ею.

Андрей Батурин был солдатом их полка. В одной из стычек его ранили в голову, рана быстро зажила, но появилось заболевание, называемое падучей. Батурин в любой обстановке мог упасть и начать дергаться, из-за чего, естественно, стал непригодным к ратной службе. Когда Лесли обратился к воеводе с просьбой отпустить домой солдата, ставшего обузой для всего полка, Шеин долго и придирчиво выяснял, действительно ли воин столь уж серьезно болен, но в конце концов все-таки разрешил припадочному покинуть войско. Бумагу с этим разрешением Лесли получил третьего дня утром, а через два часа Батурин был убит осколком ядра.

– Как же сия грамота у тебя, Юрий Андреевич, оказалась? – удивился Савва.

– Полковник велел мне ее сжечь, но я не успел.

– А ты не страшишься мне ее отдавать? Вдруг меня задержат и начнут проверять?

Лермонт пожал плечами.

– Вряд ли. На грамоте подпись воеводы Шеина, и сего довольно, чтобы тебя пропустили, не задерживая. А коли ты все же будешь уличен, то, имей в виду, я скажу, что грамота у меня украдена.

– Ладно, – согласился Савва. – В любом случае ты, Юрий Андреевич, оказал мне великую услугу. Век за тебя буду Бога молить.

Лермонт кивнул и поскакал прочь.

Оставшись один, Савва привязал Таланта к одиноко растущей березе, а сам лег в густую траву и неожиданно для себя уснул. Ему приснилась осада Смоленска, только воеводой во сне был поначалу он сам, а потом выяснилось, что главный над войском – Полкан.

«Так брат же мой названный погиб», – удивился во сне Савва и проснулся, оттого что кто-то тряс его за плечо.

– Подымайся, Глебов, – говорил знакомый голос, – тебе пора в путь.

Открыв глаза, Савва увидел Лермонта и пробормотал:

– А мне померещилось, будто бы Полкан воротился.

– Оттоль никто не ворочается, – отозвался капитан с печальной усмешкой.

Он вынул из-за пазухи свиток и протянул молодому человеку.

– Возьми и будь осторожен.

– Куда же мне теперь деться? – растерянно спросил Савва, взяв свиток.

Лермонт ободряюще ему улыбнулся.

– Ты очень хороший воин и мог бы послужить любому из тех христианских правителей, коим нет дела до твоего происхождения. Но нынче западные рубежи России закрыты, и никто без дозволения государей ни прибудет сюда, ни убудет отсель. Так что тебе лучше всего отправиться на Дон али в иное место, где живут казаки.

Савва взял свои вещи и взобрался на коня.

– Счастливого тебе пути, – напутствовал молодого человека Лермонт. – Храни тебя Бог.

– И тебя храни Господь, Юрий Андреевич, – отозвался Савва. – Никогда тебя не забуду.

Он попрощался с капитаном и поскакал неведомо куда.