Текст книги "Реинкарнация. Авантюрно-медицинские повести"

Глава 7.

Такой исход визита явно не укладывался в планы младшего брата.

Совсем ошалев от кредиторов, он переправил слуге Реджинальда пузырёк с медленно действующим ядом с приказом ежедневно по капле подмешивать брату в питательный раствор.

Через несколько дней Реджинальду стало хуже, активную терапию пришлось отложить, так как желудочно-кишечный тракт у него совершенно перестал работать. Ещё дней через десять его состояние оценивалось наблюдающим врачом как коматозное.

Катя была в отчаянии…

Её женская интуиция переварила по крупицам собранные наблюдения и позволила предположить об истинных причинах изменения. Не зная, что предпринять, она поделилась своей бедой с Кириллом, а тот, недолго думая, сразу обо всём отписал по e-mail лорду Уинроу в Англию.

Назавтра к обеду лорд без леди, но с темнокожим сержантом Скотланд-Ярда был на месте. Выслушав поодиночке всех причастных, вспомнив попутно про обвинения Джеймса в Катин адрес, он что-то шепнул здоровенному сыщику, и тот исчез.

Около часа старый лорд с остановившимся взглядом сидел у кровати умирающего сына и молча держал в комнате всех остальных. Все думали – прощался, а он ждал…

Наконец, в комнату решительно вошёл сыщик и что-то молча передал лорду в руки, профессионально загородив всё от остальных своей широченной спиной.

Когда же он отошёл к окну и встал рядом со слугой Реджинальда, все увидели в руках лорда маленькую золотую фигурку скачущей лошади и небольшой тёмный пузырёк.

Подлый слуга было дёрнулся, но тяжёлая рука сержанта, нашедшего в его комнате всё это, молча намекнула, что смысла это не имеет.

Лорд молча подал пузырёк врачу из местных, тот прочитал этикетку, понюхал содержимое и так же молча вернул его лорду, сделав при этом только им двоим видимую гримасу.

Лорд протянул пузырёк слуге и тихо сказал:

– Пей!

Тот было замотал головой, но верзила опять намекнул ему, что надо делать, как говорят, и даже подал стакан с водой…

Слуге ничего не оставалось, как, трясясь от ужаса, опрокинуть пузырёк в рот и запить его водой.

Минуты две все остолбенело глядели на слугу, и только доктор, который, казалось потерял всякий интерес к происходящему, вышел на балкон и отдавал по мобильнику какие-то распоряжения на певучем греческом языке.

Виновник меж тем схватился за живот, жутко застонал и завалился на бок, поджав ноги к животу.

Все порывались что-то делать, кроме старого лорда, молча, с суровым видом сидевшего на своём месте, и врача, закончившего разговор по телефону и о чём-то опять заговорщицки кивнувшего лорду.

Ещё через десять-двенадцать минут кладбищенской тишины и предсмертных стонов слуги послышался вой сирены, и к вилле подлетела машина «скорой помощи». Доктор взял из рук прибывшего врача большой пузырь с мутной жидкостью, красноречиво кивнул ему на скорчивавшегося на полу слугу, а два санитара меж тем деловито и бесцеремонно, как труп, погрузили бедолагу на носилки и так же молча исчезли.

– Будем мыть желудок, – по-английски, наконец, произнёс врач и добавил:

– Думаю, этот расторопный малыш, – кивнул в сторону улыбающегося верзилы, – подсуетился вовремя. А тот засранец до суда оклемается, только не разорил бы наш госпиталь на туалетной бумаге…

Старый доктор-грек, распознав вовремя содержимое тёмного пузырька, оказался абсолютно прав. Прохвост-слуга отделался жестоким месячным поносом и теперь где-то вблизи туалета дожидается суда. Реджинальд стараниями доктора и Кати избавлен от кишечного расстройства, и теперь они с Катей бурно навёрстывают упущенное.

Он уже может сказать отдельные слова, крутит головой, с усилием, правда, но шевелит слегка руками и ногами, постепенно переходит на нормальную пищу. Иконные глаза его теперь лучатся восторгом и любовью к Кате.

Тем временем всеобщий жених Андреас припас для Кати ещё одно приключение…

Как-то к нему стал захаживать попить кофе и потрепаться на ломаном русско-английском пожилой, лет шестидесяти, русский из новоприбывших. Интеллигентного вида, седой, коренастый, с мудрыми глазами и низким хрипловатым голосом, повидавший, видно, и не столь тёплые края, как Кипр.

Темы разговоров известны заранее: погода, здоровье, политика, вино, женщины, дети…

Так, в неспешных беседах, старый грек узнал, что русский привёз сюда подлечиться своего сына, искалеченного в автокатастрофе, что он, сын его, потерял одну ногу, а вторая тоже не слушается из-за повреждённого позвоночника, но, слава богу, живой.

Что молодые нынче слишком горячие и не слушают стариков, и что он опять чуть не потерял его уже здесь, на Кипре…

И рассказал, что у них с месяц назад произошло…

Сын его ещё там, в России, был разведён, но не одинок, и время от времени подруг менял. Одну из них очень уж нехорошо бросил, грубо и с беременностью, детали он не знает. Знает только, что девица эта попалась горячая; горячая настолько, что нашла его тут, на Кипре, и решила отомстить.

Для чего пробралась к нему в комнату, приставила нож к его горлу и говорит: «Тебя снизу укоротили, но тебя, подлеца, и такого много, так я тебя укорочу сверху, за всех баб-де отомщу». А тот после катастрофы и так жить не хочет, ну, и режь, говорит, скорей всё кончится.

Я как эту сцену увидел, всё понял: дурак, говорю, она ж тебя и такого любит!

Видно, попал в точку, поскольку девица сразу зарыдала, нож бросила и ка-ак врежет ему по морде, тот чуть из своей коляски не вывалился, а она на пол, обняла его колени, рыдает, причитает – кино!

Надо сказать, не спасовал сынуля, подумавши секунд пять, погладил её по голове и говорит: «Вот и ладно, вот и в расчёте…»

Помирились, одним словом. А уж сокровище-то их, что у него между ног, Господь, видать, пощадил, цело, потому как теперь я побаиваюсь, как бы коттеджик мой в свой медовый месяц не развалили…

Грек цокал языком, качал головой, говорил «Вай-й!» – русских он вообще любил, интересные они для него были.

На следующий день хитрый Андреас пригласил русского на кофе в аккурат в то время, когда к нему обычно заходит Катя.

Катя встрече с земляком искренне обрадовалась, по первому впечатлению они показались друг другу симпатичными.

Старый грек знал, что Катя спешит всегда домой, к сыну, поэтому, пожаловавшись и этому русскому, что она не хочет выходить за него замуж, а только всё обещает подумать, он как бы невзначай заявил:

– Катья, ты волшебница, помоги хорошему человеку, подлечи его несчастное чадо!

Русский и сам не ожидал такого поворота, но оживился сразу:

– А что, ты врач?!

– Врач-врач, ещё какой врач, волшебница! Сын с коляски встал, теперь на танцульки бегает, ещё один прикованный вот-вот сам придёт ко мне кофе пить! Волшебница, слушай!!!

Кате пришлось вкратце рассказать, чем она занимается, не вдаваясь, конечно, в детали, но и не опровергая факты, сказанные стариком.

Русский был хитёр и умел находить нужные слова. Как Катя ни отказывалась, он таки вырвал из неё обещание посмотреть на днях сына.

Выбрав время, Катя зашла по указанному адресу.

Еще с порога комнаты она узнала в сидящем в инвалидной коляске одноногом мужчине Олега, делового партнёра её мужа в молодости, потом их пути разошлись (как оказалось, к несчастью, позже всё-таки пересеклись).

У того, в свою очередь, при виде Кати округлились глаза, заметно покраснело лицо, весь он как-то заёрзал, будто хотел провалиться в кресло.

И тут её будто всю ударило током: это он заказал её мужа, а теперь вот и сам кому-то дорогу перешёл.

Она подошла к нему ближе и, глядя в глаза, спросила:

– Это сделал ты?!

Что-что, а врать Олег Валентинович так и не научился, и он опять склонил голову теперь перед другой женщиной, которая тоже имела право его казнить.

– Вот теперь живи и мучайся всю жизнь!!! – Катя развернулась и пошла к выходу.

Ни Дана, а это ведь была она, ни отец ничего не знали и не понимали. Отец бросился к Кате:

– Катенька, что происходит, объясни, ради бога!!!

– Ничего особенного, просто ваш сын убил моего мужа и отобрал у нас всё.

– Папа, это жена Германа… – не поднимая головы, глухо проговорил Олег.

– Боже праведный!!! Как тесен мир! – воскликнул отец и закрыл лицо ладонями.

Пока Катя соображала, как ей поступить, он взял себя в руки и уже другим голосом произнёс:

– Катя, я прошу тебя, давай зайдём в мою комнату и поговорим, уйти ты всегда успеешь.

И она нехотя согласилась.

– Пойми меня правильно, я не знал обо всей этой истории и не мог что-то менять. Согласись, могло всё случиться наоборот, хотя всегда обо всём можно договориться. Я согласен, там у нас волчьи законы, но мы их не создаём, мы просто вынуждены по ним жить.

– Почему же в Англии или в Германии, например, нет этого ужаса?! – загорячилась Катя.

– Да была и у них такая звериная жизнь, просто они её уже пережили, а мы ещё нет – недоразвитые мы! – Подумав пару секунд: – Дал бы бог правнукам пожить в настоящей России… – Ещё через паузу: – Деньги и дом вернём…

– Не надо! На них кровь!!! – поспешила перебить его Катя.

– Не дури! Это сыну страховка за отца – и это тоже наши законы!!! Приедешь в Россию – свою клинику откроешь, сына выучишь.

Катя промолчала. Повисла пауза…

Она была удивлена сама на себя, почему так быстро прошёл первый порыв мщения: то ли беседа с седовласым человеком сказалась, то ли не хочет она роптать на судьбу, которая подарила ей нежданную любовь и закинула её на этот остров, где ей теплее…

– Ладно, я подумаю, – сказала она и, попрощавшись, ушла.

По дороге она опять подумала, что почти год она не в России, как-то убаюкал её этот ласковый остров, и душ этот ледяной из полузабытых российских мотивов вроде бы и не такой уж холодный, а так, прохладный…

Она поймала себя на мысли, что особенно и не хочется ей туда… А куда хочется? К сыну хочется и к Реджи… А потом в Россию, могилки родительские, теперь вот и мужа, проведать, на лыжах по лесу побродить… Потом, когда всё чуть уляжется и здесь, и там.

Она вдруг вспомнила, что давно не была в церкви, значит, накопилось, подумала, значит, надо пойти.

А назавтра, на входе в старинную, как и всё на Кипре, церковь она неожиданно столкнулась с Олегом и Даной сзади его коляски. Их глаза встретились…

У него она разглядела опустошённость, стыд и раскаяние, в её глазах – влюблённость и мольбу о помощи.

А поздно вечером неожиданно позвонил отец Олега и дрожащим голосом произнёс:

– Катя! Он плачет! Ты пойми: этот волчара на похоронах матери слезы не уронил…

– Ничего, это пройдёт… – А что ей было ещё говорить?!

Чуть попозже Катя поняла, что, если сможет, попробует ему помочь.

Глава 8.

Между тем Кирилл весь июнь жил в кампусе в Никосии и сдавал экзамены на аттестат зрелости в школе при российском посольстве. Учёба давалась ему легко, поэтому фантастические Гунькины идеи по поводу супершпаргалок, тайной радиосвязи и прочее были отметены за ненадобностью.

Гунька не обиделся и обратил свою кипучую энергию на Интерколледж, который тоже расположен в столице. Часами он отирался среди студентов, сновал по коридорам учебного корпуса – это он добывал информацию: какую бы профессию из тех, чему здесь обучают, осчастливить своим присутствием.

Кирилл не давал вразумительного ответа по поводу своей дальнейшей учёбы; это будет стоить по меньшей мере тысячу долларов в месяц – где их взять?!

Кирилл заметно возмужал, загорел и теперь с подаренной другом тростью выглядел элегантно и солидно. Оказалось, что он на голову выше мамы; когда он сидел в инвалидной коляске, этого, понятно, заметно не было.

В отсутствие сына Катя часто оставалась на ночь у Реджи.

Катино упорство, её любовь, найденная оригинальная методика делали чудеса. Реджинальд уже мог сидеть в инвалидной коляске, чему был рад, как ребёнок; долгие прогулки с Катей по набережной открывали ему мир заново.

Он сносно говорил, много читал, ел самостоятельно; втайне от Кати по сговору с Кириллом попросил купить для себя такую же трость и пробовал ходить – костыли он почему-то отверг напрочь.

Старый лорд радовался за старшего сына и огорчался младшим.

Прямого разговора, ровно как и обвинения в адрес последнего не было. Приговор суда для бывшего слуги Реджинальда был за попытку усыпить и ограбить, Джеймс нигде не фигурировал, но лорд Уинроу чувствовал, что дело в нём, хотя втайне и надеялся ошибиться.

Джеймс обретался где-то вне дома, иногда звонил матери, и что у него на уме – никто не мог знать. Он было и смирился со сложившимся положением, но друзья и кредиторы подталкивали его решить ситуацию с наследством в свою пользу…

Чувствовал и он, что отец его подозревает и может оставить и вовсе без гроша. Незрелость чувств и воли его однажды не выдержали, и он решился.

Тревогу первым, как ни странно, забил Гунька. Как он засёк Джеймса в их городке, одному Богу известно. А только почуял он своим дефективным носом, что быть беде. Позвонив Кириллу, Гунька превратился в частного детектива.

Кирилл как раз уже отстрелялся, поэтому сразу же выехал домой.

Киприоты-греки в основном все имеют личные авто, байки или мотороллеры. Основным же общественным междугородным транспортом на острове являются 6-ти дверные, 8-10-ти местные такси с пожилыми разговорчивыми водителями-греками на таких же пожилых «Мерседесах», прозванных за вытянутость крокодилами.

Так вот эти крокодилы собирают, а потом развозят всех пассажиров по принципу «по пути». Поэтому Кирилл готов был выйти из такси и бежать к маме короткой дорогой, когда крокодил начал мотаться по их городку и всех попутно развозить.

Гунька держал ситуацию под контролем и пока тревоги не бил; доложил, что объект наблюдения куда-то из городка временно, как он считает, убыл, поэтому они вчетвером спокойно отметили Кириллов аттестат.

Наутро Катя приготовила спящему ещё сыну завтрак и побежала в нижний город к Реджи. После обеда Кириллу вдруг позвонил Гунька и с тревогой сказал, что объект наблюдения во взятой напрокат машине два раза проехал мимо виллы Уинроу и вроде бы там останавливался; Гунька убеждён, что это неспроста. Кирилл схватил трость и как мог быстро короткой дорогой поспешил туда.

Приблизившись к вилле, Кирилл огляделся, никого не видно, ничего не слышно – сиеста. Он знал, что в это время в доме тихий час; новый слуга уезжает за покупками, повар и служанка тоже покидают дом.

Укромными тропами через насосную бассейна и через подвал он проник на второй этаж. Тихо… Подкрался к комнате Реджи, бесшумно приоткрыл дверь; в притвор двери увидел маму и Реджи, мирно спящих на кровати.

«Порядок», – только успел подумать он, уже закрывая дверь, как вдруг краем глаза заметил какое-то движение возле балконной двери и… ужаснулся!!! Со стороны балкона по направлению к кровати завораживающе медленно ползла небольшая серая змея!

Неведомая сила подхватила Кирилла, внесла в комнату и вж-жик – свистнула трость, вж-жик – ещё раз, и на полу забились два окровавленных куска одной бывшей целой змеи.

С вскриком проснулась мама, Реджи, сидя на кровати, переводил сонные глаза со змеи на Катю и Кирилла и обратно, инстинктивно пытаясь руками закрыть Катю.

– Всё, всё уже, – пересохшим голосом пытался успокоить мать Кирилл.

Он сделал два шага к кровати, чтобы тростью отбросить подальше мерзкие, извивающиеся и брызгающие кровью куски, как вдруг почувствовал лёгкий удар и укол в лодыжку правой ноги – так в деревне кусали потревоженные шершни. Но это не мог быть шершень, это была ещё одна такая же змея, выползшая из-под кровати и никем не замеченная.

Она быстро уползала в сторону балкона, но Кирилл прыжком настиг её такими же двумя «вжиками» превратил её почти в три куска. Закричали что-то мама и Реджи…

Кирилла всего трясло, он быстро заглянул под кровать, под шкаф, зачем-то поковырял тростью в напольной вазе, обвёл воинственным взглядом всю комнату.

Подбежавшая к нему мама подняла штанину его правой ноги и увидела две красно-лиловые точки в центре покрасневшего пятна на коже.

– Кирилл! Она тебя укусила! – закричала она, и будто от этого крика Кирилл вдруг сразу почувствовал тошноту, сердце забилось быстрее, в глазах его поплыл туман, и он сполз на пол с рук матери, пытавшейся его удержать.

– Кирилл!!! – диким криком закричала Катя, зачем-то затрясла его, не зная, что делать, посмотрела на Реджи, неуклюже пытавшегося встать и одеться, ещё раз на укус, на змей…

Заметив сотовый телефон, почти выпавший из кармана Кирилла, Катя схватила его, номер «скорой» она знала, но куда-то вдруг вылетели нужные английские слова; кое-как, заикаясь и умоляя скорее, объяснила ситуацию.

Потом, немного опомнившись, аккуратно положила голову Кирилла на брошенную Реджи подушку, вскочила, метнулась в кухню, мигом оттуда выбежала и уверенно затянула ложкой жгут из узкого полотенца под коленкой выше укуса.

Поправляя со своего лица волосы, вдруг вспомнила, что на бегу успела в окно заметить старого Андреаса, ковылявшего, вероятно, после сиесты из дома в свою кофейню. Инстинктивно чувствуя дружественную душу, закричала в окно:

– Андреас! Змея!!!

Со слухом у старого грека, слава богу, всё было в порядке, с головой пока тоже, поэтому через пятнадцать секунд он, всё так же ковыляя, только чуть быстрей, вошёл в комнату.

Сразу всё понял, неуклюже упал перед Кириллом на колени и, как пиявка, присосался своими прокуренными губами к месту укуса…

И без того впалые щёки его, казалось, вообще куда-то в желудок провалились, глаза от натуги готовы были выскочить со своего места; несколько раз он сплёвывал в поданное Катей полотенце…

Потом, кряхтя, встал и, как хирурги говорят: «Скальпель!», сказал: «Виски!» Реджинальд как раз стоял, держась рукой за шкаф с баром, поэтому быстро достал и открыл нужную бутылку.

Старый грек тренированным движением запрокинул в рот бутылку, набрав полный рот, пополоскал, подошёл к окну и без всяких церемоний выплюнул; потом ещё раз и ещё. И только потом сделал глоток.

– Хороший виски! Англичане знают в нём толк! – как будто ничего не случилось произнёс он, изящно вытирая рот ладонью.

Потом приоткрыл пальцем закрытые веки Кирилла, заглянул в зрачки, закрыл, внимательно посмотрел на жгут, на куски ещё извивающихся змей, потрепал ладонью Кирилла по щеке и сказал:

– Хороший парень!

Кряхтя, выпрямился и, не выпуская из руки бутылку, упал в кресло.

– «Скорую» вызвали? Ну, и молодцы.

Катя порывалась что-то ещё делать, но Андреас взмахом руки остановил её:

– Всё нормально! – И с удовольствием сделал ещё глоток.

Вдруг входная дверь стала медленно и бесшумно открываться, кто-то хотел незаметно попасть в комнату. Все замерли…

Реджинальд сжал в руке трость, как меч, и неуклюже сделал шаг навстречу, заслоняя Катю и лежащего на полу Кирилла.

Когда же раньше всего показался всем известный нос и очки, все облегчённо выдохнули: «Гунька!»

– Здра-а… – начал он, входя в комнату, и… обомлел. – Змея!

Губы у Кати опять затряслись. Гунька поворачивал нос то на побоище, то на лежащего друга.

– Вра-ача ждём, – нараспев произнёс Реджи, и, как бы кстати, подъехала «скорая». Катя выскочила в прихожую проводить…

Врач, молодой красавец-грек, быстро на ходу обвёл всю комнату глазами, наклонился к Кириллу, приподнял одно веко, другое, одним движением раскрыл мудреный кейс и ввёл в локтевую вену Кирилла какой-то препарат, потом помазал чем-то вонючим место укуса, померял давление и пульс, спросил на английском:

– Кто из семьи умеет делать уколы?

Катя по-школьному подняла руку:

– Я умею…

Красавец достал из кейса ещё три такие же ампулы:

– С интервалом в три часа, обильное питьё, мерить давление и пульс, должны будут спадать; вашу карточку, пожалуйста, – взял из рук Реджи приготовленную тем магнитную карточку медицинской страховки, провёл ею по считывающему устройству, закрыл кейс и укатил.

– Какие-то они тут реактивные… – только и успела вслед врачу сказать Катя.

Гунька шмыгнул носом, видно, раньше других почуяв, что беда миновала, и пришёл в себя.

Зыркнув куда-то в угол, заспешил на выход, появившись, однако, снова через пару минут.

– Ну, чё, перенесём, что ли, на диван?

– Да-да…

Засуетились все, будто только и ждали Гунькиной команды. Кирилл сильно вспотел, что-то бредил, потом заснул…

Андреас подошёл к нему, потрогал лоб, опять потрепал по щеке, сказал: «Хороший мальчик!» и, не выпуская из рук виски, вместе с Гунькой ушёл.

Глава 9.

Правильно и оперативно принятые меры взяли своё: через неделю Кирилл полностью поправился.

И Катя, наконец, смогла, как обещала, уделить внимание Олегу Валентиновичу.

В их доме, конечно, все знали о происшедшем и не теребили Катю.

Предупредив предварительно по телефону, однажды утром она пришла к ним. Держалась холодно, разговор не поддерживала.

– Раздевайся и ложись, – строго сказала она Олегу.

– Полностью? – послушно спросил он и с помощью Даны разделся, оставив, однако плавки.

Катя принялась внимательно изучать всю его искалеченную нижнюю часть тела; почувствовала отвращение перед первым прикосновением, потом пообвыкла.

Попросила иголку, колола его ноги – он не реагировал. Долго изучала рентгеновские снимки – на них всё вроде бы в норме.

«Похоже, как у Кирилла…» – подумала она и, помолчав ещё несколько минут, вдруг неожиданно обратилась к Дане:

– Пойдём, поговорим…

Когда они вышли, Олег в крайнем недоумении, сидя в одних трусах на кровати, посмотрел на отца, тот тоже сделал удивлённое лицо.

Женщин не было минут пятнадцать, и это стоило мужчинам немало нервов.

Потом они зашли, но Катя, взяв сумку и сказав: «До завтра», тут же ушла.

Зато Дана игриво улыбалась:

– Завтра мы начнём тебя лечить, дорогой!

И почему-то похлопала по голому животу ничего не понимающего Олега, сидевшего с глупым видом на кровати.

Назавтра Катя принесла иголки, масло, полынные сигары, отметила кружочками фломастером на теле Олега какие-то точки, сказала Дане: «Давай!» и вышла из комнаты.

В гостиной отец Олега хлопотал с кофе, и Катя удобно расположилась в кресле.

Дана меж тем предупредила Олега:

– Будешь делать всё, что я скажу! – и… начала медленно снимать с себя одежду. Когда на ней остались одни трусики, если так можно назвать узкие красные шнурки, он было закрутил головой, «не время, мол», она уже и эти шнурки сбросила и стягивала плавки с него.

– Так надо, дорогой! – прощебетала Дана, усаживаясь на него верхом.

Любовницей она была умелой, к тому же знала все его завлекалки, да и Олег к долгим уговорам женщин не привык. Одним словом, коттеджик опять испытывал перегрузки.

Спустя какое-то время до гостиной внизу донёсся истомлённый Данин голос:

– Ка-атя! Га-атово!

Катя тут же поднялась в их комнату и, не обращая никакого внимания на смущённого Олега, умело вогнала в него иголки в заранее отмеченные точки. Потом зажгла терпко пахнущие полынные сигары и стала ими греть другие точки.

Через четверть часа она так же деловито собрала своё хозяйство и, бросив на ходу «До встречи…» – исчезла.

Прошли ещё две такие же процедуры, никаких изменений пациент не чувствовал, зато появился здоровый скепсис по отношению к ним, который он не выказывал, ибо понимал, что права даже совещательного голоса перед этими женщинами не имел. А потому помалкивал.

Ещё через пару недель этого шаманства он вдруг поймал себя на мысли, что ему стали сниться другие сны: то он в детстве в футбол с пацанами играет, то на велосипеде педали крутит, то от собаки убегает. Он не мог знать, что это в ноги его продирается животворная энергия, пути которой перекрыли шрамы и переломы.

Ещё через некоторое время он вдруг проснулся среди ночи от дикой боли в левой ноге. В холодном поту не сразу сообразил, что ноги-то этой и нет вовсе!!! А-а, это фантомные боли, он слышал, такое бывает. И об этом он не рассказал ни экстрасенсу – так он называл Катю, ни экстрасексу – так он называл Дану.

Только ещё через пару процедур его вдруг разбудила Дана и с неуместным среди ночи восторгом завопила:

– Оле-е-ежик! Ты же во сне на меня ногу положил!

Спросонья он, конечно, не сообразил истинную причину её восторженного визга; ну, положил и положил, такая, мол, наша доля: моя мужицкая – класть, твоя женская – раздвигать…

Позёвывая, он согнул (!) единственную ногу и почесал колено… И тут же сел, схватив ногу двумя руками: ёлки-палки, она ж тёплая, она же шевелится и как будто затекла – покалывает вся.

Дана ужом вертелась на кровати вокруг его ожившей ноги ноги, пощипывая, покусывая и целуя её.

– Тихо, тихо, отца разбудишь, – урезонивал её Олег, а у самого улыбка от уха до уха. Он тут же почти без особых усилий принялся делать всякие движения ногой и любоваться на это.

А про себя думал: «Ну, бабы, ну, чистые ведьмы!»

И как бы сам собой напрашивался вывод о его светлом будущем подкаблучника, потому как побаиваться стал женщин и зауважал.

– А-а! А что я говорил?! – громыхал утром отец, с азартом потирая ладони. – Всё, надо лететь в Германию заказывать протез, – почему-то он решил так.

После обеда обо всём узнала пришедшая Катя, устало улыбнулась, высвобождаясь из объятий плачущей от радости Даны, холодно сказала:

– Всё, можешь возвращаться и убивать дальше…

После секундной неловкой паузы заговорил отец:

– Этот отвоевался, переломила ты его. Ты оказалась сильнее всех этих вояк. Спасибо тебе, дочка, за всё, и… прости, если сможешь…

Катя вежливо ему в ответ кивнула головой и ушла.

А вечером, когда она с ребятами, как обычно, весело и шумно пила чай на веранде, пришёл отец Олега, попросил разрешения присесть за стол. Кирилл налил чая и ему.

– Катя! Мы возвращаемся и будем ждать тебя, моё слово твёрдое. А пока возьми вот это, – и протянул чек ведущего кипрского банка Popular Bank на сто тысяч долларов.

Катя было замахала руками, но он не дал ей ничего сказать:

– Это ваше, – как отрезал. – Спасибо еще раз за всё. Ждём вас в Москве. – И ушёл.

– Ни фига себе гонорарчик, а прибеднялся – де-енег на учёбу нет! Да с такими бабками не только Интерколледж – Гарвард прикупить можно!

Это Гунька уже успел сунуть нос в чек. Кирилл тоже мало что понимал. Катя не стала ему рассказывать, что очередной пациент, которого она выходила, – это убийца его отца; как могла, она уберегала его от ненависти. Гонорар так гонорар.

– Бери, сынок, учись, где хочешь… – только тихо и сказала.

Спустя пару месяцев из России позвонил отец Олега и сообщил, что у них всё в порядке, сын на ногах, они с Даной венчались в церкви. Потом ещё звонил и сообщил, что документы на их дом готовы и нужно их присутствие, но Катя пока не спешила с поездкой.

А когда спустя ещё несколько месяцев знакомый громкий и хриплый голос возбуждённо сообщил, что у него родилась внучка, которую единогласно решили назвать Катенькой в её честь, она решила слетать в Россию после Рождества…