Текст книги "Реинкарнация. Авантюрно-медицинские повести"

Аркадию очень нравилась национальная идея израильтян жить до ста двадцати; теплело как-то на душе, что ты ещё в расцвете, может быть… Поэтому, что касается диеты, режима, нагрузок во имя такой цели – Аркадий был кремень.

Правда, со всеобщим пофигизмом у него получалось не так хорошо, как у израильтян. Супруга к этому попривыкла, иногда подтрунивала, но втайне завидовала, будучи сама от природы натурой мягкой, эмоциональной и слабовольной.

Поэтому, засидевшись поздно вечером за слёзным сериалом, она очень удивилась, обнаружив благоверного в неурочный час с горящими глазами у компьютера. Мешать не стала, знала: если причина действительно стоящая, не вытерпит, сам похвастается.

Аркадий же, верный многолетней привычке, расширял кругозор по теме: «Регенерационная медицина» и «Клеточная терапия». Многому из сказанного Алексом он нашел подтверждение:

– David Gardiner и Susan V. Bryant из Калифорнийского университета: «… регенерация руки или, по крайней мере, пальца – это вопрос времени».

– Роберт Ланца и Джо Цинелли из Advanced Cell Technologi объявили о создании клона человека, точнее, его эмбриона, необходимого для получения стволовых клеток.

– первооткрывателями стволовых клеток с 1966 года действительно считаются советские учёные Иосиф Чертков и Александр Фриденштейн, однако, как всегда, первыми грамотно объявили о выделении и культивировании стволовых клеток человеческого эмбриона сотрудники Висконсинского университета Джеймс Томсон и Джон Беккер в 1998 году.

– директор института трансплантологии РАМН Василий Шумаков: «Мы впервые пересадили больным, перенесшим инфаркт миокарда, кардиомициты – клетки, …полученные из собственных стволовых клеток. Мощное восстановление сердечной мышцы наблюдается в 100 % случаев».

Ещё пока не зная зачем, Аркадий серьёзно готовился к следующей встрече с Алексом. Готовил вопросы, записывал сомнения. Что такая встреча состоится, сомнений не было.

– А что в Москве-то не раскрутился?! – взял быка за рога Аркадий, когда они встретились на следующее утро.

– Ведь в мутной воде рыбку-то проще ловить…

– Всё правильно! – с тяжёлым вздохом произнёс Аркадий, как бы готовясь к долгому пересказу своих московских перипетий.

– Только в такой воде всяких крокодилов полно, и утопить, а то и сожрать могут очень даже запросто… Там как деньгами большими запахнет, их морды тут как тут – поделись, брат. А прав там тот, у кого, сам знаешь, больше прав…

– Да уж… – посочувствовал приятелю сам неоднократно стукнутый реформами Аркадий.

– Слушай! – от неожиданно пришедшей мысли Алекс даже сел. – А давай я тебе кое-что порассказываю: глядишь, на двоих этой мути меньше станется; да и посоветуешь, что теперь делать; если тебе интересно, конечно.

– Принято! – не раздумывая, согласился Аркадий.

В последующих затем пересказах о событиях московского периода жизни Алекса автор постарался лишь соблюсти хроникальность да убавить ненормативной лексики, помогавшей Алексу сжечь закипавший временами адреналин.

Cherchez la femme – всё, как и положено, началось с женщины.

К моменту выбора медицинской специальности Алекс и Вика уже имели годовой стаж близких отношений. Студенты-медики обычно скорее других проходят срок от первого знакомства до секса – натурализм вообще упрощает многие стороны жизни. Им было хорошо вместе, и, хотя планов совместных они как бы не строили, однако выбор специальности обсудили зрело, грамотно и сообща. Не спорили, просто рассуждали и доказывали.

Решили: Вике сподручней на гинекологию, а неуёмному Алексу самое место на передовой – в генной инженерии.

С лекций профессора Горячева по генной инженерии Алекс приходил с округлившимися глазами и переключенным на фантастические перспективы сознанием. Вернуть его к реальности могли только тёплые губы и ласковые пальцы Вики.

– Викуля! Ты только пойми: вся наша медицина с её таблетками и примочками – это детский лепет! Если мы залезем в клетки и наведём там нужный порядок, организм сам всё решит!

В ответ она загадочно улыбалась, потому как знала наперёд, что решит его мужской организм в ответ на её умелые ласки.

Настало время, когда по ходу дела профессор Горячев в лекции назвал два слова, ставшие смыслом жизни Алекса на долгие годы, если не навсегда: стволовые клетки…

Алекс был поражён простотой вопроса: от рождения эмбрион весь состоит из основных, базисных клеток, которые в медицине и назвали стволовыми. Они очень скоро превращаются в специфические – мускульные, нервные, костные и другие, то есть из них-то всё и строится.

Пятьдесят миллиардов клеток в человеке двухсот пятидесяти видов, каждый день умирает миллиард и стволовые клетки встают на их замену. С годами этот процесс регенерации замедляется, и к шестидесяти годам в организме практически не остаётся ни одной стволовой клетки – это и есть старение.

А если периодически стареющий организм подпитывать стволовыми клетками из эмбриона…

Теперь ему становилось понятно, почему сильные мира сего долго сохраняют работоспособность! И факты китайской истории, где император в возрасте двухсот двадцати лет верхом на коне вёл армию на войну, а в сто сорок лет у них ещё рождались дети – уже не казались неправдоподобными.

Одно было Алексу непонятно. Как эта простая истина до сих пор не стала стволом всей медицины?! Умом он понимал, что с шестидесятых годов не прошло и сорока лет, как Иосиф Чертков и Александр Фриденштейн впервые открыли стволовые клетки, и что не всё так просто и однозначно, и всё надо, как положено, исследовать, а на это уйдут годы и годы…

И тогда Алекс пришёл к выводу: слишком важна тема и слишком велика его страсть к ней, и не хватит у него ни терпения, ни времени идти в ногу с общепринятым режимом исследований. Значит, он обречён забегать вперёд, рисковать, ошибаться, нарушать, но только так у него есть шанс ещё при жизни достичь чего-нибудь стоящего…

Правильное, здоровое тщеславие – так он определил сам себе мотивы, заставившие его свернуть на рисковую тропу.

Умница Вика поняла его и благословила, дала себе слово помочь, чем сможет, а только ей было понятно и другое: на этой тропе для неё места не было. Она не терзала его, они продолжали встречаться, однако разговоров о будущей совместной жизни избегали в надежде, что время рассудит…

Профессор Горячев не мог себе позволить того, что вытворял его Алекс в старой, заброшенной от нищеты лаборатории с подопытными кроликами и крысами, но в душе он завидовал этому сильному, упёртому парню, блеск в глазах и научный азарт в котором со временем только крепчал.

Старый учёный, переживший многих вождей, понимал, что никто теперь не даст ему столько денег и оборудования, сколько надо. Какая генетика, когда общество забродило на нефтедолларах и анархии?! Какие стволовые клетки, когда у власти временщики и живут они там по закону курятника: клюй ближнего и какай на нижнего?!

Однако закрыть глаза на перерасход подопытного материала, прикрыть, когда надо, своим авторитетом, выслушать и дать совет старый профессор мог и делал это не без удовольствия…

Часть 2.

Получив диплом и ставку младшего научного сотрудника на кафедре профессора Горячева, Алекс практически поселился в лаборатории вместе с кроликами и крысами. Стратегия его исследований была примитивной, и поэтому имела немалые шансы на скорый успех.

Не имея в то время возможности выделять из эмбриона ни общих стволовых, ни тем более специфических стволовых клеток, Алекс просто использовал эмбрионы на разных стадиях развития. Зная, в какой период и что закладывается в эмбрионе, он, не мудрствуя лукаво, отрезал у крысы ухо и вводил ей в кровь вытяжку из эмбриона того возраста, когда в нём как раз и происходит закладка ушей, конечно, теша себя надеждой вырастить страдалице новое ухо.

Лапы, уши, хвосты резал он без счёта, пытаясь заставить стволовые клетки эмбриона восполнять потери, однако неблагодарные инвалиды эти не торопились его порадовать.

Мудрейший учитель посоветовал попутно вводить подопытным питательный раствор, содержащий всё необходимое для закладки нового органа. Странно, но когда его составили, одна пытливая лаборантка обратила внимание, что это почти в точности вода Мёртвого моря…

Как бы там ни было, а только однажды у симпатичной крысы с № 57 на спине засохшая было корочка у обрезанного уха вдруг полопалась, отвалилась, и на её месте начала активно расти молодая розовая ткань. Не прошло и месяца, как жертва науки № 57 щеголяла с новым, правда, более светлым ухом. Это была первая красноречивая победа Алекса!

Потом пошёл вал новых ушей, лап, хвостов, внутренних органов у других номеров.

Заскучал Алекс практически сразу: как же ему теперь к людям-то подступиться?! Именно так и спросил он в раздумье, поглаживая душистые волосы Викиной головки, уютно и привычно расположившейся на его волосатой груди; они вдвоём праздновали очередное его достижение.

С радостью и печалью он шёл к ней, где всегда с неподдельной радостью обнаруживал, что кроме крысиных хвостов и ушей есть ещё другие прелести и радости жизни.

Формально будучи ему знакомой, она, тем не менее, решала за него его бытовые вопросы, а также вопросы наезжавшей временами в Москву его провинциальной родни.

– А чего тут думать? Тебе нужна гинекология, хирургия и больные добровольцы, – организационные вопросы у Вики всегда получались лучше.

– Гинекологию я беру на себя, с хирургией, думаю, твой профессор поможет, твоё дело уговорить добровольцев.

– И что я им скажу: здорово, дядя, давай я тебе новую ногу выращу?! – перед Викой Алекс никогда не стыдился своей беспомощности.

– Почему сразу ногу? Начни с малого: кожа, зубы, волосы… Будут результаты – и к тебе сами потянутся не только дяди, но и тёти.

Алекс простодушно посмотрел на Вику, потом сгрёб в ладонь сзади её волосы, запрокинул голову, впился губами ей в губы и перевернул на спину – тоски больше не было…

Первым судьба свела его с молодым парнем, москвичом, с многочисленными травмами, оторванным ухом и ожогом тридцати процентов кожи в результате автомобильной аварии. Парень имел какой-то шкурный интерес от своей смазливой внешности, поэтому на эксперимент по восстановлению уха, кожи и десны с зубами согласился сразу.

В течение недели Вика смогла добыть для него кровь женщины на четырнадцатой-пятнадцатой неделе беременности, потому как именно в этот период у зародыша появляются зачатки зубов, питательный раствор готовился ещё проще. Парень оказался счастливчиком, потому что на удивление трехразового вливания в течение недели оказалось достаточно, чтобы у него вначале выправилась, а потом зачесалась дёсна, как у младенца перед появлением зубов. Парень воспрял духом, перестал грустить и от удивления в одиночку выкушал бутылку коньяка.

Требуемая кровь женщины с шестой неделей беременности, когда у зародыша закладываются кожа и наружное ухо, долго не подворачивалась; пациент продолжал пить и в промежутках звонил, изнемогая от ожидания чуда.

Когда, наконец, Вика привезла кровь сразу двух женщин с пятой и шестой неделями беременности, Алекс начал вводить её с чередованием через день.

Когда же, спустя некоторое время, шрам на месте левого уха красавца побагровел и набух, радости заговорщиков не было предела…

Так не бывает, чтобы жизнь состояла из одних только радостей, человек для равновесия начал бы сам искать себе неприятности.

А тут искать ничего не надо было: она, неприятность, появилась у пациента в виде двух странных вспухших побелевших рубцов по пять сантиметров длиной, расположенных на шее с двух сторон вдоль гортани.

Последующие двое суток тревожных наблюдений, ожиданий и всяких примочек картину не изменили, и только под утро третьего дня Вику разбудил по телефону взволнованный голос Алекса:

– Викуля! Я осёл! Это же жабры! Ведь на пятой неделе у эмбриона появляются зачатки жаберной щели, а на восьмой они исчезают! Это же побочный эффект! Прелесть моя, если они сами не исчезли, значит, срочно нужна кровь женщины на восьмой неделе беременности!

Неизвестно, как уж там исхитрялась Виктория, а только к одиннадцати часам утра перепуганному и протрезвевшему красавцу ввели первую партию нужной крови…

Последующие трое суток его лихорадило, рвало, однако рубцы на шее стали исчезать, а обострение расценили как естественную реакцию отторжения.

Красавец после этого не отходил от зеркала, любуясь почти сформировавшимся бледно-розовым ухом и без конца втирая мудрёные кремы на активно обновляемые участки обгоревшей кожи. При этом он, как лошадь, оттопыривал губы и щёлкал зубами. Уговорить его не глушить коньяк от такой радости – не было никаких сил.

– Рисковый ты парень! – в задумчивости прокомментировал Аркадий рассказ Алекса. – А если бы не обошлось тогда с этими жабрами, или ещё, не дай бог, что-нибудь вылезло?! Ты хоть договор с ним какой составлял?

– Какой договор?! Ну, кто знал, что всё так случится? Потом, конечно, стал брать расписку. А насчёт «вылезло» – это ты как в воду глядел: вылезало! И не раз! Угораздило в ту пору одного моего родственника в деревне по пьянке руку в циркулярку сунуть; полкисти с тремя пальцами отхватил. Ну, зашили ему в районе как могли, только что-то плохо она у него заживала и всё время ныла. Вот они его ко мне в столицу и наладили; простые хлопцы, для них врач и врач, а что я генетик, а не хирург – это им до лампочки. Раз уж ты на больничном, поживи, говорю, у меня пару недель, подлечим. Не стал я ему голову морочить про стволовые клетки и прочее, ни к чему ему это, а просто заказал Вике кровь пятой и шестой недель беременности, когда и появляются зачатки рук и пальцев. Проколол ему неделю всё, что положено, рука зажила, боли прошли. А больше – ни-ни. С тем мужик и отбыл в родные края биться за урожай. Что-то около двух месяцев прошло – звонят: караул, рана опять болеть стала, на рубце культи какие-то бугры появились и кое-что ещё, не знаем, как и сказать… Приезжай, Христа ради! Приехал… Посмотрел… Радуйтесь, говорю, пальцы это у него новые растут! Подивились, перекрестились. Хорошо, говорят, коли пальцы… А ещё у него в штанах что-то… А что ж такое, говорю, у него в штанах может быть, чего быть не должно?! Глянул – матерь Божья! Это ж у него хвост на копчике вырос! У нас у всех там рудимент хвоста имеется, он легко прощупывается. А тут настоящий хвост, тридцать-тридцать пять миллиметров, с хрящами, только что не двигается. И смех, и горе!

Всё правильно, я уж после жабер поумнел – издержки несовершенной технологии; одновременно с руками и пальцами на пятой неделе у эмбриона закладывается и хвост, только вот на девятой-то неделе он должен исчезнуть. А тут на сельской диете да на свежем воздухе, видать, хорошо ему рослось, он и не исчез. Правда, и расти перестал. Собирайся, говорю, земляк, в Москву со мной поедешь. Мужик молниеносно переоделся в выходное, наказал своим помалкивать, а то головы пооткручивает, и, как испуганный щенок, забился в угол машины. Сводил я его к своим ребятам в институтской клинике. Чего, говорят, мужик, перепугался?! Мы таких хвостов в год десятками отрезаем. Дали мужику спирту выпить, откусили, зашили, залепили. Мужик неделю, на животе лёжа, телевизор просмотрел, потом я его на машине отвёз в деревню. А там, ясное дело, от хвоста избавился, пальцы растут – дня три не просыхали…

После того случая были ещё нежелательные сюрпризы, и я начал понимать, что использование крови беременных – это работа вслепую, не знаешь, что где вылезет и получится ли что вообще. Мне же нужны только стволовые клетки, а не вся репродуктивная мощь беременного женского организма… Мало того, и кровь-то стала для Вики проблемой после того нашумевшего скандала, когда один джигит-гинеколог организовал в своём кабинете что-то вроде публичного кабинета – слышал, наверное. Ну, давал наркоз женщинам, пришедшим на аборт, а перед чисткой за деньги впускал в кабинет мужиков, и те удовлетворялись со спящей в гинекологическом кресле женщиной. Прилично успели с ассистенткой нахапать, пока одна пациентка неожиданно не очнулась не вовремя и не подняла шум. Понятное дело, по всей гинекологии шмон и навели… Плюс ко всему я понимал, что ставлю под удар профессора, потому как эксперименты мои никак не соответствовали инструкциям Минздрава. Вот так я прокувыркался почти полтора года и вроде чего-то добился, а только оказался у разбитого корыта… Один…

Но Бог смелым помогает…

Тот самый красавец с оторванным ухом привёл к Алексу своего крутого приятеля с не менее крутой почечной недостаточностью. Тот, вероятно, на тернистом пути к крутым вершинам успеха вдрызг измочалил свои почки. Одной уже лишился вообще, и вторая дышала на ладан, держа худющего Крутого на голодной диете. Донорскую же почку по некоторым показателям уже который год подобрать не могли, что начисто лишало Крутого возможности пожинать плоды проделанной титанической работы.

Крутой цеплялся за жизнь, а потому хватался за все соломинки. Новое ухо красавца впечатляло и давало надежду. Однако Алекс понимал и реальный риск: и почка одна, и вовсе это не ухо или палец, да и закопать самого могут вслед за Крутым в случае неудачи, и отказывался категорически. У Крутого другие варианты, видно, закончились, и он не отставал:

– Доктор, дорогой, – напирал он, – ты не смотри, что я снаружи хреновато выгляжу – внутри-то я вообще говно!

Переговоры и увещевания закончились неожиданно: Крутой выделил Алексу две комнаты в принадлежащем ему салоне красоты в Крылатском и брался оснастить всем необходимым.

Сдался Алекс после того, как Крутой пообещал регулярно снабжать Алекса четырех-шести дневными эмбрионами (правильнее их назвать бластоцистами), которые оказывались лишними при экстракорпоральном оплодотворении в Республиканском центре репродукции и планирования семьи МЗ РФ. Просто их там всегда с запасом делают, а лишние выбрасывают. А уж ультрацентрифуга для выделения из них стволовых клеток стоимостью двадцать три тысячи баксов – для Крутого сущие пустяки.

Алекс понял, что это его шанс; расписку о добровольности с Крутого, однако, всё же затребовал.

Говорил Крутой тихо, медленно и мало – от бессилия, но распоряжения его исполнялись мгновенно. «Странно, – подумал Алекс, – министры же наши и прочие думцы говорят громко, быстро и много – от избытка силы, и всё впустую. Вопрос: почему?!»

После жуткой нищеты институтской лаборатории здесь, среди этого сверкающего и мигающего великолепия, Алекс в очередной раз с сожалением подумал: наверное, и народ должен почуять запах ладана, как этот Крутой, чтобы начать думать и действовать…

Тогда же, засидевшись за наладкой оборудования, Алекс подумал: а что, если Вику взять к себе работать, и вообще, зажить, наконец, нормальной семейной жизнью? Он заметил её искреннюю радость за него, когда она у него здесь побывала; что-то, однако, опять его настораживало, и он опять решил повременить.

Меж тем на третьей неделе инъекций стволовыми клетками Крутой почувствовал тяжесть в местах расположения почек, причём, и на месте удалённой тоже. Это мог быть признак начавшегося процесса, правда, пока неясно какого…

Ещё через месяц мониторинг анализов мочи дал слабый сдвиг показателей к N; по истечении ещё двух месяцев УЗИ показало на месте почек два клубнеподобных образования, не похожих на традиционную форму почек.

Оживший и повеселевший Крутой болтал в колбе, как вино в фужере, собственную мочу и с большим энтузиазмом всем показывал:

– А-а?! Ни мути, ни запаха!!!

Спокойная жизнь доктора Алекса по обслуживанию в эти три месяца одного-единственного пациента на том, собственно, закончилась, ибо собратья Крутого по ремеслу могли похвастать всем, чем угодно, только не здоровьем.

Чудесное исцеление Крутого обеспечило Алексу бешеную рекламу. Тщетно пытался он объяснить, что всё ещё на стадии эксперимента, что случай с Крутым скорее исключение, чем правило, что овца Dolli, которую все его потенциальные клиенты знали и приводили как аргумент в свою пользу, получилась одна из тысячи запрограммированных, да и там не всё гладко, всё было тщетно: крутизна пёрла косяком.

Алекс пытался запугать возможностью занести в организм вирус или микроб вместе с чужой эмбриональной тканью, и что вообще может произойти простое отторжение, и ничего не получится…

Фраза: «Ну, ты всё равно попробуй!» – звучала как отчаянная индульгенция…

Доктора Алекса было трудно удивить количеством страждущих и богатейшей палитрой их болячек. Его поразила напористость, с которой обеспеченные люди пытались внушить ему свою убеждённость, что за деньги можно всё, а тем более за большие. Было очевидно, что пока дело не касалось их здоровья, оно таки так и было. С грустью думал он, что у бедных те же проблемы, только они молчат, мучаются и умирают; а ведь их большинство, но убеждать им нечем.

«Ну, и чёрт с вами! – решил однажды Алекс. – Буду на вас за ваши же деньги и пробовать, раз вы так хотите. Потом, глядишь, и народу что-то достанется».

Оно, конечно, не в клятве дело – какой-то неподдельный стыд за свою профессиональную беспомощность испытывал он, глядя в глаза очередного несчастного. Изуродованные страшными, неизлечимыми пока болезнями, обречённые дети просто разрывали его сердце, так и не выработавшего достаточный иммунитет к чужим страданиям.

Он осознавал возможности клеточной терапии, мирился с очевидными трудностями на пути её широкого внедрения, но понять, почему власть и деньги предержащие никак не расставят приоритеты, не мог. Ну, что, вот поможет сейчас упакованность всемогущего нефтяника ДЦП его дочери?!

Не без труда, с помощью верной Вики, Алексу удалось наладить в своей деятельности что-то вроде системы. Два раза в неделю стараниями нормально теперь писающего Крутого из Центра репродукции видавшая виды машина с красным крестом доставляла ему в Крылатское несколько оплодотворённых яйцеклеток четырёх-шестидневного возраста. Из них он на ультрацентрифуге немедленно выделял стволовые клетки и тут же вводил их заранее подготовленному пациенту.

И хотя результативность в виде выращенных практически заново почек, печёнок, селезёнок, поджелудочных желёз, кожи была сравнима с оперативной в официальной медицине – двадцать пять-тридцать процентов-успокоиться Алекс не мог.

Во-первых, он чувствовал, что возможности клеточной терапии гораздо выше, и что для этого в методе надо что-то менять. Во-вторых, его напрягал контингент: никто ни с кем не обговаривал расценки, но народ этот как-то сам установил и передавал друг другу величину гонорара – пятнадцать тысяч баксов, а если была возможность повыпендриваться перед собратьями, то и больше.

Вытянутый из гроба Крутой от щедрот своих к этим деньгам не касался, мало того, от налоговой закрыл своей крышей. В-третьих, Алекса раздражала штучность контингента: простого люда там, естественно, не было; он сам стал налаживать связи с госпиталями, где во множестве проходили реабилитацию наши раненые солдатики…

Для удачливых, выздоровевших пациентов он становился богом в медицине, для остальных – просто честным доктором, и они начинали понимать, что, к сожалению, и он может не всё.

«Я вас не вычёркиваю из своего компьютера…» – как мог, утешал он разочарованных, оставляя в них часть своей уверенности на будущее, кто до него доживёт…

Так вот при такой круглосуточной занятости, фантастических гонорарах, эмоциональном накале Алекс опять заскучал, а мы уже знаем, что это верный признак грядущих перемен.