Текст книги "Реинкарнация. Авантюрно-медицинские повести"

– А работёнка у меня была действительно интересная… – как бы не желая расставаться с приятными воспоминаниями, произнёс Алекс, когда они закончили плавать и, усталые, выходили по более тёплому мелководью на берег.

– Как-нибудь дам тебе послушать песни одного моего пациента. Сам поёт, а раньше говорить не мог, только сипел и кашлял. К счастью, удалось навести ему порядок в гортани, в том числе, восстановить и голосовые связки. Это он в Чечне с каким-то жёлтым наёмником в рукопашную сошёлся, тот и резанул его кинжалом по горлу. Да только в тот раз наш хлопчик сильнее жить хотел, задушил-таки паразита. Увидел я его в госпитале – красавец, герой, а в глазах пустота и растерянность; они после такого здоровые-то с ума сходят, а такой сиплый вообще кому нужен… А сейчас вот песни поёт про верность и про надежду…

Алекс не скрывал своего удовлетворения, что принял участие в судьбе покалеченного солдатика.

Они распластались на лежаках, помолчали.

– Жаль только, что это всё в прошлом, – опять с неподдельной грустью выдал свою боль Алекс.

– И ты что, всерьёз полагаешь, что теперь будешь только на чужом песке валяться и пиво пить?! И это после таких-то фантастических результатов?! – уверенно, словно зная ответ, пресёк его минор Аркадий, подавая откупоренную бутылку.

– А что делать? Так получается… Ты же не знаешь ещё, почему я не могу вернуться в Россию…

– Так расскажи, буду знать.

– Расскажу. Только перед этим был ещё один характерный эпизод, чем-то похожий на предыдущий восточный случай. Помнишь историю, как один садист плеснул кислотой в лицо королеве красоты из Сочи? Ну, как же, отказала ему, а он-то себя тоже королём считал, горилла недоразвитая. Девочка ослепла, лицо изуродовано, лечат её в Германии; а та скотина сидит, морду наедает. Будь моя воля, я бы ему то же самое, уроду, сделал; ещё бы яйца в кислоту окунул.

И Алекс поведал Аркадию аналогичную историю, правда, с его участием и счастливым концом.

Произошло это в одном крупном сибирском городе, в котором, дабы не ударить в грязь лицом перед Европой, тоже, конечно, проводились конкурсы на звание всевозможных «мисс».

В ту пору на тамошнем телевидении была одна дивной красоты дикторша. Вся область её обожала, что, однако, не мешало народу приписывать ей всяких амурных историй видимо-невидимо – развлекают себя сибиряки сами в долгой темноте.

Какая-то особая казацко-сибирская стать была в той, как потом оказалось, весьма скромной и даже стеснительной девушке. По причине той стати изящный кулончик лежал на её груди почти горизонтально, и очаровательный этот факт был практически визитной карточкой её телеканала.

Мудрые режиссёры на том телеканале (мужчины, наверное) старались сей дар природы всячески обыграть. И профиля почаще, и декольте посмелее, и блузки попрозрачнее; хорошо, если хоть оклад за это повышали.

Завораживающее сочетание скромной, обаятельной улыбки красивой женщины и менее скромных ракурсов на её роскошный бюст мужчин завораживало, а женщин просто интриговало.

Само собой разумеется, нашлись среди обожателей и крутые по определению кобели, возжелавшие для себя зрелищ индивидуальных. Много чего настучали гормоны в их воспалённые мозги, не выходя, впрочем, за рамки вековых традиций.

Один предлагал ей годовой оклад за двухнедельное путешествие с ним на острова, экзотические, само собой.

Другой за интим сулил подарить кафе-закусочную с налаженной клиентурой, разумеется.

Третий обещал купить квартиру и захаживать к ней туда, четвёртый… да, господи, сколько их было.

Когда Алекс слушал эти горестные рассказы печальной красавицы, его не покидала мысль, что такие же вот хозяева жизни и государство-то создали для обслуживания себя, любимых.

Из общений со студентами из цивилизованных стран он знал, что за сексуальные домогательства там категорически полагается тюрьма…

Однажды после вечернего эфира на студию заявился один из королей то ли рынка, то ли свалки, а может, и того, и другого. Был он на тот момент чем-то возбуждён, слегка обкурен и сильно озабочен сексуально. Такой коктейль в недоразвитых мозгах практически начисто отключил тормозные центры.

Вроде бы по старой дружбе, смеясь, «венценосный» вовсе не по-королевски облапил девушку и сунул было свой приплюснутый от чужих кулаков нос в самый низ её соблазнительного декольте.

Отчасти его можно понять, потому что очаровательная видимость её роскошного бюста и совершенно неотразимая, таинственно ведущая куда-то вниз, к блаженству, граница посередине была гордостью областного масштаба, магнитом для глаз мужской части населения и предметом зависти женской.

Коллеги красавицы-дикторши знали её строгий нрав, поэтому звонкая оплеуха, довольно крепко влепленная в «королевскую» морду, для них неожиданностью не была.

Для них, но не для него. Раньше ему всё в основном в торец стучали на разных разборках, но то была работа с её издержками. А тут – тёлка, при всех, да наотмашь…

Он как-то в первые секунды и не сообразил – а как, собственно, реагировать – не было в его «королевской» карьере таких прецедентов, отчего открыл рот, что в сочетании с плоским носом напоминало какого-то клоуна. Народ, естественно, и засмеялся.

От того смеха оторопели даже дёрнувшиеся было телохранители, и это был пик правосудия, к сожалению, за пиком всегда идёт спад. Слишком много было свидетелей, и поэтому стукнутый лишь прошипел что-то по-змеиному, погрозил пальцем и в окружении своих шакалов заспешил к выходу; наверное, у него прошла сексуальная озабоченность.

Телевизионщики было зааплодировали, но быстро осеклись, потому как каждый про себя подумал: такой скандал эти засранцы не прощают…

Сила, разумеется, была на стороне стукнутого. Хотелось бы сказать – но на стороне девушки был закон… Он там и не мог быть по определению.

Очень запросто спустя пару дней верные шакалы запихнули девушку в машину, привезли на какую-то хазу, где багровый от неутихшей ярости король жаждал мести.

Наверное, психолог смог бы объяснить, почему в этой ситуации он даже и не думал её насиловать; как ни крути, а публичная пощёчина вполне может стать причиной импотенции, пусть даже временной. Поднатужившись, служитель Психеи, вероятно, вычислил бы и то, что горевшая от пощёчины морда всемогущего требовала предельной жестокости и крови.

– Ну, и что, сучка, ты от меня там прятала? – спросил он и зверски рванул сразу блузку и бюстгальтер испуганной девушки, которую услужливые шакалы распяли на столе.

– О-о! – не смог он сдержать своего восторга, когда под треск разрываемой ткани наружу выплеснулась совсем незагорелая и от того, кажется, более беззащитная грудь.

– И для кого мы всё это храним?! – зловеще спросил он, свирепо вращая глазами. – Не для меня?! Ну, тогда и не для кого! – И с этими он словами выплеснул на грудь несчастной девушки какую-то гадость из приготовленной банки.

Кожа на груди девушки мгновенно зашипела, побагровела, запузырилась, пошёл жуткий смрад; девушка страшно закричала и потеряла сознание. Державшие её за руки и ноги подельники даже сами оторопели и отпрянули от стола…

Наверное, та скотина не подозревала, что девушка его выдаст, да, видно, недооценил её…

Его судили, срок дали немалый; его верные адвокаты ничего не смогли поделать с присяжными, которые тоже были телезрителями, от него пострадавшими…

Однако глубокий химический ожог изуродовал шею и грудь девушки настолько, что, казалось, шрамы появились и на её душе…

В этом городе оказался бывший пациент Алекса, которому, впрочем, стволовые клетки не смогли ничем помочь, и он рассказал родным и близким девушки об Алексе, и те привезли её в Москву.

Сочетание очень красивого только усиливало соседствующее уродство…

Но больше, чем страшные, незаживающие рубцы на груди, Алекса поразили её глаза: безусловно, правильные, по-казацки глубокие, но… какие-то потухшие от бессилия, боли и беззащитности.

Московские телевизионщики обеспечили ей с матерью жильё, питание и прочее на те три месяца, что Алекс колдовал с её стволовыми клетками.

Не с первого раза и даже не со второго, но, видно, Бог услышал её молитвы и восстановил справедливость: к концу третьего месяца после очередного осмотра и в зеркало тоже девушка импульсивно обняла Алекса, крепко прижалась щекой к его щеке и дала, наконец, волю уже счастливым бабским слезам…

Немного изучив её за эти три месяца, Алекс, надо сказать, не удивился её дальнейшими действиями, о которых спустя пару месяцев поведала по телефону её мать.

Она таки решила отомстить душегубу. Женское коварство общеизвестно, но что она могла сделать с осуждённым?

А ведь сделала! Добившись свидания с ним, решительно подошла к разделительному стеклу, за которым сидел мало что понимающий помятый экс-король.

К слову, телевизор заключённым иногда позволяют смотреть, и далеко не все зеки-телезрители одобрили поступок собрата, что по-своему и дали, видно, ему понять – нос его стал ещё более плоским.

Открытый от удивления рот и приплюснутый нос бывшего короля, как и тогда, опять рассмешил окружающих, но не надолго, потому что всё свидание длилось десять секунд.

Столько понадобилось девушке, чтобы, подойдя к стеклу, широко распахнуть кофточку, играючи потрясти перед обалдевшим засранцем роскошной, чистой грудью, запахнуть кофточку, плюнуть ему в рожу и волнующей походкой, с гордо поднятой головой удалиться.

Пришедший, наконец, в себя опущенный самец буквально зарычал от ярости, сексуального голода или чёрт его знает от чего и бросился на разделительное стекло. Охранники, явно сочувствующие девушке и благодарные ей за зрелище, вероятно, тоже знали про эту историю, поэтому, не церемонясь, крепко саданули ему пару раз резиновыми дубинками и не без удовольствия уткнули рычащей мордой в грязный пол…

Красавица с триумфом вернулась на телеэкран, где знатоками была замечена интригующая смена её стеснительности на лёгкую игривость по отношению к собственным прелестям.

А опозоренный обидчик после того случая повеселил всё отечественное правосудие: подал прошение о помиловании – а за что же, говорит, я сижу, если с истицей всё в порядке?!

– Странное дело… – задумчиво что-то припоминая произнёс Алекс, прищуренными глазами глядя за синий морской горизонт туда, где через сто миль тёплого лазурного моря начиналась горячая Земля Обетованная. – В Израиле у меня был один пациент-йеменец с аналогичным химическим ожогом рук и живота. У него тоже удалась регенерация, только новая кожа почему-то выросла белая, хотя он весь светло-шоколадного цвета. Может быть, со временем потемнеет… Теперь уже не узнаю…

– Как знать, как знать… – опять философски рассудил Аркадий и добавил: – Ты же говорил, израильтяне придумали, как заставить делиться стволовые клетки и выращивать специфические по потребности; вот и флаг тебе в руки…

– Придумать-то они придумали, и между собой они договорятся, а вот работать на этом поле там чужаку не дадут. Они же умные, поэтому сразу сообразили, что моя метода пустит по миру бесчисленное количество всяких коммерческих клиник, салонов красоты, оздоровительных сетевых маркетингов с их якобы биологически активными, пищевыми добавками, продуктами Мёртвого моря и прочим. Представляешь, какая тьма народа там кормится?! Выжили, конечно, и возврат, ты знаешь, не предвидится.

– Ну, Бог с ним, с Израилем, а Москва-то что?! Налаженное дело, необъятный рынок, авторитет, крыша, наконец!

– Ой, Аркадий, не сыпь соль на раны! Понимаю, что-то надо делать, но, боюсь, на Россию решиться не смогу…

И Алекс поведал Аркадию горестную историю своего бегства из России в Израиль, бегства во многом нелепого, нелогичного, но вполне красноречиво объясняющего суровую российскую действительность…

У процветающего салона Алекса действительно, казалось, не было проблем. Боль и страдание сделали его клиентами и власть имущих, и знаменитостей, и братву. За исцеление никто никогда ничего не жалел. Помещение, оборудование, материалы, конкуренты, доходы, налоги, крыша, реклама и прочее стали для Алекса мелочами жизни, совсем не мешающими жить и творить чудеса…

Гром грянул в виде резкого телефонного звонка, когда бархатный голос какого-то крупного спортивного деятеля учтиво попросил аудиенцию.

Когда на следующий день к нему в кабинет пружинисто вошли двое ладно скроенных, с иголочки одетых мужичков, Алекс инстинктивно как-то внутренне сгруппировался.

После щедрых и заливистых похвал приступили к делу, которое, в общем-то, состояло в обычной просьбе помочь в подготовке российских спортсменов к самым ответственным соревнованиям…

Мозг Алекса мгновенно среагировал: в подготовке сборных команд задействованы масса матёрых врачей и целые институты, поэтому, если обратились к нему, значит, прежних усилий уже недостаточно, и нужна его методика.

К тому времени слухов по Москве о чудесах терапии стволовыми клетками ходило множество, однако публикаций Алекс пока никаких не делал, стало быть, нужен он лично.

– Алексей Николаевич! Вам, как врачу, нетрудно будет нас понять. Физические возможности спортсменов экстра-класса в любой стране подошли к своим естественным пределам. Поэтому не секрет, что запредельные результаты спортсмен может показать только с помощью биостимуляторов.

На лице Алекса, вероятно, отразилось его отношение к допингу, потому что говоривший, уловив это, поспешил заверить:

– Нет-нет, конечно, мы все против разрушающего химического воздействия. Во-первых, антидопинговый комитет уже включил в список запрещённых практически все известные стимулирующие препараты. А, во-вторых, не душегубы же мы какие-нибудь, чтобы губить своих же спортсменов!

Молчавший доселе второй деятель решил, видимо, по-своему стимулировать самого Алекса:

– Доктор, вы же разумный человек, и я не сомневаюсь, что вы желаете успехов нашим спортсменам. Так поймите правильно ситуацию: нужны победы, без стимуляторов их не добыть, все известные препараты запрещены, поэтому нужно их новое поколение.

Первый, видимо, более близкий к спортивной медицине деятель, подхватил:

– Разумеется, и наши учёные не сидят сложа руки. Последнее их достижение – это гомогенат – измельчённый эмбрион двенадцатой недели развития. Введение его в кровь даёт стойкий, на несколько месяцев, эффект биостимуляции. Эффект стойкий, но недостаточно мощный. А поскольку в основе гомогената содержатся интерлейпины, которые активизируют собственные стволовые клетки спортсмена, мы и пришли к вам, Алексей Николаевич, как к ведущему специалисту по этим самым стволовым клеткам – выручайте!

Заговорил второй деятель, видимо, более близкий к спортивному руководству:

– У нас большие возможности, Алексей Николаевич. В вашем распоряжении любое оборудование, помещение, персонал; никаких ограничений в расходах, а вот время, к сожалению, ограничено.

Первое, что понял Алекс, это свою пока полную неподготовленность в этом вопросе.

– Поймите и вы меня, господа. Я занимаюсь регенерацией, а не стимуляцией, и у меня нет абсолютно никакой базы данных по действию гомогената.

– Так вот мы и предлагаем вам включиться в это благородное, государственной важности дело и получить результат, – чуть не хором ответили деятели.

Договорились на тайм-ауте до завтрашнего утра.

«Вот свалились на мою голову!» – задумался Алекс, когда деятели, фыркнув «Мерседесом», отбыли. «Ведомство действительно серьёзное, деньги там крутятся солидные, ради них-то всё и затевается – патриоты!»

Несмотря на новизну и важность вопроса, всегда возбуждающие Алекса, что-то на этот раз внутри него сопротивлялось, и он не испытывал обычного в таких случаях азарта.

«Отказаться?.. Не отстанут! Раз пришли, значит, вычислили. А возможности у них, пожалуй, действительно немалые. Так что, всё бросить ради них?! А душа не лежит… К учителю!»

Старый профессор во дворе кончал мыть подаренный ему Алексом бывший свой Volkswagen Passat.

– Становлюсь материалистом на старости лет, вещизм душу начал греть, – профессор погладил машину по крыше. – Подарок твой, Алёшенька, безусловно, хорош, только носит в себе элемент деструктивности!

– Как так?! – с удовольствием подхватил знакомый игривый тон Алекс.

– А вот так: что мне прикажешь теперь думать про своего многострадального «Москвичонка» после того, как я поездил на этом красавце?!

– Зато у нас танки лучшие в мире!

– Ну да, ну да, танки, выходит, нашему народу нужней, – развёл руками профессор. – Ну, пошли домой, отравимся твоим тортом.

По традиции ещё они «травились» домашней клюквенной настойкой, дачными маринадами и, в заключение, чаем с мятой. Жена профессора не преминула отметить, что «Алёшенька похудел и какой-то бледный».

– Бесспорно одно, – подытожил профессор, выслушав сообщение Алекса о спортивных визитёрах, – резервы человеческого организма огромны и используются пока не полностью. Конечно, наука работает над этим. Только теперь, я так понимаю, речь идёт о подхлёстывании любой ценой организма спортсмена в нужный момент на один прыжок, на один забег, на один заплыв… Любой ценой… Оно и понятно – слава, деньги. Можно предположить, что к широким народным массам эти усилия никакого отношения не имеют…

Профессор помолчал, видимо, придя к горестному для себя выводу, что потому и деньги на это нашлись для них, а не для него, потому как отдача предполагается быстрая и в валюте, а не в здоровье народа. А вслух продолжил:

– Речь идёт о генетическом и поэтому бесконтрольном изменении человека с приданием определённой группе его мышц заданных свойств. Теперь, с почти законченной расшифровкой генома человека, это теоретически возможно. Доктор Ronald Evans из биологического института в Калифорнии (Salk Institute) и доктор Nadia Rosenthal из Harvard Medical School уже выращивают генетически модифицированных мышей, так сказать, «мышей – Шварценеггеров». Так вот такая мышь, к примеру, вместо девятисот метров может пробежать тысячу восемьсот метров. Говорят, что они работали всего лишь над новым сжигателем жира, а там кто их знает… Вот теперь, видно, и наши спохватились и решили, что ты научишь этих дельцов от спорта с помощью генов выращивать биороботов…

Повисла пауза… Алекс решил, что поперёк батьки…

– Ты не спеши отказываться, – профессор как бы угадал ход его мыслей. – Не ты, так кто-то другой будет. Не забудь: в науке отрицательный результат – это тоже результат. А потом, по большому счёту, ведь это наши с тобой деньги у них. Вот и ступай за ними, за деньгами, да поработай, как положено, всласть на хорошем оборудовании. А результаты покажут, что делать дальше.

Вникая в предоставленные ему уже имеющиеся наработки, Алекс понял, что его предшественники по сути практически вплотную подошли к созданию биоробота, возможности которого могли бы быть совершенно невероятными.

Не понимал он другого: почему исследования приостановлены и где, собственно, учёные, их проводившие?

Новая работа захватила его целиком, заставив отрешиться от прочих мирских забот. Не исключено, что совратившие его деятели от спорта как раз на этот его фанатизм и делали ставку…

И только неожиданный звонок Вики, сообщившей, что профессор Горячев в реанимации с обширным инфарктом, заставил его остановиться и опомниться.

– Алёшенька! Я должен тебе что-то сказать! – слабым голосом прошептал профессор, весь опутанный трубками и проводами. Возражения жены и медсестры пресёк небывало решительным образом, какой только был возможен в его положении.

– Я должен!!! Оставьте нас, пожалуйста!

Алекс как мог постарался успокоить старого учителя, но тот был неумолим.

– Алёшенька! Прости меня, старого дурака, я втянул тебя в страшную трясину! Ты знаешь, что за последний месяц в Москве убиты профессор Винников, профессор Решетилов и ещё один врач. Алёшенька! Они все работали по твоей теме!

Алекс, разумеется, слышал про череду нелепых убийств учёных, прокатившихся по Москве в последнее время. Убийств совершенно необъяснимых и потому особенно страшных.

Было очевидно, что от сильного волнения, как ни странно, профессору стало значительно лучше, и он продолжил более внятно, взяв при этом Алекса за руку.

– Алёшенька, я всё понял! Профессор Винников погиб за рулём в пьяном виде с превышением скорости, Григорий Васильевич Решетилов застрелен из-за неурядиц в коммерческой деятельности. Какая чушь! Профессор Винников много лет принципиально ездил по правилам и, кроме сухого красного вина, ничего не пил. Григорию Васильевичу жена не доверяла в булочную сходить – его было грех не обсчитать – какая коммерческая деятельность! Алёшенька! Эти убийства врачей-микробиологов означают только одно: они сделали какое-то страшное открытие и не захотели дать ему жизнь. За это твои дельцы от спорта отняли их жизни. История знает подобные случаи. Создатели атомной и водородной бомб были искренне убеждены, что их детища будут служить делу мира, иначе бы тоже отказались от такой работы. Есть сведения, что Эйнштейн на основе своей теории относительности сделал ещё более глубокое открытие теории пространства и времени. А когда осознал, во что это может вылиться, уничтожил все бумаги со словами: «Человек ещё не готов к таким знаниям!» Алёшенька! Дорогой мой! От тебя ждут нужного им результата люди нехорошие, алчные, жестокие, и я умоляю тебя, пока не поздно, немедленно с ними расстаться!

– Хорошо, хорошо, Пётр Николаевич! Я всё сделаю, как вы говорите, только, ради бога, успокойтесь! Всё будет нормально, не волнуйтесь! – как мог, успокаивал Алекс старого учителя, а в мозгу уже непроизвольно анализировал открывшиеся вновь тревожные обстоятельства.

Потрясённый, в раздумье поднимался он по лестнице к Вике за советом. Среди прочих в голове пронеслась мысль, что всё-таки правильно он не стал вовлекать её в свои авантюры: можно рисковать собой, но не близким человеком.

Рассудительная Вика опасения профессора целиком поддержала. Реальным результатом исследований Алекса вполне мог стать человек с гипертрофированно развитыми теми или иными физическими или умственными способностями, причём функционально зависимый от создателя. Попади такой экземпляр в злые руки, и ситуация выйдет из-под контроля, и тогда жуткие кинофантазии станут ещё более жуткой реальностью.

С очумелой от таких мыслей и бессонной ночи головой Алекс с утра пораньше закрылся у себя в кабинете и уничтожил на бумаге и в компьютерах ключевую документацию по теме, после чего отправился в кабинет к тому самому спортивному деятелю.

– Считаю ситуацию по теме тупиковой, поэтому не вижу для себя дальнейшей возможности продолжать эту работу, – как можно официальнее заявил он.

Деятель даже не стал выяснять детали – видимо, он с самого начала не исключал такого исхода, ведь Алекс был не первый такой. Он только весь как-то набычился, потом свирепо посмотрел на Алекса, молча снял трубку внутреннего прямого телефона и тихо, но учтиво произнёс:

– Ствол, твой тёзка у меня. Он отказывается. – Потом молча выслушал короткий приказ, встал из-за стола и процедил: – Пошли!

После пятиминутного перехода по длинному гулкому коридору они вошли в кабинет, табличку на дверях которого Алекс полностью не сумел разглядеть. Что-то вроде «Заместитель начальника подотдела…» В солидной приёмной два секретаря: парень и девушка; деятель уверенно прошёл мимо них в кабинет к шефу, которого по телефону назвал «Стволом».

– Что случилось, господин учёный? – вместо приветствия произнёс с лёгким кавказским акцентом грузный лысоватый мужчина, вероятно, и бывший тем самым Стволом. «Телефонов как у президента…» – мельком подумал Алекс.

– Это вы о чём?

По привычке Алекс вначале отдавал инициативу в руки собеседника; так быстрее и легче выявить его намерения. Ответ вопросом Стволу, видимо, не понравился, потому что сопровождавший Алекса деятель поспешил вставить:

– Вас просят объяснить причину отказа работать по теме.

– Причина очень простая: я считаю, что в этих исследованиях буду вам мало полезен.

– А что, у вас достаточно информации, чтобы делать такой вывод и вообще что-то считать? – тоном стараясь показать, кто есть кто, пренебрежительно произнёс Ствол.

– Считаю, что достаточно, – подумав, уверенно ответил Алекс, вкладывая в эти слова свой смысл.

– И вы хорошо обдумали последствия? – напирал кавказец.

– Что вы имеете в виду?

Даже после разговора с профессором Алекс был по-настоящему наивен.

– Я имею в виду служебную секретную информацию, которой вы обладаете, например.

– Я готов написать расписку о неразглашении…

– Конечно, дашь… – после некоторой паузы решил Ствол. Потом кивнул деятелю и неожиданно зло и резко бросил: – Свободны!

– Всего хорошего, выход там… – только и произнёс деятель, когда они вышли от Ствола, и, повернувшись, ушёл.

Немного обескураженный, выходил Алекс из солидного мрачноватого здания. «Что бы это значило?!»

Он узнал, что это значило, вечером, подходя в темноте к своему подъезду. Из темноты вдруг вынырнула машина, навстречу ей другая, и ничего не понимающего, ослеплённого светом фар Алекса оглушила беспорядочная стрельба. Звон разбитых стекол, визг колёс, рёв моторов и, мчась друг за другом, машины исчезли в темноте.

«Очередные разборки, – подумал Алекс, – только почему-то у моего дома…»

Минут через сорок шлёпание его домашних тапочек прервал звонок в дверь, и приятный блондин, предъявив удостоверение, от имени майора Звонарёва вежливо попросил следовать за ним.

Машина неожиданно остановилась у поста на въездных воротах знакомой Алексу спецбольницы. Его ввели в палату, где он увидел одного-единственного пациента, в котором с удивлением и узнал майора Звонарёва.

– Ты что тут делаешь?! – глуповато спросил Алекс.

– Да я вот тоже возмущаюсь: подумаешь – бедро навылет, от этого дети бывают, а коллеги твои, видишь, спеленали, уложили, – бодро и беззаботно отрапортовал майор. И уже посерьёзнев, добавил: – Садись и слушай! Ты испортил большую игру спортивной мафии, она такого не прощает…

– Так это ты там пулял возле моего дома?!

– Так начали пулять в тебя, ну, мне обидно стало, пришлось поучаствовать…

– А как ты там оказался-то?!

– Вика твоя быстрее тебя сообразила о последствиях твоего отказа и вовремя мне звякнула.

Алекса по-прежнему не покидала мысль, что всё это происходит не с ним, киношный боевик какой-то.

– И что теперь?! – как-то наивно и беспомощно спросил он.

– Что теперь… Шестёрок-то мы повязали, а со Стволом будет генерал говорить.

– Такой крутой?!

– Самый. Не знаю, правда, за что его назвали знакомым тебе словом, но знаю, что некоторые депутаты Госдумы и некоторые министры у него в помощниках ходят.

Пообщались ещё немного на околокриминальные темы, потом майор приказал:

– Тебя отвезут переночевать в другое место, завтра разберёмся.

А назавтра к обеду за Алексом пришла машина от генерала Городецкого. Вид у него был одновременно злой, растерянный и виноватый:

– Алекс! Я отбил твоё право жить, только из России тебе придётся на некоторое время уехать. Разозлил ты боссов сильно. К сожалению, это всё, что я смог сделать на сегодняшний день, извини…

Алексу стало обидно до слёз. Не за себя: за генерала, за учителя, за страну…

– Теперь ты понял, почему я здесь? – горестно вздохнув, после паузы произнёс Алекс.

– А-а… – неопределённо протянул Аркадий. – Что Бог ни делает, всё к лучшему. Как вот там жить твоим профессору да генералу с майором… А ты погоди отчаиваться; есть у меня одна мысля, только я сначала слетаю с одним пузатым приятелем в Сибирь недельки на три, а потом поговорим. Лады?