Текст книги "Инспектор и бабочка"

В коридоре не было ничего интересного: вешалка, обувница и какой-то постер на стене. Единственное, что удивило Субисаррету, – обилие шляп на вешалке. Он насчитал целых пять, все одного фасона: мягкий фетр, обвитый лентой, не слишком широкие поля. Три глубокие вмятины на тулье. Фасон называется «федора», он давно вышел из моды. Даже во времена Икерова детства «федора» казалась безнадежным ретро, таким же, как и Жюльетт Греко. Но деду Икера было плевать на быстротечность моды, вот он и слушал Жюльетт.

И носил «федору».

В своей ретрошляпе дед был похож на гангстера. Или на частного детектива, использующего в своей работе самые что ни на есть гангстерские методы. А шляпа была одной из немногих вещей, которые сидели на деде идеально. Проблемы с подагрой исключали модельную обувь, проблемы с позвоночником и отвисший живот делали недостижимыми щегольские твидовые костюмы. Зато шляпа компенсировала все видимые недостатки.

Она была неподражаема.

Если бы случилось чудо и на пороге их дома появилась Жюльетт, дед элегантно приподнял бы шляпу, прикоснувшись к тулье тремя пальцами, как и положено по этикету. Этот – слегка киношный – жест наверняка сразил бы Жюльетт наповал.

Жаль, что она так и не узнала о своем верном поклоннике из испанского города Памплона.

Ближняя к Икеру шляпа – точь-в-точь как дедова, даже цвет такой же, темно-серый. Матерчатый кант на несколько тонов светлее, зачем Виктору столько почти одинаковых головных уборов? Он коллекционирует шляпы? Или они достались ему в наследство от такого же сентиментального деда, каким был дед Икера? Или были унесены из реквизиторского цеха той самой венгерской киностудии, где работал один из его дальних родственников? Цыганский засранец назвал Виктора «странным».

Не в шляпах ли заключается странность?

Сам не зная почему, Икер снял с вешалки темно-серый клон дедовой «федоры», водрузил его себе на голову и уже после этого отправился осматривать жилище ночного портье.

Пространство, скрывающееся за полуотворенной дверью, оказалось совсем небольшим – метров пятнадцать или около того. Подобие кухни – слева, подобие жилой комнаты – справа. В кухонном закутке помещались мойка, разделочный стол и старый холодильник с нашлепкой «General Motors» на передней панели. Именно старый, а не какой-нибудь новодельно-винтажный; желтовато-белый, с облупившейся местами эмалью. На какой только свалке Виктор откопал этого монстра?..

Чтобы открыть дверцу холодильника, Субисаррете пришлось приложить некоторое усилие, но ничего выдающегося за ней не обнаружилось: вздувшийся пакет молока, половинка лайма, сморщенное яблоко, огрызок пережаренного стейка на тарелке из пластика, упаковка кока-колы в стеклянной таре и початая бутылка виски.

Негусто. И молоко здесь явно лишнее.

И фотография красотки, прижатая к фасаду магнитом, имитирующим крышку от все той же вездесущей кока-колы, такая же старая, как и сам холодильник.

Фотография старая, а красотка, изображенная на ней, – молодая.

Отличная фигура, упакованная в узкое черное платье. Зажженная сигарета – в правой руке, меховая накидка – в левой; длинные светлые волосы уложены по моде сороковых годов, а плечи – вызывающе обнажены. «Шикарная телка», – сказал бы судмедэксперт Иерай Арзак. «Сэкси-пэкси», – сказал бы норная собака Микель. За комментариями последовало бы обильное слюноотделение и пара неприличных жестов. Альваро Репольес – тот обязательно потянулся бы за карандашом и блокнотом, а сам Икер… Сам Икер предпочел бы не смотреть в сторону красотки, если бы она появилась в поле его зрения.

Слишком уж откровенна ее сексуальность, слишком ослепительна – того и гляди сожжешь себе роговицу. Но и оставаться безучастным тоже не получается.

– Добрый день, – сказал Икер фотографической красотке, машинально приподняв шляпу тремя пальцами: большим, средним и указательным. – Никогда не видел вас прежде. Каким ветром вас занесло в эту дыру?

Ответа не последовало, да и глупо было ожидать его от фотографии на холодильнике.

– Кто вы?

Одна из голливудских кинодив, кто же еще?

– Как вас зовут?

Подписи под фотографией не было, но если вызволить снимок из-под кока-кольной нашлепки… Может быть, что-то и найдется на тыльной стороне. Что-то вроде «ВИКТОРУ ОТ ДЕВУШКИ ЕГО МЕЧТЫ…».

– Вы подруга Виктора?..

Жаль, что ответа никогда не последует, но диапазон голоса приблизительно понятен, он идет в комплекте с откровенной сексуальностью: низкий и чувственный. Не важно, что именно говорят такие красотки, пусть и глупости; важно – как они это делают. Плетут корабельные канаты из ничего не значащих слов, связывая ими собеседника по рукам и ногам. Иногда в ход идут наручники – «Вы не могли бы проводить меня до лифта, милый?» — бедняга и глазом моргнуть не успеет, как оказывается прикованным ими к батарее.

В доме Виктора нет лифта.

И красотка с фотографии никогда бы не заглянула сюда по собственной воле. Слишком уж непрезентабельно жилище ночного портье.

Самая настоящая крысиная нора.

Даже от единственного окна мало проку: оно не мылось несколько лет. Мутные стекла обезображены грязными разводами, на приспущенных жалюзи лежит пыльный налет с палец толщиной. Узкий и такой же пыльный подоконник завален пустыми пакетиками от мармелада – мишки, очеловеченные цифры с круглыми глазами и дурацкие crazy fruits издевательски улыбаются Икеру с пакетиков.

За окном неплохо просматривается пустырь с грузовиками и мотельчик на краю пустыря. Теперь можно разглядеть и его название:

D.O.A.

Инициалы владельца? Или просто первое попавшееся сочетание букв? Впрочем, дальнобойщикам (а именно они, судя по всему, составляют основной контингент мотельчика) все равно, как он называется. Важно, чтобы нашлась свободная комната с душем, телевизором и кроватью, где можно трахнуть снятую за небольшие деньги шлюху. Не исключено, что шлюхи живут тут же, в этой цыганской клоаке. Не исключено, что одна из них состоит в близком родстве с малолетним засранцем: тетка или старшая сестра. В душе Субисарреты поднимается запоздалая злость на мальчишку: как мастерски он развел его, как нахально выудил пятнадцать евро! Сумма, учитывая совсем не заоблачную зарплату инспектора, довольно внушительная.

Стоит ли добытая информация таких денег?

«Виктор не водит шлюх, у Виктора нет друзей, и он – странный», – вот и все, что удалось узнать. Тоже, секрет Полишинеля! – о некоторых странностях ночного портье можно судить по пленке и сведениям, полученным от Аингеру, причем совершенно бесплатно. А сексуальная жизнь Варади не интересует Икера вовсе: хоть бы тот не водил к себе шлюх, а совокуплялся с электрическими скатами.

Единственное, что заслуживает внимания: визит в крысиную дыру Исмаэля Слуцки. Но почему Субисаррета решил, что Варади посетил именно Исмаэль, никто другой? Исмаэль не единственный чернокожий, который ходит в дредах, носит золотой медальон и выглядит не как отброс с набережной – вполне респектабельно. В его собственном полицейском управлении таких наберется не меньше полдесятка, что уж говорить обо всем Сан-Себастьяне и окрестностях?

Засранец сказал, что мог бы опознать визитера. Но для этого нужна очная ставка. Попробуй затащи на нее немытое отродье!.. Но даже если удастся приволочь мальчишку… Вдруг окажется, что Исмаэль не имеет никакого отношения к таинственному черному незнакомцу? Как он, Икер Субисаррета, будет выглядеть в глазах подающего большие надежды саксофониста?

А в глазах его русской подруги?

Именно этот факт напрягает больше всего.

А еще то, что инспектор никак не может обнаружить на стоянке своего собственного «Сеата». А ведь он хорошо помнит, что поставил машину рядом с большим американским грузовиком с красной кабиной. Грузовик стоит и сейчас, а вот «Сеат» куда-то испарился. Его место заняло какое-то ретронедоразумение с откидным верхом. Вот черт, это же и есть… «Форд-Thunderbird»!

Машина Виктора Варади, единственная в своем роде. Колымага, развалюха, – каких еще эпитетов удостаивался «Thunderbird»? Какими бы они ни были – отсюда, с высоты четвертого этажа, «Форд» смотрится неплохо. Вытянутый сигарообразный корпус являет собой образец элегантности: будь он поновее, в нем не стыдно было бы прокатить даже красотку с фотографии.

Но «Форд» совсем не нов да и выглядит тускловато. Аингеру утверждал, что «Форд» – красного цвета, но он не красный. А… какой?

Темный. Просто темный. Все в этом «Форде» представляет собой симбиоз темных и светлых тонов, как если бы Субисаррета смотрел старое черно-белое кино.

Но Субисаррета не любит черно-белое кино, цвет – куда приятнее. Взять, к примеру, агрессивную морду американского грузовика…

Вот черт.

Еще несколько секунд назад она была ярко-красной, но теперь цвет ушел и из нее. То же произошло со всеми остальными машинами, с отелем, с самим ландшафтом. Когда Субисаррета поднимался сюда, было позднее, наполненное солнцем утро. Теперь же определить в точности, какое время суток на дворе, – невозможно.

Черно-белое – вот какое.

Дьявольщина.

Икер потер глаза, затем несколько раз надавил пальцами на глазные яблоки и снова уставился в окно: картинка не изменилась. Та же монохромная срань с «Фордом» в эпицентре. Наверное, все дело в грязных оконных стеклах. Свет преломляется в них как-то по-особенному, вот и возникает эффект черно-белого кино.

Так Икер и будет думать. Во всяком случае – пока.

Инспектор вынул из кармана пиджака мобильник и набрал Микеля. Гудки пошли не сразу, им предшествовало легкое потрескивание, а сам голос Микеля прозвучал как из бочки. Как если бы он находился за тысячи километров, где-нибудь в Бенине.

– Шеф?

– Нет, папа римский, – проворчал Субисаррета. – Вот что. Ты должен приехать в Ирун.

– Когда?

– Прямо сейчас.

– А Бенин?

– Бенином займешься позже.

– И что мне делать в Ируне?

– Найдешь пустырь в цыганском квартале – там сейчас стоянка дальнобойщиков и мотель, он называется D.O.A.

– Как?

– Доа.

– Что-то я не припомню в Ируне цыганского квартала… – Голос Микеля прерывается помехами и звучит все тише, перемещаясь из Бенина прямиком в Камбоджу. – Но если вы утверждаете…

– Я как раз здесь нахожусь. Но тебе нужна стоянка дальнобойщиков.

– И что мне может там понадобиться?

– Найдешь старый «Форд-Thunderbird» с откидным верхом. Номерной знак ноль восемь восемьдесят VPJ. Записал?

– Запомнил.

– Осмотришь его, ну и вообще… Понаблюдаешь за окрестностями.

– Мне дождаться вас?

– Да. Через сколько ты можешь быть в Ируне?

– Если не будет пробок на выезде…

– Пробок сейчас нет.

– Тогда через полчаса.

– Отлично. И поторопись.

– Уже стартую, шеф.

На кого-кого, а на норную собаку Микеля можно положиться. Ему все еще нравятся игры во всемогущих полицейских; звезд с неба он не хватает, и с воображением у него туго, но Икеру как раз и нужен сейчас простодушный, ничем не замутненный взгляд со стороны. Под этим взглядом «Форд» (как надеется Субисаррета) снова станет обычным автомобилем, а не машиной времени, переносящей в старый кинотеатр, где идут черно-белые фильмы.

Дались же ему эти черно-белые фильмы!

Красотка с фотографии на холодильнике кажется выписанной прямиком оттуда, то же можно сказать о виде из окна: за то время, что инспектор разговаривал с Микелем, ничего не изменилось, напротив: сумерки сгущаются. Грузовики на стоянке едва видны, зато название мотельчика, прохладно сияющее неоном, так и лезет в глаза.

D.O.A. – что же все-таки это означает?

Нужно перестать пялиться в окно. И переключиться наконец на крысиную нору.

Старый диван с неубранной постелью не первой свежести. Письменный стол справа от него, кресло, заваленное тряпьем, – слева, оно занимает промежуточное положение между диваном и окном. Над креслом висят на гвоздях несколько вешалок с одеждой: рубашки светлых тонов и темный старомодный костюм (под стать шляпе, которая красуется теперь на голове Икера). Гардероб Виктора Варади выглядит убого, что совсем неудивительно: все деньги он откладывает на учебу. И еще – на книги, ими забиты грубо сколоченные полки.

Красотку с фотографии зовут Рита Хейворт.

Субисаррета никогда бы не узнал этого, если бы не наткнулся взглядом на плакат, висящий над диваном, он в точности повторяет снимок.

«GILDA» – написано на плакате, очевидно, так назывался фильм с участием Риты Хейворт. «Rita has never been sexier»[12]12
  Рита никогда не была сексуальнее (англ.).


[Закрыть], утверждает ремарка под названием.

Все может быть.

То, что не вызывает никаких сомнений: Рита Хейворт (киношная Гилда, или Джильда, или как там ее?) – главная женщина в жизни Виктора Варади. Десятки Рит (и когда они только успели выползти из темноты?) окружают инспектора: они заткнуты за стекла книжных полок, оккупировали письменный стол. Целый веер открыток с Ритами прикноплен к стене у изголовья кровати. Лицо Риты – последнее, что видит Виктор, прежде чем заснуть. Лицо Риты – первое, что видит Виктор, просыпаясь.

Может быть, кинодива из сороковых и есть главная странность портье? Она, а не мармеладки?

Она и есть мармеладка.

Но за один раз проглотить такую не получится, и десяти попыток будет недостаточно, и ста. Женщины, подобные Рите, – сущее несчастье для мужчин. Женщины, подобные Рите, докуривают мужчин до фильтра, а потом выбрасывают, не особенно заботясь, попал окурок в урну или нет. Они допивают мужчин до дна, а потом разбивают бокал. И, не дав себе передышки, тянутся за следующим.

Стол Виктора завален книгами и тяжелыми фотоальбомами, два пластиковых стаканчика полны разноцветных фломастеров, тут же лежит старый фотоаппарат «Zeiss Ikon Ikonta» с выдвижным объективом на кожаной гармошке. Нечто подобное Икер не раз видел на блошиных рынках, стоят такие аппараты намного дешевле, чем может показаться на первый взгляд: всего-то около полтинника. А если хорошенько поторговаться, уйдут за тридцать пять евро. Неизвестно, за сколько отхватил свой агрегат Виктор Варади, но выглядит он отлично. Как новенький – ни единого скола, ни единой потертости, хоть сейчас пускай в дело.

Виктор Варади – фотолюбитель?

До сих пор он представлялся Субисаррете любителем жевательного мармелада, любителем фантомного баскетбола, любителем ориентальных кошек и книжным червем. А теперь еще – и фанатом давно погасшей кинозвезды, уж не дрочит ли он под одеялом на ее светлый образ?..

Все может быть.

Несколько секунд инспектор вертит «Иконту» в руках и даже щелкает крошечной заслонкой, за которой обычно прячется пленка.

Опс.

Пленка на месте.

Как вытащить ее, не засветив, если есть что засвечивать? Подумав секунду, Икер решает не рисковать: он просто заберет фотоаппарат с собой и передаст умельцам из управления, а уж они-то смогут извлечь пленку и проявить фотографии. Не факт, что на фотографиях окажется что-то интересное. Что-то такое, что придаст следствию толчок, но…

Виктор Варади занимает воображение Икера все больше и больше.

Странный тип.

Странное место, странные костюмы на вешалке, странный вид из окна. Сто против одного, что фотоальбомы забиты фотографиями Риты Хейворт в самых разных ракурсах и самых пикантных позах. Вопрос только в том, что считалось пикантным в сороковых?.. Или пятидесятых. Или… в те времена, когда фотоаппарат «Иконта» только поступил в магазины фототехники и сопутствующих товаров. Почему Икера не покидает ощущение, что времена эти не такие уж отдаленные? Что фотоаппарат был куплен не на блошином рынке и не в антикварной лавке, а именно в магазине и совсем недавно?

Все дело в запахе.

От узкого ремешка на ребре «Иконты» так и тянет свежей кожей. К запаху кожи примешивается еще один, и он смутно знаком Икеру. Где-то (где?), когда-то (когда?) они уже сталкивались. Но вспомнить никак не выходит, и Субисаррета переключается на изучение альбомов.

Вопреки ожиданиям инспектора, в первом альбоме, который он открывает, оказываются вовсе не фотографии – аккуратно сброшюрованные плотные листы бумаги. Пяти секунд достаточно, чтобы понять: это комикс.

Не купленный в магазине – самодельный, вот почему пластиковые стаканчики забиты фломастерами! Автор рисунков – не самый изощренный рисовальщик, до Альваро Репольеса ему далеко, но рисунки смотрятся забавно. Основные цвета – красный, синий, желтый.

И черный.

Черного, пожалуй, даже больше, чем остальных.

В качестве главных героев фигурируют блондинка, в которой Субисаррета без особого труда узнает Риту, и мрачный мужчина в шляпе и двубортном костюме с широкими плечами. Шляпа – сестра-близнец той, что красуется сейчас на голове инспектора. Костюм старательно срисован с костюма на вешалке, с той лишь разницей, что под пиджаком легко просматриваются контуры пистолетной кобуры.

На Виктора Варади рисованный герой не похож.

Сюжет комикса ускользает от Икера (он вообще не любитель комиксов), но, очевидно, речь идет о crime-истории. Условной Рите понадобилась помощь мужчины в шляпе (полицейского инспектора? частного детектива?) – вот она и завернула в его тесный офис. Кроме главных героев в комиксе фигурируют ламповые радиоприемники, старые телефоны с дисками вместо кнопок («Ding-Ding-Ding!»), китайская лапша в бумажных коробках: почему-то именно ее любит детектив – ее, а не мармеладки. Второстепенные персонажи прорисованы чуть менее тщательно, чем коробки из-под лапши: пара комических негров, десяток ушлых типов в костюмах с накладными плечами, крупье из казино, китаец в традиционном халате, шапочке и при косице. Китаец вроде бы приятельствует с детективом, уважительно называя его «ши-фу Эл»; он снабжает детектива лапшой и всякий раз предлагает «пирожок судьбы» в качестве комплимента от ресторанчика, которым владеет. В задних комнатах ресторанчика расположилась опиумная курильня, и «ши-фу Эл» (не то чтобы ее завсегдатай) не прочь провести там пару часов в рассуждениях о самых разных вещах.

Преимущественно философских.

Начинка «пирожков судьбы» – главный двигатель истории. Тонкие полоски бумаги – стоит только вынуть их из теста – предупреждают, увещевают, подсказывают. Ши-фу Эл, поначалу относящийся к предсказаниям довольно скептически, неожиданно (по-другому в такой поверхностной вещи, как комикс, не бывает) начинает верить в их силу и непогрешимость. Примерно с десятой страницы он и шагу ступить не может, не выпотрошив начинку очередного пирожка.

Рисованной блондинке угрожают подельники ее покойного мужа: владельца казино и по совместительству оружейного барона, связанного с ниггерами и латиносами. Ушлые типы в костюмах и есть подельники, но они не единственные, кто не дает красавице спокойно жить. На полах ее шикарной шубы нависли продажные полицейские, – и ши-фу Эл (выбранный блондинкой не иначе как по наущению других «пирожков судьбы», поданных совсем в другом ресторане) призван спасти сексуальную дамочку и от подельников покойного мужа, и от продажных полицейских.

К двадцатой странице ши-фу влюбляется в псевдо-Риту (сердечки на белом облачке над шляпой); к тридцатой – Рита отвечает ему взаимностью (сердечки на белом облачке над копной волос). Первый робкий поцелуй (MMMMMMMM Smack) случается на пятидесятой, сразу же после перестрелки (Bang-Bang-Bang), в которой ши-фу удается убрать сразу нескольких врагов. Затем следует ночь в сомнительном мотеле, целомудренно выкрашенная в черный.

Ahhhhhhh! Ooooooo! – количество сердечек зашкаливает.

Вдохновленного таким поворотом дела ши-фу уже ничем не остановить. Все враги дамочки отходят в мир иной самыми затейливыми способами и в самых неподходящих местах. Места по доброй традиции диктуются бумажными клочками из «пирожков судьбы», а способы… Изобретательности влюбленного детектива можно только позавидовать:

Он ломает врагам шеи (Snap[13]13
  Щёлк! (англ.)


[Закрыть]), крушит затылки монтировкой (Thwack[14]14
  Хрясь! (англ.)


[Закрыть]), топит в мутной в мазутной воде у причалов грузового порта (Gurgle[15]15
  Бульк! (англ.)


[Закрыть]), решетит из первого подвернувшегося под руку дробовика (Ka-Blam[16]16
  Ты-дыщ! (англ.)


[Закрыть]), душит атласной подарочной лентой (Gasp[17]17
  Кххх-х! (англ.)


[Закрыть]), сует под ребра разделочный нож, случайно унесенный из китайского ресторана вместе с очередным пирожком (Thrack! Splat! Sizzle[18]18
  Хряк! хлюп! пшшш! (англ.)


[Закрыть]) – словом, ведет себя как самый настоящий мясник. Субисаррета и сам не заметил, как втянулся в разглядывание самодельного комикса – интересно, чем все кончится?

Безоговорочной победой над злом и отбытием на пээмжэ в Рио.

Так поступают все замешанные в хрясь!бульк! щелк!ты-дыщ! – засовывают в нагрудный карман пиджака билеты на рейс к пляжам Копакабаны, моральный аспект проблемы не рассматривается вовсе. Утешительный финал в духе Лусии, вот чего она всегда ждет перед заключительными титрами – поцелуя в диафрагму, это вызывало у нее слезы умиления. А у русской?

Он снова думает о русской, вот черт!..

Он ничем не лучше нарисованного ши-фу, которого любовь к сомнительной дамочке сделала мясником.

И что бы сделал он сам, если бы русской угрожала опасность и она обратилась бы к нему за помощью?

Хрясь!бульк!щелк!

Крысиная нора Виктора Варади действует на инспектора самым странным образом, он почти забыл, зачем вообще оказался здесь. Ведь зачем-то он здесь оказался? Уж точно не затем, чтобы изучать говенный комикс. Он ищет связь между Виктором и убийством в «Пунта Монпас».

Ты-дыщ!

Неплохо также было бы отыскать следы пребывания Исмаэля (если это был Исмаэль) – гость Виктора пробыл здесь около получаса. Слишком долгое время, чтобы тупо стоять посреди комнаты; наверняка Виктор предложил гостю чего-нибудь выпить. Тем более что в холодильнике стоит бутылка виски. Предложить выпить – жест вежливости, так поступил бы сам Субисаррета, завались к нему кто-нибудь без звонка.

Не слишком знакомый.

Так поступил бы ши-фу Эл из комикса.

Предложить выпить – жест вежливости, а Виктор, по уверениям Аингеру, очень вежливый парень. Инспектор вертит головой в поисках двух (или хотя бы одного) стаканов – тщетно. Зато находится телефон, стоящий на полу, возле дивана. Теперь понятно, что телефон из комикса срисован именно с него, осталось только найти ламповый радиоприемник и китайца с недельным запасом «пирожков судьбы». Черный аппарат с рогатиной, на которой висит массивная трубка, выглядит так же хорошо, как и «Иконта». Так же стильно. И единственное, о чем жалеет Субисаррета, – старые модели телефонов не снабжены автоответчиком. Нет его и здесь.

Инспектор вынимает из кармана носовой платок, снимает трубку и прикладывает ее к уху: в трубке слышны длинные гудки.

Аппарат работает, что совсем неудивительно.

Удивляет лишь то, что все старые вещи в квартире Виктора выглядят как новые. Не знай Субисаррета, что на улице двадцать первый век, он легко мог бы поверить, что сейчас середина двадцатого. Идеальную винтажную картинку портят лишь пакетики от мармелада. Впрочем, не исключено, что дизайн пакетиков за последние шестьдесят лет не претерпел существенных изменений.

…За второй дверью в самом конце коридора Икер обнаруживает крохотную ванную, совмещенную с туалетом. И без того небольшое пространство кажется еще меньше из-за огромного плетеного бака для грязного белья; как Виктору удалось втиснуть его между унитазом и фаянсовой расколотой раковиной – загадка. Субисаррета откидывает крышку бака с некоторой опаской: вдруг там валяется чей-то труп (хрясь!бульк!щелк!) – объем бака это позволяет.

Слава богу, никакого трупа.

Ни рисованного, ни настоящего.

Ворох несвежих носков, штанов и футболок. Морщась и вздыхая, инспектор начинает рыться в белье: скорее машинально, чем преследуя какую-то цель. Но то, что он обнаруживает под одной из футболок…

Рубашка.

Свернутая в комок, она поначалу не кажется инспектору грязной. Она много чище, чем все остальные вещи, которые валяются в баке. Скорее всего, Виктор надел ее только один раз. Максимум – два. Но стоит развернуть ее, как сразу становится понятно, почему рубашка была отправлена в бак.

Передняя планка залита успевшей побуреть кровью.

Кровавое пятно на груди и множество мелких брызг: на плечах, на рукавах, на нагрудном кармане с вышитым на нем логотипом гостиницы «Пунта Монпас».

Хлюп! Пшшш!

Зрелище не из приятных, но инспектор за свою долгую службу в полиции видел и не такое. Определить, когда именно кровь попала на форменную одежду, не представляется возможным. Во всяком случае, здесь и сейчас. Это – дело Иерая Арзака, который сидит в Сан-Себастьяне. Но Субисаррета, находящийся в Ируне, почти на сто процентов уверен, что время появления кровавых пятен на рубашке в точности совпадает со временем убийства Кристиана Платта.

Скромняга Виктор Варади – убийца?

Тот человек, которого Субисаррета видел на пленке, похож на кого угодно, только не на убийцу. Неуверенный в себе человек – да. Любитель баскетбола и толстых книг – да. Инспектор готов признать в Викторе небесталанного художника, но убийцу…

«Не тот типаж», – сказал бы Иерай.

Кажется, цыганенок обозвал ночного портье «нищебродом», магистральная мысль понятна: Виктор беден, как церковная крыса, и живет в такой же крысиной норе, он откладывает каждую копейку, чтобы получить возможность учиться в университете. Что, если кто-то заплатил ему за убийство постояльца «Пунта Монпас»?

Не тот типаж.

Не тот, хотя странностей в его поведении было немало. И (это нельзя сбрасывать со счетов) он поднялся наверх как раз тогда, когда было совершено убийство. Гостиничные идиоты не снабдили коридор видеокамерами, а ведь такая простая и недорогая вещь, как камера, могла сразу же снять множество вопросов. Теперь же остается только догадываться, что делал Виктор на этаже, стал ли он свидетелем преступления или замешан в нем напрямую?

Субисаррете не составляет труда вызвать в памяти тот момент, когда Виктор спустился с лестницы и снова занял место за стойкой: никакого волнения, полная расслабленность, чистая рубашка.

Чистая рубашка – вот что важно.

Когда он спустился, на нем была чистая рубашка, а в корзине для белья лежит совсем другая, выпачканная в крови, но тоже форменная. И эта кровь, судя по ее количеству, явно не из носа и не из порезанного пальца. А Виктор – никакой не свидетель, ведь что сделал бы случайный свидетель? Сразу же позвонил бы в полицию. Ничего подобного не произошло. И Аингеру… Не далее как сегодня утром администратор сообщил Икеру по телефону, что у него исчезла рубашка!

Связь здесь из рук вон, но попытаться стоит.

– Инспектор Субисаррета, – сказал Икер после того, как в трубке раздалось «Слушаю».

– Да-да, я узнал вас.

Снова треск, шипение и щелчки, голос Аингеру искажен до неузнаваемости, и все-таки это именно его голос.

– Сегодня утром вы сказали, что у вас пропала рубашка.

– Да. Ума не приложу, кто мог ее взять. Хотел переодеться – и вот, пожалуйста…

– И когда вы видели ее в последний раз?

– Точно не скажу. Может быть, пару дней назад. Я не обращал внимания… Как раз пару дней назад Хайат отдала ее мне. Она стирает и крахмалит мои рубашки за небольшую плату. Так вот, она отдала ее мне, и я повесил рубашку в свой шкафчик. А сегодня с утра я ее там не обнаружил.

– Хайат стирает рубашки только вам?

– В смысле?

– Виктор Варади тоже пользуется ее услугами?

– Не думаю. Хайат ведь делает это не бесплатно, она прижимистая. А у Виктора – каждая копейка на счету, так что ему приходится обходиться своими силами.

Нищеброд и сквалыга, угу.

– Шкафчики персонала закрываются на замки?

– Ну… Замками это можно назвать весьма условно.

– То есть любой человек из обслуги может открыть замок без проблем?

– Некоторые вообще не закрывают свои ячейки на ключ. Да-да, пожалуй, кроме Виктора никто и не закрывает. Иногда просто забывают это сделать, но до сих пор никаких эксцессов не случалось.

– Понятно. И где же стоят шкафчики?

– На первом этаже, возле черного хода есть небольшая комната, там они и стоят.

Теперь и Субисаррета вспомнил: вчера кто-то из полицейских осматривал подсобку у черного хода – и ничего криминального не обнаружил.

– Скажите, а за последнее время… За последние несколько дней… Может быть, неделю… С Виктором Варади все было в порядке? – Инспектору почему-то хочется дать книжному червю последний шанс.

– В смысле? – снова переспрашивает Аингеру.

– Какие-нибудь травмы. Дорожные происшествия…

– Вроде бы ничего. Во всяком случае, он не жаловался и не брал больничный.

– Виктор ведь такой же комплекции, как и вы?

– Э-э… Вы намекаете, что это он мог взять мою рубашку? – после секундного молчания произносит Аингеру.

– Да нет.

– Виктор не стал бы ничего брать, тем более украдкой. Да и зачем ему моя рубашка, если у него есть своя…

Не та ли, которая лежит сейчас в корзине белья?

– Ладно. Спасибо, Аингеру.

На раковине стоит пластмассовый стаканчик с зубной щеткой, дешевым бритвенным станком и тюбиком зубной пасты. Полулысый помазок, пена для бритья и дешевая туалетная вода дополняют унылую картину. У зеркала над раковиной отколот нижний левый край, и сейчас в нем отражается веревка, протянутая над ванной.

На веревке сушатся фотографии.

Версия о фотолюбителе Викторе Варади нашла свое подтверждение. А за сомнительной чистоты шторкой с резвящимися дельфинами обнаружились еще и фотопричиндалы. Они стоят на доске, положенной прямо на ванну: громоздкий фотоувеличитель, несколько неглубоких кюветок, рамки, баночки разной формы и величины. Все это выглядит довольно архаично, но не архаичность оборудования волнует инспектора Субисаррету – снимки, прикрепленные к веревке бельевыми прищепками.

Их около трех десятков, и почти на каждом изображен сам Виктор.

На нескольких снимках Виктор предстает в обличье ши-фу Эла из комикса: ретрошляпа, ретропиджак и что-то отдаленно напоминающее пистолетную кобуру под пиджаком. Длинных волос нет и в помине (очевидно, они убраны под шляпу), лицо Виктора выражает самые разные чувства: гнев, боль, удивление, радость, ярость, горе, сарказм.

Очевидно, Виктор добивался абсолютной кристальности эмоций, они поданы в самом что ни на есть чистом виде, оттого и лицо больше похоже на маску.

Смысл других снимков – показать не эмоции, а физическое действие. Позы, которые при этом принимает Виктор, не выглядят естественными. Во всяком случае, они не свойственны живым людям. Только мертвецам, Субисаррета может поклясться в этом: уж он-то в своей жизни перевидал достаточное количество трупов. Вот Виктор лежит, неловко подогнув под себя ногу; вот – сидит у стены, выпучив остекленевшие глаза и вывалив наружу язык. Вот тело Виктора свисает со стула и кажется переломанным пополам.

Если Виктор Варади – модель, то кто же фотограф?

Не исключено, что он сам, если включить на фотоаппарате режим ожидания.

Субисаррета почему-то склоняется именно к этой мысли, потому что… Потому что Виктор одинок и, по всеобщим уверениям, у него нет друзей. И еще потому, что участвовать в таком странном хэппенинге согласился бы далеко не каждый: от всех без исключения снимков подванивает гнилью. Именно так пахнут все порочные тайны, которые их носитель во что бы то ни стало пытается скрыть.