Текст книги "Инспектор и бабочка"

Комикс об Эле и псевдо-Рите пах по-другому, хотя его страницы были просто унавожены вытекшей из фломастеров кровью.

Мармеладки, ириски, печенье. И прочие нежные вещи, которыми перебиваешься, когда рассматриваешь цветные картинки. Субисаррете тоже хотелось бросить в рот мармеладку – все то время, что он наблюдал за приключениями парочки авантюристов. А сейчас – не хочется.

Ему нравится комикс и не нравятся фотографии, вот что.

Присев на корточки, инспектор обнаруживает под ванной еще одну кюветку или, скорее, пластмассовый поддон. Очевидно, Виктор сбрасывал туда все, что посчитал ненужным или испорченным: полностью засвеченные снимки, обрезки фотобумаги, неудавшиеся планы каких-то строений, площадок, пакгаузов и причалов. А где в таком случае удачные?

Перекочевали прямиком в комикс.

Продолжая рассматривать снимки, Субисаррета снова набирает телефон гостиничного администратора.

– Инспектор? – Голос Аингеру звучит еще глуше и невнятнее, чем в прошлый раз, и Икеру приходится напрягаться, чтобы хоть что-то уловить.

– Скажите, Аингеру, вы слышали об увлечении Виктора комиксами?

– Нет. Ни о чем подобном он мне не говорил. Да и не стал бы он тратить время на такую ерунду. Виктор – серьезный парень.

– Ну да. Но когда я говорил о комиксах, я имел в виду, что он сам их рисует.

– Виктор? – недоумевает Аингеру.

– Да.

– Этого я не знал.

– И о том, что Виктор – фотолюбитель, тоже?

– Впервые слышу от вас. Но я же говорил вам, Виктор – очень закрытый человек и мы не друзья. А вы уже нашли его?

– Пока нет.

– Может быть… Имеет смысл поискать его в Аквариуме? Он частенько там бывает…

Голос Аингеру звучит все слабее, а потом и вовсе сходит на нет, тонет в бесконечном шуршании и потрескивании. Сигнал параллельного вызова тоже оказывается не таким, как всегда. Он слишком слаб и едва слышен.

Микель.

– Я уже на месте, шеф!

– На месте?

– На стоянке. Нашел вашу машину. Но никакого «Форда» тут нет.

– Черт!

Черт! Черт! Черт! Надо же быть таким идиотом! Субисаррете нужно отправляться на набережную: торговать поддельной кожгалантереей, а не занимать должность инспектора полиции. «Thunderbird» увели прямо из-под носа, в то время как он околачивался в крысиной норе, собирая малозначительные факты малозначительной жизни Виктора Варади. Единственная ценная находка – его форменная рубаха, все остальное никакого значения не имеет.

Костеря себя последними словами, Икер подходит к окну и видит… «Форд-Thunderbird»! Он стоит на том же самом месте, рядом с американским грузовиком.

– Ты меня слышишь, Микель?

– Да, шеф.

– «Форд» все еще здесь, я его вижу.

– Видите? – В голосе Микеля слышится растерянность. – А вы где?

– Неподалеку. В доме напротив. Самом ближнем к стоянке. Синий фасад. Ты видишь четырехэтажный дом с синим фасадом?

– Да, – после непродолжительного молчания заявляет Микель. – Он прямо передо мной. Метрах в пятидесяти.

– Ты стоишь лицом к нему?

– Я стою лицом к нему, рядом с вашим «Сеатом».

Дьявольщина.

Если бы бестолковый Микель стоял в пятидесяти метрах от дома, Субисаррета обязательно заметил бы его. И свой «Сеат». Но в поле зрения инспектора ни Микеля, ни «Сеата» нет, есть только «Форд» Виктора Варади, который мокнет сейчас под дождем.

Под дождем, вот как.

Дождь идет в сумерках, потому что за окном сгущаются сумерки, но сейчас… Субисаррета отгибает рукав пиджака и смотрит на часы: начало двенадцатого, он пробыл в квартире Варади почти час, и за это время утро не только успело перейти в день, но и день плавно склонился к вечеру. А на часах всего лишь начало двенадцатого.

Дьявольщина!

– Может быть, это не та стоянка, Микель?

– Э-э… Может быть. Но другой стоянки для шоферов-дальнобойщиков, да еще с мотелем, я не нашел. И ваш «Сеат». Он здесь.

Это – та самая стоянка. Та самая, где Икер оставил свою машину в десять часов утра.

– И вы сказали, что мотель называется «D.O.A.»…

– Да.

Мерцающая неоном надпись «D.O.A.» и сейчас перед глазами Субисарреты, ни дождь, ни сумерки не смогли ее приглушить.

– Вообще-то мотель называется «Королева ночи»…

– Как?

– «Королева ночи». И он, судя по всему, давно не работает… С вами все в порядке, шеф?

Все далеко не в порядке, неоновая надпись явно вступила в противоречие с утверждением Микеля, что мотель «давно не работает». Так же как «Сеат» инспектора вступил в противоречие с «Фордом» ночного портье. А светлый день вступил в противоречие с сумерками. А о чрезвычайно распространенном названии «Королева ночи» Икеру даже думать не хочется.

Не сейчас, потом.

– Что значит «не работает»?

– Окна заколочены фанерой, на двери – замок. Общее запустение, вот что значит «не работает». Я вам звонил, но вы не отвечали. Вот я и сходил к мотелю, пока было время…

– Кстати, о времени… Ты не подскажешь, который сейчас час? – Инспектору нужна хоть какая-то точка опоры.

– Семнадцать минут двенадцатого. – Точность – отличительная черта Микеля. – А что?

Слава богу, хотя бы время удалось синхронизировать! Его, Субисарреты, время не отличается от времени, в котором живет Микель.

– И на улице нет дождя?

– Вообще-то на улице солнце. И ни одной тучки на небе.

– Ни одной тучки, и ты стоишь сейчас у моего «Сеата».

– Ну да…

– А что находится рядом?

– В смысле? Вы говорите загадками, шеф.

Происходящее сейчас с Субисарретой – вот главная загадка. Все это – какое-то помрачение, помутнение разума. Но Микель не должен знать, что с его непосредственным начальником что-то не так. Или – не так с этим местом? Или – не так с окном, сквозь которое Субисаррета видит совсем другую реальность?

Не ту ли, что изо дня в день наблюдал Виктор Варади?

– Что находится рядом с моим «Сеатом»?

– Грузовик, – после небольшой паузы сообщает Микель. – А рядом – еще две фуры. Мебельный фургон фирмы братьев Гарсиа. Платформа для перевозки домашнего скота, она сейчас пустая. Мини-ваген «Хундаи»… Дальше перечислять?

– Тот грузовик – американский?

– Да. «Питербилт», кажется так.

– Кабина темно-красного цвета?

– Вишневого.

В сумерках, глядящих теперь из окна на Субисаррету, цвет грузовика не просматривается. Картинка остается черно-белой, как в старых фильмах с участием Риты Хейворт. Если бы это действительно было кино – за общим планом стоянки последовал бы средний, а затем крупный. Где обязательно произошло бы хоть что-то, кроме дождя.

Но Субисаррета продолжает смотреть на происходящее с высоты четвертого этажа – и ничего в безмятежном пейзаже не меняется.

– Так что мне делать, шеф? – напоминает о себе Микель в телефонной трубке.

– Стой там, где стоишь.

– Возле вашего «Сеата»?

– Да.

– А вы?

– Я сейчас подойду.

Больше всего Субисаррета боится, что за входной дверью окажется еще одна – третья – реальность: не его собственная, в которой топчется сейчас Микель. Не его и не Виктора Варади – ши-фу Эла.

Рисованные ступеньки. Рисованная коробка с лапшой в рисованном пакете (привет от рисованного китайца). Наконец, там может оказаться сама псевдо-Рита с белым облачком над головой. Надпись на облачке такая длинная, что едва укладывается в две строки: «Вас порекомендовал мне один старинный друг, чью фамилию мне бы не хотелось называть. Дело в том, что мне нужна помощь».

Облачко над головой Субисарреты окажется существенно меньше Ритиного:

«Это убийство, моя сладкая».

Слава богу, опасениям инспектора не суждено сбыться. За дверью крысиной норы – все тот же грязный подъезд, все те же обрывки газет и алюминиевые банки из-под кока-колы, пустые и смятые. Но инспектор неподдельно радуется даже этой разрухе. Она не рисованная – настоящая.

* * *

…Улица встречает его солнцем, подбирающимся к зениту: на сумерки и дождь нет и намека. Все встало на свои места, всего-то и нужно было, что покинуть жилище Варади. Маленький цыган ошибся: это не Виктор – странный. Странным оказалось место, в котором он обитает. Нужно вернуться сюда еще раз и остаться здесь на подольше.

От этой внезапной мысли Субисаррете становится неуютно. По спине пробегает холодок, ладони становятся влажными, только этого не хватало! Неужели он, инспектор полиции, крепкий тридцатипятилетний мужчина, трусливее какого-то хлипкого ночного портье? Ведь Виктор возвращался в свою нору каждое утро, он проводил здесь достаточно времени и даже сумел организовать некое подобие быта. Интересно, что он видел в окне, выходящем на стоянку? Дать ответ на этот вопрос может только он, осталось лишь обнаружить пропавшего портье. Желательно – живым.

А вот и Микель!

Микель перетаптывается с ноги на ногу у «Сеата», ничего с машиной инспектора не случилось: шины не спущены, зеркала не свинчены, лобовое стекло не разбито. Все в порядке и с соседями «Сеата» – американским грузовиком, фурами и фирменным мебельным фургоном братьев Гарсиа. Единственное, что настораживает Икера, – полное отсутствие владельцев транспортных средств, – интересно, куда они запропастились?

Судя по всему, мысли об отсутствующих владельцах не особенно тревожат помощника инспектора: выглядит он достаточно беззаботно, как и положено молодому сан-себастьянцу в июльский солнечный день. Физиономия у Микеля простецкая, из тех, что девушки с претензией называют «деревенской»: не слишком высокий лоб, не слишком твердый подбородок, толстые губы и круглые глаза, опушенные длинными ресницами. Длинные ресницы вводят в заблуждение всех, кто не знает Микеля близко. Они думают, что Микель – безобидный простак, на котором можно ездить всем кому не лень. Они думают, что Микель – простофиля, вечно влипающий в нелепые истории. Как герой детского комикса, чье главное отличие от героя взрослого комикса состоит в том, что он может позволить себе быть смешным. Иметь смешную собаку, смешное хобби и смешные ботинки; романтические истории с девочками/девушками/женщинами-вамп в контексте собаки и ботинок – исключены.

Но суть состоит в том, что Микель – не герой детского комикса. Не растяпа, не простофиля в волосатом нимбе из длинных ресниц. Микель – хваткий, жесткий и рассудительный парень. Именно на его рассудительность и надеется сейчас Субисаррета. Микель, как никто другой, способен вытащить инспектора из вязкой и не совсем здоровой реальности Виктора Варади. Всего-то и нужно, что отправиться в крысиную нору вместе с Микелем, и все сразу станет на свои места.

– Здравствуйте, шеф, – приветствует Субисаррету помощник. – Может быть, объясните мне, что происходит? И что это за место?

– Тот дом с синим фасадом, о котором я тебе говорил… В нем живет Виктор Варади, ночной портье из «Пунта Монпас».

– Он имеет какое-то отношение к убийству?

– Он дежурил в ночь, когда оно произошло.

– Вы его допросили?

– Я его не нашел, а найти его необходимо. Возможно, он единственный свидетель преступления, если не сказать больше.

– Больше?

– В его квартире я обнаружил окровавленную форменную рубашку, – просто сообщает Субисаррета. Микель – не из тех чрезмерно щепетильных полицейских, кто будет осуждать начальника за незаконное вторжение. Микель, как и сам инспектор, всегда считал, что в деле раскрытия преступления все средства хороши.

– Я должен сосредоточиться на поисках этого самого Виктора Варади? – деловито спрашивает Микель.

– Похоже, что так. Для начала собери о нем сведения.

– А Бенин?

– Бенином я займусь сам. – До сих пор Субисаррета вовсе не собирался заниматься Бенином, но Виктор Варади сейчас важнее, чем Бенин, чем даже Камбоджа с цветастой купюры, – чем все страны, вместе взятые. Они никуда не денутся, не выйдут из своих границ, а Виктор… Вполне возможно, что он уже пересек ту границу, которая отделяет нормального человека от преступника.

– Хорошо. «Форд» тоже принадлежит ему?

– Да. Номерной знак «Форда»…

– …ноль восемь восемьдесят VPJ. У меня зафиксировано.

– Отправь ориентировку в полицию трафико. Пусть поищут. – Пустые пакгаузы и причалы так и стоят перед глазами Субисарреты. – Пусть поищут в районе грузового порта. Он может оказаться там. Желательно также присмотреться к окрестностям Аквариума.

– Вы сказали, что он был припаркован здесь.

– Возможно… – Субисаррета на секунду замолкает, стараясь подобрать нужное слово. – Возможно, я ошибся.

– Если это та машина, о которой я думаю… Ошибиться довольно трудно, – позволяет себе маленькую дерзость помощник инспектора.

– Это та машина, о которой ты думаешь. Настоящий раритет. Но всякое бывает.

– За то время, что я здесь, ни одно авто стоянку не покидало. Что же касается мотеля «Королева ночи», он давно закрыт. Там, правда, околачивался мальчишка с мячом…

Цыганское отродье!.. Субисаррета ни секунды не сомневается, что Микель напоролся на юного вымогателя, сшибающего деньги у простачков с полицейскими удостоверениями.

– И что мальчишка?

– Он рассказал мне, что об этом мотеле ходили дурные слухи еще тогда, когда он функционировал. Драки, поножовщина, дешевые проститутки, наркотики… Даже пара убийств случилась, после чего это заведение и прихлопнули. Лет десять тому.

– И это была бесплатная информация?

– Абсолютно. Парню просто хотелось поговорить.

В Субисаррете снова поднимается злость на мальчишку, облегчившего его карманы. Она переносится и на Микеля, неожиданно оказавшегося умнее, удачливее и экономнее своего непосредственного начальника.

А это в корне неверно, Микель здесь совершенно ни при чем.

– Прогуляемся к мотелю?

– Как скажете. – Микель пожимает плечами.

…Мотель представляет собой одноэтажное здание с пристроенными по бокам и такими же одноэтажными крыльями. Никакой веранды нет, двери одинаковых номеров (в фасадной части их около двух десятков) упираются прямиком в утрамбованную, окаменевшую землю. Не все двери сохранились, а те, что сохранились, изрисованы граффити. Сквозь искореженные проемы (там, где дверей нет) просматриваются комнаты: совсем крошечные, набитые мусором, со вспученными деревянными полами. Каждой комнате полагается окно, узкое и длинное, – целых стекол почти не осталось. Зато остались кое-какие предметы мебели: сломанные тумбочки, колченогие стулья, остовы диванов.

Картину всеобщего запустения дополняет настенный календарь в одной из комнат, чудом сохранившийся.

С календаря, сквозь дождевые потеки и плесень, Субисаррете улыбается Рита Хейворт.

– Так как называется отель?

– «Королева ночи». Я говорил вам, шеф. Присваивать пышное название какой-нибудь дыре – обычная практика.

– Правда? – хмурится Субисаррета.

«Королева ночи» бельгийского разлива вовсе не показалась инспектору дырой, напротив: пансион в Брюгге – довольно респектабельное заведение. Ни драк, ни поножовщины, семейные пары приветствуются. И район, в котором оно расположено, можно назвать благополучным, – не то что эта цыганская помойка. Связи между двумя гостиницами нет, кроме собственно названия. Но в обоих случаях к «Королевам ночи» Субисаррету привел Альваро. От этого факта не отмахнешься.

– Интересная у вас шляпа, шеф…

– Шляпа?

– Только… немного старомодная.

Субисаррета забыл снять «федору» перед выходом из крысиной норы, что совсем неудивительно. Не хватало еще предстать сентиментальным идиотом в глазах помощника!

Предстать героем комикса.

– Шляпа как шляпа, – ворчит Субисаррета. – Это мальчишка сообщил тебе название?

– Нет. Рядом с дверью в центральный офис сохранилась табличка.

– И где находится офис?

– В правом крыле. Хотите осмотреть?..

Правое крыло здания снабжено маленьким дощатым крыльцом. Доски кое-где прогнили, ступать на них небезопасно, того и гляди провалишься в древесную труху по щиколотки. И все же Субисаррета взбегает на крыльцо, скользнув взглядом по расколотой надвое и держащейся на ржавых гвоздях вывеске. Так и есть – «LA REINA DE LA NOCHE».

Венценосный статус заведения подтверждает одинокая, косо нарисованная звезда.

Ничего общего с неоновым светом «D.O.A», который инспектор имел несчастье лицезреть из окна квартиры Виктора Варади.

Что здесь, в конце концов, происходит?

В помещении, бывшем когда-то офисом мотеля, не происходит ничего. Здесь царит тот же разор и запустение, что и в остальном здании. На полу валяются какие-то провода, короб с ячейками для ключей перекосило, стойка портье покрыта толстым слоем пыли, под ногами хрустит битое стекло. В отличие от Субисарреты, Микель в офис не зашел, он топчется снаружи, время от времени напоминая о себе:

– Вы ищете здесь что-то конкретное, шеф? – Никакого вразумительного ответа у Икера нет, зачем он вообще вошел в эту комнату с низкими потолками? Два окна, которыми она смотрит на мир, много шире окон в номерах, но они заколочены фанерными листами. Оттого и света здесь немного, он падает лишь из открытой двери на стойку портье. Стойка – единственное освещенное место, все остальное, включая перекошенный короб для ключей, скрывает черно-серая пелена. Граффити на оконной фанере вовсе не так бессмысленны, как может показаться на первый взгляд. Присмотревшись к надписям повнимательнее, Субисаррета неожиданно обнаруживает уже знакомое Thrack! Splat! Sizzle!

А затем – Ka-Blam!

Есть и другие надписи – толкающиеся и наступающие друг другу на пятки, но Икера интересуют именно эти. Кто их оставил, к чему они относятся, являются ли они документальным свидетельством произошедших здесь убийств? Что, если Виктор Варади захаживал сюда и надписи, а заодно и влажная Рита с календаря подтолкнули его к созданию комиксов? Пусть так, но даже это не объясняет неоновой надписи «D.O.A.» и сумерек посреди белого дня.

Hisss! Pprrr! – от этой выведенной красным надписи можно было бы с легкостью отмахнуться, если бы не цифры, приклеившиеся к восклицательному знаку. Двойка и шестерка. Нервы Субисарреты после всего случившегося утром на пределе, повсюду ему мерещатся знаки и предзнаменования. Вот и сейчас он, помимо воли, совмещает обе цифры, чтобы в итоге получить 26.

«26» – номер в «Пунта Монпас», где было найдено тело Кристиана Платта. «26» – номер в пансионе «Королева ночи» в Брюгге: тот самый, где останавливался Альваро и позже сам Субисаррета, почему он вспомнил об этом только сейчас?

Хрясь! Бульк! Щелк!

Стекло по-прежнему хрустит под ногами, каким образом этот звук был бы передан в комиксе о ши-фу Эле? Что скажешь, Виктор?

Zlikt!

Именно это неудобоваримое сочетание букв вертится в мозгу Икера все то время, что он движется по битому стеклу, по направлению к ящику за стойкой портье. Ячейки, где когда-то хранились ключи, пусты, ничего другого ожидать не приходится.

– Микель! – зовет Субисаррета помощника.

– Слушаю, шеф.

– Подойди-ка сюда.

Странно, но под ногами норной собаки Микеля битое стекло ведет себя смирно, ничем не выдавая своего присутствия.

– У тебя есть зажигалка или спички?

Похлопав себя по карманам, Микель извлекает старенькую «зиппо» и протягивает Субисаррете:

– Вообще, бензин в ней почти кончился… Вы что-то обнаружили?

– Пока не знаю.

Лучше не вдаваться ни в какие объяснения, маленький язычок пламени выхватывает из темноты ребристую поверхность короба. Больше всего Субисаррета боится, что цифры под ячейками стерлись от времени и сырости. Вернее, одна-единственная цифра – «26». Только она интересует инспектора.

Только она.

Двойка и шестерка находятся в самый последний момент, когда «зиппо» начинает затухать. Все попытки реанимировать зажигалку ни к чему не приводят, но это уже неважно, цель найдена. Инспектор запускает руку в узкий зев ячейки и поначалу ничего не находит. И лишь спустя несколько мгновений обнаруживаются сразу две вещи: ключ на брелоке и… довольно толстый пакет, прислоненный к стенке ячейки.

Субисаррету колотит дрожь, как в самый ветреный и холодный день на побережье, на излете февраля, а ведь сейчас лето.

Июль. «Джаззальдия».

Снова оказавшись на улице и присев на край крыльца, инспектор рассматривает находки. Ключ, скорее всего, был просто забыт в ячейке. Он лежал у задней стенки короба, вот его и не заметили, когда забирали остальные. Ключ – самый обычный, от английского замка, слегка тронутый ржавчиной. Ржавые пятна можно обнаружить и на цепочке, соединяющей его с брелоком – тонкой алюминиевой пластиной на манер обычного армейского медальона. Но вместо группы крови на пластине выбит номер «26» (ничего удивительного) и название мотеля: LA REINE DE LA NUIT.

Что-то с ним не так.

Спустя мгновение Субисаррета понимает, что именно: это не испанский и не баскский язык – французский. Странно, даже учитывая географическую близость к Франции. Но это не единственная странность. Еще одна поджидает инспектора на другой стороне пластины: в самом ее центре он видит маленькую геометрическую фигуру, круг. Внутри круга – несколько несовпадающих друг с другом треугольников. Круг не идеален, треугольники – тоже; все говорит о том, что инспектор имеет дело не с обычной заводской штамповкой. В отличие от выбитого названия и номера, круг просто процарапан на мягком алюминии. Кто-то потратил время, чтобы оставить этот символ, но кто?

Один из постояльцев мотеля, когда-то занимавший номер 26?

Субисаррете трудно представить серьезного мужика-дальнобойщика, занимающегося такими глупостями в свободное от шлюх и сна время. Коммивояжер тоже не стал бы корпеть над пластиной, как и влюбленная парочка студентов, путешествующая по северу Испании на взятом в аренду «Фиате». У парочки найдутся дела поважнее. Католические монашки, любознательные китайцы и идиоты в оранжевом тряпье, что орут «харе кришна» и суют всем цветы, вряд ли когда-либо заглядывали в этот вертеп. Артисты передвижного цирка-шапито предпочитают жить в своих вагончиках…

Кто остается?

Никаких соображений насчет неизвестного гравера у Субисарреты не возникает, а ключ, судя по виду, не был в работе со времен закрытия мотеля.

– Как думаешь, где находится номер двадцать шесть? – спрашивает инспектор у Микеля.

– Мне поискать?

– Поищи.

Но вместо того чтобы сразу уйти, Микель отирается у крыльца, с любопытством разглядывая пакет, который инспектор вынул из ячейки.

– Откуда вы узнали, что в офисе что-то спрятано?

– Интуиция. – Субисаррете не хочется вдаваться в подробности.

– Это связано с убийством в гостинице?

Никакой прямой связи нет, разве что – чисто нумерологическая. Во всяком случае, Икеру трудно проследить ее даже постфактум. Виктор Варади вел себя подозрительно в ночь, когда произошло преступление. В поисках Виктора инспектор отправился к нему на квартиру и обнаружил окно с видом на мотель. Теперь он здесь, с ключом и пакетом, – и все из-за надписей на фанере, удивительным образом перекликающихся с теми, что Икер обнаружил в рисунках ночного портье. Хрясь! Бульк! Щелк! – как руководство к действию, норной собаке Микелю лучше об этом не знать.

И еще неизвестно, что лежит в пакете. Вдруг там окажется пачка прокламаций от ЭТА? или (что смешнее) – купоны от супермаркета «Mercadona»? или (что совсем уж смешно) подметный журналишко, рекламирующий интим-услуги. На потрепанном, с подмоченными краями пакете нет адресов – ни отправителя, ни получателя. Нет марок, нет штампа «Correos» c традиционными рожком и короной. На нем вообще нет ни единой пометки, так что версия с подметным полупорнографическим журналишкой вовсе не исключается. И Субисаррете хотелось бы распечатать пакет в одиночестве.

– Ты еще здесь?

– Почти ушел. А что в пакете?

– Ищи двадцать шестой номер.

– А что искать потом, в номере?

– Ничего. Просто найди номер и возвращайся.

Микель нехотя отходит от крыльца, движется вдоль фасада и наконец скрывается за углом. Только после этого Субисаррета принимается за пакет. Его края густо залиты канцелярским клеем, и инспектору ничего не остается, как просто разорвать плотную бумагу пальцами. Внутри оказывается не буклет и не журнал – блокнот.

И снова, как несколько минут назад, по спине Икера пробегает дрожь: этот перетянутый резинкой блокнот он мог бы узнать из тысяч других, потому что именно в таких блокнотах всегда рисовал Альваро.

Альваро!

К волнам в позвоночнике прибавляется боль в затылке – острая и пульсирующая. Такая сильная, что инспектор едва не теряет сознание. Интересно, испытывал ли ту же боль Альваро-Кристиан, беспокоил ли его чип, зашитый в затылок?

Снять резинку с обложки никак не удается, по лицу Субисарреты градом катится пот, видел бы его сейчас Микель, завернувший за угол!..

Жалкое зрелище.

Нужно взять себя в руки, а изучение блокнота отложить на потом, почему же невозможно сорвать эту проклятую резинку, почему?

– Я нашел двадцать шестой номер!

От громкого голоса Микеля Субисаррета вздрагивает:

– Что?

– Я нашел. Он – в противоположном крыле, сразу за углом. Но в комнате ничего нет.

– А дверь на месте?

– Э-э… Вроде бы да.

…На месте оказывается не только дверь, но и врезанный в нее замок. Просто удивительно, что никто не снял его. Хорошо еще, что, сидя с блокнотом Альваро в руках, Икер предусмотрительно дал себе слово ничему не удивляться – хотя бы в присутствии Микеля. Икер должен все принимать как должное, а анализ он отложит на потом, когда останется один. Вот и сейчас он бестрепетно вставляет ключ в замок и пробует провернуть его.

Тщетно.

– Не подходит? – вежливо интересуется Микель. – Не тот замок?

– Не тот мотель, – парирует Субисаррета. – Я и не ждал, что подойдет. Просто нужно было проверить одну версию.

– И она оказалась неверна?

– Она оказалась верной. Не тот мотель.

– Как это?

Мысль о «не том мотеле» пришла в голову Субисарреты спонтанно, несколько секунд назад, но теперь кажется ему единственно правильной. Испанская вывеска у дверей офиса вступает в явное противоречие с французской – на брелоке. Еще одна известная Субисаррете «Королева ночи» находится в Бельгии, где часть страны тоже говорит по-французски. Но Брюгге – совсем другая ее часть.

Там говорят по-фламандски.

Возможно, где-то существует третья «Королева…», четвертая, пятая. В какой части мира их искать? Можно было бы озадачить поисками венценосных особ разной звездности Микеля, но… У него и без того полно работы по делу Кристиана Платта, которое с сегодняшнего утра можно смело переименовать в дело Платта-Варади.

И Альваро.

Его блокнот.

Не исключено, что подсказка найдется там.

– …Прятать в одном мотеле ключ от номера в другом мотеле? – пускается в рассуждения Микель. – По-моему, это глупо.

– Глупо на взгляд того, кто не видит картины целиком.

– А вы видите?

– Пока нет, но кое-что начало проясняться…

Очередная ложь. Единственное, что может констатировать инспектор: туман сгущается. В его руках оказался целый ворох самых разных фактов. Разных вещей, смонтировать которые не представляется возможным.

– Прежде чем ты отправишься искать «Форд», заглянем в одно местечко?

– Куда?

– На квартиру Виктора Варади. Хочу, чтобы ты посмотрел на нее свежим взглядом.

– Чтобы увидеть картину целиком?

– Может быть.

Микель явно польщен. На его щеки взбегает легкий румянец, он с шумом выпускает из себя воздух и неожиданно произносит странное междометие:

– Пррр…

– Что ты сказал?

– Ничего.

– Нет… Вот это «пррр»… Оно к чему?

– Ни к чему. Просто так.

Но Субисаррету с толку не собьешь, он и сам может быть норной собакой не хуже Микеля. Собакой, а Микель сейчас похож на кота. И в том, как он произнес это свое «пррр», Икеру чудится что-то кошачье, как если бы какой-нибудь кот пофыркивал, выражая явное удовольствие. Пррр-пррр!

…Спустя несколько минут инспектор и его помощник оказываются в подъезде Виктора Варади. За время отсутствия Икера здесь ничего не изменилось: все те же грязь и неухоженность, все та же мерзость под ногами.

– Дрянное местечко, – заявляет Микель, искусно лавируя между горами мусора. – И куда только смотрит муниципалитет?

– Думаю, сюда даже полиция не заглядывает.

– Выходит, мы – первые?

Единственное, что интересует Субисаррету, – окно с видом на стоянку. Что увидит в нем здравомыслящий Микель? И что увидит сам инспектор? Он сильно надеется на солнечный день, но этим надеждам сбыться не суждено: в окне по-прежнему маячат промозглые сумерки, по-прежнему горит неоновая надпись «D.O.A» и «Форд-Thunderbird», облепленный мелким дождем, все так же стоит возле американского грузовика.

Что может быть хуже, чем сойти с ума? Только одно: сойти с ума на глазах своего подчиненного. Икеру стоит большого труда сохранять самообладание, пока Микель с любопытством рассматривает жилище ночного портье.

– Значит, вы наблюдали за стоянкой отсюда? – говорит он, подходя к Субисаррете и вглядываясь в пейзаж за мутными стеклами.

– Да.

– И не заметили свой «Сеат»?

– Не особенно я и всматривался, – бормочет Субисаррета.

– А что тут всматриваться? Он же здесь как на ладони.

Икер чувствует пульсирующую боль в затылке, она не дает собраться с мыслями, а те, которым удалось прорваться сквозь выстроенный болью барьер, совсем не утешительны: он сошел с ума. Спрыгнул. Сдвинулся. Чокнулся. Он видит то, чего не существует в действительности.

– И мотель. – Субисаррета старается, чтобы его голос звучал как можно более нейтрально. Он не должен ничего утверждать, но и отрицать не должен, чтобы Микель не заподозрил неладное.

– Вы назвали его по-другому.

Субисаррета назвал его ровно так, как указано на вывеске, черт возьми! А Микель не видит ее, не видит! А ведь Икер надеялся, что с появлением в квартире Варади его помощника все станет на свои места.

Не случилось. Но Микель не должен заподозрить неладное.

– Меня неправильно информировали.

– Бывает. Ну и духотища!

Только теперь Субисаррета замечает, что по лицу Микеля градом катится пот, он то и дело приоткрывает рот, как рыба, вытащенная из воды, а на его футболке проступили темные пятна. Сам же инспектор никакого особого дискомфорта не ощущает. Воздух в крысиной норе спертый – это да, квартиру давно не проветривали.

Но здесь совсем не душно.

Скорее наоборот, прохладно. Как может быть прохладно в комнате без отопления поздней осенью. В то самое время, когда за окном идет нудный дождь. В реальности Субисарреты так и происходит. В реальности норной собаки Микеля, который стоит в полуметре от инспектора, все наоборот. В реальности Микеля – июльская духота запертого дома.

– Я открою окно, если вы не возражаете, шеф?

Отличная мысль! Субисаррета готов едва ли не расцеловать помощника. Сейчас Микель откроет окно, и все изменится!

Несколько секунд норная собака, сопя и напрягая мышцы на руках, пытается справиться с рамой, но ничего не выходит. Присмотревшись к окну (то, что не сообразил сделать Субисаррета), Микель наконец изрекает:

– Вот черт! Оно заколочено!

Теперь и Субисаррета видит шляпки гвоздей, вбитые в дерево, их около двух десятков. Виктор Варади использовал самые большие гвозди из тех, что продаются в скобяных лавках, от чего он хотел защититься?

От вечных дождливых сумерек? Икер почему-то уверен, что ночной портье «Пунта Монпас» видел то же, что и он сейчас: черно-белую автостоянку, выписанную прямиком из середины прошлого века. Как долго она маячила у Виктора перед глазами? Достаточно для того, чтобы обзавестись соответствующим времени гардеробом и нацепить на ветхий холодильник фотографию забытой звезды Риты Хейворт. В щупальцах чертовой стоянки запутались так же раритетный телефон и раритетный фотоаппарат. Или это Рита, с фотоаппаратом в одной руке и телефонной трубкой в другой, открыла временную дыру? Причинно-следственные связи ускользают от инспектора. А стояночный сумрак переползает в его несчастную голову.