Текст книги "Инспектор и бабочка"

И о кошках тоже.

При чем здесь Лали?

«Она не опасна», – сказала Лали. Так и есть, страшный червь Раппи, утащивший слона, оказался банальным дождевым червяком, единственное отличие которого от всех других червяков – длина. Бледное тело Раппи вытянулось от Сан-Себастьяна до Косова, внутри желеобразной субстанции расположен каналец, по нему текут и текут подношения в Приштину: деньги, вещи (наверняка Лаура отправляет Арбену посылки с вещами), открытки к христианским праздникам. Или в Косово исповедуют ислам? Даже если так – суть поздравлений косовским родственникам вряд ли изменится.

– Что еще вы взяли в номере?

– Только телефон, портмоне и паспорт, клянусь. – И без клятв понятно, что Лаура говорит правду.

– Может, было что-то еще? Записные книжки?

– Зачем мне чужие записные книжки?

– Ноутбук?

– Не было у него никакого ноутбука!

И здесь горничная не врет: Лали рассказала ему только о пакете, выпавшем из-под юбки. В нем легко могут поместиться и телефон, и портмоне, не говоря уже о такой безделице, как паспорт. Вот только ноутбук под юбку не засунешь.

– Хорошо. Я вам верю, Лаура. Что лежало в портмоне?

– Э-э… Несколько визиток. Две кредитные карты.

– Наличные, – подсказывает Субисаррета.

– Наличных было немного. Пара десяток и пятиевровая бумажка. – Даже перед угрозой гипотетического тюремного заключения Лаура прикидывает, как бы ей минимизировать потери. – Наверное, он не успел снять деньги в банкомате…

– Кто?

– Покойник. Я к тому, что денег в портмоне оказалось кот наплакал.

– Вы рассчитывали на другую сумму?

– Ничего я не рассчитывала… Говорю же, это было помутнение… Я все верну.

– Само собой, вернете.

– И… вы можете сказать малышке, что она ошиблась? – Голос Лауры прерывается, а на лицо снова наползает страх.

– Не будем множить вранье, Лаура. Его и без того достаточно.

– Прошу вас, инспектор… Я верну все, до последнего волоска. Но не сообщайте об этом администрации…

Жалость к несчастной воровке все же берет верх над соображениями законности, и Икер, подумав секунду, произносит:

– Сделаем так. Ход делу я не дам, но вы завтра же положите на стол заявление об увольнении. И не сомневайтесь, у меня будет возможность проследить, чтобы вы не всплыли ни в «Пунта Монпас», ни в каком-либо другом отеле провинции Гипускоа.

Горничная обмякает, на глазах снова появляются слезы, но она находит в себе силы прошептать:

– Как скажете, инспектор. Хорошо.

* * *

…Чертова курица. Тупая овца.

Именно этими эпитетами награждал Субисаррета горничную, сидя в своем кабинете и разглядывая принесенные Лаурой трофеи. Портмоне, телефон, паспорт. Паспорт, телефон, портмоне. Как ни переставляй слова, выжать из содержимого вещей больше, чем он уже выжал, невозможно. Особые надежды Икер возлагал на телефон, но (хряк! хлюп! пшшш!) им не суждено было оправдаться. Тупой овце достало ума сразу же выбросить сим-карту и подтереть всю имеющуюся в телефоне информацию. И хотя она и поклялась Аллахом и памятью Флори, что не стерла ни единой записи, Икер тут же объявил ее клятвопреступницей: ведь еще в первую встречу администратор Аингеру рассказал ему о разговоре Кристиана Платта с неизвестным (неизвестными) в холле «Пунта Монпас». Возможно, записи в журнале входящих и исходящих звонков уничтожил сам Кристиан. Возможно, он не пользовался и списком контактов, держа все нужные номера в уме. Но это представлялось инспектору маловероятным: зачем человеку дорогой многофункциональный смартфон, если не использовать его по назначению? Странным было и отсутствие пароля на телефоне, оно никак не вязалось ни с конспиративной камбоджийской купюрой, ни с затейливым способом назначения встречи через третьих лиц.

Тупая овца загадила все.

Вытоптала площадку с уликами, которые могли бы оказаться решающими для следствия. Склевала так недостающую Субисаррете информацию по зернышку, чертова курица! На изучение телефона инспектор убил уйму времени, шерстя не только списки контактов и журнал звонков, но и возможные записи, календари, папки с фотографиями и интернет-браузеры.

Сплошная пустота.

Если не считать нескольких фотографий, которые Лаура почему-то пощадила и не стала удалять из папки «Фотопленка». На них были изображены не люди и не пейзажи – несколько статуэток и скульптурных портретов, в которых легко просматривались стилизованные африканские корни. Возможно, фотоснимки имели какое-то отношение к брошюре и аукционному каталогу из багажа Кристиана; если хотя бы одно изображение совпадет, это можно будет считать самой настоящей удачей.

Неудачей можно было считать то, что телефон не был привязан ни к одному сотовому оператору, да и надежда пробить его по серийному номеру тоже была невелика. Ответа на запрос можно ожидать довольно долго, еще какое-то время уйдет на установление точки продажи, которая может оказаться где угодно – от Детройта до Кейптауна. И это при условии, что телефон не «серый» и куплен легально.

А если нет?..

Отложив дорогой гаджет, Субисаррета сосредоточился на изучении портмоне, так и не доставшемся приштинскому деверю Арбену. Арбена, кем бы он ни был, наверняка порадовал бы подарок сан-себастьянской родственницы: кожа прекрасной выделки и азиатский дракон, вытисненный на одной из сторон. Никакого лейбла, указывающего на производителя, инспектор не нашел, но и без того было ясно, что портмоне – вещь штучная. Ручная работа, не иначе. Внутренности портмоне, даже изрядно пощипанные Лаурой, оказались намного более информативными, чем телефон. Инспектор обнаружил две кредитные карты на имя Кристиана Платта («Visa» и «MasterCard»), карманный календарь на текущий год, заткнутый за плексигласовое окошко, и несколько визиток. Визитки не принадлежали людям – только ресторанам, кафе и отелям. Обычно они пачками лежат на столах, гостиничных и барных стойках, в презентационный комплект входят также фирменные упаковки со спичками и леденцы.

Кристиан Платт не был лишен сентиментальности, вот и собирал подобную макулатуру, а может, в этом были и практические соображения: всегда хочется вернуться в то место, где тебя хорошо обслужили, вкусно накормили или предоставили полный спектр услуг за вменяемые деньги.

LE VIEUX BOIS, Geneva

DOMAINE DE CHATEAUVIEUX, Geneva

LIVINGSTONE, Cotonue

FLEURDE SEL, Kinshasa

CHEZ MAMAN COLONEL, Kinshasa

LA REINE DE LA NUIT, Cotonue

Вот и весь список заведений, так или иначе приглянувшихся Кристиану Платту. Пять ресторанов и всего лишь одна гостиница, все названия – французские, и вряд ли имеет смысл искать в них двойное дно. Но попытаться стоит. Женевские рестораны не вызывают у Субисарреты никакого отторжения, он и сам посетил бы их при случае, если там не дерут заоблачные суммы за простенький антрекот. Но что такое Kinshasa, что такое Cotonue?

Города в Африке.

О Котону упоминал Микель, именно оттуда прилетел в Швейцарию Кристиан Платт. Интернет располагает намного более конкретными сведениями: Котону – крупнейший город Бенина, его финансовая столица и главный порт. Субисаррета снова упирается в Бенин, но важно даже не это.

«La Reine de la Nuit», единственный отель в череде заведений общепита, очевидно, Альваро-Кристиан останавливался именно в нем, раз уж визитка оказалась в его портмоне. «Королева ночи» – так переводится название с французского и так назывался пансион в Брюгге, где Альваро Репольеса видели в последний раз. Но и это еще не все:

то же название носил приют дальнобойщиков в Ируне, прежде чем стать призрачным D.O.A.

И (ты-дыщ!) – ключ, извлеченный инспектором из рассохшегося бокса в ирунской «Королеве ночи». На алюминиевой пластине брелока было выбито то же название, в его французском варианте – «La Reine de la Nuit». Что, если этим ключом открывался двадцать шестой номер не какой-то абстрактной гостиницы, а отеля в Котону?

Субисаррета попытался отогнать безумное, находящееся вне логики и здравого смысла предположение и сосредоточиться на паспорте гражданина Великобритании Кристиана Платта, но ключ все не шел у него из головы. Кто и – главное – зачем сунул его в ячейку и как долго он пролежал там? Достаточно долго, чтобы покрыться пятнами ржавчины. Или он уже попал туда заржавленным? В пользу того, что ключ находился там не слишком долго, говорит и то, что в комплекте с ним шел конверт с блокнотом Альваро: его бы давно кто-нибудь взял. Мутных, слоняющихся без дела личностей в цыганском квартале полно. Нет, конверт и ключ ждали именно его, Икера Субисаррету.

Последний привет от Альваро?

Или привет от кого-то еще, знавшего Альваро?

И рисунок на брелоке, круг и треугольники внутри: они почти полностью совпадали с контурами татуировки под коленом убитого Кристиана Платта. Рисунок не совсем идентичен (трудно добиться идентичности, процарапывая алюминий гвоздем), но очень похож.

Небольшой сравнительный анализ ключа и фотографии с татуировкой не оставил в этом никаких сомнений.

Что означает сама татуировка, никто из специалистов так и не смог внятно пояснить Субисаррете. Ни с чем подобным они никогда не сталкивались и трактовать ее не рискнут. Кто-то намекал на гипнотический эффект Дросте, связанный с повторяемостью постоянно уменьшающихся изображений; кто-то предложил поискать аналоги в татуировках якудзы и китайских триад. Определенные надежды Икер возлагал на парня по имени Чучо, присланного добрым самаритянином Иераем Арзаком. В отличие от вполне интеллигентного специалиста по религиозным культам Энеко Чучо оказался самой настоящей косноязычной деревенщиной, что отнюдь не мешало ему держать салон в центральной части города.

– Могу шлепнуть любую татушку, – с порога заявил Чучо.

Спустя мгновение в его руках чудесным образом нарисовалась визитка с адресом салона, а секундой позже она таким же чудесным образом оказалась в руках Субисарреты.

– Работникам полиции – двадцатипроцентная скидка. – Чучо радостно оскалился и положил на стол внушительного вида альбом. – Здесь можно ознакомиться с возможными вариантами татуировок.

– У меня есть свой собственный.

– Все зависит от желания клиента.

– Давайте договоримся, Чучо. – На альбом Субисаррета даже не взглянул. – Вы меня интересуете как консультант, а не как человек, который может набить на теле любую хрень в зависимости от фантазий заказчика.

– Но альбом я все-таки оставлю. А адрес сайта указан в визитке.

– Обязательно загляну на досуге, – смягчился инспектор, справедливо решив, что не мешало бы расположить к себе tattoo-прощелыгу. – Теперь к делу. Взгляните-ка на это изображение. Никогда с таким не сталкивались?

Чучо изучал фотографии несколько минут, шевелил губами и закатывал глаза, как будто что-то припоминая. Спеси в нем явно поубавилось, и Субисаррета уже предвидел неутешительный для себя ответ.

– Значит, не сталкивались?

– Нет.

– Жаль.

– Э-э… Конкретно с этой не сталкивался, но видел кое-что похожее.

– Рассказывайте подробно.

– Рассказывать особо нечего. У меня в салоне пару лет назад убирался один тип, африканец, уж не помню, как его звали. Знаю только, что он выходец из племени… – тут Чучо сделал паузу: —…Бабонго. Кажется, так. Бабонго. Запомнил только потому, что слово похоже на слово «бонг»… Э-э… «бонго».

Сказав это, Чучо скосил глаза на инспектора: правильное ли слово он употребил? И правильно ли понял его значение Субисаррета? Кое-что о бонге Икер слыхал от мазилы-растамана Йонатана, счастливого обладателя целой коллекции бонгов – стеклянных емкостей для курения марихуаны. Бонгами, или бонго, назывались еще и маленькие барабаны, так что лучше не пугать Чучо и принять его музыкальную версию.

– Бонго – это барабаны, так?

– Точно! – Чучо вздохнул с облегчением. – Тот парень был из племени бабонго, и у него имелась татуировка, похожая на вашу с фотографии. Не совсем, конечно, но сходства больше, чем различий.

– И… где находилась татуировка? На какой части тела?

– На пояснице.

– Он всем демонстрировал свою поясницу или только избранным?

– Не думаю, что он вообще ее кому-то демонстрировал. Я и то увидел ее случайно. Пришел утром чуть раньше, чем приходил обычно, а кондиционер у нас накрылся, такое иногда бывает. Вот и увидел своего африканца голым по пояс, он как раз драил полы.

– Он рассказал вам о значении татуировки, этот ваш африканец?

– В том-то и дело, что нет, хотя мне было любопытно, не скрою. С профессиональной точки зрения… Я даже спросил его, что означает тату. Но отреагировал он неадекватно.

– Неадекватно? Это как? Он смутился?

– Он испугался.

– Почему?

– Откуда же мне знать? Но выглядело это все так, как будто я увидел то, что видеть мне не положено.

– Он ничем не объяснил свой испуг?

– Он плохо волок и по-баскски, и по-испански. Вроде бы все понимал, но практически не говорил. Меня это не смущало, потому что салон он держал в чистоте, а что еще требуется от уборщика?

– Пожалуй, что ничего.

– Вот и я так думаю. В общем, он сразу же набросил на себя свое тряпье, лишь бы прикрыть поясницу. И чуть не плакал, да.

– А потом?

– Да ничего. Он произнес еще какое-то слово…

– Какое?

– Вот его я точно не вспомню. И даже если вспомню, не воспроизведу.

– А вы постарайтесь.

Чучо снова закатил глаза и снова пошевелил губами, но напрасно инспектор ждал ответа.

– Нет. Я уж тем более в бабонговском диалекте не волоку.

– Ну хорошо. А этот парень еще работает у вас?

– Давно уволился. Едва ли не на следующий день после случившегося. И больше я его не видел. Да и не вспоминал вплоть до нашего с вами разговора. Только я думаю, что это какая-то секта. А татуировка – опознавательный знак.

– Все может быть. – Субисаррета забарабанил пальцами по альбому с татуировками. – В любом случае спасибо, что помогли. И если вы когда-нибудь вспомните то слово…

– Это вряд ли…

– …дайте мне знать.

Выпроводив Чучо, инспектор тут же вспомнил о единственном знакомом ему специалисте по Африке – Энеко Монтойе. Дарлинг и Исмаэля он сознательно вывел за скобки: во-первых, потому, что не хотел лишний раз раздражать женщину, ясно давшую понять ему, что встречи нежелательны. А Исмаэль… Вряд ли его мнение относительно встреч так уж отличается от мнения Дарлинг, да и прощание с троицей вышло довольно прохладным. И если Субисаррета снова попытается мозолить им глаза, не факт, что они не пошлют его в вежливой форме.

А может, и не совсем в вежливой.

Нет, для встречи нужен гораздо более веский повод, чем консультация по поводу африканских племен.

«БАБОНГО» – вывел Субисаррета на листке бумаги, после чего заключил слово в овал. Затем добавил к овалу несколько острых лепестков, отдаленно напоминающих лепестки хризантемы (привет костяным пуговицам албанки-горничной). Затем наступила очередь стебля и пары стрельчатых листьев, и только после этого инспектор набрал номер Энеко.

– Инспектор Субисаррета, – заявил Икер в трубку. – Мы встречались с вами в «Аита Мари»…

– Вы хотя бы иногда смотрите на часы, инспектор? – Фраза прозвучала не слишком дружелюбно, но и трубку Энеко не бросил. Уже хорошо.

– Вот черт, я и не заметил, что уже ночь…

– Возникли вопросы?

– Пока только один. Бабонго. Меня интересует все, что вы знаете о племени бабонго.

Фраза, последовавшая после еще одной, на этот раз более продолжительной паузы, удивила инспектора:

– Разве мы не говорили с вами о бабонго?

– Насколько я помню, нет.

– Странно…

– Мы говорили о культе бвити. И о наркотическом растении ибога. О бабонго не было сказано ни слова.

– Тем более странно…

– Что именно?

– Что я не упомянул о бабонго. Ведь бабонго и есть основные носители культа. Это племя пигмеев, живут они в лесах Габона…

– А как насчет того, что кое-кто из этого племени мог оказаться здесь?

– Здесь – это где?

– В Сан-Себастьяне.

– Исключено.

– Исключено?

– Скажем, весьма и весьма проблематично. Бабонго находятся на низшей с точки зрения цивилизационных благ ступени развития, живут исключительно за счет охоты и собирательства. И это – закрытое сообщество.

– Ну а если предположить невероятное?

– Стоит ли?

– Значит, вы исключаете такую возможность?

– Вы задержали кого-то, имеющего отношение к племени? Я бы с удовольствием встретился с этим человеком. И тогда мы могли бы поговорить более предметно…

– Мы и так можем поговорить предметно. Что еще вам известно о бабонго?

– Тот, кто видел другое, – нараспев произнес Энеко, и Субисаррета почувствовал, что у него заломило в ушах, а по спине побежали мурашки. То же самое он испытал совсем недавно, на борту «Candela Azul», когда маленький ангел напугал его насекомо-звериным рыком. Почему вдруг посреди разговора с Монтойей он вспомнил о Лали?

Лали видит другое.

Она видит в горничной червя Раппи, покойного Кристиана назвала Хлеем (что значит «измененный»), а Виктора Варади – Амади. Значение этого имени пока неизвестно Субисаррете, но наверняка оно имеет двойное дно. Лали проникает в суть вещей или в то, что кажется ей сутью, не это ли есть – «видеть другое», скрытое от глаз?

– Э-э… Видеть другое в метафизическом смысле?

– И в метафизическом тоже. И в прикладном. Я уже говорил вам о некоторых обрядах в культе бвити.

– Что-то такое было.

– Одним из главных является обряд инициации. Он сопровождается приемом ибоги и, как следствие, погружением в глубокий транс…

– Я помню. Общение с мертвыми. Ушедшие родственники, далекие предки и все такое.

– И все такое, включая самые разные божества. – Энеко на том конце провода иронически хмыкнул. – Так вот, пройдя обряд инициации, мужчина бабонго, исповедующий культ бвити, становится баанзи. А это и есть тот, кто видел другое.

– Ясно. Скажите, Энеко, нет ли у… баанзи специфических отметок на теле?

– Вы имеете в виду татуировки и шрамирование? Кажется, вы обещали мне выслать кое-какие фотографии…

– Скину прямо сейчас.

* * *

…Субисаррета приехал в Пасахес около четырех. Еще минут пятнадцать ушло на то, чтобы найти нужный причал (идиот-охранник у центральных ворот толком не смог объяснить инспектору, где именно находятся сейчас сотрудники дорожной полиции). Лишь в начале пятого Субисаррета запарковался метрах в двадцати от одиноко стоящего на причале «Форда».

Ну, здравствуй, «Thunderbird», вот мы и встретились.

Конечно, встреча с самим Виктором порадовала бы Субисаррету несравненно больше, но как выражается не чуждый соленого словца Иерай Арзак, «на бесптичье и жопа соловей».

Администратор Аингеру отзывался о «Форде» Виктора в самых нелестных выражениях, называл его «дурой» и «развалюхой». Цыганский засранец из Ируна придерживался того же мнения, но Икеру машина чрезвычайно понравилась. Не понравилось ему лишь ощущение, что этот «Форд» он видел не единожды и мог с закрытыми глазами воспроизвести любую из линий его корпуса. Впрочем, этому имелось объяснение: окно в квартире Варади с видом на стоянку. В окне шел дождь, и «Форд» упрямо мок под этим дождем, не желая убираться – то ли из кадра, то ли из воображения Субисарреты. Единственным отличием был цвет.

Там, в черно-белом окне, «Форд» представлялся инспектору темным, в то время как истинный его цвет оказался красным. Об этом Икер тоже узнал от Аингеру, а теперь увидел воочию. Еще одно отличие заключалось в парусине «Thunderbird’а»: в Ируне инспектор наблюдал за машиной с закрытым верхом, но в реальности парусина оказалась опущенной, и перед Субисарретой стоял самый настоящий кабриолет.

С причала, где стоял «Thunderbird», хорошо просматривался порт, доки, судовые краны и другие причалы с судами. Этот же, находящийся в стороне от остальных, был пуст.

В машине дорожной полиции инспектор обнаружил троих: двух молодых парней в сине-желтой форме «policia trafico» и одного штатского – хмурого, плохо выбритого и явно не выспавшегося человека лет сорока.

– Эуфемио Дельгадо, – представился небритый. – Сотрудник администрации порта.

– Не лучшее время для знакомства, да?

– Да уж. Может, объясните мне, что происходит?

– Может, объясните мне, как «Форд» оказался на закрытой территории порта? А уже потом я отвечу на все ваши вопросы, – парировал инспектор.

– Э-э… Не то чтобы он был закрыт, этот причал. Вообще-то большие грузовые суда здесь не швартуются – слишком мелко. Его арендует местный яхт-клуб…

Яхт-клуб, вот оно что!

Яхт-клуб уже всплывал в недавнем разговоре с норной собакой Микелем, и разговор касался Виктора Варади, его работы официантом в одном из яхт-клубов. Не факт, что клуб был пасахесский, но от обилия яхт в этом деле уже начинает рябить в глазах.

– То есть подъехать сюда можно не только со стороны центрального входа?

– Со стороны яхт-клуба тоже. Но там есть своя парковка…

– Очевидно, тамошняя парковка владельцу «Форда» не понравилась.

– Он мог просто кого-то ожидать на причале, – возразил Эуфемио Дельгадо.

– И ждет до сих пор? Какие яхты сюда заходят?

– Самые разные. Но стоянка ограничена сутками, так гласят правила. У клуба есть и свои причалы, яхты и катера стоят там годами, согласно договору аренды. А здесь лишь временная стоянка, она не слишком удобна.

– Не слишком удобна?

– В порту довольно интенсивное движение, и это – грузовой порт со всеми вытекающими. Владельцы дорогих яхт предпочитают пейзаж поспокойнее. Более приятный глазу.

– Ясно. А можно ли узнать, какие яхты швартовались здесь в последние сутки-двое?

– Теоретически это возможно…

– Теоретически? Разве для швартовки не требуется разрешение портовых служб?

– Причал арендует яхт-клуб, я уже говорил. Они используют уведомительный порядок, и вам имеет смысл связаться с ними.

– Так мы и поступим.

– Я больше не нужен вам, инспектор?

– Вам все же лучше на некоторое время остаться…

Разговаривая с Эуфемио, Субисаррета вот уже несколько минут держал в поле зрения Микеля, появившегося в самый разгар беседы с представителем администрации. Микель был все в тех же клоунских трусах, что и накануне вечером: не самая подходящая одежда для полицейского. Не самая подходящая одежда для начала пятого утра в порту. От воды тянуло ощутимой прохладой, Микель морщился и то и дело похлопывал себя по коленям и ляжкам, чтобы согреться.

– Переодеться не догадался? – подойдя к помощнику, спросил Субисаррета.

– Некогда было. С нашей работой лишний раз отлить не успеваешь, а вы говорите «переодеться». Интересы дела прежде всего.

– И что же такого интересного ты успел нарыть?

– Сначала о нашем царе горы. – Микель достал из-за пазухи блокнот. – Зовут его Костас Цабропулос, я уже говорил вам. Остановился в отеле «Мария Кристина», что характеризует его как человека небедного…

– Да уж.

– Он русский, в Сан-Себастьян приехал двадцать первого июля, номер для него был забронирован по Интернету три недели назад. Я запросил о нем данные, но пока ничего не поступало. Жду новостей в самое ближайшее время.

«Бармен из «Папагайос» – хороший психолог», – подумал Субисаррета, он первый высказал предположение, что обладатель часов «Улисс Нардин» остановился в «Марии Кристине», одной из самых дорогих гостиниц Сан-Себастьяна. Вещи из багажа Кристиана Платта (все, кроме идиотской пижамы) тоже соответствовали пятизвездочному уровню, но Кристиан предпочел гораздо более бюджетный отель. Кристиан и Улисс могли договориться о встрече по телефону или по электронной почте, но предпочли гораздо более громоздкий способ с привлечением купюры и болтливой горничной. Почему? Вряд ли на этот вопрос ответит Микель или кто-либо другой, за исключением непосредственных участников так и не состоявшегося полушпионского контакта. Но один из них – мертв, а к другому нужно еще подобраться поближе.

– Теперь о Викторе Варади, шеф. Вы ведь не сильно удивитесь, если я скажу, что он работал здесь, в Пасахесе. В баре местного яхт-клуба.

– Нет. Не сильно.

– А если я скажу, что яхта «Кандела Азул» приписана к тому же яхт-клубу? Договор аренды сроком на сорок девять лет заключен четыре года назад. Между собственно яхт-клубом и владельцем яхты, неким Яном Возняком, гражданином Польши. Появляется он чрезвычайно редко, поскольку в Сан-Себастьяне не проживает. Возможно, у него здесь есть недвижимость…

– Дом. У него здесь дом.

– Значит, вы в курсе? – Субисаррете показалось, что Микель расстроился.

– Я в курсе, что у владельца «Канделы» есть дом в Сан-Себастьяне. Других сведений о нем у меня нет.

– У меня их тоже немного. Так вот, Ян Возняк указал в договоре, что он журналист.

– А на самом деле?

– Я нашел в Сети кое-какие материалы о Яне Возняке, профессиональном стрингере. Работал в «горячих точках» по всему миру и продавал эксклюзивные материалы крупнейшим изданиям. Видимо, продавал дорого, если удалось скопить на яхту.

– И что это за «горячие точки»?

– Ближний Восток, Юго-Восточная Азия, Африка.

– Африка, вот как?

Микель послюнил палец и перевернул несколько листков в своем блокноте:

– Военные конфликты в Судане, Сомали и Конго. Этнические чистки и сепаратистское движение в Мьянме. В конце девяностых засветился в бывшей Югославии. Ну и по мелочи наберется два десятка стран, где он в разное время побывал.

– А ты уверен, что журналист Ян Возняк и стрингер Ян Возняк – одно и то же лицо?

– Стопроцентной уверенности быть не может… Зато у меня есть фотография этого стрингера. Можно показать ее одному типу, который следит за яхтой в отсутствие хозяина, некоему Серхио Домингесу. Уж он-то точно видел Возняка и сможет его опознать.

Серхио, это имя упоминала Дарлинг. Человек, который хорошо знает свое дело и наверняка умеет держать язык за зубами.

– Не уверен, что получится, но попытаться стоит, – сказал Субисаррета.

– Мне самому поговорить с этим Серхио или им займетесь вы?

– Для начала давай займемся «Фордом».

…Им не пришлось тратить усилия, чтобы открыть багажник «Тhunderbird’а»: ключи оказались в замке зажигания. Виктор (или кто-то другой, пригнавший «Форд» на причал) даже не позаботился о том, чтобы забрать их. Багажник был пуст и девственно-чист, как будто сюда и вовсе никогда не заглядывали. Субисаррета не нашел ни домкрата, ни аптечки, ни набора инструментов, ни запасного колеса. При этом инспектора не покидало странное чувство непрописанности багажника: он был просто обозначен, и все, ведь машины без багажника не существует. Вот и приходится мириться с совершенно бесполезной частью «Тhunderbird’а». Очевидно, Микель испытывал сходные чувства, потому и заметил:

– Странно. По виду колымаге лет пятьдесят, того и гляди развалится, а багажник как будто вчера с конвейера.

Чтобы проверить свою догадку, он достал носовой платок (откуда у Микеля кружевной носовой платок? Не иначе – подарок девицы с горы Ургуль) и провел им по внутренностям. На платке не появилось ни одного пятнышка, с тем же успехом можно было возить им… по чистому листу бумаги, прежде чем нанести на нее первые штрихи.

– Ничего не понимаю. Его мыли, что ли?

– Так чисто отмыть автомобильный багажник невозможно.

– Багажник утверждает обратное, – осклабился Микель. – Похоже, им вообще никогда не пользовались… Вы можете поверить в это, шеф?

– Нам остается только одно: верить своим глазам.

– Есть еще один вариант. В машине перевозили трупы, а потом произвели капитальную чистку всего и вся. А ненужные предметы выбросили и постелили новый коврик.

Коврик в багажнике и впрямь выглядел новым, железное днище под ним поблескивало, но Микель все равно возобновил манипуляции с платком. Результат оказался ровно таким, как и минуту назад.

Покончив с багажником, они переместились в сторону салона, где их поджидала первая неожиданность: кожаные сиденья оказались влажными, и не просто влажными. Кое-где еще не успели просохнуть капли, как будто кабриолет попал под короткий, но сильный ливень.

– В Пасахесе шел дождь? – спросил Субисаррета у помощника.

– Вроде бы нет, но я могу уточнить.

Микель отправился к полицейским и скучающему Эуфемио, коротко переговорил с ним и вернулся с обнадеживающими вестями:

– Дождя не было. Думаю, что это роса. Так сказать, водный конденсат.

– Вряд ли, – задумчиво произнес Субисаррета. – Не тот характер осадков. Потрогай сиденья. Такое ощущение, что машина вымокла совсем недавно и довольно основательно. Как долго здесь находятся парни?

– Пару часов точно.

– И никто из них не поливал «Форд» из брандспойта?

– Шутите, шеф?

– Шучу.

Впрочем, Субисаррете было вовсе не до шуток. Дожди в Сан-Себастьяне вовсе не редкость, учитывая близость к океану. Иногда с неба сыплется малопонятная морось, чтобы тут же уступить место солнцу, но это лето – какое-то особенное: дождя не было последние две, а то и три недели. А нудный затяжной ливень, который Икер видел вчера из окна квартиры Виктора Варади, можно не принимать в расчет: ничего общего с действительностью он не имеет. Но… Если бы кто-то догадался опустить парусиновый верх – там, на стоянке, «Форд» оказался бы таким же мокрым, как сейчас.

Сиденья тоже были пусты, под стать багажнику, лишь в углублении рядом с коробкой передач валялась открытая пачка с мармеладками: единственное свидетельство пребывания здесь Виктора Варади. В боковом кармане пассажирской дверцы нашелся пакет из «Макдоналдса», заполненный мусором: две пустые коробочки из-под соуса, две коробки побольше от бигмака и чизбургера, недоеденный картофель.

И чек.

Аккуратно расправив чек, Субисаррета углубился в его изучение:

– Травесия де Гарбера. Кажется, это на полпути между Ируном и Пасахесом. Поправь, если я ошибаюсь.

– Все точно, – подтвердил неплохо знающий окрестности Сан-Себастьяна Микель. – Правда, не совсем на полпути, пришлось бы сделать крюк…

– Кто-то в этой машине так и поступил. Семнадцать часов три минуты, двадцать третьего июля. То есть позавчера. Кажется, работенки тебе снова прибавилось.

– Ну да. Я должен отправиться еще и на эту гребаную трассу…

– Именно. И постараться выяснить, кто отоваривался в «Макдоналдсе» позавчера, в начале шестого вечера. Этот «Форд» – машина приметная, они должны вспомнить. А если там окажутся видеокамеры, считай, что тебе вообще повезло.

– Вряд ли, даже если окажутся… – Микель в сомнении покачал головой. – Знаю я этих недотеп из провинции, камеры они вешают для вида.

– Меня интересуют пассажиры «Форда», если они там были. Или пассажир. И…

Икер неожиданно замолчал. Из-за маленькой вещицы, которую вытащил из пакета последней. Ею оказался крошечный, изрядно потрепанный бисквит – в «Макдоналдсе» их не предлагают. А вот в любой другой кофейне – пожалуйста. Темно-зеленый цвет упаковки показался Субисаррете знакомым: что-то похожее ему сунула Лали во время разговора на яхте. Лали назвала бисквит «печенькой» и сообщила, что прихватила его в номере покойного Кристиана Платта, которому уж точно печенька не понадобится. Не понадобилась она и людям, опустошившим коробки и коробочки с соусами и гамбургерами. Да и представить, что кто-то покусится на этот бисквит, было сложно: выглядел он не очень. Как будто долго провалялся в воде, а потом был вынут и высушен; под бумажкой наверняка скрывается неаппетитная слипшаяся масса. Но не она заинтересовала Субисаррету – едва заметная, чудом сохранившаяся надпись: